«Ислам представляет из себя препятствие на пути духовного прогресса, так как эта религия укрепляет фатализм, суеверия и веру в колдовство, допускает многоженство и в ней совершенно отсутствует понимание ценности физического труда»
— Карл Аксенфельд, инспектор христианских миссий в немецкой Восточной Африке, 1910
Германия была колониальной державой совсем недолго, но как говорят футбольные хулиганы, «если ты дрался, то уже не проиграл». Так и в случае немцев мы можем найти немало интересного [и поучительного] в истории их заморских владений. Но в сегодняшнем материале мы хотели бы сосредоточиться на одном аспекте их колониальной деятельности и поведать вам о том, как немецкие империалисты управляли мусульманами на захваченных ими территориях.
Как немцы создали мощную исламоведческую школу, не имея прямого выхода на исламский мир и какую роль в этом сыграли евреи? Почему немцы допускали рабство и торговлю «живым товаром» на мусульманских территориях? Какое место немецкие управленцы отводили исламу в колонизации Африки? Давайте узнаем.
Орёл и полумесяц: немцы знакомятся с исламским миром
Истоки германской исламской политики можно искать уже в эпохе Крестовых походов и императора Фридриха II, который одновременно и воевал с мусульманами, и проводил с их участием различные многоходовые комбинации (например, переселял их десятками тысяч в Европу, почти как канцлер Меркель). Впрочем, к событиям, о которых мы сегодня будем говорить, это не имеет прямого отношения, поэтому сразу перескочим в XVII век.
Тогда ничего особенного Германия в исламском мире не делала, но Лейбниц предлагал французскому королю вторгнуться в Египет (за сто лет до наполеоновской экспедиции!) и оттуда начать рехристианизацию всего Востока с целью защитить Европу от Османов. Как известно, из этого ничего не вышло, но прецедент забавный.
«Муслимтельный» процесс: известные немецкие философы об исламе
Германия заставила весь мир поверить в то, что она страна великих философов, поэтому мы просто не можем пройти мимо вопроса об отношении известных немецких мыслителей к одной из трёх авраамических религий.
Упомянутый выше Лейбниц был знатным исламофобом и прямо противопоставлял христианство и ислам. При этом он был далёк от очень популярной в Европе того времени мысли о том, что допустим союз с исламом против враждебных христианских конфессий (например, англичанин Джон Локк считал, что ислам религия хорошая, а вот католиков и атеистов терпеть никак нельзя). Со временем его взгляды смягчились, но своеобразно: если на раннем этапе он мусульман просто не любил, то позднее стал просто относиться к ним снисходительно и с презрением.
Реакцию Канта на ислам предугадать очень легко — для него эта религия была полным антиподом рационального мышления и потому явлением вредоносным.
Самый сбалансированный взгляд мы находим у не сильно широко известного (но уважаемого всеми академическими философами) Иоганна Гердера, который в личном смысле относился к исламу без предубеждений; в «общественном» считал весьма небесполезным учить детей основам ислама в школах для противостояния католическому soft power и повышению уровня осведомлённости подрастающих немцев о мире; в плане геополитическом у Гердера был чистый Realpolitik — «турки враги, ислам их религия, полностью противоположная немецкой культуре».
Гёте философом не считается, но поскольку это персонаж, знаковый для немецкой культуры и истории, то о его отношении к исламу стоит сказать пару слов. К Османской империи и её религии он относился по-разному: турок считал естественными врагами Европы (это мнение даже усилилось с началом восстания греков против Османской империи), а вот культурную компоненту ислама очень ценил и считал, что она сильно повлияла на европейскую культуру и даже может дать ей ещё больше в дальнейшем. Поэта в исламе привлекали общая «экзотичность» и традиции мистицизма. То есть у Гёте такой типичный романтический ориентализм.
Гегель смотрел на эту религию с тех же позиций, что и современный нам блогер Богемик: чуждая европейскому духу религия, полный антипод рациональной культуры. При всём при том он считал ислам религией, созданной представителями белой («кавказской») расы [потому что, по мнению Гегеля, мусульмане так легко подчинили себе чёрных и дали им какую-никакую культуру и цивилизацию], но современных ему носителей ислама считал поголовно западно-азиатами.
Маркс (основные свои труды написавший в Англии, поэтому немец он условный, но всё же) представляет пример иного отношения к исламу. Эту культуру он лично уважал настолько, что получил от знакомых прозвище «Мавр». Турков и прочих неевропейцев он защищал как уроженцев угнетаемого Востока. А поскольку основным врагом Османов была ненавистная Марксу Российская Империя, то он, конечно, безоговорочно стоял на протурецких позициях. С другой стороны, с «социально-политической» точки зрения Маркс не жаловал ислам, как и любую другую религию — за архаичность, традиционализм и пр.
Самым большим «другом ислама» в истории немецкой мысли был Ницше. За исключением самого факта, что это «семитская религия» (как и христианство с иудаизмом), к исламу автор «Так говорил Заратустра» относился с симпатией. Причины достаточно очевидны: боевой дух и экспансионистские устремления раннего ислама весьма привлекали Ницше, как и естественное противостояние ислама с растлевающими европейский дух (по мнению самого Ницше) христианством и модерном. Мусульманская Северная Африка наряду с Японией была одним из тех мест, куда Ницше одно время хотел эмигрировать: в обоих регионах его привлекали экстремальные проявления фанатизма, которые он уже не мог встретить в современной ему Европе. Мусульманскую Европу в лице испанского Андалуса он называл даже более европейской, чем занявшие его место христианские королевства. Каким-то одному ему ведомым путём это исламская цивилизация у Ницше делалась созвучной героической эллинской.
Стоит заметить, что из всех упомянутых нами немецких мыслителей только Маркс и Гёте общались с живыми мусульманами в своей жизни.
По понятным причинам* ключевое немецкое государство Пруссия и другие территориальные образования с немецким населением, позже вошедшие в его состав, не имели широкого опыта управления мусульманскими территориями. Другой полюс германоязычного мира, монархия Габсбургов, напротив, имела как опыт масштабной войны с мусульманами, так и управления ими — в том числе и на европейской земле. Об этом мы поговорим в отдельном материале, а для нашей истории важно то, что в итоге немецкий мир объединился вокруг Пруссии, а не вокруг Австрии. Соответственно, мусульманский мир немцы изучали в основном «по книжкам».
Немецкие научные (и не только) публикации, посвящённые теме стран мусульманского востока в период 1850-1949 гг. Любопытны скачки интереса в периоды подготовки к обеим мировым войнам. Источник: Ursula Wokoeck «German Orientalism: The Study of the Middle East and Islam from 1800 to 1945», стр. 68
После объединения Германии в 1871 году руководство Второго Рейха приняло решение захватить себе как можно больше колоний, пока ещё можно. В колониальную гонку немцы вступили совсем поздно, но несмотря на это благодаря знаменитому немецкому упорству они смогли забрать огромные территории в Африке и заметные территории в Азии.
Свободен как немец в Африке: ислам в экваториальных владениях кайзера
Мусульман на этих территориях было относительно немного (если сравнивать с мусульманским большинством голландской Ост-Индии) и почти все они были на чёрном континенте.
Надо сказать, африканские территории Германии были неразвитыми даже по очень скромным местным меркам. Например, юго-западная Африка не могла похвастать ни богатыми разведанными запасами сырья для промышленности, ни условиями для широкомасштабного выращивания сельскохозяйственных культур, а население в подавляющей массе было совсем диким. Первые несколько десятилетий африканские колонии вообще не приносили империи прибыли. А затем уже вмешались обстоятельства, продиктованные особенностями немецкого характера. Например, в ходе подавления восстания хереро немцы сначала истребили большую часть восставших, а потом освоившиеся в регионе немецкие фермеры и нашедшие ископаемые добывающие компании обнаружили, что сократившийся пул местной дешёвой рабочей силы абсолютно не удовлетворяет их нуждам. «Никогда такого не было и вот опять».
Но довольно о колониальной империи, перейдём к обсуждению её исламской политики.
Германская империя накануне Великой войны
По иронии судьбы, в то же самое время другие немцы трудились в иных районах исламского мира на службе у конкурирующих колониальных держав, проявляя свои организаторские таланты и не имея возможности ничего испортить в глобальном смысле (поскольку ключевые решения там принимали не они). Например, Эдуард Шницер АКА Эмин-паша*, служивший в качестве губернатора Южного Судана, который тогда был своего рода англо-египетским кондоминиумом. Позже, когда Шницер работал на немцев, он умер насильственной смертью в 1892 году при исполнении обязанностей.
Мусульманский фактор мог задевать германские владения по «касательной»: в 1880-х, когда в Судане функционировала смущавшая африканские умы джихадистская «империя дервишей» и власти Занзибара ловили рыбку в мутной воде, активно участвуя в подпольной работорговле. Иногда их корабли заплывали в немецкую Восточную Африку с запретным грузом на борту, а иногда и оружием для местных арабов. Самый громкий инцидент подобного рода имел место в 1888 году: тогда арабскими гастролёрами был спровоцирован небольшой бунт среди чёрных — чужаки распространяли слухи об отмене немцами ислама и восстановлении рабства для негров.
На первых этапах развития Германской Восточной Африки колониальная администрация старалась сохранять хорошие отношения с властями некогда доминировавшего в этих областях Омана. Первоначально эти колонии управлялись (по английскому образцу) созданной для этих целей коммерческой компанией, поэтому их желание снизить издержки, оставив за арабами фактическую власть в прибрежных городах, было понятным, особенно на фоне недостатка белого персонала и солдат. Но в итоге компании всё равно пришлось углубиться в этот район, что они и делали с истинно немецкой «дипломатичностью»: прибыв в Пангани (сегодня это в Танзании), глава компании Эмиль фон Зелевски самовольно забрал себе несколько лучших каменных домов и образцово-показательно унижал местные исламские элиты, отправляя солдат с собаками на обыски в мечети.
Попутно германский эмиссар подрывал авторитет Абдулгави бин Абдаллы, номинального оманского правителя (ливали) этих территорий: фон Зелевски настаивал на том, что бин Абдалла является работником компании, и потому обязан подчиняться ему, и назло арабу освободил всех находящихся в тюрьме заключённых (!), показывая, кто тут власть.
В принципе, оманцы всегда были готовы к конструктивному диалогу с европейцами. Но устраняя из уравнения арабского ливали, который был местным арбитром, немцы вынуждены были напрямую общаться с местными элитами (раскладов между которыми они вообще не знали), ввиду чего они вскоре потеряли «нить повествования», и города прибрежной зоны вскоре окончательно потеряли управляемость, ибо немцы сами подорвали власть оманских партнёров, а свою не утвердили. Эта цепь событий привела к крупному восстанию местных арабов и аффилированных с ними суахили в конце 1880-х, которое было подавлено немцами с использованием военной силы. Как и после восстания сипаев в 1857 году, власти метрополии отобрали у компании её владения и начали управлять ими напрямую. Фон Зелевски, кстати, позже нашёл свою смерть в Африке.
Кайзер и погром: исламо-германский кондоминиум в Западной Африке
На другом побережье континента, в Камеруне, мусульманские правители Адамавы и дальнего севера страны (район озера Чад) стали германскими вассалами в результате полноценного завоевания. Действия одного из немецких героев этой войны, обер-лейтенанта Радтке, в районе Рей Бубы настолько впечатлили местных эмиров, что те дали ему почётный титул «властелина войны» («саркин яки»).
Туземные правители региона какое-то время наслаждались автономией, но вскоре после того, как в ходе одного из их рейдов за рабами был убит местный германский резидент Гастон Тьерри, присутствие немецкой военной и гражданской администрации стало куда более зримым. Но мусульманские законы и местные обычаи всё равно были оставлены без изменений, получили официальное признание, и немцы не стали ничего особенно менять. В немецкой Западной Африке изучение Корана даже было частью программы обучения в светских правительственных школах. Единственной значительной переменой стало введение процедуры утверждения всех смертных приговоров немецкими резидентами. Неподчинённые мусульманским правителям немусульмане исключались из зоны действия шариатских законов, но как мы увидим позже, возникали значительные коллизии между мусульманами и немусульманами.
Мусульманские правители этих районов Камеруна большую часть времени были лояльны по отношению к немцам и у них для того была хорошая причина: их мандат на наследственное управление этими территориями подтверждался только немцами и никем больше в близлежащих центрах мусульманского мира. Властители других мусульманских политий региона (в частности, Йолы и Сокото) если не оспаривали права этих мусульманских правителей, то не участвовали в их подтверждении и всегда были готовы поддержать конкурентов в борьбе за престол.
Изначально немцы смотрели на мусульманских правителей севера как на естественных союзников и де-факто отдали им под управление обширные и густонаселённые немусульманские территории региона. Возможно, свою роль сыграла «авраамическая солидарность»: мусульмане для европейцев это, конечно, «Другие», но ментально они более близки и понятны, чем африканские туземцы. Некоторые немецкие резиденты на местах (например, ранее упомянутый Гастон Тьерри) были против этого и выступали за предоставление немусульманским правителям большей автономии, но немецкое руководство придерживалось мнения о том, что их мусульманские контрагенты помогают цивилизовать и держать в узде «вороватые языческие племена с гор» (как их назвал немецкий губернатор фон Путткамер в 1903 году). После убийства Тьерри его преемник капитан Лангхельд придерживался мейнстримной линии поведения: он считал, что язычники неспособны построить эффективную организационную структуру и, будучи предоставленными сами себе, скатятся в анархию, и потому их угнетение мусульманами является «меньшим из зол». Исламовед и видный деятель немецкой педагогики Карл Беккер высказывался даже более резко: по его мнению, ислам «превращал дикарей в людей» и уводил их из «этнического коллективизма к индивидуализму» (!), потому что мусульманская культура, как ни крути, создана арабами, которые «превосходили негров в расовом и культурном отношении».
Это мнение, кстати, было характерно и для немецких нацистов, уважавших ислам за упорядоченность и регламентацию всех сторон жизни. Хотя оппоненты ислама из числа миссионеров и чиновников в немецких колониях критиковали ислам с очень «немецких» позиций. По их мнению, из мусульман получаются неважные работники из-за их увлечения религиозным мистицизмом и привычки отдавать грязную работу завоёванным немусульманам; а идея религиозной войны ставила под сомнение их верность кайзеру.
Хотя стоит сказать, по техническим причинам немецкие резиденты, подобно конрадовскому Курцу, могли проводить самостоятельную политику на местах, пользуясь удалённостью от административного центра. Например, Гюнтер фон Хаген, резидент Бонгора в 1908 году, выгнал всех мусульманских торговцев из своего района ввиду большого количества обвинения последних в захвате рабов в местных деревнях. Фон Хаген считал, что немусульмане в будущем станут наиболее активным в экономическом плане классом во вверенном ему районе и что их ненависть к соседним угнетателям-мусульманам позволит также набирать из их рядов хороших мотивированных солдат. Впрочем, такие взгляды среди немцев разделяло меньшинство не только в руководстве, но и среди офицеров на местах, которым было привычнее работать с мусульманами.
Мусульманские правители не теряли времени даром и стали злоупотреблять немецкой поддержкой: использовать немецкие войска и авторитет колониального правительства для распространения своей власти на немусульманские территории в ходе спровоцированных ими военных акций, что приводило к разрушениям и потере рабочих рук. Так что даже такие упорные друзья мусульман, как Лангхельд, начали косо смотреть на них.
Что характерно, властители-магометане не могли удержать эти территории самостоятельно. Например, ламидо (так в некоторых районах Африки называют мусульманских правителей) Саду из Мендифа в своих экспедициях на немусульманские территории потерял людей столько же, сколько и захватил, и продолжал их удерживать только при помощи немецких войск. Дошло до того, что у местных язычников немецкая власть стала ассоциироваться с мусульманами-рабовладельцами, поэтому иногда при появлении официальной немецкой делегации местные негры бросали всё имущество и бежали прочь из населённого пункта, опасаясь неволи.
Отношение немцев к мусульманским правителям региона начало медленно, но верно меняться в худшую сторону после махдистского восстания в Адамаве в 1907 году, в котором оказалась замешана местная мусульманская знать и духовенство. По итогам этих событий германский резидент Штрюмпелль предложил план по деволюции исламских политий региона — сокращению их влияния до исходных деревень и повышения политической автономии ныне подчинённых им языческих территорий. Тогдашний губернатор Камеруна Теодор Зайц не принял этот план к исполнению единственно по той причине, что у него не было денег для его осуществления: такого рода реформы подразумевали расквартирование в регионе куда большего количества немецких солдат для поддержания мира между мусульманами и язычниками — а на этого денег в бюджете не нашлось. Поэтому с реализацией этих планов немцы решили подождать вплоть до развития севера Камеруна и завершения строительства местной железной дороги (позволявшей быстро перебросить в регион уже имевшиеся войска). В 1913 году немцы наконец собрались с духом и проинструктировали своих резидентов в Западной Африке, чтобы те перестали помогать мусульманским правителям подчинять немусульман и организовывали местные языческие территории с целью выделения их в отдельные административные единицы. В дальнейшем предполагалось обложить всё население (включая рабов) подушным налогом для стимулирования развития денежных отношений и обеднения привыкших жить за счёт их труда мусульманских вождей. Этот план не был реализован на практике из-за начавшейся мировой войны и оккупации немецкой Африки силами Антанты.
«You gonna get liberated»: религия и рабство в немецкой Африке
Если на западе континента граница между туземными сообществами была культурной, то на востоке примешивался расовый фактор.
Положение арабов в Германской Восточной Африке менялось так же, как и в остальных частях региона. По мере укоренения европейской власти сфера применения шариата сужалась до семейного права и арбитража, что на практике означало следующее: если раньше арабы как «раса господ»* в тяжбах с негритянским большинством могли истолковывать шариатское право в выгодном для себя ключе, то с приходом европейцев ситуация начала меняться и негры начали их активно теснить.
Этому помогала и активная «борьба немецкой администрации с рабством». В кавычках, потому что номинальное упразднение рабства нужно было немцам для обеспечения мобильности рабочей силы колонии (на которую у неё были свои большие планы), в то время как условия труда и система мотивации при немцах не сильно отличались: негров так же принудительно сгоняли работать не там, где они хотят, а там, где руководство считает нужным. Вообще, весь смысл отмены рабства в небелых колониях хорошо объяснил персонаж Марлона Брандо в замечательном фильме «Кеймада»:
Разница между свободным работником и рабом такая же, как между проституткой и женой. Да, жена всё время в вашем распоряжении, даже когда она не нужна — но всё это время вы несёте расходы на её содержание и должны заботиться о ней, когда она болеет; проститутка же выполняет только то, чего вы от неё ждете, и требует за это лишь часть денег, которые в ином случае пришлось бы тратить на содержание жены.
В любом случае упразднение рабства имело своей целью главным образом борьбу с арабским засильем. Но сначала, чтобы не сильно обострять отношения с арабскими элитами и не допустить потери управляемости, немцы запретили только экспедиции работорговцев за свежими рабами, но не само рабовладение и уж тем более не продажу уже имевшихся рабов на внутреннем рынке. Поскольку существование рабства в колонии де-факто при его запрещении де-юре в самой Германии надо было как-то объяснять, то существующий порядок вещей назвали «крепостным правом».
Ну и как мы уже сказали, немцы показали себя хозяевами даже более жестокими, чем арабы. Немецкий генерал-губернатор Юлиус фон Зоден уже в 1891 году замечал, что «местные рабы скорее предпочтут остаться в своём нынешнем положении, чем стать „свободными работниками“ на тех плантациях, где работать придётся гораздо больше, а наказывать будут гораздо жёстче».
Действительно, право нанимателей использовать физические наказания против свободных цветных работников отменили только к началу 1910-х (и после этого наказывали за нарушение этого закона не особенно регулярно), и чтобы заставить местных участвовать в нужных правительству трудовых активностях, использовали вполне себе рабовладельческие методы: неспособных уплатить установленный денежный налог заставляли отрабатывать долг в инфраструктурном строительстве и каждому взрослому мужчине-туземцу выдали «трудовую карточку», согласно которой он должен был отрабатывать определённое время на европейских предприятиях (в подавляющем большинстве это были предприятия по выращиванию каучука, сизаля и кофе).
Учитывая то, что рабство де-факто не было отменено, то немецкие колонисты выкупали рабов у их хозяев (хотя, используя административный аппарат, они платили за них значительно меньше, чем в своё время выложили хозяева). Но по условиям освобождения вольноотпущенники были привязаны к плантации/руднику их хозяина как рабочие на определённый срок, так что свобода получалась очень условной. Всего рабы составляли около 10% населения всей немецкой Восточной Африки (4 млн человек в целом).
На западе Африки сложилась похожая ситуация. Там контроль немецкой администрации ощущался не так сильно, но немцы наложили на всех местных правителей (как мусульман, так и язычников) налог-квоту на поставку им определённого числа рабочих рук. В местных условиях это означало отправку немцам рабов в качестве чернорабочих.
Конечно, совсем без арабов было не обойтись (особенно в прибрежных городах), но с приходом немцев начался подъём негров-уроженцев внутренних областей.
Собственно, постколониальное изгнание арабов и арабской культуры из Восточной Африки стало результатом европейского владычества, при котором не сразу, но очень постепенно начали делать ставку на негритянское большинство. Это кстати очень напоминало деполонизацию крайних западных районов Малороссии и Белоруссии в Российской Империи, где вместо арабов была польская шляхта, а роль негров исполняли восточно-славянские крепостные. Немцы в этом плане не отставали: вся немецкая пресса (как колониальная, так и в метрополии) приложила большие усилия для формирования весьма упрощённой картины устройства Восточной Африки, в которой «коварные арабо-мусульмане беспощадно угнетали благородных дикарей-язычников». Этот дискурс пережил несколько колониальных империй и стал основой мировоззрения будущей независимой политической нации местных африканцев, которые даже будучи в большинстве своём мусульманами, оказались оторванными от богатого общемусульманского культурного дискурса.
Слева направо: Сева Хаджи Пару, торговец индийского происхождения и один из крупнейших землевладельцев Восточной Африки того времени. Фото ок. 1884 г.; Шейх Таха аль-Джабри аль-Барави, мусульманский судья (кадий) Багамойо; шейх Амир бин Сулейман аль-Ламки, оманский правитель Багамойо. Фото 1884 г. Все они — лица танзанийского «ancient regime» к моменту прихода немцев
Картина жизни до-германской Восточной Африки содержала множество не укладывавшихся в аболиционистскую картину мира историй. Например, авторитетный шейх Рамийя из Багамойо, бывший главой местного кадирийского тариката, был когда-то рабом, захваченным в детстве в Восточном Конго: в Багамойо, будучи рабом, он накопил достаточно денег, чтобы купить себе свободу, и впоследствии стал одним из богатейших людей в городе. К тому же рабство было настолько крупным институтом, что там были не только негры с плантаций, но и рабы-наложницы, рабы-налоговики и рабы-ремесленники, жившие нередко лучше большинства свободных. Об этом стоит помнить, разумеется, не для того, чтобы оправдывать рабство как таковое, а просто чтобы показать, как немцы со своими [недобрыми] целями создавали, прошу прощения за каламбур, черно-белую картину мира.
Основным языком в Восточной Африке было решено сделать суахили, но с одним очень важным изменением: язык перевели на латинский алфавит с арабского, чтобы ограничить арабское влияние на местных негров.
Что касается западных колоний немцев на континенте, где мусульмане были в основном неграми, то там борьба с работорговлей проходила со смешанным успехом. Мусульманские правители Борно, Адамавы, Мандары и других региональных политий номинально согласились запретить рабство и закрыть все невольничьи рынки, но исполнение этого обещания немецкие офицеры часто оставляли на усмотрение местных вождей, то есть часто эти рынки продолжали функционировать. Опять же, немецкие руководители на местах понимали, что колониальное господство зиждется не на одной военной силе, а на альянсе с мусульманскими вождями, поэтому закрывали глаза на существование домашнего рабства. Значительной переменой, однако, стал вполне рациональный немецкий запрет на войны между вождями — это привело к сокращению потока захваченных рабов в целом и даже обеднению целых маленьких мусульманских политий, чья экономика зависела от набегов. Например, в 1906 году уже упомянутый нами германский резидент Штрюмпелль засвидетельствовал упадок сельскохозяйственных угодий, принадлежавших мусульманам-фульбе в Тибати и Нгаундере, вызванный недостатком рабочих [рабских] рук, который раньше всегда восполняли экспедициями за рабами. Этот упадок мусульманских хозяйств усугублялся по мере экономического развития территорий запада Африки в целом, по мере того, как немецкие колонизаторы в «добровольно-принудительном порядке» забирали всех доступных негров на работу на свои предприятия.
«Исламский мир, который мы потеряли». Тёмно-зелёный — это страны и регионы, в которых арабский сегодня является языком большинства. Светло-зелёный — язык меньшинства. Ещё сто лет назад оба цвета покрывали значительно большую территорию, в частности, в Африке
Хотя немцы были очень терпеливы, всё-таки бывали случаи, когда наглость местных эмиров и ламидо превышала все мыслимые пределы и колонизаторы отваживались на их «увольнение». Например, в мае 1905-го ламидо Хаман из Калфу был смещён за торговлю рабами и отправлен в изгнание в Дуалу; через год Лауан Сигелла, наёмник мандарского султана, был обвинён в грабежах и захвате рабов и посажен в тюрьму; тогда же был смещён ламидо Гауара по имени Халеру, обвинённый в продаже собственных подданных; в 1907-м за охоту за рабами был смещён исламский арнадо (вождь) Ссорау.
Но на западе континента экспедиции всё равно происходили, потому что мусульманские вожди хоть и перестали устраивать набеги друг на друга, но продолжали нападать на немусульманских соседей для пополнения пула рабочей силы и нелегального (и потому ещё более маржинального) экспорта рабов в британскую Нигерию. Англичане запретили рабство в своих владениях гораздо раньше и следили за исполнением запретов гораздо строже, чем немцы, но на таких огромных территориях с небольшим чиновничьим аппаратом контролировать всё было невозможно. Опять-таки, англичане не хотели портить отношения с местными мусульманскими вождями, которые иногда устраивали набеги на германскую сторону границы, где уводили в рабство или облагали данью камерунских язычников. По той же причине немцы обычно не вмешивались в работорговлю своих мусульманских подданных. Иногда доходило до «международных инцидентов»: в 1906 году французские власти в районе Чада жаловались на рейды германских вассалов-ламидо из Калфу и Мендифа на их сторону границы за рабами. Немцы ответили полноценным расследованием, которое, однако, не имело никаких последствий.
Также, в отличие от своих восточных колоний в Африке, на западе немцы не участвовали в освобождении местных рабов. В Камеруне рабов освобождали в соответствии с нормами мусульманского права, и у германских резидентов не было даже полномочий для освобождения. К слову, из всех утверждённых немцами «своих сукиных сынов» смещён ими был только один крупный правитель — ламидо Даллил из Нгаундере, обвинённый в несправедливом и разорительном управлении. При этом обвинений в работорговле (в которой он участвовал) ему не было предъявлено — иначе бы встал вопрос о том, почему за то же самое не судят других эмиров и ламидо. Например, ранее упомянутый ламидо Саду из Мендифа был смещён в 1912 году за участие в торговле рабами, но через год был-таки восстановлен. В другом случае, в 1909 году, германский резидент Штрюмпелль в своём рапорте в метрополию критиковал ламидо района Рей Буба за рейды на немусульманские деревни, но там же защищал его (!), поскольку тот «во всяком случае, не выжимает язычников досуха» (т. е. не обращает в рабство большие массы населения).
Как немцы «боролись» с рабством в Камеруне: эпизод из колониальной истории
В 1913 году ламидо Хамман Яджи его люди были обвинены в набегах на близлежащие немусульманские деревни и обращении аж 200 человек в рабство. Немецкий резидент по фамилии Шварц (оцените иронию: фамилия означает «чёрный») после расследования согласился с доводами ламидо и его придворных, что обращать в рабство свободных негров, конечно, нехорошо, но на первый раз их можно и простить за верную службу кайзеру и рейху. Шварц согласился с условием, что если их снова поймают за этим занятием, то они сами откажутся от власти и всех занимаемых ими официальных должностей. Но на будущее у ламидо и его воинов конфисковали весь оружейный арсенал: современные ружья немцы уничтожили и вернули ламидо только дульнозарядные.
Чёрный пластилин: африканизация и исламизация административного аппарата колоний
Но что касается ислама как религии, то здесь колониальные власти занимали вполне комплементарную позицию как на востоке, так и на западе. С 1890-х немцы начали активно нанимать мусульманских учителей для туземного сельского населения на востоке континента. В этом был свой расчёт: в результате перевода суахили на латиницу многие местные учёные люди (а как водится на исламских территориях, это всегда синоним духовных лиц) оказались «не у дел», и чтобы они не ушли в оппозицию, немцы решили найти им применение. Параллельно немцы строили в Танзании свои светские школы, которые наполнялись очень быстро: в отличие от коранических школ, в которых расовое неравенство ощущалось очень остро, в немецких школах все были «как бы равны», поэтому со временем чёрные начали отдавать детей в основном туда, а исламское образование в колонии безо всяких репрессий оказалось в упадке.
С другой стороны, мусульмане как группа занимали видное место в устройстве колонии. Большая часть местных солдат были туземцами, и они в подавляющем большинстве были из числа мусульман. Низовой административный аппарат немцы также набирали из числа мусульман родом с побережья. К слову, благодаря последним жители внутренних районов познакомились с исламом, что впоследствии привело к распространению этой религии в глубине Танзании. К началу 1910-х почти все чёрные работники колониальной администрации (а их было большинство, пусть и не на топовых позициях) были мусульманами — и они же были главными агентами распространения ислама во внутренних областях. Изначально ислам распространялся среди негров Африки в основном через торговцев: влиятельные и богатые люди принимали ислам, чтобы снизить «транзакционные издержки»*. Появление в этих диких землях государства современного европейского типа (то есть такого, которое присутствует в жизни людей гораздо более зримо, чем было принято в традиционных обществах) логичным образом привело к тому, что подвластное население для того же снижения транзакционных издержек начало в больших количествах обращаться в ислам. Со временем распространение ислама в африканских колониях Германии стало необратимым, поскольку здесь уже работал «естественный отбор»: большинство мусульман были грамотными в отличие от массы язычников — что делало коммуникацию с ними проще; сами мусульмане сделались незаменимыми для немцев и как посредники в отношениях с негритянским большинством, и как представители «квалифицированных» профессий (клерки, секретари, торговцы и пр.).
Всё это парадоксальным образом сочеталось с уже упомянутым отмиранием серьёзного мусульманского образования в этом регионе. Возможно, причиной тому был тот факт, что на момент прихода немцев в Танзанию здесь не было серьёзной исламской академической традиции.
Власти колонии делали все, что было в их силах, чтобы не допустить конфронтации с исламом, что вызвало негативную реакцию со стороны католических и протестантских миссий. Миссионеров недооценивать и игнорировать было нельзя (поскольку то были доктора и агенты колониального влияния, действовавшие на самообеспечении), но власти колонии серьёзно ограничивали их попытки проповедовать в уже исламизированных или спорных районах, дабы не спровоцировать негативной реакции мусульманских авторитетов. Тогда немцы активно создавали кадры среди местных относительно секуляризированых негров, и серьёзное восстание на религиозной почве могло затормозить или прервать этот процесс. Достаточно было восстаний нерелигиозных: в результате принудительной политики выращивания экспортных культур население восточноафриканских территорий поднялось против немцев в 1905 году. Подавление этого восстания потребовало от колониальной администрации огромных усилий, но оно также дорого обошлось туземцам: погибших в результате военных действий и вызванного ими голода оказалось от 200 тыс. до 300 тыс. человек.
Религия не играла в этом восстании существенной роли, но мусульмане участвовали в нём наравне с остальными (особенно активными показали себя мусульманские учителя), поэтому община ожидала репрессий и закручивания гаек, но этого не последовало. Конкретно в этом случае германское правительство осознавало, что религиозный фактор им ещё может сыграть на руку, а сами по себе мусульмане не враждебны по отношению к колонизаторам.
Но миссионерское лобби (католики и протестанты проявили трогательное единство в этом вопросе) продолжало свои атаки на мусульман в колонии, используя в качестве тарана аболиционизм — так они хотели увеличить свою паству за счёт вольноотпущенников. Как говорил Амандус Акер, миссионер из занзибарского отделения «Конгрегации Святого Духа», на первом немецком колониальном конгрессе 1902 года: «Повсюду где есть магометане, будет править рабство; и покуда будут сами магометане будет и само рабство». Кстати, Акер упирал на то, что именно ислам придаёт рабству особенно бесчеловечный характер; по его мнению, «исконно африканские» формы рабства отличались большой гуманностью, а вот ислам низводил раба до положения домашней скотины или вещи. Впрочем, те же танзанийские миссии «Конгрегации» участвовали в этом процессе: они с официально благотворительными целями выкупали детей из рабства, и потом эти дети, будучи официально свободными несовершеннолетними, работали на плантациях миссий. Хотя немецкое правительство не разделяло исламофобии (или это была профессиональная зависть?) миссионеров, они иногда помогали им самим неволить негров: в 1898 году руководство колонии разрешило хватать беспризорников прямо на улице и отправлять их работать в христианские миссии.
Колониальные мотивы на Берлинской промышленной выставке 1896 г.
Среди немецких миссионерских активистов находились и те, кто был за дифференцированный подход к исламу. Например, Дидрих Вестерманн считал, что негров, безусловно, нужно приобщать к свету христианства, но поддерживал фактический запрет на создание христианских миссий в северных районах Того и Камеруна ввиду слабости немецкого присутствия в регионе.
Несмотря на все шероховатости, нейтрально-доброжелательная позиция немцев по отношению к исламу и установленный ими относительный порядок привели к более активному распространению этой религии во внутренних районах этого региона. Так что мусульманские тарикаты (духовные ордена) и проповедники были не сильно против негласного союза с колонизаторами.
«Уймись, еврей» (*): немецкие евреи и изучение исламского мира
В размещённой ранее статистике «ориенталистскихх» публикаций на немецком можно заметить, что немецкие учёные хорошо выступали в этой категории не только до того, как Германия обрела мусульманских подданных и включилась в игру на Ближнем Востоке, но и, собственно, до того, как она вообще объединилась. Так что к моменту превращения в серьёзную колониальную державу Германия уже обладала богатым корпусом научной литературы на мусульманскую тематику. Львиная доля заслуг немецких арабистов и исламоведов этого периода приходится на немецких евреев. Но почему у них внезапно проснулся интерес к исламу и арабам?
В 1830 году Авраам Гейгер, еврейский теолог и реформатор из Германии, написал труд «Что Магомет позаимствовал из иудаизма?» на тему взаимоотношений между двумя религиями. Работа настолько зажгла всё европейское еврейское сообщество, что за ней последовала волна еврейских исследований на тему ислама и новые переводы Корана на крупнейшие языки континентальной Европы, выполненные евреями или при широком посредничестве евреев.
На этой почве немецкие евреи добились серьёзных успехов. Например, исторический анализ исламских религиозных текстов, выполненный Игнацем Гольдзихером, удостоился высокой оценки не только европейского академического сообщества, но и был принят в каирском университете Аль-Азхар, одном из важнейших вузов исламской уммы.
Также стоит вспомнить Густава Вейля, Готлиба Лейтнера и Йозефа Горовица, которые внесли огромный вклад в изучение ислама и стали всемирно признанными экспертами в этой области. Так, благодаря им Германия получила колоссальный багаж знаний об исламском мире до того, как начала участвовать в Большой Игре.
Что любопытно, немецкие евреи-исламоведы все как один были сторонниками реформации и либерализации еврейских общин, и в какой-то мере оказали влияние на воспитание будущих сионистов; примерно так же как и тюркские джадидисты повлияли на будущих руководителей советских нацреспублик Поволжья.
Ещё одним наследием немецких востоковедов иудейского происхождения является архитектура большей части существующих сегодня синагог (и строящихся по их образцу новых) с их отчётливо восточными мотивами. Хотя все привыкли к «ориенталистскому» дизайну синагог, на самом деле до середины XIX века большая часть еврейских религиозных зданий в Европе практически никак не выделялись в архитектурном плане из общей массы. Моду на восточный стиль задали немецкие востоковеды, которые создали свой маленький академический культ аль-Андалуса, испанского исламского государства Средних веков. В их восприятии аль-Андалус был чуть ли не единственным местом в Средневековой Европе, где к евреям относились терпимо. Конечно, реальная картина жизни в исламской Испании была несколько более сложной, но в ту романтическую эпоху это мало кого волновало и все вокруг создавали свои версии прошлого.
Впрочем, отношение немецкой администрации к исламу не всегда было безоговорочно положительным. В 1906 году компактная (15 тысяч человек) мусульманская община германского Того заволновалась после зажигательных проповедей двух заезжих проповедников. Районному резиденту пришлось арестовать «гастролёров», и затем депортировать их за пределы немецких владений. В принципе, всё закончилось без больших жертв, но эти события продемонстрировали немцам, что мусульманская община в случае чего без должного надзора «заводится с пол-оборота». Затем в 1908 году в Восточной Африке всплыло растиражированное среди местных письмо якобы за авторством шерифа Мекки, в котором верующим мусульманам предписывалось не сотрудничать с неверными. Авторство письма сейчас установить невозможно, но может статься, это была провокация со стороны одной из стран Антанты. Чиновники, конечно, выразили озабоченность, но руководство колонии мудро воздержалось от превентивных репрессий — тем более что немцы сами планировали в ближайшем будущем устроить джихад против своих заклятых европейских соседей. Но об этом мы поговорим отдельно.
Подводя итоги, заметим, что немцы в целом знали довольно мало о жизни своих африканских подданных-мусульман. Вернее, правильнее сказать так: они очень много знали о «классическом» ближневосточном исламе и почти никак не изучали религиозные отличия подвластных им негров от арабов — а таких отличий было бесчисленное множество. Их французские соседи, например, на основании своих находок создали такую специфическую вещь, как «чёрный ислам», предотвратив включение западно-африканских негров в общеисламский мировой проект. Но даже без таких далеко идущих планов немцам следовало более детально изучит своих африканских мусульман — просто чтобы знать, на какие точки давить в случае мобилизации населения колоний. Для сравнения, те же французские соседи мобилизовали множество чёрных мусульман, эффективно используя местную специфику, активировав выявленных и прикормленных ими местных туземных религиозных авторитетов. Немецкие же познания об исламе оставались, по сути, на уровне «предколониальной» эпохи. Это был хороший интеллектуальный фундамент, но перейдя к практике, немцы не удосужились изучить своих подданных так же глубоко, как, например, это сделали англичане в Индии, внимательно фиксировавшие все местные патологии культурные особенности и бравшие их на вооружение (например, бродячих факиров и «солдатский ислам»). В этом плане немцы как-то не держали руку на пульсе и отсутствие значительных потрясений среди их мусульманских подданных объясняется скорее комплементарным настроем мусульманских элит, нежели немецкими махинациями с культурно-религиозным дискурсом.
Заключение
Немецкая колониальная эпоха продлилась около 30 лет и завершилась довольно рано — практически в самом начале Первой мировой вместе с оккупацией немецкой Африки. Во внутренних районах бывших немецких колоний немецкое присутствие было зримым и того меньше — всего около 15 лет перед войной. От немцев осталось очень мало административных зданий и иных памятников. Но это не значит, что из их короткой колониальной эпопеи мы не можем извлечь определённых уроков.
Во-первых, немцы доказали, что желающий получить нужное образование всегда его получит, даже если не может «погрузиться в среду». У немцев довольно долго не было прямого соприкосновения с исламским миром — но они хорошо изучили предмет «по книжкам». В итоге немцы создали сильную востоковедческую школу и это сыграло большую роль в их политике на Ближнем Востоке — даже большую, чем непосредственно в их африканских колониях.
Во-вторых, важно понимать, что уже полученное академическое образование — это ещё не всё. Немцы не пошли дальше в своих штудиях, получив в своё прямое управление целые массы африканских мусульман. Конечно, история не знает сослагательного наклонения, но, возможно, немецкое присутствие в бывших колониях и прямые выгоды для самой Германии были бы более зримыми, если бы немцы озаботились более детальным изучением подвластных им народов (о которых они знали совсем не так много, как стоило бы). На практике в колониях доходило до того, что многие резиденты на местах ничего не знали о степени религиозности подвластного населения и наиболее авторитетных духовных лицах в управляемом районе. Незадолго перед войной немцы устроили несколько научных экспедиций с целью изучения этно-религиозного ландшафта своих африканских территорий, но с подобными действиями они запоздали. К тому же не факт, что немцы шли бы по этому пути дальше в случае, если бы колонии остались за Германией.
В-третьих, исходя из увиденного в немецких колониях можно заключить, что немцы отдали стратегическую инициативу туземным акторам, что скорее минус. В том же Камеруне мусульманские правители заняли не принадлежавшие им земли, пользуясь немецкой неосведомлённостью. Хотя кто-то может сказать, что это был «не баг, а фича» и политика полноправного союза между колонизаторами и коренным населением во внутреннем переустройстве территорий должна была маскировать отсутствие политического самоопределения колоний как таковых. Но во французском Марокко мы видели нечто подобное: там укрепившийся за счёт французов туземный арабский король сконцентрировал в своих руках огромную власть, которую затем использовал для того, чтобы выдавить колонизаторов из страны. С имеющейся динамикой дело могло дойти до оформления оппозиционного политического ислама в немецких владениях, после чего история пошла бы по индонезийскому пути с длительной войной. Зная немцев, можно сказать наверняка, что они упорствовали бы даже больше голландцев — и, скорее всего, с тем же результатом.
В-четвертых, несмотря на все «но» и некоторое простодушие, немцы всё же хорошо понимали, как нужно разделять и властвовать в регионах с непростой историей межэтнических и социальных отношений. Дубовая немецкая простота здесь оказалась не менее эффективной, чем французские академические ухищрения. Негров объявили «униженными и оскорблёнными», арабо-мусульман «кровопийцами и эксплуататорами», закрыв вероятность эффективного межнационального примирения в будущем и, таким образом, уничтожив зачатки потенциально конкурентного цивилизационного проекта. На немецком примере даже более ярко, чем в других частях света, видно простую, но очень важную истину: если вы хотите уничтожить чью-то политическую субъектность, то нужно сосредоточиться на эмансипации их угнетённых классов (рабов/женщин/любых обиженных). Сделайте это, и любая могучая туземная конструкция рассыплется на глазах, похоронив под собой ваших оппонентов или поставив их в подчинённое вам положение.
March him to the scaffold and string him up on high»
The call came out from the crowd
There’s blood in their eyes and blood in their hearts
For, the blood turning dry on his hands
With one hand on the trigger, one hand on the cross
Jesus and his family are two things he’s lost
He cries «Oh Lord what have you done
You won’t never see heaven or kingdom come