«Когда все умрут, только тогда закончится Большая игра»

— Редьярд Киплинг

С берегов Тихого океана и высот Гималаев Россия смогла бы доминировать не только в делах Азии, но и Европы

— С. Ю. Витте

ермином «Большая игра» в российской и зарубежной историографии принято называть геополитическое противостояние между Великобританией и Российской Империей за господство над Южной и Центральной Азией во второй половине XIX — начале XX веков. Впрочем, иногда еще встречается определение «Война теней», которое подходит к указанным событиям не меньше, ведь по существу это была первая в истории Холодная война, в рамках которой страны-противницы не находились в состоянии войны друг с другом, однако вели непримиримое противостояние за главенство в тогдашней Европе. Почему Европе, если ареной Большой игры преимущественно выступала Азия? Ответ на этот вопрос отчасти кроется в словах выдающегося российского дипломата и политика Сергея Юльевича Витте, вынесенных в эпиграф данной статьи. Англичане, в свою очередь, воспринимали противостояние с Россией точно так же — под палящим восточным солнцем решалась судьба всей Европы, а возможно и мира.

Историческими рамками Большой игры традиционно принято считать 1856 и 1907 годы — окончание Крымской войны и присоединение Российский Империи к l’Entente cordiale, куда помимо Франции входила и Великобритания. Отчасти это верно — пик противостояния двух держав приходится именно на данный период, однако корни этой вражды лежат намного глубже, а сама Большая игра имеет довольно длинную предысторию.

Россияне знают о тех событиях на удивление мало — советская историография рисовала имперскую колониальную экспансию в мрачных красках, употребляя термины «хищническая» и «угнетающая». Историческая наука новой России еще очень молода и во многом продолжает опираться на советские догматы и оценки. Поэтому и сегодня вы не узнаете о Большой игре из школьного или университетского учебника, как будто отечественные историки брезгуют писать о тех событиях.

Отчасти виной тому нелепый с точки зрения истории тезис о том, что Россия якобы никогда не начинала войн, всегда втягивалась в них вынужденно, и благодаря немыслимому напряжению всех доступных сил давала врагам отпор. Этот имидж сонного медведя, всегда спокойного, но неудержимого в гневе, активно несут в информационное пространство и наши политики, помогая данному заблуждению укорениться в головах россиян. Но так ли все было на самом деле? И зачем так называемым «патриотическим историкам» нарочно искажать правду, выставляя собственную страну безвольным и бесхребетным созданием, способным только защищаться?

Мы постараемся рассказать вам настоящую историю Большой игры — без купюр, досужих домыслов и нелепых дискурсов, столь милых сердцу простого советского человека. Историю сильной России, умевшей не только защищаться, но и наступать.

Восток — Запад

Дипломатические отношения между Русским государством и Англией впервые установились еще в годы царствования Ивана IV Грозного. В 1551 году в Лондоне учредили «Мистерию и компанию торговцев авантюристов для открытия регионов, доминионов, островов, и места неизвестных», которая должна была найти путь к Индии и Китаю по Северному пути. 10 мая 1553 года по приказу юного (15 лет на тот момент) короля Эдуарда VI эскадра из трех кораблей компании направилась на северо-восток — глава экспедиции Хью Уиллоби шел на «Бона Эсперанса» (водоизмещение 120 тонн), а капитаны Ричард Ченслор и Корнелис Дюрферт — на «Эдуард Бонавентура» (160 тонн) и «Бона Конфиденса» (90 тонн) соответственно.

С самого начала экспедиции ее преследовали неудачи — вскоре после выхода в море эскадра попала в сильный шторм, во время которого корабли потеряли друг друга из виду. В результате Уиллоби и Дюрферт достигли Баренцева моря, затем — Новой Земли, где длительное время шли вдоль побережья, пока им не пришлось взять южнее из-за усиливавшихся холодов. 14 сентября 1553 года они бросили якорь в губе реки Варзина, решив там перезимовать. Несмотря на то, что в тех краях активно промышляли рыбаки-поморы, Уиллоби так и не смог встретить ни единой живой души. В своем дневнике он записал:

Пробыв в этой гавани с неделю и видя, что время года позднее и что погода установилась плохая — с морозами, снегом и градом, как будто бы дело было в середине зимы, мы решили тут зимовать. Поэтому мы послали 3 человек на Ю.-Ю.-З. посмотреть, не найдут ли они людей; они проходили три дня, но людей не нашли; после этого мы послали еще 4 человек на запад, но и они вернулись, не найдя никаких людей. Тогда мы послали 3 человек в юго-восточном направлении, которые таким же порядком вернулись, не найдя ни людей, ни какого бы то ни было жилища.

В мае 1554 года поморские рыбаки обнаружили корабли Уиллоби и Дюферта, на борту которых нашли 63 трупа членов экипажей. Англичане, намертво заделавшие все отверстия в бортах судов перед зимовкой, вероятнее всего, отравились угарным газом, который образуется при недостаточном доступе кислорода к углям. Узнав о страшной находке поморов, Иван Грозный распорядился доставить все имущество с кораблей в Холмогоры, чтобы впоследствии в целости и сохранности передать его соотечественникам погибших.

Что касается Ченслора, то он оказался куда удачливее своих товарищей — после того как стихла злополучная буря, разделившая эскадру, он на своем корабле отправился в Белое море и вскоре достиг западного устья Двины. Там судно заметили дозорные местного воеводы Фофана Макарова, и вскоре англичан препроводили в Холмогоры. Оттуда «и царя и великого князя прикащики Холмогорские выборные головы Филипп Родионов да Фофан Макаров с Холмогор послали к царю и великому князю к Москве о приходе от аглицкого короля Едварта посла Рыцерта и с ним гостей», а вскоре в столицу прибыл и сам Ченслор. Представ перед Иваном IV, англичанин вручил государю письма от Эдуарда VI, в которых английский монарх «бил челом» своему восточному визави. Мы говорим «письма», потому что их было три (на всякий случай — на разных языках), и предназначались они не конкретно Грозному, а монархам любых государств, которые экспедиция могла посетить по пути своего следования. «Лицевой летописный свод» упоминает об этом так:

А в грамотах писал к царю и великому князю с великой любовной похвалой, и царем его благочестивым называл на многих государствах, и с челобитьем и прошением о всяком добре. А привезли три грамоты: одна на итальянском языке, а другая на польском, а третья на греческом; а во всех писано одно и то же. И государь их пожаловал великим жалованием.

Для Ивана прибытие англичан стало новым окном возможностей — он вел затяжную войну со Швецией и Речью Посполитой, и фактически находился в блокаде из-за невозможности вести торговлю на Балтике. В этих условиях торговое соглашение с англичанами пришлось как нельзя кстати — они могли возить в Московское государство современное вооружение и другие полезные вещи по северному направлению в обход Балтийского моря, где свирепствовали шведские пираты.

Ченслор гостил у царя до весны 1554 года, а когда вернулся в Лондон — буквально поставил английскую столицу на уши. Большая и богатая христианская держава на востоке, через земли которой можно безопасно возить товары в Азию, да еще и дружественно настроенная — нет, такой шанс нельзя упускать. Уже в следующем 1555 году «Мистерия и компания торговцев авантюристов для открытия регионов, доминионов, островов, и места неизвестных», также известная как просто «Мистерия», получила новое имя — «Московская компания» (Muscovy Company) и была существенно расширена. Учредительницей новой компании являлась сама королева Мария I Тюдор (ее юный брат Эдуард скончался еще осенью 1553 года), которая, таким образом, стала монополисткой всей англо-русской торговли.

Естественно, об этом вскоре узнали поляки и шведы. Им такое сотрудничество было как кость в горле — в те годы они воевали с Грозным за Ливонию. Английских купцов, перевозящих оружие и боеприпасы, перехватывали и допрашивали. «Московская компания» в ответ очень быстро наладила контрабанду и продолжила возить в Россию мушкеты, кольчуги и порох. Польский король Сигизмунд II Август писал английской королеве письма о зверствах коварных московитов в Ливонии, тщетно надеясь отвратить Лондон от сотрудничества с Москвой.

Сама по себе торговля с Русским государством для Лондона была задачей второстепенной — куда больше англичан манили рынки Персии, Бухары и маячившие где-то далеко Индия и Китай. Тут нужно отметить, что и русский царь смог извлечь из этого английского стремления на восток выгоду для себя — именно благодаря транзиту товаров из Англии наши послы уже через считаные годы после появления «Московской компании» смогли наладить контакты с Бухарой и Ираном. Именно тогда был заложен фундамент будущей Большой игры.

В 1570 году английская королева Елизавета I попыталась заключить с иранским шахом договор о беспошлинной торговле во владениях последнего. По условиям этого договора, Московскому государству отводилась роль всего-навсего перевалочного пункта, что категорически не устраивало предприимчивого Ивана IV. Осенью того же года Грозный отправил в Лондон гневное послание, в котором со свойственной ему едкой иронией замечал, что будут ли англичане получать сверхприбыли от торговли с шахом, зависит не от последнего, а от него, Ивана, и он в случае чего запросто перекроет для Лондона волжский торговый путь. В качестве аргумента Грозный как бы между делом сообщал, что «Московское государьство покаместо без Аглинских товаров не скудно было». Выражаясь современным языком, русский царь грозился ввести против Лондона экономические санкции, причем весьма серьезные. Саму же Елизавету он назвал «пошлой девицей», которой «мужики торговые» крутят как хотят. Сейчас это сложно представить, но тогда Англия пошла на попятную — в Москву вскоре прибыл эмиссар королевы Энтони Дженкинсон, который приложил колоссальные усилия, чтобы сгладить «досадное недоразумение».

В 1603 году новый английский король Яков I Стюарт отправил в Москву свое доверенное лицо и одного из директоров «Московской компании» сэра Томаса Смита. Торговые дела являлись лишь прикрытием. В Лондоне знали о непростых и смутных временах, наступивших в Русском государстве, и стремились извлечь максимальную выгоду. Рядовые агенты англичан не устраивали — требовался опытный и высокопоставленный чиновник, имевший полномочия действовать на месте. Одним из лучших агентов Смита в Москве был Джон Меррик, который на протяжении всей Смуты обивал пороги главных действующих лиц в каждой из сторон конфликта. И у каждого он стремился выторговать как можно больше новых привилегий для «Московской компании». Лжедмитрия I, к примеру, он в своих приватных письмах на родину обласкивал как мог, утверждая, что тот — не кто иной, как «сын старого императора Ивана».

Вскоре на игровой доске Смутного времени появилась еще одна фигура — Швеция, которая в скором времени заняла ряд территорий на северо-западе тогдашнего Русского государства. Шведская армия тогда состояла в основном из наемников, в том числе англичан. Именно появление в пределах России шведской армии с сильным английским элементом подтолкнуло Смита и Меррика к более активным действиям. Во второй половине 1612 года Смит наладил контакт с английским капитаном в шведской армии Делагарди Томасом Чемберленом. От него он получал оперативную информацию о том, что происходило на северо-западе Русского государства, и делал выводы относительно целесообразности расширения английского влияния в стране. В частности, Чемберлен утверждал, что победа в войне Речи Посполитой или Швеции будет крайне нежелательна для Лондона, поскольку в этом случае в регион тут же хлынут другие европейские купцы и быстро вытеснят с выгодного рынка подданных короля Якова. В этой ситуации английский капитан даже предлагал проект прямой английской интервенции в Московское государство, утверждая, что русские одинаково ненавидят и шведов, и поляков, поэтому охотно поддержат «помощь» извне. Смит докладывал Якову:

Из всех этих соображений о явной выгоде в одном случае и явной опасности в другом я делаю заключение, что если бы ваше величество получило предложение суверенитета над той частью Московии, которая лежит между Архангельском и рекой Волгой, вместе с путем по этой реке до Каспийского или Персидского моря, или, по крайней мере, управления и протектората над нею, свободы и гарантии торговли — это было бы величайшим и счастливейшим предложением, которое когда-либо делалось какому-либо королю нашей страны, — с тех пор как Колумб предложил Генриху VII открытие Вест-Индии.

Далее прилагался вполне конкретный план необходимых мероприятий:

Пусть его величество соизволит дать полномочия одному или нескольким осмотрительным лицам, которые отправятся туда при ближайшей посылке флота в мае, чтобы вести переговоры с населением, если оно того пожелает, и заключить с ним договор на условиях суверенитета или протектората, как это будет указано в инструкциях его величества. После этого московиты могут также отправить сюда послов при возвращении флота в сентябре, чтобы утвердить договор, а тем временем путь они приготовят для передачи в руки английских компаний, находящихся там, такое количество сокровищ и товаров, которое покрыло бы издержки вооружения и транспортировки того количества людей, какое они желают.

Как следует из данного доклада, англичане всерьез рассматривали возможность получить протекторат над Русским государством в обмен на военную поддержку одной из враждовавших партий. Безусловно, это была бы серьезная помощь против поляков и шведов, однако Москва в данной ситуации просто поменяла бы шило на мыло. Впрочем, англичане опоздали — шел уже 1612 год, и войскам Второго ополчения Минина и Пожарского сопутствовал успех. После сражения на Девичьем поле 22 августа по старому стилю, в ходе которого ополченцы разгромили армию гетмана Ходкевича, судьба столицы и засевшего в ней польского гарнизона была решена. Россия выстояла, а вскоре Земской собор избрал на царство Михаила Романова. Сделка века сорвалась.

Тем не менее «Московская компания» еще три десятилетия продолжала торговать в России, вовсю пользуясь новыми привилегиями, полученными во времена Смутного времени. Беда, как это нередко бывает, пришла откуда не ждали — в 40-х годах XVII века в Англии вспыхнула революция, в ходе которой парламент под предводительством Оливера Кромвеля сначала разгромил королевскую армию, а потом отправил на плаху и самого Карла I. Компания во время этого противостояния поддержала сторону парламента, что вызвало негодование русского царя Алексея Михайловича, считавшего монаршие права священными и дарованными свыше. Опасаясь, как бы англичане не вздумали учудить что-то подобное и в России, Алексей летом 1649 года распорядился конфисковать Английский двор и запретил деятельность «Московской компании» в стране:

А ныне всею землею учинили большое злое дело, государя своего, Карлуса короля, убили до смерти. И за такое злое дело в Московском государстве вам быть не довелось.

Компания вернулась в Москву только после 1660 года, когда в Англии была реставрирована династия Стюартов, однако за это время влияние ее существенно снизилось, поскольку торговцы из других европейских стран, особенно голландцы, разумно распорядились выпавшим им шансом и пустили корни в России.

Новые времена, новые возможности

«Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжём и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари».

— Уильям Питт-младший, премьер-министр Великобритании, 1791 год

На протяжении всего XVIII века отношения России и теперь уже Великобритании были не всегда благоприятными, но до открытого противостояния не доходило — до поры до времени англичане не считали русских угрозой. Однако наши интересы иногда пересекались в Иране. Например, в 40-х годах XVIII века, желая не допустить российского усиления в регионе, англичане начали разрабатывать для иранского шаха Надира проект современного флота на Каспии. На докладе императрице Елизавете Петровне 24 апреля 1746 года канцлер А. П. Бестужев сообщил, что «такие известия и в коллегии Иностранных дел получены, что один военный корабль в Персии построен, а другой заложен и что в этом один из англичан, недобрый человек, именем Элтон, упражняется, а беглые из России разбойники помогают; от коллегии Английскому двору сделаны представления, чтоб этот Элтон вызван был из Персии, и объявлено, что если он вызван не будет, то и торговля англичан с Персией вся пресечена будет». Опять русские грозили экономическими санкциями Англии, однако в этот раз Лондон решил упорствовать — Элтон никуда не поехал, хотя англичане и доложили, что сулили ему существенную денежную компенсацию. Формально он действовал там как частное лицо на подряде у Надир-шаха, поэтому Петербург не мог официально обвинить Великобритании в помощи потенциальному неприятелю — Персии. В этих условиях Елизавета решила действовать сама, и в 1751 году отправила на Каспий флотилию, которая сожгла персидские корабли и уничтожила всю инфраструктуру на побережье. Командирам флотилии был также дан особый приказ по возможности схватить самого Элтона и доставить его в Астрахань, однако англичанин сумел сбежать. Тем не менее Российская Империя в очередной раз подтвердила незыблемость своих претензий на Каспийское море.

Несмотря на этот инцидент, до конца столетия отношения между Великобританией и Российской империей оставались в целом сдержанными — англичане строили для русских корабли по заказу Петербурга, поставляли оружие и давали понять, что настроены исключительно дружелюбно. Особенно ярко русско-английское военное сотрудничество проявилось в ходе войн России с Турцией во второй половине XVIII века. С воцарением же на престоле Павла I перспективы русско-английского сотрудничества стали еще более четкими — в 1798 году страны подписали в Петербурге договор, по условиям которого российский император отправлял против армий французской Республики корпус Александра Васильевича Суворова, а Великобритания все это оплачивала и предоставляла внушительную единовременную субсидию России. Однако постепенно Павел стал убеждаться, что от подобного союза выигрывает в основном Лондон, а Петербургу хорошо если какие-то объедки достаются. Так, англичане, несмотря на все оказанные им услуги, не отдали в распоряжение императора Мальту, на что он, будучи Великим магистром Мальтийского ордена, так рассчитывал. Не желая быть у Георга Английского мальчиком на побегушках, император замыслил сделать кардинальный разворот во внешней политике страны, тем более что Наполеон Бонапарт, к тому времени — первый консул Республики, по стратегическим соображениям тоже хотел мира с Россией. В начале 1800 года Павел писал:

Что касается сближения с Францией, то я бы ничего лучше не желал, как видеть ее прибегающей ко мне, в особенности как противовесу Австрии.

Только оцените размах мысли — «прибегающей ко мне». Да, было в русской истории время, когда Европа искала нашей благосклонности, а не наоборот.

Осенью того же года император окончательно порвал отношения с Англией — все ее суда в российских портах арестовали, платежи по долговым обязательствам остановлены, и вскоре Павел запретил ввозить в страну любые товары из Туманного Альбиона. В то же время произошло стремительное сближение с Францией — Наполеон отпустил без какого-либо выкупа всех русских пленных, взятых в ходе швейцарской и итальянской кампаний, а также запретил своим каперам нападать на русские суда. А в начале 1801 года случилось немыслимое до той поры событие — русские решили идти на Индию, «жемчужину британской короны». 12 января Павел написал атаману Войска Донского генералу Василию Петровичу Орлову:

Англичане приготовляются сделать нападение флотом и войском на меня и на союзников моих — Шведов и Датчан. Я и готов их принять, но нужно их самих атаковать и там, где удар им может быть чувствительнее и где меньше ожидают. Индия лучшее для сего место. От нас ходу до Инда, от Оренбурга месяца три, да от вас туда месяц, а всего месяца четыре. Поручаю всю сию экспедицию вам и войску вашему, Василий Петрович… Все богатство Индии будет вам, за сию экспедицию наградою.

Экспедиционный корпус Орлова насчитывал 22 507 человек и 14 орудий. Согласно планам Павла и Наполеона, Индию должны были атаковать армии обеих держав. Для этого первый консул отправил в Азию корпус генерала Массена — тот должен был идти через Южную Россию, затем по Каспию добраться до иранского порта Астрабад, а оттуда — прибыть в Индию к сентябрю-октябрю. Интересный факт — командиром первого эшелона в корпусе Орлова назначили генерал-майора Матвея Ивановича Платова, будущего атамана Войска Донского и героя Бородинской битвы. А попал он в индийскую экспедицию в буквальном смысле прямо с тюремных нар, поскольку с 1797 года сидел в Петропавловской крепости по обвинению в заговоре (так и не доказанном). В истории Войска Донского до сих пор жива байка о том, как император вызвал к себе опального офицера, якобы рассказанная самим Платовым:

А чо? Сижу это я в крепости. Петропавловской конешно. За чо — сам не знаю. И никто не знает. Но сижу. Ладно-сь. Мы люди станишныя, ко всему привышныя. Сижу! Вдруг двери — нараспашку. Говорят — к анператору. А на мне рубаха, вошь — во такая. И повезли. Со вшами вместе. Тока тулупец накинули. Вхожу. Павел при регалиях. Нос красный. Он уже тогда здорово употреблял. Больше меня! Анператор спрашивает: «Атаман, знаешь ли дорогу до Гангы?» Я впервой, вестимо, слышу. Но в тюрьме-то сидеть задарма кому охота? Я и говорю: «Да у нас на Дону любую девку спроси о Гангах, она враз дорогу покажет…» Тут мне Мальтийский крест на рубаху — бац! Вши мои ажно обалдели. Велено иттить до Индии и хватать англичан за щулята. Должно быть нам Массену поддерживать…

Несмотря на то, что план такого похода уже сам по себе являлся авантюрой, англичане не на шутку перепугались. Сложно сказать, чем бы все закончилось, но 12 марта 1801 года император Павел был убит группой заговорщиков. Известно, что одну из главных ролей в заговоре против государя играл находившийся в тот момент в Копенгагене бывший британский посол в Петербурге Чарльз Уитворт. Он крутил любовную интрижку с Ольгой Жеребцовой — сестрой братьев Зубовых, входивших в число непосредственных исполнителей. Именно дом Жеребцовой служил для заговорщиков своеобразным штабом, а слухи о том, что убийство Павла было напрямую субсидировано англичанами, поползли по столице уже на следующий день.

Сын Павла, новый император Александр I, в тот же день, 12 марта, подписал указ о прекращении индийского похода и возвращении казаков Орлова домой. Интересный факт — незадолго до убийства Павла I в Париже сторонники свергнутой династии Бурбонов совершили неудачное покушение на Наполеона, взорвав бочку с порохом на улице Сен-Никез, по которой ехал экипаж первого консула. Бонапарт не сомневался в том, кто именно стоял за убийством Павла, поскольку едва узнав о страшной новости из Петербурга, он проронил:

Эти проклятые, бессовестные англичане! Они промахнулись по мне на улице Сен-Никез 3 нивоза, но они попали в мое сердце… там, в Михайловском замке Петербурга… Индия не нуждается в армии Массена, как и Мальта не нуждается теперь в русском гарнизоне…

Сразу после вступления на престол Александр, всю жизнь ненавидевший Наполеона, разорвал русско-французский союз и сделал политический разворот в сторону Англии. Впоследствии Российская Империя и Великобритания сражались против Бонапартовой империи, да и в целом все время правления Александра I было отмечено дружественными отношениями с Лондоном. Однако именно идея Павла о походе на Индию посеяла в сердцах англичан тот липкий страх за свое главное колониальное владение, который преследовал их на протяжении всего XIX века, став одним из ключевых факторов Большой игры.

Тучи над холмами

«У Англии нет вечных союзников и постоянных врагов — вечны и постоянны ее интересы»

— Генри Палмерстон, премьер-министр Великобритании, 1856 год

«Братцы! Нам должно идти в Араке и разбить персиян. Их на одного десять, но храбрый из вас стоит десяти; а чем более врагов, тем славнее победа. Идем, братцы, и разобьем!»

— Петр Степанович Котляревский, русский генерал, 1812 год

Белуджистан (выделен розовым)

Весной 1810 года два молодых человека выехали из оазиса Нушки в Северном Белуджистане в сторону Персии. Согласно официальной легенде, они были татарскими купцами, которые отправлялись в города Герат и Исфахан, чтобы купить лошадей. На самом же деле под личинами восточных торговцев скрывались британские разведчики, капитан Чарльз Кристи и лейтенант Генри Поттинджер, в задачу которых входила разведка северо-западных подступов к Индии. Через несколько дней пути «торговцы» разъехались — Кристи направился в Герат, а Поттинджер — в Исфахан. На протяжении трех месяцев своего путешествия разведчики тщательно фиксировали на карте водоемы и рисунок ландшафта, описывали погодные условия, укрепления встреченных поселений и нравы местных народностей. Если для Кристи миссия оказалась относительно простой, то Поттинджер в дороге пережил немало приключений. Достигнув районов, где свирепствовали шайки разбойников-афганцев, он сменил легенду, и далее следовал уже не как купец, а как паломник, совершающий хадж в Мекку. Расчет оказался верным, и разбойники, тоже мусульмане, изворотливого англичанина не тронули. Впрочем, один раз Поттинджер оказался на волоске от разоблачения — на одном из базаров, где разведчик присматривал себе новые сапоги, какой-то местный житель обратил внимание на то, что кожа его ног была слишком светлой для уроженца региона и слишком мягкой для бедного паломника, привыкшего к путешествиям. Лейтенант от греха подальше поспешил удалиться и больше никогда не разувался на людях. Впоследствии в книге о своих путешествиях Поттинджер с досадой написал, что как бы он ни старался дать ногам загореть во время остановок по пути следования, они так и не приобрели тот смуглый оттенок, который имели лицо и руки разведчика. Спустя три месяца Кристи и Поттинджер встретились в Исфахане — капитан тоже повернул туда из Герата. За проявленное мужество оба получили награду.

Кристи и Поттинджер были лишь одними из множества английских агентов, работавших с начала XIX века в Азии. В Лондоне прекрасно помнили несостоявшийся русско-французский поход на Индию, поэтому старались максимально обезопасить подступы к главному сокровищу британской короны. Воюя вместе с русскими против Наполеона, англичане не забывали и о своих интересах — так, весной 1812 года они заключили в Тегеране союзный договор с персидским шахом, по условиям которого не только гарантировали безопасность Ирана, но и обещали шаху содействие в возвращении под его власти Грузии и Дагестана, отошедшие России в ходе недавней русско-персидской войны. Вместе с послом сэром Гором Оусли в персидскую столицу прибыл генерал Джон Малкольм, имевший в своем распоряжении более трехсот британских офицеров, которым предстояло стать инструкторами в новой шахской армии, реорганизованной в соответствии с европейскими военными традициями и на деньги британской Ост-Индской торговой компании. Также в Персию доставили дюжину современных артиллерийских орудий, 30 тысяч ружей, необходимые боеприпасы и даже сукно для мундиров. Когда же русские послы попросили аудиенции (подозревая неладное), осмелевший шах просто отказался их принять, послав вместо себя все того же Оусли. Тот сообщил посланникам императора, что правитель Ирана требует немедленно вернуть ему Грузию, угрожая в противном случае войной.

В августе 1812 года, прекрасно зная о начавшемся вторжении Наполеона в пределы Российской Империи, персы решились на блицкриг — армия под командованием принца Аббас-Мирзы вошла на территорию Закавказья и потеснила располагавшиеся там немногочисленные русские войска. При этом сам Аббас был скорее «свадебным генералом» — все основные решение в его штабе принимали английские офицеры, которые и вели в бой новое шахское войско. Хороши союзники, не правда ли? Генерал-губернатор Грузии Николай Федорович Ртищев отправил к Аббасу парламентеров, чтобы обсудить условия мирного соглашения — воевать на два фронта Россия не хотела. Однако надменный перс отверг предложения русских, готовых уступить часть территорий, рассчитывая в итоге забрать все. Начались затяжные боевые действия.

У Наполеона в европейской части России тем временем дела шли совсем не так, как он рассчитывал — надежда на быстрое генеральное сражение не оправдалась, и великий корсиканец надолго застрял в пределах Русского государства. В Лондоне прекрасно видели, к чему все идет, поэтому поспешили отозвать своих советников из Ирана и предложили шаху соглашаться на то, что дают. Персы, однако, и здесь проявили упрямство, а принц Аббас в буквальном смысле слова умолял посла Оусли оставить ему хотя бы нескольких офицеров в помощь. В итоге в его распоряжении остались майор Кристи (да-да, тот самый Чарльз Кристи, который ездил с миссией в Герат), капитан Линдсей, лейтенант Монгейт и 30 унтер-офицеров. Так что авторы, считающие английское участие в войне против России чистой формальностью, искажают факты. 22 октября Аббас-Мирза во главе 30-тысячной армии подошел к реке Аракс недалеко от брода у Асландуза. Принц расположил свою пехоту на левом берегу, а конницу — на правом, где была возвышенность. Англичане настоятельно советовали Аббасу выслать за реку конную разведку и поставить пикеты на случай появления неприятеля, однако надменный перс только отмахнулся — ну сколько там этих русских? Сунутся — фесками закидаем.

Как показали дальнейшие события, англичане оказались правы — персы врага откровенно проворонили.

Иранский историк Хедаят написал по этому поводу:

В ночь, предшествовавшую нападению русских, часовые лагеря до такой степени были охвачены рукою сети беспечности, что ни один из них не дал вовремя знать об угрожающей опасности.

Впрочем, в русском лагере тоже не все было спокойно — два командующих, генерал Петр Степанович Котляревский и уже упоминавшийся нами Николай Федорович Ртищев, никак не могли прийти к единому мнению относительно дальнейших действий. Их силы составляли чуть больше двух тысяч человек, и это против 30 тысяч персов с английскими ружьями и пушками. Ртищев, не веривший в победу, настаивал на переговорах, однако Котляревский упорно требовал немедленно атаковать — русские знали о беспечности Аббас-Мирзы, и Петр Степанович полагал, что в данных условиях численное превосходство врага будет сведено на нет фактором внезапности. Ртищев наконец уступил под напором коллеги.

В ночь на 31 октября русские войска форсировали Аракс в 15 верстах севернее персидского лагеря. Котляревский имел при себе 2220 человек и 6 орудий, одно из которых при переправе свалилось с обрыва. Солдаты было приуныли, но бравый генерал приободрил их:

Эх, братцы, если будем хорошо драться, то и пятью орудиями побьём персиян, и тогда, вернувшись, вытащим это, а если не вернёмся, то оно нам и совсем не нужно.

Примерно в то же время английский капитан Генри Линдсей выехал с группой сопровождающих на охоту, однако вместо ожидаемой дичи обнаружил скрытно наступавшие русские порядки. Англичанин тут же бросился в персидский лагерь, чтобы доложить об увиденном ничего не подозревавшему Аббас-Мирзе. Он не успел — русские подошли слишком близко.

Построенная в каре русская пехота атаковала конницу персов, быстро опрокинула и выбила ее с господствующей высоты. Затем русские затащили на холмы свои пять пушек, развернули их в сторону расположения вражеской пехоты и открыли огонь. Аббас, лихорадочно пытавшийся придумать, что делать дальше, приказал своей пехоте двигаться к реке в обход возвышенности, однако Котляревский увидел маневр перса и атаковал его отряды с фланга, в то время как русские пушки, стрелявшие с близкого расстояния, продолжали превращать пехоту принца в кровавый фарш. Персы в ужасе побежали, бросая знамена и новенькие английские ружья. Аббас-Мирза, нужно отдать ему должное, попытался привести свое перепуганное воинство в порядок — он собрал тех, кого смог, и вместе с ними отступил к укреплению, расположенному у Асландузского брода.

Весь день 31 октября русские отдыхали — Котляревский дал своим солдатам передышку, столь необходимую перед решающим штурмом укрепления. Новую атаку назначили, как и накануне, на ночь. Едва стемнело, русские солдаты при полной тишине стали подбираться к вражескому укреплению. Генерал дал недвусмысленный наказ — пленных не брать, убивать всех. Его интересовал только Аббас. В защиту генерала скажем, что повод для такого поведения у него был. Персы значительно превосходили его армию по численности, и содержать при маленьком русском отряде такое количество пленных было небезопасно — те могли попросту поднять бунт, перебить конвоиров и обратить победу русских в их разгром. Подойдя на достаточное для прицельного огня расстояние, русские с криком «Ура!» бросились в атаку. На персов это произвело неизгладимое впечатление — враг, подобно нечистой силе, вынырнул из темноты прямо у них перед носом. Несколько персидских отрядов в неразберихе обстреляли друг друга, только усилив царивший на поле битвы хаос. Русские солдаты ворвались на укрепление и принялись штыками колоть защитников, а тех из персов, кто пытался сбежать, преследовали и рубили конные казаки. Аббас-Мирза лишь чудом сумел ускользнуть с кучкой приближенных. Англичане показали себя героями — сражались до конца и все погибли. Уже неоднократно упоминавшийся нами капитан Чарльз Кристи до последнего пытался навести порядок среди охваченных паникой персов. Наконец, русская пуля попала ему в шею, и он свалился на землю без сил. Утром русские солдаты, искавшие своих раненых, нашли истекающего кровью англичанина среди груды персидских трупов и попытались оказать ему помощь, однако Кристи предпочел смерть плену, и ударил ножом подошедшего к нему офицера. Один из казаков тут же вскинул ружье и застрелил бывшего разведчика. В результате двухдневного боя под Асландузом русские захватили почти всю артиллерию Аббас-Мирзы, армейскую казну и провиант, потеряв в бою 28 человек убитыми и 99 ранеными. Что же касается потерь неприятеля, то Котляревский в рапорте указал цифру 1200, хотя, по разным данным, персы потеряли за те два дня около девяти тысяч человек. Сам генерал по этому поводу сказал: «Напрасно писать 9000 — не поверят».

Едва отгремел бой, Котляревский написал Ртищеву короткий рапорт: «Бог, „Ура!“ и штыки даровали победу Всемилостивейшему Государю!» Асландузское побоище стало лишь началом успеха русских в Закавказье, и к январю 1813 года персов теснили на всех направлениях. Понимая, что война проиграна, шах запросил мира, подписав в итоге Гюлистанский договор с Петербургом.

Кроме Ирана Великобритания активно интересовалась Афганистаном. Понимая необходимость иметь за границей собственную агентуру, еще в 1810 году тогдашний российский военный министр Михаил Богданович Барклай де Толли, заручившись полной поддержкой Александра I, создал особое ведомство — «Экспедицию секретных дел при Военном министерстве». Через два года она была переименована в «Особенную канцелярию при Военном министерстве». То есть на современный лад — службу внешней разведки Российской Империи, в задачу которой входила и работа в регионах, которыми вплотную интересовались англичане. Вскоре от своих агентов в Средней Азии русский император узнал, что на рыках среднеазиатских ханств появились торговцы из Индии, которые в убыток себе сбывали привезенные товары по бросовым ценам. Это было отнюдь не массовое помешательство, а торговцы на самом деле являлись агентами британской Ост-Индской компании, которые сознательно демпинговали на рынках Коканда, Хивы и Бухары с целью выжить оттуда торговцев из России. Все убытки от такой «торговли» покрывала Ост-Индская компания. Британцы пытались не допустить в Среднюю Азию русские торговые караваны, справедливо полагая, что там, где прошли груженые разным добром ишаки, вскоре могут пройти и колонны солдат.

В 1819 году из Тифлиса в Хиву отправился с важной миссией 24-летний капитан Николай Муравьев, будущий знаменитый русский генерал, прославившийся взятием турецкой крепости Карс. Но все это будет потом, а пока молодой офицер ехал в Среднюю Азию по приказу наместника Кавказа, легендарного генерала Ермолова, с целью защищать там интересы русской торговли. Кроме официальной задачи Муравьев, естественно, располагал и тайными инструкциями от «Особенной канцелярии при Военном министерстве» — исследовать побережье Каспия, узнать настроения хивинцев, составить отчет об активности англичан в регионе. Ехал капитан, как и его британские визави, инкогнито — в «туркменском платье» и под именем турка Мурад-бека. По прибытии в пункт назначения Муравьев встретился с хивинским ханом, которому сообщил, что русский император желает наладить дружественные отношения между державами для блага и процветания торговли. Хан юлил и отвечал уклончиво, пообещав, что даст ответ позже. Самого же капитана до глубины души поразило бедственное положение русских невольников в Хиве: «Ехавши через Хиву, я видел во многих местах несчастных соотечественников наших, собравшихся в особенные толпы, они кланялись мне и называли своим избавителем».

Вернувшись к Ермолову, Муравьев предоставил генералу подробный отчет о том, что видел, и свои соображения относительно дальнейшей политики России в ханстве. Тамошнему правителю капитан не верил и считал, что Хиву необходимо подчинить силой оружия, причем как можно быстрее — русские невольники страдали там каждый день. Проект, однако, отложили до лучших времен, но грозовые раскаты грядущего противостояния с Великобританией все отчетливее доносились до Петербурга. Доносили их и русские купцы, встречавшие у истоков Ганга англичан, одетых как мусульманские паломники. Схватка за Азию начиналась.

Игры теней

«Мы на пороге времени, наполненном событиями, но если мы начнем Большую игру, которая нам предстоит, то результаты будут гораздо более благоприятными как для нас, так и для тех народов, чьи судьбы вместо пребывания в хаосе, насилии, невежестве и нищете могут обратиться к миру, просвещению и счастью»

— Артур Конолли, британский путешественник и разведчик, автор термина «Большая игра»

«Я был убежден, что нам придется сражаться с русскими на Инде… Чего я боюсь, так это оккупации Хивы, которая может оставаться для нас неизвестной. А всего через три-четыре месяца враг может оказаться в Кабуле»

— Из дневника генерала Джона Малкольма, губернатора Бомбея, 1828 год

Поздней осенью 1819 года с территории британской Индии в сторону китайского Туркестана двинулся богатый караван в сопровождении трех сотен человек. Вел его Уильям Муркрофт — британский путешественник, ученый, коннозаводчик. И, что важнее, агент Секретного отдела (проще говоря, службы разведки) британской Ост-Индской компании. В задачу Муркрофта входило добраться до Бухары, и уже на месте компетентно оценить степень проникновения туда русских. К началу 1820 года караван достиг Восточного Туркестана, или, как он сейчас называется, Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Местные китайские власти не торопились пропускать англичан дальше, опасаясь, что те в будущем захотят прибрать транзитные торговые пути через Каракорум, приносившие Цинской империи баснословные барыши. Именно там, ожидая разрешения на проход через китайский Туркестан, Муркрофт впервые услышал имя Ага Мехди. Это был купец на русской службе, по национальности — еврей из Ирана, находившийся в тот момент в городе Яркенд. Оттуда, по иронии судьбы, Муркрофт и ожидал разрешения на дальнейшее следование своего каравана.

Ага Мехди, он же Мехди Рафаилов, тоже был не простым купцом — опытный агент, владевший несколькими восточными языками. На первую разведывательную миссию российский МИД отправил его еще в 1808 году, а осенью 1811 года его наградили золотой медалью «За успехи в торговле». Уже в следующем 1812 году этот купец-молодец, опираясь на собранные в экспедициях сведения, подготовил для русского правительства подробный доклад, посвященный сухопутным путям в Индию. А в 1819 году Ага Мехди приказали отправляться в Пенджаб, к тамошнему правителю Ранджит Сингху, который в то время вел борьбу против Ост-Индской компании. При себе Рафаилов имел секретное послание Ранджиту от министра иностранных дел Российской Империи Карла Васильевича Нессельроде, в котором от лица государя Александра I пенджабскому правителю предлагались дружественные отношения и торговое партнерство. Однако в мае 1820 года, уже находясь вблизи границ Тибета, Ага Мехди внезапно заболел и скоропостижно скончался. Нет никаких точных сведений о том, что это было делом рук англичан, однако доподлинно известно, что Муркрофт через своих агентов внимательно следил за русским купцом на протяжении всего пути последнего из Яркенда в сторону Пенджаба. Тайное письмо для Ранджит Сингха, которое реквизировали у русских посланников тибетские власти, тоже каким-то странным образом впоследствии попало к Муркрофту. Вероятно, мы никогда точно не узнаем, что же случилось в Восточном Туркестане весной 1820 года, однако это был первый полноценный контакт русской и английский разведок непосредственно в спорных территориях.

Карл Нессельроде

Сам Рафаилов при жизни тоже не сидел сложа руки — пока Муркрофт собирал сведения о нем, тот искал информацию на британца. Так, в его отчетах фигурирует и сам Муркрофт, и один из его сопровождающих, Джордж Требек, и они прямо называются шпионами. Таким образом, приграничные русские власти прекрасно знали о деятельности британской разведки в регионе. Когда стало известно о странной смерти Рафаилова, они всерьез восприняли британский фактор в качестве одной из версий произошедшего. А вскоре неизвестное лицо совершило неудачное покушение на Джорджа Требека, выстрелив в окно дома, где тот остановился. Вслед за этим последовали два нападения на самого Муркрофта, причем в одном случае британский агент смог застрелить наемного убийцу. В довершение всего кто-то попытался отравить англичан — те внезапно почувствовали резкое недомогание, решив сначала, что это симптомы лихорадки. Однако местные, осмотрев их, сразу констатировали отравление и дали Муркрофту и его людям целебный отвар, спасший им жизни. Кто стоял за этими покушениями, русские или китайцы, мы также вряд ли когда-либо узнаем, однако для британцев это был первый тревожный звонок.

Китайский власти, кстати, разрешение на проход для экспедиции так и не дали, и задержка стала вызывать недовольство начальства Ост-Индской компании, которое приказало Муркрофту возвращаться в Калькутту. Однако тот письмо с приказом проигнорировал и твердо решил довести свою миссию до конца. Весной 1824 года он решил отправиться в Бухару через север Пенджаба и Кашмира. К концу февраля 1825 года Муркрофт прибыл в Бухару — заветная цель была достигнута. Но едва англичане въехали в город, как их настигло тяжелое разочарование — местные мальчишки, выбежавшие посмотреть на караван, тыкали в путников пальцами и кричали «Орос!», то есть «русский». Муркрофт понял — он опоздал. Российские подданные уже бывали частыми гостями в этой азиатской стране, настолько частыми, что местное население всех европейцев принимало за русских (первая русская дипломатическая миссия прибыла к эмиру в 1820 году).

Опытному британскому агенту не удалось вернуться на родину — по дороге в Индию Муркрофт неожиданно заболел и 27 августа 1825 года скончался в афганском местечке Андхой. А дальше началось удивительное — через несколько дней умер Требек, затем — еще один англичанин, Гатри, и, наконец, переводчик экспедиции. Сложно сказать, что именно произошло — эпидемия, которая, почему-то избирательно косила только британцев, месть со стороны русских агентов, или банальное отравление членов экспедиции их афганскими слугами, которые хотели завладеть их имуществом. Так или иначе, существенная часть ценнейших записок Муркрофта оказалась утеряна, а те, что все же удалось спасти, впоследствии были изданы в Великобритании и стали настольной книгой для многих будущих участников Большой игры.

Кровь и железо

«Братцы! Не устрашитесь многочисленности врагов ваших. Многочисленность их прославит только мужество ваше, доставит вам ещё большие лавры и почести. Всемогущий Бог, сильный и в малом числе своих избранных, истребит многолюдные полчища врагов, не ведающих святого имени Его. Вооружите же, православные воины, крепкие мышцы ваши победоносным русским мечом, дух — храбростью, сердце — верой и упованием на Бога, помощника вашего и Той сохранит и прославит вас!»

— Священник Севастопольского пехотного полка протоиерей отец Тимофей Мокрицкий, лето 1827 года

Пока англичане из Индии пытались попасть в Хиву, в Иране тоже творились интересные дела. К началу 20-х годов XIX века иранских шах, которого так же щедро снабжали субсидиями и военными советниками британцы, вновь почувствовал себя готовым к большой войне. Сначала он обкатал свою новую армию в локальных боях с афганцами, затем, в начале осени 1822 года, внезапно напал на свою грозную западную соседку — Османскую империю. Боевые действия были довольно вялыми, в большей степени из-за того, что турецкий султан Махмуд II не хотел воевать, да и не имел для этого достаточно сил и средств. У него и без персов хватало своих проблем, главной из которых были янычары (в 1826 году Махмуд уничтожил янычарский корпус и начал реорганизацию армии по западному образцу). В итоге после нескольких несуразных сражений стороны заключили мир, по итогам которого уже знакомый нам принц Аббас-Мирза объявил себя победителем османов.

На волне этих успехов в Тегеране начали подумывать о силовом пересмотре условий Гюлистанского мирного договора с Россией, тем более что Аббас, разбитый в 1812 году генералом Котляревским, жаждал взять реванш. Ост-Индская компания вкладывала в иранскую армию огромные деньги, подготовка к войне шла полным ходом, а конные разъезды персов периодически устраивали на границе с Российской Империей провокации. Наконец, летом 1826 года шах решился — британская разведка услужливо сообщала в Тегеран, что каких-то полгода назад в России произошло восстание декабристов, что молодой царь Николай I крайне непопулярен в народе, а власть его слаба. 31 июля 1826 года персидские войска под командованием всё того же Аббас-Мирзы вторглись на территорию российского Закавказья. Оперативный план кампании состоял в следующем: быстро занять Карабах и Талышское ханство, овладеть Тифлисом и отбросить русских за Терек.

Николай I

Поначалу все у персов шло хорошо, армия продвигалась быстро, и Аббас, должно быть, уже примерял на себя лавры победителя. Охрана границы, состоявшая из отрядов азербайджанцев, попросту изменила своим командирам и, не давая врагу боя, переметнулась на сторону шахских войск. У русских вдоль грузинской границы насчитывалось чуть больше трех тысяч солдат, и их еще нужно было собрать вместе. В этой ситуации командованию пришлось отдать приказ об отступлении.

Шахская армия вела себя на чужой земле, как и положено захватчикам — жгла, грабила, убивала и насиловала. По оценке современников, «бедствия, нанесенные разбоями персиян безоружному населению, были ужасны… в одном только Малом Караклисе неприятель захватил до тысячи двухсот душ, вырезав большую часть остального населения». Немногочисленные русские войска, находившиеся в Карабахской провинции, согласно приказу полковника И. А. Реута, отступили в крепость Шушу, чтобы держать там оборону. Русские отряды, удерживавшие различные населенные пункты, начали отступать в точке сбора, однако, увы, не всем из них удалось ее достичь. Так, например, три роты 42-го пехотного полка под началом подполковника Назимки не смогли пробиться к Шуше из места своей дислокации — перешедшие на сторону врага азербайджанцы блокировали их в ожидании подхода иранских войск. Русские дали бой — около половины их погибло в неравном сражении, пока командир не отдал приказ сложить оружие. Не менее трагичной оказалась история 166 солдат Тифлисского пехотного полка, которые оказались окружены десятикратно превосходящим их по численности персидским отрядом. Тифлиссцы дрались насмерть. Когда закончились патроны, штабс-капитан Воронков повел их в штыковую атаку, в ходе которой было перебито немало солдат противника. Из числа русских храбрецов в живых осталось только 53 обессиленных бойца, которые попали в плен к врагу. Персы, пришедшие в ярость от дерзости русских, нескольким из них отрезали головы.

Казалось, всё в те жаркие летние месяцы 1826 года играло против царских солдат — карабахский хан, называвшийся нашим верным союзником, изменил, и со своими силами перешел на сторону врага. Местное мусульманское население в своем подавляющем большинстве тоже поддерживало персов, поэтому русские с боями отступали по своей земле, как по чужой. Наконец, в Шуше собрался гарнизон численностью около 1300 человек. Полковник Реут, командовавший обороной, приказал согнать в крепость членов семей местной мусульманской знати в качестве заложников, вооружил сохранившее верность армянское население и велел спешно восстанавливать старые полуразрушенные стены крепости.

Подошедший вскоре Аббас-Мирза не смог с ходу овладеть крепостью, на что он так рассчитывал — даже находясь в абсолютном меньшинстве, русские отчаянно отбивались. Днем персидские артиллеристы при помощи английских военных инструкторов огнем пушек разрушали стены — ночью защитники их восстанавливали. Промаявшись под Шушей больше месяца, Аббас-Мирза от безысходности разделил армию — одна часть продолжила осаждать крепость, а другая, 18 тысяч человек, двинулась в сторону Елизаветполя (ныне — Ганджа), чтобы оттуда двинуться на Тифлис.

Русское командование к тому времени смогло стянуть к Тифлису несколько тысяч солдат с Кавказа и сформировало корпус численностью 4300 человек, командовать которым поставили генерал-майора князя Валериана Григорьевича Мадатова. Он должен был выдвинуться в сторону Елизаветполя, остановить персидское наступление на Тифлис, а затем деблокировать Шушу. Задачка не из легких, но когда это русские трудностей боялись? 15 сентября у реки Шамхоры Мадатов повстречал неприятельскую армию, которую вел лично шахзаде (наследник престола) Мохаммед, и, несмотря на почти четырехкратное численное превосходство врага, атаковал. Нападение стало настолько стремительным, что персы сходу утратили всякую инициативу и желание сражаться. В панике они бросились бежать, подгоняемые русскими штыками. Мадатов в том бою потерял всего 27 человек, в то время как потери иранской армии составили более 2 тысяч только убитыми. Узнав о том, что шахзаде разбит, а Елизаветполь освобожден небольшим русским корпусом, Аббас-Мирза свернул осаду Шуши и поспешил лично разгребать бардак за шахским наследником. Но на помощь Мадатову уже спешил Отдельный Кавказский корпус под командованием генерала Ивана Федоровича Паскевича. 25 сентября две армии сошлись под Елизаветполем — у Аббаса имелось 35 тысяч человек и 24 пушки, у Паскевича — всего 8 тысяч при 22 орудиях. Именно артиллерийская дуэль и положила начало сражению — под прикрытием огня своих орудий персидская пехота пошла в атаку, немного потеснив русские войска. Однако затем иранцы уперлись в крутой овраг и замедлились, что дало Паскевичу столь нужную в этот момент передышку — он лично бросился приводить в порядок свои полки, после чего приказал атаковать неприятеля. Вскоре русские переломили ход боя на левом фланге иранцев и захватили неприятельское знамя. Постепенно, по капле, инициатива переходило в руки Паскевича — его солдаты начали теснить неприятеля на всей протяженности фронта. К вечеру, когда бой стих, поле и все стратегические точки оказались в руках русских. Эта победа была добыта не внезапным ударом, но благодаря стойкости и воле к победе русского солдата, которого не смог сломить многократно превосходящий по численности враг. Итог — полный разгром персов. Они потеряли более 2 тысяч человек, в то время как Паскевич — 46 убитыми и 249 ранеными.

Сражение под Елизаветполем стало переломным моментом всей войны — уже к октябрю Аббас-Мирза ушел за Аракс, и война переместилась на территорию Ирана. Николай I твердо решил раз и навсегда отучить шаха и его английских советников соваться в пределы Русского государства. 17 июля 1827 года все тот же Паскевич разгромил персов под Джеван-Булаком, а 28 августа генерал Афанасий Иванович Красовский, имея в своем распоряжении всего 3 тысячи человек и 12 орудий, нанес поражение 30-тысячному войску Аббас-Мирзы. Получилось это, надо сказать, совершенно случайно — Красовский шел на помощь осажденной иранцами крепости Эчмиадзин, когда его отряд внезапно настиг персидский принц со своей армией. Аббас полагал, что быстро окружит и уничтожит небольшой русский корпус, однако на деле получилась ситуация с мышью, поймавшей кошку. Красовский не только не утратил присутствия духа, но и приказал своим солдатам атаковать неприятеля. История сохранила для нас слова приказа, который отдал генерал:

Ребята! Я уверен в вашей храбрости, знаю готовность вашу бить неприятеля. В каких бы силах он с нами ни встретился, мы не будем считать его. Мы сильны перед ним единством нашего чувства: любовью к отечеству, верностью присяге, исполнением священной воли нашего государя. Помните, что строгий порядок и устройство всегда приведут вас к победе. Побежит неприятель — преследуйте его быстро, решительно, но не расстраивайте рядов ваших, не увлекайтесь запальчивостью. У персиян много конницы; потому стрелкам не отходить на большие дистанции и, в опасных случаях, быстро собираться в кучки. Вас, господа офицеры, прошу иметь за этим строжайшее наблюдение. Надеюсь, ребята, что мои желания исполнятся в точности, что порядок, тишина и безусловное повиновение будет для каждого из вас святой и главной обязанностью.

В результате ожесточенного боя армия Аббаса была отброшена, а русские смогли пробиться к осажденной крепости и деблокировать ее. Потери по результату боя: 1154 человека у русских, 3500 — у персов.

Русская лавина продолжала катиться по Ирану, и в 1828 году шах наконец запросил мира. Перед этим он, правда, попросил вмешаться англичан, но получил уклончивый ответ — своих войск в регионе у Великобритании не имелось, да и Россия формально являлась союзным государством. Впрочем, даже если бы войска нашлись, использовать их не получилось бы — договор между Лондоном и Тегераном был оборонительный, а русское вторжение стало следствием агрессии Аббаса. 22 февраля 1828 года в деревеньке Туркманчай близ Тебриза был подписан одноименный мирный договор между Персией и Российской Империей, по условиям которого к России отходили Эриванское и Нахичеванское ханства. Что интересно, одним из авторов проекта этого мирного договора стал наш выдающийся писатель, драматург и дипломат Александр Сергеевич Грибоедов. Вот уж действительно, талантливый человек — талантлив во всем. Ровно через год Александр Грибоедов будет убит во время разгрома русской дипломатической миссии в Тегеране исламскими фанатиками.

Тучи сгущаются

«Мир положительно в выигрыше от неустанных завоеваний России, потому что трудно найти другую страну, где бы перемена правительства была так желательна, как в Средней Азии. Апатия и мусульманский фанатизм разных властителей, при отсутствии каких бы то ни было хороших качеств, превратили некогда плодоносные долины в голые пустыни, а цветущие богатые города в развалины»

— Михаил Африканович Терентьев, русский генерал, историк, лингвист, участник кампаний в Туркестане

В конце 1829 года из Лондона в Европу выехал молодой британский лейтенант Артур Конолли — он якобы возвращался из отпуска в Индию, на место непосредственной службы. Ехал Конолли сначала через Москву, а затем через Кавказ и Среднюю Азию. Но ехал он этим маршрутом, как несложно догадаться, не просто так — лейтенант имел при себе четкие инструкции от командования: дать оценку русской военной силе в регионе и рассчитать примерные риски возможного вторжения России в Индию. Удивительно, но во владениях бухарского эмира на англичанина напали, по ошибке приняв его за русского шпиона. Как сказал Шерлок Холмс доктору Ватсону в незабвенной отечественной экранизации: «Вы сделали, в общем, правильные наблюдения. Вы ошиблись в знаке. Нужно было поставить плюс, а вы поставили минус». Тем не менее британский агент смог выбраться из всех передряг живым и здоровым, и в сентябре 1830 года достиг персидского города Герат. Все наблюдения в ходе миссии Конолли суммировал в своей книге «Путешествие в Северную Индию сухопутным путём из Британии через Россию, Персию и Афганистан», изданной в 1834 году.

Основные тезисы доклада Конолли следующие: во-первых, если русские задумают наступать на Индию, то пойдут либо через Среднюю Азию, либо через Герат. Чтобы пресечь даже потенциальную возможность этого, Лондону надлежало всеми силами поддерживать правителя Герата Камран-шаха и как можно активнее проникать в азиатские ханства. Конолли писал об этом местечковом царьке:

Если в борьбе с персами он останется один, то только вопросом времени станет захват Герата их превосходящими силами, и дорога на Индию будет открыта для русских.

Во-вторых, Афганистан, по мнению разведчика, мог стать не только преградой на пути англичан на север, но и создать аналогичные трудности для русских в случае их похода на Индию. Поэтому англичанам следовало посадить на афганский трон лояльного к ним правителя.

Другим важным узлом в обороне Индии англичане считали, как бы это странно ни звучало, Кавказ. Кавказ мог стать отличным плацдармом для дальнейшей агрессии Петербурга против Ирана, а там и до драгоценных берегов Инда рукой подать. Поэтому британское правительство активно поддерживало восстания кавказских горцев против русских войск. В 1833 году 28-летний шотландец Дэвид Уркварт возглавил британское торговое представительство в Османской империи. Он очень быстро нашел общий язык с политическими элитами Стамбула и стал доверенным лицом Решид-паши — ближайшего советника султана Махмуда II. Впрочем, торговые дела были далеко не единственным занятием этого энергичного человека. В 1834 году Уркварт познакомился с вождями горских племен, прибывших в Стамбул по приглашению султана, а вскоре и сам инкогнито совершил путешествие на Кавказ, чтобы, так сказать, оценить оперативную обстановку на месте. В свое время на Кавказе даже ходила легенда, что это именно он придумал эмблему, вокруг которой объединились восставшие черкесские племена — две скрещенные стрелы, увенчанные звездами. Впрочем, Уркварт приехал в горы не на звезды любоваться — он активно принимал участие в политической жизни горских племен, выступал среди них в качестве авторитетного советчика и даже учил черкесов воевать на западный манер. Если отринуть субъективные симпатии и антипатии, Уркварт совершил в некотором роде подвиг разведчика, отстаивавшего интересы своей родины за тысячи миль от ее берегов. Вожди горских племен даже предлагали ему остаться и лично вести их в бой, однако британец посчитал, что правильнее будет вернуться в Лондон и там пролоббировать идею масштабной поддержки горцев. Впрочем, имелись у него и другие идеи.

Дэвид Уркварт

12 ноября 1836 года в бухту Сунджук-Кале (нынешний Новороссийск) вошла британская шхуна «Виксен», которая везла оружие и боеприпасы для горцев. Организатором и идейным вдохновителем подобной контрабанды стал уже знакомый нам Дэвид Уркварт, на тот момент — секретарь посольства Великобритании в Стамбуле. На самом деле, согласно его задумке, «Виксен» не должна была дойти до пункта назначения — она служила тщательно спланированной провокации. Шедшему на шхуне британскому офицеру и агенту Джону Беллу дали четкие распоряжения — не таиться, напротив, подходить к берегу именно в том участке, где крейсирует больше всего русских кораблей. Задумка выглядела простой, как пять копеек: если русские не решатся остановить «Виксен» для досмотра, и она спокойно причалит, значит, позиции Петербурга на Черном море слабы, а если шхуну все-таки задержат, то британские власти устроят скандал и обвинят русскую сторону в посягательствах на суверенитет английского флага. Но как назло «Виксен» не повстречала ни одного русского судна, поэтому Джон Белл, почесав затылок, отдал распоряжение пристать к берегу и начать разгрузку. На следующий день, 13 ноября, англичане переправили на берег все оружие и боеприпасы, за которыми вскоре явились черкесы. Однако Уркварт и Белл явно недооценили русских — те уже знали о прибытии странного судна, однако объявляться не торопились. Чтобы иметь повод для обыска, следовало, что называется, брать негодяев с поличным. 14 ноября в бухту Сунджук-Кале вошел бриг «Аякс» под российским флагом, и его командир, капитан-лейтенант Николай Павлович Вульф, просигналил на «Виксен», чтобы те следовали за ним в бухту Геленджика. А когда Белл отказался, Вульф пообещал открыть по английской шхуне огонь из всех орудий, поскольку «Виксен» разгружалась у чужих берегов в обход таможни, то есть нарушила закон. Англичанам не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. В Геленджике шхуну опечатали и конфисковали, что вызвало немалый ажиотаж в мировом сообществе. Британские власти, что интересно, даже не стали отпираться — прямо сознались, что отправили судно к русским берегам, поскольку считали это правильным. Несмотря на то, что никакого оружия на борту не нашли, и формально установить причастность Лондона к снабжению горцев не удалось, позицию британской стороны трудно было трактовать как-то иначе. В январе 1837 года русский посланник в Стамбуле Аполлинарий Петрович Бутенев писал вице-канцлеру Карлу Васильевичу Нессельроде:

Вне всякого сомнения, английское судно, о котором идет речь, открыто было нагружено солью, под солью тайно были положены боевые припасы. Отправлено оно было к берегам Черкесии с заранее обдуманным планом… В то же время, различные британские эмиссары были направлены в те места, чтобы возбуждать восстания и раздавать горцам боевые припасы и убеждать их в том, что Порта не отказалась от своих старинных сюзеренных прав над ними и что иностранные державы поддержат их <…> Эти происки и инсинуации, как можно было предвидеть, достигли высшей степени, когда совершилось странное назначение г-на Уркарта на пост секретаря английского посла в Константинополе.

Закавказский край на момент начала войны (границы указаны согласно Гюлистанскому договору и Бухарестскому миру)

В 1837 году на Кавказ прибыл еще один англичанин — офицер по фамилии Найт, или, как он сам себя называл, Надир-бей. В задачу Найта входило обучение горцев методам партизанской войны. Помимо этого, он показывал черкесам, как правильно обращаться с современными ружьями и пушками, которые им поставляли британцы. Русская разведка, впрочем, тоже ела свой хлеб не зря, поэтому все данные на британских агентов оперативно попадали на стол русскому послу в Стамбуле Бутеневу, который передавал все это в Петербург. Очень скоро стало ясно, что несмотря на все затраченные усилия, британцы на Кавказе не преуспели — повстанцы постепенно сдавали свои позиции перед неумолимой поступью русских солдат, а в Лондоне на мероприятия Уркварта стали смотреть с возрастающим скепсисом. В том же 1837 году одиозного шотландца отозвали из Стамбула на родину. Впрочем, это было лишь началом Большой игры — Великобритания отступала на Кавказе, чтобы попытаться взять реванш в Средней Азии.

Далее: часть вторая