Ранее: часть 3.1

Пламя над Кашгарией

тобы понять, что именно происходило в Кашгарии в начале 70-х годов XIX века, необходимо освежить в памяти предшествующие десятилетия. Кашгария — историческая часть Восточного Туркестана, на юге и юго-западе примыкавшая к Кашмиру и Афганистану, на северо-западе — к российским владениям. Еще со второй половины XVIII века она принадлежала Китайской империи, благодаря периодически вспыхивавшим там антикитайским восстаниям представляя собой постоянную головную боль для цинских чиновников. В 1864 году разразилось одно из самых масштабных восстаний за всю историю региона — повстанцы заняли ряд городов и разбили высланный против них китайский карательный корпус.

Кокандский хан увидел в мятеже прекрасную возможность усилить свои политические позиции и отправил в Кашгарию двух эмиссаров — мусульманского проповедника (подавляющее большинство населения Кашгарии были тюрками, исповедовавшими ислам) Бузрук-Ходжу и военачальника Якуб-бека. Едва прибыв по месту назначения, эта парочка тут же начала мутить воду, и вскоре Бухрук-Ходжа возглавил восстание против китайских властей. Амбициозный Якуб-бек сначала исполнял при нем обязанности главнокомандующего, но в 1868 году подвинул менее способного к войне и политике богослова и объявил себя правителем Кашгарии. Нужно сказать, что это был стремительный взлет, ведь Якуб по происхождению был простолюдином, более того, в юности он был «бачой» — мальчиком, зарабатывающим на жизнь эротическими танцами для влиятельных восточных господ. Впрочем, иногда в своих развлечениях с бачой господа могли пойти и дальше, поэтому подобную практику можно считать формой детской проституции. К слову, подобный вид деятельности до сих пор достаточно популярен в Пакистане и Афганистане, а уж в XIX веке подобное во всех частях огромного Туркестана встречалось повсеместно. Сегодня среднеазиатские историки предпочитают стыдливо умалчивать об этом факте биографии Якуб-бека, сам же он, едва захватив власть, назвал себя не ханом, и не эмиром, выбрав себе титул просто и со вкусом — Бадаулет, что в переводе на русский означает «Счастливый». И человек, прошедший путь от самых грязных низов до статуса правителя собственного государства, должно быть, и правда мог называть себя счастливым.

К осени 1864 года восстание охватило северную часть Синцзяна, в провинции установилась полная анархия, все воевали против всех. Это, в свою очередь, ставило под удар русскую границу, к которой хлынул разный вооруженный сброд. В сложившейся ситуации российское правительство начало всерьез рассматривать возможность вооруженной интервенции в Китайский Туркестан, дабы разогнать погромщиков и тем самым обезопасить собственное пограничье. Был в этом у русских и свой интерес — уходя, войска оставили бы несколько укрепленных поселений, которые стали бы форпостами русского влияния в Кашгарии.

Якуб-бек

Впрочем, до идеи воспользоваться мятежом для решения собственных задач додумались не только в Петербурге, но и в Калькутте — уже в 1865 году в Кашгарию прибыл британский агент Мухаммед Хамид, который дотошно собирал информацию о положении дел в регионе. По результатам его доклада было принято решение усилить британское экономическое присутствие в Китайском Туркестане. В декабре 1868 года в Кашгарию был направлен другой британский агент — Роберт Шоу, который встретился с Якуб-беком. В ходе переговоров были достигнуты договоренности о сотрудничестве и взаимопомощи, на практике означавшие, что кашгарский узурпатор получит от британцев деньги и оружие.

В Петербурге, впрочем, тоже внимательно следили за политическими маневрами Якуб-бека, и когда стало известно о его союзе с британцами, русские власти решили действовать на опережение — в 1870 году войска генерала Колпаковского овладели Музартским перевалом на Тянь-Шане, а в следующем году, в ходе летней кампании, заняли город Кульжу и весь Илийский край. Таким образом, Российская Империя ставила заслон на своих границах, дабы не допустить распространения мятежа на свои владения в Средней Азии — Якуб-бек давно зарился на Кульжу, и в случае его успеха Кашгария и Коканд могли объединиться в крупное государство, враждебное России. Эмир намек понял, и в 1872 году отправил к генерал-губернатору Туркестана Кауфману парламентеров, в результате чего между Россией и Кашгарией был заключен торговый договор. А спустя три года Россия окончательно ликвидировала потенциальную угрозу со стороны Кокандского ханства.

Впрочем, очень скоро ветер переменился — в 1873 году в Кашгарию прибыло официальное британское посольство, которое доставило Якуб-беку письмо от королевы Виктории, а также — партию винтовок и артиллерийских орудий, причем по документам данное оружие проходило не как британское, а как турецкое — это был якобы подарок от османского султана. Очень скоро в Кашгарии закипела работа — британцы построили для эмира несколько небольших оружейных заводов и существенно вложились в общий подъем экономики его страны. А еще через некоторое время поступила информация, что британцы собираются построить в горах между Яркендом и Кашмиром несколько военных баз, которые в случае войны могли обеспечить быструю переброску войск. Помимо этого, в Кашгарии работали военные специалисты из британской армии, готовившие войска Якуб-бека. Активно работали в регионе и турки — султан Абдул Азиз, как «халиф всех правоверных», официально подтвердил за Якуб-беком статус эмира и даже провозгласил османский протекторат над Кашгарией, а на местных монетах помимо имени самого Якуба начали чеканить имя Абдул Азиза как покровителя этой страны.

Однако в 1877 году сказка закончилась — эмир скоропостижно скончался при невыясненных обстоятельствах. Бытует мнение, что его отравили китайские агенты, и эта версия, надо признать, выглядит вполне логичной — никому кроме Цинов не была так выгодна его смерть. В Кашгарии моментально образовался вакуум власти, чем тут же воспользовались китайцы — в 1878 году цинская армия заняла страну и ликвидировала мятежный эмират, а останки самого Якуб-бека эксгумировали и показательно сожгли. Вместе с ними сгорел и кашгарский проект Великобритании.

На Коканд!

Весной 1875 года в Кокандском ханстве вспыхнул мятеж, который возглавили представители местной знати во главе с Абдуррахманом Автобачи, сыном некогда всесильного регента Мусульман-кула, казненного по приказу хана. Само по себе данное восстание русские власти беспокоило мало, однако вскоре оно приобрело ярко выраженный религиозный контекст — лидеры мятежников заявляли, что хан Худояр поднимал налоги и делал прочие несправедливые вещи по прямому указанию русских, что это они стоят за всеми бедами Коканда, и бороться нужно не только с ханом, но и с «неверными». Впрочем, обо всем по порядку.

Абдуррахман Автобачи

15 июля 1875 года в Коканд прибыл российский посол Вейнберг, которого сопровождал полковник Михаил Дмитриевич Скобелев, направлявшийся в Кашгарию. При них был конвой из 22 казаков. 17 июля пришло известие, что Абдуррахман Автобачи вместе с муллой Исса-Аулие подняли против хана Худояра вооруженное восстание и, объединившись с бунтовавшими киргизскими родами, начали один за другим захватывать города — пали Ош и Наманган. 20 июля пришла весть, что объединенные силы повстанцев, чья численность росла день ото дня, заняли город Маргелан, находившийся менее чем в сотне километров от столицы ханства — Коканда. Ситуация в городе стремительно накалялась — становилось ясно, что появление Автобачи и его войска — дело нескольких дней, и в этих условиях немногочисленное русское посольство оказалось практически на военном положении в ханской столице, стремительно становившейся враждебной по отношению к иноверцам. Михаил Дмитриевич Скобелев в своих воспоминаниях, которые он так и не успел закончить, описывал то, что происходило в те дни в Коканде:

Какую перемену нашел я в городе! На всех улицах густые массы, очевидно пришлого вооруженного пешего и конного народа; все указывало на близость кровопролития. Толпы дервишей и мулл виднелись на всех перекрестках людных улиц; все они при виде гяуров (я ехал с казаком) отплевывались и, бренча четками, громко напевали, обращаясь к толпе, стихи из Корана. Все кофейни были переполнены, и массы пьяных от курения опиума и хашиша шатались по улицам. Я заехал в оружейный ряд большого базара, но тут пробраться я не мог, так как толпа была сплошная и, как мне показалось, еще более возбужденная; в лавках недоставало рук точить оружие. В эти дни оружейники, как говорили, очень нажились.

Позволим себе небольшое отступление — родственнику автора данного материала довелось посещать солнечный Узбекистан в конце 70-х — начале 80-х уже XX века, и в ходе одного из визитов застать там новость о кончине генсека ЦК КПСС Л. И. Брежнева. И вновь — те же недобрые косые взгляды темных восточных глаз, насмешливые, а порой и угрожающие перешептывания за спиной, и ощущение подступающей грозы, буквально повисшее в воздухе. Сто с лишним лет прошло, а традиции остались. Правда, в отличие от описываемых событий, в Узбекистане тогда все относительно обошлось.

А Коканд буквально бурлил. Ханские войска де-факто уже в большинстве своем вышли из подчинения правителю, личная гвардия его разбежалась, и сановники думали лишь о том, как растащить государственную казну и сбежать с награбленным. Сам Худояр, боясь быть убитым, затворился в покоях и не выходил. Скобелев же практически без отдыха ездил по городу, составляя подробную схему его укреплений — сомнений в том, что Коканд в скором времени придется брать силой, у русского офицера не было. На экстренном совещании было принято решение эвакуировать посольство из города, а заодно забрать с собой хана Худояра.

Василий Верещагин, «Высматривают». 1873 г.

В ночь на 22 июля пришла угрожающая весть — Абдуррахман Автобачи во главе пятитысячного войска находится уже на подступах к городу. Ранним утром горстка русских казаков во главе с послом Вейнбергом и полковником Скобелевым, в буквальном смысле слова протолкавшись через огромную разгоряченную толпу, вошла в ханский дворец. Хан Худояр, которому собственная спесь затмила последние остатки разума, собирался несколько часов — он взял с собой казну, гарем и множество другого имущества, которое везли на 80 повозках. Русские, верные данному обещанию, вынуждены были ожидать, пока правитель соберется, рискуя быть застигнутыми врасплох мятежными отрядами, мчавшимися к Коканду. Разминуться, впрочем, не удалось — когда караван покидал город, он был настигнут войсками мятежников. И тогда Вейнберг и Скобелев придумали гениальное в своей простоте решение — они оставили прямо на дороге всю ханскую казну и повозки с прочим имуществом, забрав только правителя и следовавших с ним людей, что существенно облегчило и ускорило движение отряда. Большинство кокандцев тут же прекратили преследование и кинулись грабить оставленный обоз, а тех, кто все же отваживался продолжать погоню, встречали меткие пули казаков. Вельможа Мирза Хаким, бежавший из города вместе с посольством, кричал мятежникам: «Что вы делаете, дураки? Разве можно стрелять в русских? Если вы нам сделаете вред, то придут русские войска, и вы не узнаете места, где был Коканд!». В итоге благодаря хитрости и угрозам посольство сумело пробиться через неприятельские заслоны, и возле Махрама было встречено крупным русским отрядом, спешившим на выручку. Худояр, сам не веря, что спасся, плакал и благодарил своих избавителей. Опального правителя определили на жительство в город Ходжент. Губернатор Кауфман, из ревности к славе когда-то не отметивший Скобелева за Хиву, на этот раз не поскупился на награды — по его представлению бравый полковник был награжден золотой саблей с гравировкой «За храбрость».

Тем не менее с Кокандом нужно было что-то делать — буквально через несколько дней после героического возвращения на родину русского посольства поступили вести, что отряды мятежников перешли границу Российской Империи. 5 августа началось вторжение кокандцев в пределы русского государства, причем организовано оно было в соответствии с последними военно-стратегическими постулатами того времени: несколько мобильных армий практически синхронно нанесли удары по опорным пунктам русских, нападению подверглись почтовые станции — таким образом неприятель рассчитывал нарушить местные коммуникации. План кампании, придуманный, вероятно, отнюдь не самими азиатами, состоял в том, чтобы рассечь Русский Туркестан на несколько частей и отделить его от России.

8 августа отряд кокандцев атаковал в местечке Нау почтовую станцию, которую защищали военный врач Петров и прапорщик Васильев — два русских героя отбивались до последнего, и лишь расстреляв все патроны, были схвачены налетчиками и обезглавлены. Шестилетняя девочка, дочь врача Петрова, своими глазами видела расправу — ее разбойники увезли с собой в Коканд, и лишь спустя три недели ее удалось вызволить. На Мурза-Рабатской почтовой станции 6 августа при аналогичных обстоятельствах около суток в одиночку героически отбивался отставной солдат Степан Яковлев — его голова обошлась кокандцам в тридцать с лишним убитых.

Но недолго оставалось куражиться неприятелю — русская военная машина готовила ответный удар. 22 августа русский корпус овладел крепостью Махрам, среди офицеров отчаянно сражался Скобелев, получивший в том бою сабельную рану. Кауфман писал в докладе Милютину:

Махрамский погром действительно решил участь Кокандского ханства. Прибыв в г. Маргелан, со всеми свободными силами, я принял депутацию от города, наложил на все Маргеланское бекство пеню в 125 т тилей, что составляет, считая по наименьшему курсу по 4 р — 500 т р.

Города сдавались русским один за другим, и новому хану Коканда Насреддину, сыну Худояра, ничего не оставалось, как просить мира. По условиям договора, он объявлялся вассалом России, а северные территории ханства отходили к русским.

Что же до Абдуррахмана Автобачи, то он скрывался от русских войск где-то в степях, явно не намереваясь прекращать джихад против иноземцев. Едва русские войска ушли после заключения мира, он вновь начал поднимать кокандцев на священную войну против «неверных» и вскоре занял столицу ханства Коканд. Хан Насреддин, подобно своему отцу годом ранее, бежал к русским. В январе 1876 года Кауфман смог добиться от государя приказа на полную ликвидацию Кокандского ханства — уж слишком дорого обходилось русским такое соседство. Войска уверенным маршем продвигались к столице, громя по дороге отряды бунтовщиков. Наконец, 24 января сдался сам Абдуррахман Автобачи — череда последних поражений окончательно подорвала его моральный дух, и перед русскими предстал уставший и сломавшийся человек, а не лихой полевой командир, каким он был прежде.

Что же до столицы ханства, то за нее развернулось настоящее соревнование между Скобелевым и Колпаковским, наступавшими независимо друг от друга, и каждый из них стремился занять город первым. Генерал-губернатор Кауфман благоволил Колпаковскому, и еще 2 января отправил ему телеграмму с приказанием взять Коканд. В то же время начальник штаба Туркестанского военного округа Виталий Николаевич Троцкий сделал ставку на Скобелева и отправил ему аналогичный приказ — поговаривали, что в телеграмме, которую получил Михаил Дмитриевич, фигурировала приписка «Миша, не зевай!». Будущий «белый генерал» и не зевал — за сутки его войска прошли по раскаленной степи более 80 километров и первыми оказались под стенами города. Столица сдалась практически без боя, в результате чего Кокандское ханство окончательное прекратило свое существование — его территории были преобразованы в Ферганскую область, вошедшую в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Первым военным губернатором новых русских владений стал Михаил Дмитриевич Скобелев.

Афганский излом

«Может быть, это и верно, что Россия не может вторгнуться в Индию и что афганцы, если Россия будет их подстрекать к такому вторжению, будут разбиты. Однако истинная причина для беспокойства состоит в том, что если Россия действительно оккупирует Афганистан войсками или „дипломатически“, за ней придется наблюдать, используя большие силы; другими словами, она будет сковывать значимую часть небольшой британской армии»

— Министр по делам индии лорд Солсбери, лето 1874 года

В 1876 году на пост вице-короля Индии был назначен Эдвард-Роберт Бульвер, лорд Литтон. Он был ставленником нового британского премьер-министра Бенджамина Дизраэли — ярого сторонника агрессивной внешней политики. В частности, вот что он писал министру по делам Индии лорду Солсбери в сентябре того же года:

Перспектива войны с Россией очень возбуждает, но как Индия отнесется к этому, меня нисколько не тревожит. Если это случится, то лучше теперь, чем потом. В этой части мира мы вдвое сильнее России и располагаем гораздо лучшими базами для нападения и обороны.

В случае войны же, добавлял он, «вокруг северных границ Индии можно разлить огненное море, подстрекая ханства подняться против их российских хозяев».

Сам лорд Солсбери считал открытое русское вторжение маловероятным. В беседе с одним из пэров, проявлявшим по этому поводу беспокойство, он заметил:

Много недоразумений проистекает от повсеместного использования мелкомасштабных карт. Если бы благородный лорд использовал карту крупномасштабную, он нашел бы, что расстояние между Россией и Британской Индией не в палец с небольшим, а вполне достаточной величины.

Другое дело — Афганистан, который русские, по соображениям министра, могли использовать как козырь против Британской Индии:

Россия может предложить афганцам грабить Индию. Мы же не можем предложить им ничего, потому что в Туркестане грабить нечего.

Иными словами, значимость Афганистана в новом раунде Большой игры понимали как ярко выраженные ястребы вроде Дизраэли и Литтона, так и умеренные политики вроде лорда Солсбери.

В том же 1876 году, то есть менее, чем через год после издания в России, в Калькутте вышел англоязычный перевод двухтомной книги русского генерала Михаила Африкановича Терентьева «Россия и Англия в Средней Азии». Это лишний раз демонстрирует, насколько пристально британцы следили за русской прессой и публицистикой, в которой освещались события Большой игры. Без преувеличения монументальная аналитическая работа Терентьева многими высшими британскими чиновниками была воспринята за программу действия. Напряжение нарастало.

26 апреля 1876 года королева Виктория приняла от Дизраэли символический титул императрицы Индии — это было сделано для того, чтобы подчеркнуть британские позиции в регионе. В личной переписке премьер-министр сообщал королеве, что он только ждет момента, когда «отдаст приказ ее армиям сначала очистить от московитов Центральную Азию, а затем сбросить их в Каспий». В британской прессе начала появляться информация о том, что правительство уже готовит план военной кампании против России, в рамках которой 60 тысяч солдат должны были совершить марш через Афганистан и оказаться в Малой Азии, откуда они могли бы без труда атаковать русские границы. Сообщалось даже, что соответствующее соглашение между Великобританией и Афганистаном давно достигнуто.

В 1876 году эмир Афганистана Шир-Али в письме к османскому султану написал довольно любопытные строки:

Ваше величество не одобряли сказанное в последнем моем письме, что дружба англичан — слово, написанное на льду, но теперь Ваше величество могли на собственном опыте убедиться, как мало надо верить в их дружбу, и Вы видите, что англичане постоянно оставляют своих друзей в их несчастье на произвол судьбы.

Данные строки выглядят любопытно, потому что на протяжении всех лет, что он находился у власти, Шир-Али проводил, в общем, откровенно проанглийскую политику. Однако примеры ликвидированного русскими Коканда и подчиненных Хивы и Бухары не могли не наводить его на определенные мысли. К тому же эмир втайне сам зарился на некоторые территории, населенные мусульманами и ранее принадлежавшие Афганистану, а затем присоединенные к Британской Индии. И уж чего он совсем не хотел, так это пускать под каким-либо предлогом в свою страну английские войска.

И Шир-Али начал вести свою игру. Сначала он отправил послание губернатору Туркестана Кауфману, в котором заверял последнего в своей искренней дружбе и исключительно благих намерениях. А в конце января 1877 года в Пешаваре состоялись переговоры посланца эмира Нур Мухаммед-хана с представителем лорда Литтона сэром Льюисом Пелли. Предложение британцев было недвусмысленным: Калькутта предлагала эмиру финансовую поддержку и поставки вооружений, но в ответ требовала размещения на границах Афганистана своих военных гарнизонов и допуск британской военной миссии в Кабул. Переговоры затянулись — афганцы хотели и деньги, и оружие, но при этом были не намерены пускать британскую армию в свою страну, что фактически означало бы утрату суверенитета. Пелли, в свою очередь, был непреклонен — или солдаты англо-индийской армии вступают в страну, или эмир не получает ничего и рискует всерьез поссориться со своими британскими благодетелями. В разгар переговоров скоропостижно скончался афганский посол Нур Мухаммед-хан, и Шир-Али отправил к британцам другого представителя, однако лорд Литтон, понявший, что по-хорошему с эмиром он вряд ли договорится, прекратил переговоры, заявив, что нового посланца даже слушать никто не будет. А вскоре всем офицерам и солдатам британских частей в Индии было приказано вернуться из отпусков в свои части, в северный Пенджаб стали спешно стягивать войска и наводить переправы через Инд. В марте 1877 года британское посольство было отозвано из Кабула.

Вторжение британцев в Афганистан, возможно, началось бы раньше, но вмешался случай — в апреле в Европе разгорелась новая большая война — русско-турецкая. Впрочем, в Петербурге всерьез рассматривали вероятность, что Великобритании поддержит Османскую империю не только словом, но и делом. И, само собой, готовили план возможных ответных действий. Еще в январе 1877 года, когда отношения с Блистательной Портой только шли к большой войне, Михаил Дмитриевич Скобелев составил план возможного нападения на Индию, который направил Кауфману в личном письме. Ниже приведем отрывок из него:

1) Что если вторжение в Индию с 18 тысячным корпусом, при современном состоянии английской власти в Азии, представляется делом хотя и рискованным, но возможным и желанным, то таковое вторжение с 50 тысячным корпусом никакого риска не представляет.

2) Что на Каспийском море с ранней весны мы обладаем всеми средствами к быстрому сосредоточению 30 тысячного отряда в Астрбаде и обеспечению его необходимым продовольствием.

3) Что страна от Астрабада к Герату и к Кабулу представляется во всех отношениях удобною для движения значительных сил. При соответствующем политическом давлении на Персию, можно будет базироваться в продовольственном отношении на Хорасан (Закавказье, Закаспийский отдел и Персия дадут средства продвижению).

4) Что туркестанский военный округ, при усилении его 6-ю полками сибирского казачьего войска, 3-мя полками оренбургского войска, 6-ю ротами пехоты и 1-ю батареей из Западной Сибири (войска эти могут прибыть в Туркестан, т. е. Ташкент к весне) может выдвинуть до 18,000 для наступления к Кабулу с соответствующей артиллерией.

5) Что движение из Самарканда к подножию Гиндукуша возможно и что переход от Хулума, через Хайбек, Курем, Бамиан и перевалы Кара-Котель, Дентан-Шикен, Ак-Робаг, Калуйский, Хаджигакский и Унна, в долину реки Кабул-Дарья, также возможен. Хотя и есть указания на то, что полевая артиллерия (батарейные орудия) проходила через эти перевалы без приспособлений, Шир-Али в настоящее время не доволен англичанами.

Английских войск в Индии едва ли более 60,000 при соответствующей артиллерии и, что войска из туземцев скорее угроза, чем поддержка для своих властителей. Даже прикосновение к границам Индии незначительных сил может иметь результатом поголовное восстание в стране и гибель Британской империи.

Кауфман также всерьез рассматривал идею вооруженного вторжение в Индию и превращения Афганистана в русский протекторат, как это было сделано с Бухарой и Хивой. 4 апреля 1878 года в шифрованной телеграмме на имя начальника Главного штаба графа Федора Логиновича Гейдена он сообщал:

Интересам Англии в Азии можно угрожать выставкой Туркестанского отряда ближе к Амударье, примерно у Ширабада, и сверх того движением к Мерву с Кавказа и Петро-Александровска, направив в Мерв десять или пятнадцать тысяч. Успех зависит от положения, какое примет Афганистан. Можно войти в сношения.

После того, как в Сан-Стефано 3 марта 1878 года было заключено первичное перемирие между Россией и Османской империей, Александр II собрал срочное совещание, посвященное выработке стратегии поведения в Азии. Специальная записка, подготовленная к совещанию тайным советником бароном Николаем Егоровичем Торнау, удивительным образом напоминала прошлогодний план Скобелева, направленный Кауфману — вторжению в Индию через Астрабад в персидском Хорасане и Герат. Причем атаковать предполагалось первыми, не дожидаясь британского удара. Горячими сторонниками этой операции были генерал-фельдмаршал Александр Иванович Барятинский и сам Кауфман, в то время как заместитель Горчакова Николай Карлович Гирс, генерал-губернатор Оренбурга Николай Иванович Крыжановский и великие князья отнеслись к ней скептически. Военный министр Милютин план в целом одобрил, однако посоветовал не спешить с атакой непосредственно Индии, а вместо этого пока отправить к границам Афганистана корпус численностью в 15 000 человек. Вдобавок к этому министр предлагал установить прочные контакты с влиятельными индийскими принцами, знатью и старейшинами с помощью секретных курьеров, нанятых и подготовленных русскими в Афганистане, а также заручиться поддержкой армянского духовенства, проживающего на Северо-Западе Индии.

Наконец, 25 апреля 1878 года от Милютина на имя Кауфмана поступила секретная директива, приказывавшая ускорить подготовку к возможной военной операции. Туркестанский губернатор должен был увеличить контингент войск в подвластных ему землях до 12 000 с возможностью впоследствии мобилизовать еще порядка 8 000, которые должны были подойти на театр военных действий к июлю того же 1878 года. Руководить операцией должен был генерал-майор Виталий Николаевич Троцкий — его частям ставилась задача пройти через Бухару и Самарканд на Кабул и Хайберский перевал. Вспомогательный корпус полковника Гротенхельма должен был наступать с запада из крепости Петро-Александровск на Чурджуй. Третий корпус под началом генерал-майора Александра Константиновича Абрамова должен был выступить из Самарканда через Алайские горы на Читрал и далее в Кашмирскую долину. Общий оперативный контроль вторжения был возложен на Константина Петровича фон Кауфмана, которому следовало, помимо этого, отправить полномочное представительство к афганскому эмиру Шир-Али.

В качестве посла ко двору эмира был выбран опытнейший военачальник генерал Николай Григорьевич Столетов. Шир-Али, метавшийся между Петербургом и Калькуттой, и боявшийся англичан, отправил навстречу русскому посланнику пышную процессию, которая должна была встретить его и почетом препроводить в афганскую столицу. Для каждого из офицеров посольства было выделено по экипажу, самому же Николаю Григорьевичу в качестве особого расположения отправили слона, на котором он, как победитель, и ехал до Кабула. Наконец, 18 июня русское посольство достигло столицы Афганистана. Вот как впоследствии Столетов описывал встречу с эмиром:

Касаясь вопросов политики, он всегда с большой симпатией и с глубоким уважением упоминал имя государя Александра Николаевича; относительно себя выразил сожаление о том, что после кончины отца своего очень скоро поддался влиянию, советам и воздействию англичан, которые его пленили главным образом тем, что высказывали на каждом шагу и при каждом удобном случае полнейшее и как будто самое искреннее уважение именно к его отцу, Досту-Мохаммеду; он каялся, что был оплетен и что лишь через много лет понял, в какую ловушку они его захватили в своем стремлении извлекать выгоды для себя, а тем самым поставили его во враждебное положение и к другим народам Средней Азии и к Белому царю; последнее составляет безгрешнейшее горе всего его царствования и всей его жизни.

Нужно отметить, что Столетов располагал особой инструкцией и полномочиями предложить эмиру существенные денежные субсидии в размере 30 миллионов индийских рупий (18 млн рублей) в обмен на гарантии, что он, в случае открытого вооруженного конфликта между Великобританией и Россией, открыто выступит на стороне последней. Помимо этого, русское посольство намеревалось добиться от Шир-Али согласия на строительство железной дороги из Самарканда в Кандагар, а также создание сети военных складов с боеприпасами и продовольствием в северных провинциях страны.

7 июня, то есть еще до того, как Столетов прибыл в Кабул, Кауфман отдал распоряжение о создании полевого штаба для военной экспедиции против Индии. Британский Форин Офис через посла в Петербурге Лофтуса попытался получить объяснения у заместителя министра иностранных дел Гирса, который сообщил, что «был момент, когда война казалась почти неизбежной, а при таких обстоятельствах военные командиры на местах, безусловно, считали своим долгом предпринять меры, которые они считали необходимыми и полезными для страны». При этом Гирс, по свидетельству Лофтуса, отрицал какие-либо русские интриги при дворе эмира, хотя на тот момент посольство Столетова в обстановке строжайшей секретности уже отправилось в Афганистан.

Впрочем, вскоре в Калькутте узнали, что в Кабуле находится чрезвычайный русский посланник, и это вызвало у британских чиновников серьезное беспокойство. Герцог Аргайл, который вообще-то относился к умеренному крылу британских политиков, писал в июне 1878 года:

Я обязан сразу же высказать мнение, что исходя из каких бы то ни было обстоятельств или руководствуясь какими бы то ни было мотивами, при которых русская миссия была послана и принята, для британского правительства представлялось невозможным хранить молчание в наших контактах с эмиром относительно ее предмета. Мы не можем позволить России получить преобладание или даже равное с нами влияние в Афганистане. Поэтому Кабинет не только оправдан в принятии мер, но настоятельно обязан выяснить истинные цели этой миссии, и если она имеет политический характер, позаботиться о том, чтобы больше подобных миссий не отправлялось.

Покидая Кабул, Столетов оставил в афганской столице нескольких офицеров, которые должны были дожидаться там прибытия экспедиционного корпуса из Ташкента. С собой он увез письмо Шир-Али, адресованное Александру II, которое содержало признание вассальной зависимости Афганистана от Российской Империи.

На протяжении всего лета в Туркестанском военном округе шли активные приготовления к войне, однако 1 августа поступил приказ всем частям возвращаться к местам прежней дислокации. Поход на Индию был отменен. Некоторые современные историки называют это предательством — дескать, Горчаков и Александр II перетрусили и пошли на попятные, сдав Афганистан англичанам. На самом деле для отказа от операции был ряд объективных причин. Как мы уже говорили, далеко не все в Петербурге разделяли идею вооруженного броска на Индию, и хотя план поддерживало несколько авторитетных военачальников, нельзя не признать, что во многом это была авантюра. Другой серьезной проблемой был недостаток коммуникационных линий, особенно железных дорог, что в условиях большой удаленности тыловых баз могло обречь русскую армию на окружение. Рассчитывать в этой ситуации можно было только на эмира Шир-Али, но можно ли было на него полагаться? Аналитики в Петербурге однозначно считали — нет, нельзя. Уже не раз и не два азиатские правители демонстрировали, с какой легкостью они могут нарушить самые сердечные обещания, и что мешало афганскому эмиру, который несколькими годами ранее точно так же клялся в дружбе калькуттскому вице-королю, в очередной раз сменить сторону? Словом, Александр II счел риски слишком высокими, да и окончание русско-турецкой войны, в которую Великобритания так и не вступила, наводило на мысль о том, что острейшая фаза кризиса в отношениях между Петербургом и Лондоном пройдена.

В августе 1878 года лорд Литтон в ультимативной форме обратился к Шир-Али, чтобы тот принял британского посланника — генерал-майора Невилла Чемберлена (не путать с его тезкой — премьер-министром Великобритании в 1937–1940 годах), который в сопровождении 250 солдат отправился в Кабул через Хайберское ущелье. У укрепления Али-Масджид афганский офицер Файз Мухаммед-хан отказался пропускать британцев дальше без прямого разрешения из столицы. Он также добавил, что если отряд Чемберлена попытается пройти дальше, то афганцы откроют огонь на поражение, поэтому командир заставы, давно знавший Чемберлена (тоже ветеран погранвойск, только — британских) предложил тому просто уйти по-хорошему. В Калькутте это расценили как повод к войне. Лорд Литтон предъявил Шир-Али ультиматум — или тот до 20 ноября приносит официальные извинения, или Великобритания объявит Афганистану войну.

22 сентября 1878 года военный министр Милютин записал в своем дневнике:

Новым поводом к раздражению Англии против России служат дела афганские. В Лондоне не могут переварить, что Шер Али, не допуская к себе британские посольства, принял чрезвычайно радушно русское посольство Столетова. Но какой еще поднимется крик, когда узнают, что сам афганский владетель прислал свое посольство в Ташкент с просьбой о принятии Афганистана под покровительство России и с заявлением, что он не примет англичан в Кабуле без «разрешения» генерала Кауфмана.

6 октября того же года русский военный атташе в Лондоне генерал-майор Горлов сообщил в Петербург, что британские власти полны решимости начать с Шир-Али войну, и готовы ради этого даже пойти на конфликт с Россией, хотя Кабинет убежден, что русские не вмешаются, так как уже отказались от плана военного похода на Индию.

21 ноября британские войска начали вторжение в Афганистан сразу на трех направлениях.

Эмир, спохватившись, через десять дней отправил лорду Литтону запоздалые извинения, но они уже ничего не значили. Началась Вторая англо-афганская война. Кауфман писал в Петербург Милютину, что России никак невозможно уклониться от участия в этом конфликте, ведь в противном случае она просто подарит Афганистан англичанам. В то же время, как уже говорилось выше, в регионе ощущалась критическая нехватка путей коммуникаций, новые железные дороги еще не успели построить, поэтому после длительных совещаний Милютин ответил губернатору Туркестана:

Совещание пришло к заключению, что нам никак не следует прямо идти на войну с Англией из-за настоящего столкновения ее с Афганистаном. <…> На основании всего вышеизложенного государем императором благоугодно было повелеть дать туркестанскому генерал-губернатору приказание, чтобы он посоветовал эмиру во избежание несвоевременной войны идти на примирение.

13 декабря Шир-Али бежал из собственной столицы, назначив эмиром своего сына Якуб-хана. Вместе с ним из Кабула выехали и русские офицеры, находившиеся там с лета. Он скончался в феврале следующего 1879 года в Балхе, где располагалась его временная ставка. Новый правитель тут же согласился пойти с британцами на переговоры, и вскоре в кишлаке Гандамак был подписан мирный договор, согласно которому эмир Афганистана утратил право на самостоятельное ведение внешней политики — теперь он должен был согласовывать все свои решения с Калькуттой. Более того, он не имел права даже вступать в переговоры с представителями других государств без санкции британских властей. Фактически Афганистан становился английским протекторатом.

24 июля 1879 года новое британское посольство во главе с Луи Каваньяри прибыло в Кабул, причем ехал посланник, как и Столетов за год до этого, на слоне. Однако спокойствие в афганской столице наступило ненадолго — спустя уже несколько дней в городе начались волнения. Жители, недовольные появлением британцев, поговаривали, что новый эмир продал Афганистан «за одну арабскую лошадь». Муллы на пятничных молитвах призывали мусульман к священной войне против «неверных», захвативших их страну. Обстановка накалялась.

3 сентября Каваньяри отправил лорду Литтону телеграмму, в которой утверждал, что в Кабуле все спокойно и причин для паники нет, однако вскоре связь с афганской столицей прервалась — в городе вспыхнул вооруженный мятеж. Толпы людей высыпали на улицы, желая линчевать сначала британцев, а затем и продавшегося им правителя. Якуб-хан отправил к толпе на переговоры своего министра Дауд-хана, однако того побили и прогнали прочь. Разъяренная толпа хлынула к британскому посольству, вокруг которого закипел жаркий бой. Луи Каваньяри, который лично вел своих людей в атаку, погиб одним из первых, и командование взял на себя лейтенант Гамильтон. Несколько часов горстка британцев и сипаев сражалась против целого города, однако мятежники все же пробились в посольство и перебили всех его защитников.

Ответ британцев не заставил себя ждать — менее чем через сутки генерал Робертс выдвинулся в сторону Кабула, чтобы усмирить взбунтовавшийся город. В начале октября англичане вновь заняли столицу Афганистана. Генерал Робертс первым делом посетил посольство, где несколькими неделями ранее героически держали оборону Каваньяри, Гамильтон и их люди. Вот как он описал увиденное:

Стены дома, в котором оно помещалось, истыканные полями, свидетельствовали об энергичном нападении и о продолжительной обороне. На полу были кровавые пятна, а в пепле очага были найдены груды человеческих костей. Можно себе представить, что испытали солдаты при виде этого, и как трудно было сдержать проявление их чувств ненависти и вражды против виновников злодейского покушения.

Теперь нужно было решать судьбу Якуб-хана, который проявил себя крайне ненадежным союзником. Эмир, впрочем, 12 октября сам явился к Робертсу и объявил, что желает отречься. Соответствующий манифест был обнародован 28 октября, после чего бывший правитель уехал в Индию, а престол был оставлен вакантным. Наместником и фактическим правителем Афганистана стал все тот же генерал Робертс.

Пока британский генерал расправлялся с мятежниками, русское правительство решило извлечь из рукава один свой тайный козырь. Дело в том, что в Самарканде под покровительством русских властей в изгнании жил принц Абдуррахман — внук Дост-Мохаммеда и племянник Шир-Али. Именно от последнего он в свое время бежал в русский Туркестан, и вот теперь для него настал час вернуться на родину. Расчет был прост — принц, как законный наследник и представитель афганской монаршей династии, мог попытаться поднять страну против англичан, что было крайне на руку Петербургу. Однако на деле все обернулось с точностью до наоборот — британцы смогли быстро договориться с претендентом на престол. Они обязались вывести из Кабула свой гарнизон и весь чиновничий аппарат, а новый эмир, в свою очередь, оставлял в силе политическую часть Гандамаксокого договора, пообещав не вступать без ведома Лондона и Калькутты в переговоры с иностранными державами. 22 июля 1880 года Абдуррахман был провозглашен эмиром Афганистана.

Впрочем, расчеты русских дипломатов на то, что приезд наследника дестабилизирует ситуацию в стране, все же частично оправдались — его двоюродный брат Аюб-хан, оскорбленный тем, что трон достался кому-то другому, а не ему, поднял в Герате мятеж против эмира. 27 июля у селения Майванд недалеко от Кандагара Аюб-хан, пользуясь многократным численным перевесом, разгромил британский отряд генерала Берроуза. Любопытно, что именно в этом сражении получил рану доктор Ватсон из произведений Конан-Дойла о Шерлоке Холмсе. Поражение стало настоящей пощечиной для британского командования, которое тут же поспешило заявить, что в афганских войсках якобы видели русских военных инструкторов.

Теперь спасать престиж империи отправился генерал Фредерик Робертс — 1 сентября он подошел к Кандагару, который осаждали войска Аюб-хана, и в ходе кровопролитного боя разгромил афганцев. Власть королевы Виктории над Афганистаном была восстановлена, а Аюб-хан сбежал к себе в Герат.

92-й шотландский пехотный полк в Кандагаре

Шах и мат

К концу 70-х годов XIX века территории, заселенные туркменскими племенами, оставались последними «ничейными» территориями в Центральной Азии, прямо не вовлеченными в сферу интересов Великобритании или России. В то же время правители Персии, Афганистана, Бухары и Хивы периодически обозначали свои претензии на суверенитет над туркменами.

21 марта 1874 Александр II утвердил «Установления для учреждения Закаспийского военного отдела», назначив на должность военного губернатора этой области генерал-майора Николая Павловича Ломакина. Это было начало процесса по включению территорий, населенных туркменскими племенами, в состав Российской Империи. В 1875-76 годах в западной части Закаспийской области Ломакин провел серию тщательных рекогносцировок, что недвусмысленно указывало на решение царского правительства подчинить туркменские земли военным путем. Русская разведка регулярно сообщала об активности британских агентов в пограничных районах Персии и Афганистана. Среди имен, названных российской агентурой, фигурировали опытные офицеры-востоковеды — полковники Бейкер и Макгрегор, майор Нэпир и капитан Батлер. Царские консулы в Персии сообщали, что британцы ведут активную деятельность по привлечению старейшин туркменских племен на свою сторону, что снабжают их деньгами и пытаются склонить к вооруженной борьбе против русских.

Николай Иванович Гродеков, выполнявший обязанности начальника полевого штаба Кауфмана во время подготовки к так и не состоявшемуся броску на Индию, писал по этому поводу:

Английские военные люди высказывают, что в случае войны с Россией должны быть заняты Тегеран и южный берег Каспийского моря. Тогда английская армия станет на фланге относительно путей, ведущих с восточного Каспия к Герату. По занятии Тегерана, английская армия в союзе с турецкой, двигается на Тифлис, возмущает народы Кавказа и поднимает против России все темные силы Азии во имя мусульманстива.

Полковник Николай Григорьевич Петрусевич, военный географ, занимавшийся исследованием бассейна Амударьи, предложил проект подчинения туркменских племен, исполнение которого была рассчитано на четыре года и требовало затрат на 40 миллионов рублей. В докладной записке на имя Кауфмана Петрусевич утверждал:

В случае столкновения с Англией и необходимости движения к английской Индии мы должны будем идти через Ахал-Текинский оазис, и текинцы никогда нас не пропустят без боя; следовательно, сначала придется заняться ими, а потом уже двинуться далее… Нам необходимо с русским именем племена, населяющие эти страны, и завязать там связи, потому что иначе мы, если бы пришлось действовать в местности между Гератом и Кабулом и границей Индии, не найдем даже проводников.

21 января 1879 года состоялось совещание, на котором присутствовали командующий Кавказским военными округом Великий князь Михаил Николаевич, военный министр Милютин, свежеиспеченный министр иностранных дел Гирс и ряд других высоких чинов. В ходе заседания было принято решение начать полномасштабный поход в район Геок-Тепе. Возглавить поход должен был Николай Павлович Ломакин, в распоряжение которого поступал корпус численностью в 7000 пехотинцев и 2900 кавалеристов при 34 орудиях.

Однако с самого начала эта экспедиция была обречена на неудачу — уж слишком поспешно ее готовили, не рассчитав необходимого количества провизии для войск. Данные о численности неприятеля и его укреплениях, полученные от разведки, тоже оказались неверными. В результате штурм крепости Геок-Тепе, произошедший 29 августа 1879 года, закончился неудачно — внезапно оказалось, что стены крепости были существенно выше, чем полагали командиры, и у русского отряда попросту не оказалось штурмовых лестниц нужной длины. Потери русских составили 188 убитых и 276 раненых. По итогам неудачной экспедиции против текинцев генерал Ломакин был отстранен от командования. Военный министр Милютин записал в своем дневник:

Неудача наша поднимет дух противника, уронит наш престиж в крае и будет радостью для наших европейских врагов… Счастливее нас англичане: все невзгоды для них превращаются в выгоду. Есть известия уже о вступлении английских войск в Кабул.

Подчинить территории, занятые текинцами, было еще и потому важно, что Афганистан, как мы уже говорили выше, Россия к тому времени потеряла, и там вовсю хозяйничали британцы. Нужно было срочно готовить новую экспедицию, которая окончательно решила бы вопрос присоединения туркменских земель, которые могли быть плацдармом для атаки на Индию в случае большой войны с англичанами. По этому поводу Милютин писал в те дни:

Без занятия этой позиции Кавказ и Туркестан будут всегда разъединены, ибо остающийся между ними промежуток уже и теперь является театром английских происков, в будущем же может дать доступ английскому влиянию непосредственно к берегам Каспийского моря. Занятие англичанами Кветты и Кандагара, быстрая постройка ими к этому пункту железной дороги от Инда и стремление их быстро водвориться в Герате ясно означают тот кратчайший путь, на котором должно состояться русско-английское столкновение или примирение.

1 марта 1880 года император Александр II подписал указ об организации нового похода против текинцев. Командующего для новой экспедиции государь утверждал лично — им оказался Михаил Дмитриевич Скобелев, который блестяще проявил себя на русско-турецкой войне 1877-78 годов. «Белый генерал» тщательно проанализировал опыт похода Ломакина и сделал соответствующие выводы — для похода были заказаны опреснители соленой воды, а также гелиографы для связи между подразделениями (сигнальный оптический телеграф), которые успешно использовали в Афганистане британцы. Каждый солдат имел при себе по две пары сапог, а также зимнее обмундирование. Все лето и осень 1880 года русские готовились к походу — офицеры проводили маневры и стрельбы, собиралась все необходимое материальное обеспечение для войск. Наконец, 26 ноября корпус численностью около 7000 человек выступил в поход на Геок-Тепе, в 22 километрах от которого был организован опорный пункт Самурское.

Гелиограф

Скобелев решил не бросаться войска на лобовой штурм, как сделал до него Ломакин, и приступил к правильной осаде неприятельской крепости. К 28 декабря русские вырыли две осадные параллели, которые вели к Геок-Тепе, где находились порядка 45 тыс. туркмен, из которых защитниками укреплений были 20-25 тыс. В то время как солдаты вели инженерные работы, русские пушки непрерывно обстреливали стены туркменской крепости, гулом своим наводя ужас на ее защитников. Видя, что дело плохо, текинцы в ночь на 29 декабря совершили вылазку — в траншеях завязался ожесточенный бой, в ходе которого противник был отброшен обратно в крепость. Войска Скобелева потеряли пять офицеров и 91 одного рядового. 30 декабря текинцы вновь совершили вылазку, которая оказалась более удачной — они смогли захватить одно горное орудие и взять в плен артиллериста Агафона Никитина. Его попытались заставить вести из захваченной пушки огонь по своим, так как сами туркмены с современной артиллерией обращаться не умели. Но русский солдат отказался. Тогда ему отрезали уши и пальцы на ногах, срезали большой лоскут кожи со спины, но Агафон Никитин даже под такими жестокими пытками отказался предавать веру и братьев по оружию. В конце концов, поняв, что русского героя им не сломить, туркмены отрезали Никитину голову.

В ночь на 5 января от разведки поступили сведения, что текинцы готовят масштабную вылазку — более десяти тысяч человек под прикрытием сумерек выдвинулись из крепости в сторону русских траншей, однако осаждающие подготовили разбойникам теплый прием. Когда между траншеями и туркменами осталось не более 50 метров, ночь разорвали крики команд, и засевшие в параллелях русские солдаты открыли по неприятелю ураганный огонь. Участник похода генерал инженерных войск Маслов оставил красочное описание происходящего:

Ро-та, пли! Ро-та, пли!; остервенелый крик текинцев, напоминающий вой зверей, и торжественный марш Ширванского полка, играющий где-то и как-то оригинально звучащий среди всей этой дьявольской кутерьмы.

Потери русских в ту ночь составили всего 11 человек убитыми, неприятель же потерял несколько сотен человек. Больше текинцы ночных вылазок не предпринимали.

А кольцо осады вокруг Геок-Тепе неуклонно сжималось — к 5 января от русских осадных траншей до стен оставалось порядка ста метров. Скобелев распорядился готовить минную галерею, чтобы подорвать стены Геок-Тепе, и издал ободряющий приказ по армии:

Все мнения, клонящиеся к отсрочке осады, я отвергаю, и все действия, которые могут отклонить приближение штурма, я не допускаю. Вперед, вперед, вперед! С нами Бог… Осада ни в каком случае не будет снята; штурмы будут повторяться до последней крайности. Отступления же из-под Геок-Тепе ни в коем случае не будет.

Изначально генерал планировал решительный штурм на 10 января, однако в минной галерее случился обвал, поломавший вентилятор, поэтому решено было провести атаку 12 числа. Штурму должен был предшествовать взрыв мины, заложенной под стены Геок-Тепе с целью обрушения части крепостной стены. Войскам надлежало атаковать тремя колоннами:

1) Колонна полковника Куропаткина должна была закрепиться в проломе, образовавшемся после взрыва мины, а оттуда занять юго-восточный угол цитадели.

2) Колонна полковника Козелкова должна была поддержать колонну Куропаткина у пролома.

3) Колонна подполковника Гайдарова должна была совершить отвлекающий маневр и занять ближайшие вспомогательные укрепления.

Взрыв мины был назначен на 11:20 12 января. Участник штурма генерал Гуляев оставил нам описание атаки:

По нашей траншее то и дело сновали взад и вперед саперные и инженерные офицеры. Скоро они протянули провод и сказали нам, что все готово для взрыва. В 11 часов нам было приказано очистить траншеи и идти скорее назад к Охотничьей кале. Сотня была поставлена в самой кале, у гальванического аппарата. Инженерные офицеры Рутковский и Маслов смотрели на часы, «Ну, казачки, — сказал Маслов стоявшей сотне, — вот через 40 секунд взорвем стену». Настало томительное ожидание. Полагали, что будет страшно оглушительный гром. Но вот, среди артиллерийской канонады, раздался особенный какой-то подземный глухой удар, земля под ногами заколебалась, и громадные глыбы стены поднялись к небу. Некоторые видели в этой земляной массе взлетевших людей… Пальба артиллерии внезапно смолкла. Несколько секунд была тишина. Но вот раздался барабанный «бой к атаке», музыка ударила какой-то залихватский марш и ширванцы ринулись на штурм. Кругом загремело «Ура». Мы побежали занимать опять головные траншеи, которые после взрыва были неузнаваемы.

Уже упоминавшийся нами военный инженер Маслов в ярких красках описывал то, что происходило после этого у стенного пролома:

Кучка удальцов, текинцев, теснясь во внутреннем рву, бросилась очертя голову отбивать обвал, и между обеими сторонами завязалась перестрелка в упор и рубка шашками… В это время охотники Воропанова уже взобрались за правый парапет и, то перестреливаясь, то схватываясь холодным оружием, наступали по стене. На позиции музыка играла марш и стройно, с барабанным боем подступали резервы… В толпе солдат и офицеров, теснившихся на вершине и по скату обвала, раздалось громкое, бешеное «Ура!», сверкали штыки и сабли, в облаке дыма и пыли развевалось ширванское знамя. Раздавались крики «Туров сюда подавай! Орудие, орудие сюда!» — и саперы с лихорадочной быстротой, бросая в толпу землей, расчищали лопатами въезд и площадку для орудия. Поднесли туры и мешки. Артиллеристы, перетащив на руках горные пушки через высокую плотину, тянули их к обвалу. Во рву располагался перевязочный пункт. Наконец-то войска увидали внутренность Денгиль-Тепе… Подавленные наступлением со всех сторон, не зная, куда идти на помощь, текинцы наконец дрогнули, и массы их бросились бежать, увлекая за собой храбрых… Главное направление бегущего неприятеля было на север, но многие бросались и в другие стороны, через все выходы, куда попало… Видно было только, как эти могучие, широкоплечие фигуры повернулись почти разом, и по спинам в разноцветных халатах с самого близкого расстояния была открыта учащенная пальба на выбор, от которой они целыми кучами, как скошенные, падали между кибитками. Это была победная, торжествующая пальба, и что-то сухое, не допускающее пощады слышалось в этих перекатных залпах.

Николай Каразин: «Защита крепости Геок-Тепе»

Скобелев отрядил драгун преследовать убегающих текинцев — они гнали их более 15 километров, рубя всех, кого настигали. Всего, по русским данным, туркмены только в ходе штурма потеряли 8 000 человек, штурмующие — четырех офицеров и 55 солдат. Интересный факт — среди сестер милосердия, перевязывавших раны русским богатырям, находилась и одна из дочерей военного министра Милютина, причем открыто, и под своей фамилией. Небольшая информация к размышлению для любителей рассуждать о пропасти, разделявшей в Российской Империи простой народ и высшие круги.

Англичане внимательно следили за деятельностью русских в Текинском оазисе — еще перед началом похода британский журналист газеты «Дэйли Ньюс» Эдмунд О’Донован, являвшийся по совместительству тайным агентом, ходатайствовал перед Скобелевым о своем присутствии в войсках для освещения хода экспедиции. Михаил Дмитриевич сразу понял, что перед ним шпион, и журналисту отказал. Тогда О’Донован отправился в Мерв, где выступил перед тамошними туркменскими старейшинами, заявив о срочной необходимости в объединении племен при поддержке Великобритании для противодействия русской агрессии. Также он провел топографическую съемку крепости и ее окрестностей, и рекогносцировку дороги, ведущей в пограничный персидский город Мешхед. Узнав о взятии Скобелевым Геок-Тепе, О’Донован направился в Стамбул, объявив себя «посланником свободных туркмен в европейских государствах». Русская разведка, впрочем, тоже не зря ела свой хлеб, и была в курсе всех маневров британского «журналиста», поскольку перехватывала и копировала всю его корреспонденцию в том же Мешхеде. Другим британским агентом, направленным в Закаспийскую область, был полковник 5-го Пенджабского пехотного полка Чарльз Стюарт, который под видом армянского торговца лошадьми работал над созданием сети местных агентов-информаторов, способных докладывать обо всех передвижениях русских войск в регионе.

Медаль «За взятие штурмом Геок-тепе», 1881 г.

Калькутта была вынуждена принять указ нового российского императора Александра III об аннексии земель текинцев, обнародованный 24 марта 1881 года как свершившийся факт. Однако британцы продолжали надеяться, что смогут укрепиться хотя бы в Мерве и не пустить туда русских. Дипломат Иван Алексеевич Зиновьев в докладной записке на имя министра иностранных дел Гирса докладывал:

С одной стороны, они стараются запугать мервских туркмен слухами об афганском эмире, который собирается предпринять военную экспедицию против Мерва, чтобы отомстить кочевникам за их набеги в провинцию Герат прошлой осенью. Но с другой стороны, они стремятся внушить обитателям Мерва необходимость прийти к соглашению с эмиром, чтобы отвергнуть российские требования и иметь право обратиться к англичанам за моральной и материальной помощью.

Впрочем, англичане опоздали и здесь — в 1882 году прапорщик Максуд Алиханов-Аварский в сопровождении еще одного офицера под видом купцов тайно прибыли в Мерв, где провели переговоры с местными старейшинами, на которых операция русских войск против текинцев произвела неизгладимое впечатление. А 13 февраля 1884 года губернатор Закаспийской области генерал-лейтенант Александр Виссарионович Комаров телеграфировал в Петербург об

«удовольствии всеподданнейше доложить Его Императорскому Величеству, что сегодня в Ашхабаде ханы четырех племен мервских туркмен и двадцать четыре избранных делегата, по одному от 2 тыс. кибиток, приняли безоговорочную присягу Вашему Величеству, подтвержденную торжественной клятвой за себя и все население Мерва».

Форин Офису оставалось только кусать локти — русские присоединили Мерв без единого выстрела, так что объявить их действия актом агрессии Великобритания не могла. В прессе тем не менее новость вызвала шквал негодования. Путешественник и публицист Арминий Вамбери писал в своей статье, вышедшей в номере «Таймс» от 24 февраля 1884 года:

Действительно странно! Самые неуправляемые авантюристы центрально-азиатских степей, которые двадцать лет тому назад хвастались перед автором этих строк, что монархическое правление им не по вкусу и что у них каждый сам себе король…, и вот эти авантюристы и воры внезапно загорелись желанием иметь вождя, нет, императора, и, к нашему великому удивлению, они демонстрируют готовность, чтобы ими управлял, взимал с них налоги и вел по дороге современной цивилизации могучий наставник с берегов Невы.

Лидер консервативной оппозиции лорд Солсбери обрушил на либеральный кабинет Гладстона шквал критики, обвиняя премьер-министра в позорной пассивности перед лицом русской экспансии. В оборот даже вошло слово «мервозность» (mervosity), образованное от топонима Мерв и слова «нервозность» (nervosity). Но то было уже сотрясание воздуха — этот раунд Большой игры остался за Российской Империей.

Кушка: горячая точка холодной войны

В июне 1884 года индийской Симле, штаб-квартире британской разведки, ограниченным тиражом была напечатана аналитическая работа шефа разведывательного департамента Индии генерал-майора сэра Чарльза Мэткальфа Макгрегора «Оборона Индии». Макгрегор полагал, что русские будут атаковать Индию на пяти направлениях: через Герат, провинцию Бамиан, через Кабул к Хайберскому ущелью и через Читрал и Гилгит. Согласно расчетам генерала, численность группировки вторжения составит около ста тысяч человек, и индийская армия не сможет дать ей достойный отпор. Исходя из всего этого, Макгрегор настаивал на увеличении численности штата британских индийских частей и на скорейшем овладении Гератом. Также он заметил, что русское правительство прокладывает в Туркестане сеть железных дорог, причем делает это очень быстро и качественно. Экземпляры книги были отправлены влиятельным политикам в Лондоне и Калькутте, однако инициативы генерала вызвали лишь раздражение у премьера Гладстона, который приказал остановить выпуск «Обороны Индии». Впрочем, русские агенты к тому времени уже выкрали экземпляр, и очень скоро работа Макгрегора попала на стол к военным аналитикам в Петербурге, а в 1891 году вообще была официально издана на русском языке.

А в Афганистане в это время кипели нешуточные страсти. Еще в 1881 году эмир Абдуррахман окончательно разгромил войска своего двоюродного брата Аюб-хана и аннексировал принадлежавший последнему Герат. В 1883 году эмир, по прямому наущению англичан, захватил три княжества на Памире: Рушан, Шунган и Вахан. Россия не могла безучастно наблюдать за происходящим — на Памир была направлена разведывательная экспедиция под руководством капитана Генерального штаба Дмитрия Васильевича Путяты. Официальной легендой группы Путяты был сбор научных сведений о регионе, для чего были подготовлены соответствующие письма к правителям Вахана и Шунгана, на самом же деле разведчики собирали информацию о политической обстановке на Памире и о настроениях местных племен. В частности, в итоговом отчете говорилось, что памирцы отзываются об афганцах крайне плохо и готовы даже пойти под руку русского императора, лишь бы не пускать к себе войска эмира Абдуррахмана. Однако времени принять какое-то решение по данному вопросу у русского правительства не было — словно форсируя события, правитель Афганистана практически в те же самые дни занял все три княжества.

А вскоре, в 1885 году, случилось то, чего на протяжении более чем полувека с тревогой ожидали и в Петербурге, и в Лондоне — границы двух империй столкнулись в одной маленькой точке у Пендинского оазиса, находившегося на реке Кушке, проходившей прямо по линии разграничения русской и афганской границ. Нужно отметить, что о принадлежности и Кушки, и оазиса уже давно никак не могли договориться. Наконец, британцы сделали свой ход — в район Пендинского оазиса была направлена военно-дипломатическая миссия генерала Ламсдена, якобы для уточнения северных границ Афганистана. Англичане провели топографическое исследование местности, заодно зафиксировав все удобные переправы через Амударью.

Русское правительство было не намерено терпеть деятельность британских разведчиков на своей границе, поэтому на Кушку с ответным «визитом вежливости» был спешно направлен отряд под командованием уже знакомого нам генерала Комарова, губернатора Закаспийской области. В Калькутте это моментально объявили провокацией и приказали афганскому эмиру Абдуррахману отправить на речку свои войска. Началась напряженная дипломатическая борьба — правительства России и Великобритании обменивались нотами, а два вооруженных корпуса стояли друг напротив друга по берегам небольшой речки, готовы в любой момент форсировать ее. Российская сторона утверждала, что Пендинский оазис принадлежит ей, поскольку она владеет Мервом. Британцы отвечали, что Мерв — это одно, а оазис — другое, и находится он на территории «суверенного» Афганистана. При войсках афганского эмира в качестве военных специалистов находились британские офицеры, которые, чтобы развеяться, тоже вели переписку со своими русскими коллегами с противоположного берега.

Наконец, 13 марта генерал Комаров предъявил афганскому командующему ультиматум — или тот в кратчайшие сроки отведет свои войска, или русские силой принудят его к этому. И тут случилось неожиданное — англичане и афганцы разошлись во мнениях по ключевому вопросу, причем, что удивительно, инициировала обострение конфликта именно афганская сторона. Возможно, эмир Абдуррахман так привык к лаврам завоевателя, что всерьез уверился, что может диктовать свою волю и русским. Как бы то ни было, но после случившегося в афганской ставке скандала генерал Ламсден и большинство британских офицеров спешно отъехали в Герат. 18 марта 1885 года истек срок ультиматума, выдвинутого Комаровым, однако афганские войска по-прежнему стояли на своих позициях. Более того, на протяжении всех пяти дней, отведенных на раздумья, афганские разъезды курсировали вблизи русского лагеря, прикидывая, как его можно было бы окружить. Генерал Александр Гейнс впоследствии описал происходившее в те дни на реке:

Тут началась комедия, так дорого стоившая афганцам. Поощряемый английскими офицерами, особенно капитаном Устом, афганский генерал стал обращаться и с Комаровым и с его отрядом с чисто азиатским высокомерием. Афганцы перешли на левый берег Кушки и двинулись навстречу Комарову. На флангах русской позиции и в тылу нашего отряда появились афганские отряды, которые охватывали нас и грозили подавить нас своею многочисленностью. Тогда генерал Комаров решился дать хороший урок нахалам-афганцам и их учителям… Чтобы выбиться из сдавливающего его афганского кольца, генерал Комаров два раза требовал от афганского генерала, чтобы он убрал свои войска на правый берег Кушки. Получивши решительный отказ, генерал Комаров двинул весь отряд вперед, но был встречен огнем и атакой афганской кавалерии.

Лишь после того, как послышались выстрелы с неприятельской стороны, генерал отдал приказ открыть огонь. Афганская конница была практически сразу рассеяна, но пехота оказалась на удивление упорной — одолеть ее удалось лишь спустя несколько часов непрерывного боя. Афганцы оставили на левом берегу Кушки порядка 600 тел, русские же потеряли всего 40 человек. К слову, британские офицеры, находившиеся при афганском войске, справедливо рассудили, что у русских они будут в большей безопасности, недели в лагере обозленных поражением солдат эмира, поэтому сначала обратились к Комарову с просьбой принять их, а затем, не дождавшись ответа, просто сбежали.

В Европе разразилась настоящая истерика. Британский премьер-министр Гладстон назвал действия русского отряда актом бессмысленной агрессии и получил от парламента кредит на военные нужды в размере 11 миллионов фунтов стерлингов. Британский флот и части, расквартированные в Индии, были приведены в полную боеготовность. Германский кайзер Вильгельм I официально поздравил Александра III с «блестящей победой при Пенде», после чего русский император пообещал своему окружению потратить сколько потребуется личных средств на войну с Великобританией, если для государственной казны данная ноша окажется неподъемной. 27 апреля новый российский военный министр Петр Семенович Ванновский обратился с запросом в морское ведомство о возможности транспортировки дополнительной живой силы на среднеазиатский театр военных действий судами Каспийской морской флотилии. Вновь поднимались старые папки с проектами крейсерской войны на британских коммуникациях, англичане же, в свою очередь, обсуждали в парламенте возможности скорейшего строительства морских баз в Корейском проливе для противодействия русскому флоту. Главный морской штаб приготовил на случай войны план минирования бухты Владивостока. На фондовых биржах по всему миру началась паника и, как апогей этой истерии, один из весенних номеров американской газеты «Нью-Йорк Таймс» вышел с красноречивым заголовком «Англия и Россия СРАЖАЮТСЯ». Мир застыл на пороге большой войны.

Пётр Семёнович Ванновский

Был, однако, еще один фактор, который вызывал беспокойство у обеих сторон — возрастающая внешнеполитическая активность Германской империи. К ней относились с опаской и в Лондоне, и в Петербурге. После падения либерального кабинета Гладстона к власти в Великобритании пришли консерваторы, которые, вопреки ожиданиям, не стали нагнетать обстановку, всерьез считая, что главными противниками империи на тот момент являлись Франция, активизировавшая свою деятельность в Африке, и Германия. 22 сентября 1885 года русская и британская стороны подписали протокол, согласно которому Пендинский оазис отходил к России, а стратегически важный Зульфикарский проход оставался под властью афганского эмира. А в октябре того же 1885 года консервативный кабинет лорда Солсбери разрешил присутствовать на военных маневрах, проводившихся на приграничных территориях на северо-западе Индии, двум полковникам русской армии. Александр III в качестве ответного жеста отправил ценные подарки шести британским офицерам, сопровождавшим гостей во время поездки. Но это было лишь временно потепление в отношениях двух держав, и вскоре схватка за Памир — очередной раунд Большой игры — продолжилась.

Русские на крыше мира

Летом 1889 года на Памир во главе экспедиции отправился капитан Бронислав Людвигович Громбчевский. Официальная цель миссии, как и всегда — научная. Подлинная — разведать обстановку, поскольку на Памире началась новая война — аннексированные несколькими годами ранее княжества Шунган и Рушан подняли против афганцев восстание, и эмиру пришлось снова отправлять туда свои войска. А в конце октября российский офицер повстречал в горах своего коллегу и соперника — британского разведчика Фрэнсиса Янгхазбенда. Последний пересек Центральную Азию из Пекина в Яркенд, посещал пустыню Каракорум, а в 1889 году отправился на Памир. Он уже знал, что там находится русский резидент, и получил приказ следить за ним. Однако в итоге Громбчевский слежку раскрыл, и, не желая таиться, из чувства профессиональной солидарности сам направил к англичанину посыльного с запиской, в которой приглашал того в гости. Вскоре Янгхазбенд в сопровождении нескольких гуркхов прибыл в русский лагерь. Встреча была довольно радушной — два опытных профессионала сразу оценили друг друга, много разговаривали, много пили. Англичанин гостил в русском лагере несколько дней, а уже перед прощанием Громбчевский показал ему, в качестве жеста доброй воли, самую новую на тот момент русскую карту Памира, превосходившую по детализации ту, которой располагал Янгхазбенд. Тот, в свою очередь, поставил службу выше личных симпатий, и указал русскому отряду в качестве пути ложное направление. Сам Громбчевский впоследствии записал, что это был «путь абсолютно лишенный всякого значения, из ниоткуда в никуда, проходящий по очень высокому плато и горам, без травы и топлива, и что движение по нему зимой будет сопряжено с большими трудностями и потерями в отряде».

В 1891 году русские власти приняли решение направить на Памир военный отряд под командованием полковника Михаила Ефремовича Ионова, чтобы предотвратить раздел этого региона между Китаем и Великобританией. Ехал с отрядом и Бронислав Громбчевский — он возглавлял группу топографов. Примерно в то же время британские власти в Калькутте направили на Памир с особым заданием Фрэнсиса Янгхазбенда — казалось, сама судьба хотела повторной встречи двух разведчиков. 14 августа 1891 года русский и британский отряды повстречались на одном из перевалов. Впоследствии сам Янгхазбенд вспоминал: «Когда я выглянул из палатки, то увидел примерно двадцать казаков с шестью офицерами, которые везли с собой российский флаг». Англичанина пригласили в русский лагерь, где просто поставили перед фактом: это отныне — российская территория. Янгхазбенда задержали в русском лагере на три дня, после препроводили к его собственному, где вежливо попросили англичан удалиться с русской территории.

В начале лета 1892 года Ионов снова был отправлен на Памир, теперь уже — во главе куда более многочисленного отряда. В задачу ему ставилось выбить оттуда афганские и китайские отряды, поскольку власти этих стран решили, что тоже имеют на регион исключительные права. В середине июля Ионов разделил отряд — одна его часть с ним во главе разгромила афганский опорный пункт, а другая, под началом капитана Скерского, выбила китайцев из укрепления Ак-Таш. В ходе экспедиции Ионов также создал особое управление туземными народностями Памира, во главе которого поставил всё того же Громбчевского. Нормальная колониальная практика.

Всю весну и лето следующего 1893 года русские войска на Памире пресекали попытки афганцев перейти границу. Наконец, в августе у кишлака Емц была обнаруженная большая группа нарушителей границы с афганской стороны, завязался бой. Несмотря на то, что неприятель превосходил русские силы почти в пять раз, отряду капитана Ванновского удалось отразить агрессию и выбить неприятеля на его территорию. Именно в этом боя у небольшого горного селения состоялось первое боевое применение винтовок системы Мосина, которые на долгие десятилетия станут визитной карточкой русского солдата.

В следующем 1894 году российские власти продолжили укреплять свои позиции в регионе — Ионов, произведенный в генерал-майоры, был назначен главнокомандующим всеми тамошними русскими силами. В том же году еще раз побили афганцев, окончательно утвердив за собой Северный Памир.

Эпилог

22 июля 1895 года британская и русская топографические комиссии встретились, для того чтобы разграничить сферы влияния на Памире. Это был уже самый конец Большой игры, и всем было понятно, что войны между Россией и Великобританией уже не будет. Оставались обычные формальности — несколькими черточками на карте разделить последний спорный клочок Азии, и перевернуть эту страницу в истории. Именно поэтому комиссии работали в спокойной, и даже дружественной обстановке — проводили совместные застолья и соревнования. Так, например, один британский майор стал первым в истории чемпионом Памира по стрельбе, а вот в перетягивании каната победу праздновали уже русские. Утверждение границ было закончено к 12 сентября 1895 года, а следующей весной правительства двух стран официально ратифицировали результаты демаркации границы.

А уже в начале XX века Россия и Великобритания смогли, наконец, договориться по персидскому вопросу — одному из самых застарелых камней преткновения в отношениях двух держав. Лорд Керзон, на тот момент уже бывший вице-король Индии, в 1906 году с горечью писал о данном соглашении:

Оно отдает все, за что мы боролись годами, и выбрасывает это оптом, поистине цинично в своем безрассудстве… усилия и жертвы целого столетия, и ничего или почти ничего взамен.

В 1905-07-м произошла так называемая Дипломатическая революция, в результате которой Российская Империя примкнула к Антанте, а Великобритания из давнего противника превратилась в союзника.

Данный очерк по истории Большой игры, безусловно, не может считаться исчерпывающим — многие события были освещены или схематично, или остались за рамками повествования, как, например, деятельность лорда Керзона на посту вице-короля Индии, борьба Англии и России за Тибет и за влияние на Дальнем Востоке. Увы, стремление осветить все сюжеты, включая второстепенные, привело бы к увеличению объема данного цикла минимум в полтора-два раза, поэтому о каких-то вопросах мы, возможно, поговорим отдельно.

Бронислав Громбчевский и Фрэнсис Янгхазбенд продолжали вести дружескую переписку даже спустя годы после окончания Большой игры. Два профессионала и некогда соперника, они научились уважать и понимать друг друга. В стремительно меняющемся мире, пережившем мировую войну, выведшую на подмостки истории новых героев, они предавались ностальгии, вспоминая былые дни. Президент Королевского географического общества и нищий варшавский пенсионер, у которого советская власть отняла все. Янгхазбенд плохо владел русским и совсем не знал польского, в то время как Громбчевский не говорил по-английски, поэтому два ветерана разведки переписывались на фарси — языке, которым оба, в силу профессиональной необходимости, владели в совершенстве.

Громбчевский, Виткевич, Бернс, Конолли, Янгхазбенд, Скобелев, Рафаилов — они и многие другие навсегда остались в той великой эпохе, дабы поведать нам свои истории с книжных страниц. А сколько героев, сражавшихся на фронтах Большой игры по обе стороны, сгинули безымянными курганами на змеиных переплетениях азиатских дорог, в песчаных барханах туркестанских пустынь и на пронизывающих горных перевалах. Их имена и лица растворились во времени, но памятником им стало величие двух империй, двух первых сверхдержав, ради которых они отдали свои жизни. Именно поэтому мы должны знать и помнить историю Большой игры — эпохи, когда Россия была великой.