Константин Крылов разбирает центральный миф Российской Федерации — миф о том, что «никаких русских нет». Здесь есть и про «поскреби русского — найдёшь татарина», и про «русскоязычный негр — тоже русский», и про «что делать, если бабушка утюг» — идеологический фундамент, от аргумента про генетику до аргумента про культуру, разобран по кирпичу. Не текст, а святая вода для изгнания демонов многонациональности.
Впервые опубликовано в журнале «Вопросы национализма» №4(16) в 2013 году.
Умственная жизнь «нашего» «государства» — оба слова хочется забрать в тройные кавычки — не балует разнообразием. Это и неудивительно. В условиях, когда единственным легальным и при этом платёжеспособным заказчиком интеллектуальной продукции является власть, трудно ожидать, что расцветут сто цветов. Нет, на казённых грядках будут выращиваться две-три огородные культуры, нужные для государственных надобностей. В нашем случае ситуация усугубляется тем, что некоторые овощи и фрукты нашему государству не нужны вообще. Например, наука (уничтожение остатков независимости РАН и разгром гуманитарного образования свидетельствуют об этом более чем недвусмысленно) и вообще «развитие» в каком бы то ни было смысле. Наступившая «осень патриарха» — то есть запланированное двадцатилетнее путинское правление — не предполагает спроса ни на что, кроме пропаганды.
Не следует, однако, недооценивать сложность задач, стоящих перед путинскими пропагандистами. Напри — мёр, обосновать необходимость бесконечных вливаний в Кавказ — уже непросто, на этой задаче путинский агитпроп проседает уже сейчас, и то ли ещё будет. Не менее заковыристая проблема — доказательство необходимости завоза мигрантов. Есть ещё и третье, и четвёртое, а также пятое и десятое — работы много, хватит на всех.
Но, разумеется, основной проблемой путинского режима в интеллектуальной области (как и во всех остальных) было и остаётся подавление русского национального самосознания. Это делается многими способами, начиная от насилия и угроз и кончая замалчиванием русской темы как таковой, вплоть до фактического запрета на слово «русский» в позитивном смысле. Однако этих мер всё равно недостаточно: необходима комплексная работа по всем направлениям, охват всей аудитории, начиная от школоты и кончая остатками русских интеллектуалов. При этом последняя задача не менее важна, чем первая: если русский образованный класс (как бы он ни был жалок и беспомощен) осознает себя именно русским, то он, чего доброго, может научить тому же и всех остальных. Русских нужно постоянно морочить, сбивать с толку и т. п. Поэтому интеллектуальное (и не очень) русоедство было и остаётся востребованным.
Общая идея русоедов, если её сформулировать прямо и недвусмысленно, выражается формулой «никаких русских не существует». Это звучит странно, так как русские есть и составляют около восьмидесяти процентов населения. Тем не менее тысячи, если не десятки тысяч людей заняты тем, что доказывают русским их собственное несуществование.
Способы, которыми это делается, многообразны. Ниже мы рассмотрим несколько наиболее популярных способов морочить русские головы.
Определение русскости как дискуссионная тема
Одна из самых популярных тем современного околонационального (то есть антинационального) говорения — это определение русскости. «Вы скажите нам, кто такие русские». «Дайте определение».
Надо сказать, что подобного определения требуют почему-то только у русских — все остальные народы прекраснейшим образом существуют без того, чтобы их определяли. Ни грузин, ни чечен, ни образованный ныне тунгус, ни друг степей калмык — никто из них не обязан давать отчёта в том, что они такое. А если подобные вопросы и обсуждаются, то сугубо внутри национального сообщества, посторонним туда вход воспрещён. И главное, это воспринимается всеми как должное. «Это же их внутреннее дело».
Так ради чего у русских вымогают какие-то «определения себя»? Ради двух целей. На вид они кажутся противоположными, но на самом деле ведут к одному и тому же. Это такие два зайчика, за которыми очень удобно гоняться: поймаешь одного — второй сам прибежит.
Во-первых. Навязчивое желание дать «определение русским» может использоваться для желаемого отрицания существования русских как народа. Раз нет точной, исчерпывающей и стопроцентно принятой дефиниции русского человека — значит, никаких русских в природе не существует.
Остановимся на этом чуть подробнее. Народ (как и, скажем, личность) является индивидуалией, то есть реально существующей вещью. А индивидуалии, в отличие от общих понятий, не могут быть описаны никаким конечным числом характеристик. Чем можно ловко пользоваться, требуя «определения» принципиально неопределяемому.
Подходят к Васе Петя и Коля. И Петя задаёт вопрос: Вася, а ты что такое? Докажи, Вася, своё существование, и дай определение себя. Такое формальное, понимаешь, определение, чтобы мы отличили тебя, Вася, от всех прочих не-Вась. Ты нам рожу-то свою не суй, ты нам дефиницию выдай. Нет, и на родителей не ссылайся, ты ещё докажи, что дед твой не бабушкой был, это тоже в строчку. Давай пойдём таким путём — ты, Вася, рыжий, усатый, с дипломом. Значит, все рыжие, усатые и с дипломом — тоже Васи. Вот Коля, например, — ну-ка, Коля, покажись. Рыжий, усатый, и диплом у него имеется, и даже лучше, чем у тебя, Вася. Значит, Коля это Вася, и всё твоё, Вася, — это теперь не только твоё, но и Колино-Васино. Пошли квартиру смотреть, вещички поможешь вынести, и где там у тебя денежки? И жену тоже свою Васе подавай… да, именно Васе, потому что мы уже доказали, что Коля есть Вася, Коля теперь ещё и Вася, он больше Вася, чем ты, Вася, а ты никто и звать тебя никак, недоразумение ты, а не Вася.
Наш случай — тот же. Кто такие русские? Ну понятно, русские — это которые говорят на русском языке и причастны русской культуре. Так вот, есть, скажем, Абрам и Рустам. Абрам говорит на отличном русском, у него словарный запас больше, чем у любого русского. А Рустам говорит плохо, зато как рисует — прям Айвазовский, Репин какой-то, а уж вышивает гладью — любой русской мастерице в нос бросится. Значит, они русские, и даже лучше русские, чем какие-то там «сами русские», которых мы только что определили и которые по этому определению получаются так себе, охвостьем настоящих русских — Абрама и Рустама, а мы сейчас ещё позовём целую толпу, и все будут или со словарным запасом, или с культурным, вот между ними и разделим пожитки и животишки русских, которых нет, потому что это ведь бесхозное имущество.
Поэтому стоит запомнить: всякое требование «определить себя формально» — это всегда попытка доказать, что Коля (который «подходит по формальным признакам») есть Вася, и дальше к тебе придут «смотреть квартиру».
Народ — любой — не «определяем» формально. Зато он наблюдаем, как и все реальные вещи. Ошибки в наблюдении тут значат не больше, чем любые другие ошибки. Разумеется, в каждой индивидуалии есть и общее, и за это её можно как-то ухватить, но всегда не до конца, описание будет не исчерпывающим.
Народы просто есть — как есть Альпы, старая липа за окном, планета Земля или белый камушек у дороги. Попробуй докажи, что он существует, дай ему определение, да ещё потом обоснуй, что это определение сущностное и он другим быть не может. Не получится. «Самое само» не описывается.
Как и все сложные индивидуалии, нация существует во времени «генетически». Она порождает сама себя. Русские происходят от русских, и ничего другого тут сказать нельзя. Остальное — самозванство, причём всегда двусмысленное: Вася, переопределённый из Коли, всегда остаётся ещё и Колей. «Такой русский Рустам» всегда остаётся ещё и кавказцем и включает эту опцию, когда хочет. А вот у русского отнимают последнее — ведь Рустам у нас получился «лучший русский», чем Вася.
Поэтому в разговорах насчёт того, что «русских нет», всегда можно задать вопрос: ну хорошо, а кто же, собственно, есть? Есть-то кто? Кто эти сто с лишним миллионов людей, всё ещё считающих себя русскими? Русоеды приготовили на этот вопрос свой ответ. Рассмотрим его.
«Поскреби русского — найдёшь татарина»
Существует и активно поддерживается легенда о том, что русские — это народ-бастард, народ-ублюдок, сброд, «дикая смесь всяких кровей». В качестве компонентов предполагаемой «смеси» называются, как правило, «татары» («поскреби русского — найдёшь татарина»), а также финно-угорские народы, какие-то абстрактные «азиаты» (это слово произносится обычно с характерным отвращением). На худой конец, из закоулков памяти извлекаются названия древних племён — вся-ких «кривичей и вятичей», которые тут же объявляются реально существующими до сих пор, а русские — всего лишь их «смешением». Далее фантазия начинает отрываться по полной: и вот «угро-татарские монголоиды» гуляют по страницам либеральных газет и прыгают из телевизора.
Что ж, претензия серьёзная. Что же имеет место в реальности? Как утверждает скучная наука генетика, русские — чрезвычайно однородный этнос. Разброс характерных признаков русских на всём огромном пространстве от Калининграда до Владивостока в два раза меньше, чем, скажем, для населения Западной Европы. Что касается антропологического типа — определяемого через форму и размер черепа, длину конечностей и прочий «фенотип», — то русские являются не просто европеоидами, а эталонными «белыми людьми»: значения этих величин наиболее близки к средним для европейцев в целом. Мы — белые люди, нравится это кому-то или нет.
Впрочем, достаточно самых поверхностных знаний в области генетики, на уровне Менделя, чтобы прийти к тому же выводу. Дело в том, что типичная русская внешность определяется в основном рецессивными генами, а восточная — как правило, доминантными. То есть — любая примесь, попадающая в русский генофонд, сохраняется там очень надолго. Азиатские черты лица вылезали бы из поколения в поколение. Но этого нет.
Что касается монголоидных генов, тут есть свой конёк: так называемый эпикантус — маленькая складочка у внутреннего угла глаза, прикрывающая слёзный бугорок. Эпикантус характерен для монголоидов, а также сибирской расы (эвенков, юкагиров, бурят). В случае сколько-нибудь заметной примеси монгольской крови у русских он тоже присутствовал бы. Но, как показали исследования, что-то похожее имеется только у каждого семисотого русского, да и то в зачаточном состоянии. Вот и вся татарская примесь. Столько же её можно сыскать у тех же немцев… И то же самое можно сказать и о прочих признаках монголоидности — например, пресловутых «азиатских скулах», воспетых Высоцким (интересно, где он их у себя обнаружил?). Короче говоря, человек, способный разглядеть в русском «татарина», скорее всего никогда не видел татарина.
Всё те же самые аргументы применимы и к искателям «кривичей и радимичей» среди современных русских. Если немцев или англичан — национальное единство которых никто не смеет отрицать — как раз можно разделить на разные народы (швабы и пруссаки ну очень разные, да и шотландцы до сих пор сохранили не только историческую память, но и этническое свое образие), то русские, по европейским меркам, одна семья.
Причины такой этнической однородности тоже вполне очевидны.
Во-первых, русские очень долгое время были народом, живущим в географической и культурной изоляции. Огромные расстояния в сочетании с ужасным климатом и крайне неудобными для преодоления пространствами препятствовали какой бы то ни было мобильности. Путешествие — любое — являлось затратным и небезопасным мероприятием. Что не мешало медленному и основательному продвижению русских на северо-восток, но это был «билет в один конец»: люди приходили на новые земли и оставались там. А вот «приезжих» и «проезжих» в современном смысле этого слова в России всегда было мало.
Во-вторых, русским — в нормальном их состоянии — свойственен достаточно высокий уровень биологического отторжения от других народов. Я не имею в виду какую-то «ксенофобию», в которой, кстати, русских любят обвинять те же самые люди, которые отрицают само существование русского народа. Речь идёт об элементарном нежелании биологически смешиваться с чужаками — то есть заключать браки и плодить смешанное потомство. Такое поведение вполне логично для народа с рецессивными генами.
Кстати, именно это обстоятельство уберегло малые народы России от исчезновения. Вопреки распространённому мифу о высокой ассимиляционной способности русских, которые-де переваривают любую примесь, на деле всё оказывалось наоборот. Даже малочисленные народы, которые в Европе или Азии давным-давно растворились бы в доминирующей нации, в России сохранились. Это, безусловно, очень плохо, поскольку именно это обстоятельство работает на миф о «многонациональности России». Но таковы факты.
Более смешанной по крови была — как это часто случалось в истории — аристократия. Именно в этом слое можно было обнаружить потомков татарских мурз, немецких наёмников петровских времён, даже каких-нибудь экзотических шотландцев. Ещё большим, конечно, было нерусское культурное влияние — прежде всего западное. Однако потомков русской аристократии в России осталось мало — в силу известных событий начала прошлого столетия. Разумеется, и в этом нет ничего хорошего, но, опять же, таковы факты.
Наконец, в XX веке, когда смешение народов стало реальностью, Советский Союз был практически закрытой страной. Браки с иностранцами, мягко говоря, не поощрялись. Что касается внутренней политики, то мобильность населения была искусственным образом снижена почти до нуля. Все жили на своих местах, прикреплённые к земле бюрократическим дыроколом — системой прописки, паспортным контролем, невозможностью легально приобрести частное жильё и свободно устроиться на работу, много чем ещё. Сколько-нибудь значительные антропотоки просто отсутствовали. В третий раз можно сказать, что в этом не было ничего замечательного, и опять помянуть факты.
Итак, русские хорошо сохранились — именно как генетически единый народ. À propos, в XXI веке это может оказаться ценным: в эпоху глобализации устойчивая идентичность, в том числе биологически подкреплённая, может оказаться очень и очень востребованной.
Всё сказанное не означает, что «кровная» сторона русской идентичности так уж беспроблемна. Например, традиционная самоидентификация русских как славян может оказаться не вполне соответствующей действительности. Согласно данным генетики, русские стоят ближе к скандинавам, чем к обитателям Балкан. Каковое обстоятельство, может быть, стоит учитывать, говоря о русском менталитете и прочих подобных материях… Но опять же — ни о какой «смеси генов» говорить не приходится. Русские — единый народ, скреплённый, помимо всего прочего, ещё и общностью происхождения. Или, как раньше было принято выражаться, кровью.
На это слово многие сделают стойку, заподозрят в «расизме», или начнут рассуждать, что я придаю слишком много значения «генам», тем самым сводя национальное к этническому, а этническое — к биологии. Разумеется, нет. Во-первых, этничность не сводится к ДНК. Во-вторых, национальное, хотя и опирается на этничность как на основу, но тоже не сводится к нему. Я всего лишь хочу сказать, что на расистские рассуждения — а разговоры о «финно-татарах» являются именно расистскими — удобно отвечать расистскими же аргументами, особенно если они есть.
И последнее. В принципе, само по себе «смешение кровей» не является фактором, разрушительным для национальной идентичности. Есть народы, которые существуют и осознают себя как отдельные народы вопреки «смешанности крови». Например, Эдуард Лимонов в одной из книг о балканской войне заметил, что среди сербов куда больше жгучих брюнетов с турецким носом, чем среди хорватов или босняков. Причина тому проста и печальна: сербы, не принимавшие ислама, были поражены в правах перед турками. В частности, любой турок мог прийти в сербский дом и делать там всё что угодно, в том числе и насиловать женщин. Это не мешает современным сербам осознавать себя единой нацией, коллективно противостоящей «генетически близким» хорватам… Но в русской истории подобных проблем не случилось. Сочинители сказок о «смешанности русского происхождения» банально лгут.
Русский как знаток творчества Пушкина
В принципе, убеждать русских, что они «угро-татары», всегда было трудно: они сопротивляются этой теории на подсознательном уровне. Большего успеха добиваются те, кто пытается подрывать единство русских изнутри, вводя такие критерии «русскости», под которых можно при желании подогнать кого угодно. Тут приходится спорить не с «самой природой вещей», а с концепцией, а это всегда трудно. К тому же эта концепция существует в нескольких вариантах, по сути своей различных, но удобных для риторических подмен. Поэтому тут нам придётся быть очень внимательными.
Как мы уже разбирали выше, если играть в «определения», то можно подобрать такое определение, которое позволит считать «русским» кого угодно, включая негра преклонных годов, кое-как выучившим слово «здрасьте». Более того, путём нехитрых манипуляций можно доказать, что негр преклонных годов, записавшийся в русские, является куда лучшим русским, чем сами русаки. Например, он не ругается матом — за незнанием соответствующих слов. Это ведь хорошо, когда человек не ругается матом? Хорошо. Значит, из негра выйдет лучший русский, чем из рязанского мужичка.
Такая логика приводит на практике к тому же результату, что и в первом случае. Сообщество, куда можно произвольно записать кого угодно, не является сообществом вообще, так как его состав можно в любой момент поменять на любой другой. Это так, симулякр, «воображаемое множество». А с «воображаемым» можно не считаться.
То есть: тезис «русских нет» доказывается через демонстративное отрицание этнического единства русского народа. «Нет никаких русских, а есть финно-угро-татары», «смесь разных народов». А тезис «русским может стать кто угодно» — через демонстративную переоценку ассимиляционных возможностей русской культуры. «Всякий, любящий поэмы Левитана и гравюры Лермонтова, — уже становится русским».
В первом случае отрицается само существование русских, чем-то отличающихся от «финно-угров и татар», кроме разве что «смешанности». Во втором — утверждается, что всякий, объявивший себя русским и хоть каким-то боком причастный к «русской культуре», уже является русским. Поэтому соответствующие направления мысли можно назвать этнофобией и культурофилией. С приставкой «рус», разумеется. Поскольку этнофоб отрицает не всякий этнос, а только русский. Равно как и культурофил открывает для всех и каждого двери не во всякую культуру, а только в русскую. «Приходите, люди добрые, располагайтесь как дома».
Поэтому мы постоянно встречаемся с утверждением, что, дескать, русским может называться всякий человек, причастный русской культуре и желающий называться русским. Впрочем, последнее добавление часто опускается: предлагается записать в русских всех «причастных к культуре и ценностям».
На вопрос о том, что такое эта самая «причастность», отвечают по-разному. Некоторые требуют хорошего знания русского языка и литературы, другие настаивают на православном крещении, третьи, не мудрствуя лукаво, предлагают считать русскими «всех, кто любит Россию» или «всех, кто работает на Россию», да и вообще всех хороших людей разом. «Все хорошие люди — русские». К этому часто добавляется, что «хороший Гоги мне ближе плохого Вани». Дальше следует какая-нибудь история из жизни, когда Ваня повёл себя плохо, а Гоги — хорошо. Венчается всё это обычно чем-нибудь в стиле «а Пушкин вообще был наполовину негр».
Вываленный на обозрение клубок утверждений, — который, впрочем, обычно вот так и вываливают, «в том или ином комплекте», — состоит на самом деле из очень разных ниточек. Будет выдёргивать эти ниточки по одной.
Начнём с начала — то есть с темы «причастности к русской культуре». Здесь мутит воду слово «причастность». Что это такое? Может быть, это знание русской культуры — то есть владение русским языком, осведомлённость о событиях русской истории, хорошее понимание реалий и т. п.? В таком случае самым лучшим русским окажется какой-нибудь ЦРУшный аналитик из «русского отдела», жизнь положивший на разрушение России и уничтожение русского народа. Туда же, в русские, придётся записать французского профессора-слависта, автора книг о мазохизме и тоталитарной сущности русской души. А также израильского филолога, убеждённого сиониста, с десяток лет боровшегося за право выезда и ненавидящего «эту страну» до печёночной колики… А также множество других персонажей, которые жутко оскорбились бы, если бы их в лицо назвали «русскими». Не войдёт в список только какой-нибудь «Ванька в телогреечке», выгнанный из русских по неспособности сдать экзамен французскому профессору.
Между тем даже на интуитивном уровне ясно, что пресловутый «Ванька» как раз русский, а профессор таковым вовсе не является. То есть «знание русской культуры» — вещь, конечно, хорошая, но к национальной идентичности оно имеет далеко не самое прямое отношение.
Поскольку вышесказанное, в общем-то, очевидно, то сторонники определения русскости через культуру начинают объяснять, что имеется в виду не холодное (а то и враждебное) «знание предмета», а некая внутренняя связь с этой самой культурой. Русский — тот, кто любит звучание русской речи, русские сказки, русские песни, Толстого, Достоевского, берёзку, осинку, матрёшку, балалайку и прочие, так сказать, артефакты.
Это уже ближе к делу. Однако все артефакты материальной и духовной культуры, которые в таких случаях перечисляются, имеют одно нехорошее свойство: они отчуждаемы. То есть — для того, чтобы их любить, совершенно не обязательно хорошо относиться к самим русским. Их можно «любить отдельно». Более того, любовь к некоторым «исконно русским ценностям» может послужить причиной ненависти к их законным обладателям. Например, человек, обожающий русскую природу, все эти берёзки-осинки и унылую красу русских полей, может при этом искренне считать, что русские её только портят. И что неплохо было бы их всех вырезать, а страну заселить более подходящим народом. А потому любить берёзки и осинки он приедет, скорее всего, на танке. Как те, кому Гитлер обещал поместья на Среднерусской возвышенности.
Это-то всё понятно. Но ровно то же самое касается и любви к русскому языку, песням-сказкам, писателю Достоевскому и прочим нематериальным ценностям. Всё это можно любить и всем этим можно владеть, отнюдь не считая себя русским, более того — будучи их врагом. Обратимся к истории. Нередки случаи, когда народ, завоевавший территорию другого народа, перенимал культуру, обычаи и даже язык побеждённых. Побеждённым от этого не становилось легче. Напротив, довольно часто принятие культуры побеждённого народа победителями сопровождалось окончательной деградацией побеждённых, у которых уже не оставалось буквально «ничего своего».
Примеров тому можно привести множество. Взять хотя бы самый известный — греко-римский случай. Римляне искренне любили греческую культуру, более того — открыто признавали её превосходство над собственной. «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, в Лаций суровый искусства внеся», — писал Гораций. И дело не ограничивалось искусством: римляне перенимали у греков всё, что им нравилось, начиная от кухни и кончая культами. Однако римляне от этого не стали греками. Более того, «настоящих» греков они презирали. Причём презирали даже почитатели греческой культуры: например, Цицерон, усердный и благодарный ученик эллинских ораторов, прославился ещё и тем, что ввёл в литературный оборот презрительное словцо graeculi — что-то вроде «гречишки», причём называл так всех греков вообще, включая учёнейших мужей. Потому что даже величайших греков римляне рассматривали всего лишь как полезных и умелых слуг. Сама Эллада, переименованная в провинцию Ахайю, влачила жалкое существование. Униженные греки отчаянно мечтали только об одном — стать римлянами. И когда латинский Рим пал, а греческие области, напротив, поднялись, то жители новой империи назвали себя ромеями, свою столицу — Новым Римом, а своё государство — Римской Империей…
Впрочем, примеров много, и не стоит утомлять читателя. Попробуем заглянуть не в прошлое, а в будущее. Представим себе такую гипотетическую ситуацию. Завтра с Российской Федерацией происходит что-то фатальное — ну, скажем, падает цена на газ. Дальше начинается распад страны на кусочки. В этот момент хорошо отстроенная усилиями российского правительства, богатая и вооружённая до зубов Чечня объединяет под собой Кавказ и устраивает всероссийский джихад. То есть кавказцы захватывают Россию, так сказать, на официальном уровне. И становятся правящим классом.
Теперь вопрос: на каком языке разноплемённое воинство будет общаться между собой? Наверное, верхушка постарается сохранить чеченский. Но для того, чтобы хоть как-то скрепить разноязыкую орду оккупантов, понадобится общий язык. Очевидно, это будет русский: его худо-бедно знают все, к тому же он удобен для отдачи приказов русским рабам. Дальше, когда начнётся формирование общекавказского правящего класса, русский станет уже безальтернативным.
При этом первое время после завоевания слово «русский» в адрес кавказца будет, скорее всего, тяжелейшим оскорблением — поскольку это будет синонимом слова «раб». Но потом в словарь будет официально введено уже сейчас популярное среди кавказцев словцо «русня». Себя же завоеватели через какое-то время начнут называть «русскими» — ну хотя бы чтобы «иностранцам было понятно» (те вряд ли изменят своей привычке называть всех жителей России «russians»). Заодно они присвоят и русскую культуру — естественно, приспособив её к своим надобностям. Уже третье-четвёртое поколения чёрных волчат будут учить наизусть стихи Муцураева (он ведь пишет по-русски) и даже Пушкина, а родные языки будут знать на уровне двадцати «домашних» слов и выражений. Утихнет и яростный исламизм, который хорош для того, чтобы побеждать, а не для того, чтобы жить комфортно. Зато православная Церковь — в том случае, конечно, если она дистанцируется от русских и будет вести обычную для Церкви гибкую политику, — может получить шанс на проповедь среди победителей…
Так вот. С точки зрения любителей определять русскость, через «причастность русской культуре» подобный сценарий не содержит в себе ничего особенно фатального. Да, русских всех убьют — но убийцы сами станут русскими, причастятся русской культуре, языку и так далее. «А чё, всё в порядке». Но вот самим русским подобный сценарий вряд ли придётся по душе.
Итак. Причастность к русской культуре — и в аспекте «знания», и в аспекте «предпочтения» — не только не делает человека русским, но — при определённых обстоятельствах — вполне совместима с крайним неприятием русскости. Можно любить русскую природу, русскую литературу, даже русский язык — но не считать себя русским и отчаянно ненавидеть русских как народ.
Может показаться, что решением проблемы станет добавление к списку «ценностей русской культуры» самого русского народа, то есть определение «русскости» через русофилию. «Человек, любящий русскую культуру, русскую литературу и русских людей — русский». Но это порочный круг: русский определяется через русских же. Это позволяет называть «русскими» кого угодно или отказывать в русскости кому угодно. Например, имеется немало интеллектуалов, которые клянутся в любви к русским людям и всему русскому вообще, а дальше начинают рассуждать о том, что русскими можно считать только кержаков-староверов, или только жителей провинции, или только парижских эмигрантов голубых кровей, а все остальные — «никониане», «москали», «советские ублюдки» и т. п. Другие легко вписывают в русские, скажем, образованных евреев, которые «имеют больше прав на русскую культуру, чем русские» — из чего выводят и некие особые права на всё остальное. Третьи начинают рассуждать о том, что лучшие русские обязательно должны иметь «букет кровей» в родословной, а четвёртым, наоборот, кажется, что современные русские недостаточно нордичны и желательно было бы закупить где-нибудь в Германии несколько литров немецкой спермы для исправления породы…
Но эту тему — о предъявлении русским разнообразных «дополнительных условий и ограничений» на право зваться русскими — мы, опять же, рассмотрим отдельно. Вернёмся на прежнее.
Возьмём химически чистый случай: некий человек, нерусский по происхождению, прекрасно знает и искренне любит русскую культуру, русскую историю, русский язык, наконец, русских людей — самых обычных, реальных русских. Делает ли всё это его русским?
Вот пример. Мой друг Армен Асриян — журналист, писатель и поэт. Он прекрасно говорит и пишет по-русски. Он блестяще знает русскую историю — детально, входя в подробности. Много поколений его предков служили в рядах русской армии. По убеждениям он пророссийский империалист, а жить предпочитает в Москве. И тем не менее когда его русские друзья, искренне желая сделать ему приятное, говорят что-нибудь вроде: «Армен, ну ты же наш, русский», он всегда отвечает на это: «Нет. Я армянин».
И точно такое же твёрдое «нет» в ответ на приглашение «в русские» я слышал неоднократно — причём как раз от людей честных и достойных, которых как раз хотелось бы «принять к себе» и считать своими.
На самом деле это является вполне естественным, более того — единственно возможным ответом. Потому что уважающий себя человек гордится своим происхождением, своими предками, своей личной историей. И даже выбрав для себя жизнь в России, принимая русские обычаи, говоря на русском языке, заключив брак с русской или русским, полностью связав свою судьбу с русским народом — он побрезгует сомнительной честью быть записанным в русские задним числом.
Что касается людей, себя не уважающих, спросим себя: заслуживают ли они доверия? В самом деле: человек, легко и непринуждённо меняющий идентичность, подозрителен. Особенно если эта мнимая перемена нужна ему для каких-нибудь мелких прагматических целей.
В настоящее время русским быть невыгодно — в том смысле, что открыто декларируемая принадлежность к русской нации не даёт человеку ровным счётом ничего, кроме неудобств. Напротив, нерусское происхождение открывает множество возможностей, для русских закрытых. Но при этом в некоторых обстоятельствах бывает всё же выгодным называть себя «русским» — разумеется, никоим образом не принимая этого всерьёз и не накладывая на себя никаких обязательств перед русским народом. Таким людям и в самом деле требуется аусвайс, подтверждающий их эксклюзивное право в любой удобный момент назваться «русским», не неся при этом никаких обязательств, а, наоборот, пользуясь этим правом для того, чтобы безнаказанно вредить или глумиться над русскими. Как, например, один популярный журналист популярной журналистской национальности, зарабатывающий на жизнь русофобскими статьями, любит подпустить фразочку «да я, в сущности, более русский, чем вы все» — чтобы после этого отвесить какую-нибудь очередную плюху.
Впрочем, это ещё сравнительно безобидный случай. Хуже, когда «тоже русский» начинается заниматься чем-нибудь практическим — например, представлять интересы русских в общественных организациях или законодательных органах власти или, того хуже, «работать по коренному населению». В целом же — «требующие записи в русские» ведут себя как кукушата, выпихивающие из гнезда ласточки её птенцов, чтобы откормиться самим. После чего пополнить собой не ласточкину, а кукушачью стаю.
Итак, практические выводы. Замечательно, если человек знает и любит нашу страну, наш народ и всё им созданное — а то и принимает участие в созидании. Но не нужно на одном этом основании торопиться записывать его в русские. И не нужно верить тому, кто вдруг начинает торопливо записываться в русские, даже если он на всякий случай вызубрил наизусть «Евгения Онегина».
К вопросу о букетиках кровей
Итак, мы подробно разобрали два мифа, используемых для подрыва русского национального самосознания, а именно мифы этнофобский и культурофильский.
Прежде чем двинуться дальше, обратим внимание вот на что. Казалось бы, эти два мифа не имеют между собой ничего общего: угрюмые расисты, уличающие русских в «смешении генов» и «нечистокровности», и симпатичные добряки, не взирающие ни на фенотип, ни на генотип, готовые распахнуть объятья каждому, кто способен выговорить «я русский», стоят на разных концах идейного спектра. Но есть одна тема, где оба мифа причудливым образом переплетаются.
Я имею в виду тему «полукровок», то есть людей со смешанным происхождением и происходящими от этого проблемами с самоидентификацией. Эта тема всплывает в любой дискуссии по поводу русского вопроса. Причём, что характерно, её охотно используют в своих целях и этнофобы, и культурофилы.
Начнём с первых. Когда этнофобу приходится всё-таки признать, что русское этническое единство все-таки существует, он тут же переходит на следующую линию обороны и начинает доказывать, что оно существовало когда-то в прошлом, но сейчас практически полностью размыто смешанными браками. А следовательно, никаких русских и не существует. В доказательство этнофоб очень часто приводит в пример собственную семейную историю — «да у меня самого, например, дедушка полутатарин-полуякут, мама — полячка и жена еврейка». Далее следует перечисление родственников и знакомых, которые все почему-то оказываются сплошь инородцами и метисами, причём самыми что ни на есть экзотическими («кстати, у меня лучший друг полуеврей-полукореец, отличный парень, не то что русские»). Потом разговор переходит на оппонента, во внешнем облике и духовном складе которого вдруг обнаруживаются «нерусские» черты.
Теперь о вторых. Когда культурофил бывает вынужден согласиться с тем, что сама по себе «причастность русской культуре» не является достаточным основанием для «зачисления» в русские, он обычно занимает позицию «тем хуже для русских». Засим произносится длинная речь на тему того, что русскую культуру создали вообще-то нерусские, что у русских «нет ничего своего» — и что русские должны быть по гроб жизни благодарны тем инородцам, которые со своего плеча дали им, сирым, кой-какую «культурку». На робкие вопросы типа «а Пушкин?» следует недоумённое — «так ведь Пушкин эфиоп, это же все знают». Далее идёт поток открытий: Лермонтов оказывается «шотландцем», Ахматова — «татаркой», Менделеев — так и вовсе евреем. С другой стороны, в русскую культуру торжественно вписываются какие-нибудь Булаты Окуджавы и Мерабы Мамардашвили, без творческого наследия которых она, оказывается, «просто немыслима». В конце делается вывод, что Окуджава — не просто русский, но и куда лучший русский, чем все «так называемые этнически чистые русопяты», которые «не стоят и ногтя великого Булата». А Россия без «притока свежей крови извне» просто рухнет, так как чистокровные русские ни на что путное не способны.
Что ж, давайте разбираться. Для начала зададимся простым вопросом: точно ли среди русских так много полукровок? И верно ли то, что большинство деятелей русской культуры к ним относятся?
Начнём со второго вопроса. Причём с хрестоматийных случаев — так удобнее. Хотя бы с того же Пушкина. Я неоднократно слышал, даже от неглупых людей, что «наше всё» было, оказывается, «наполовину негром». Несколько более осведомлённые люди говорят уже о дедушке-эфиопе. На самом деле знаменитый «арап Петра Великого», генерал-аншеф Абрам Петрович Ганнибал, приходился Пушкину не дедом, а прадедом. Кстати, если уж затрагивать тему «нерусского происхождения» Пушкина, то стоит упомянуть и его прабабку, Христину-Регину фон Шеберг, со скандинавскими, немецкими и итальянскими предками в роду. По отцовской же линии, если копнуть, обнаружатся Чичерины, потомки Афанасия Чичери, приехавшего в Россию из Италии в свите племянницы византийского царя Зои Палеолог и здесь осевшего. Род Чичери, в свою очередь, восходит к Цицерону — так что даже странно, что о латинских генах великого поэта так мало известно просвещённой публике… Но всё это надо именно что «копать». Что же касается пресловутого «негра», то он был одним из восьми предков поэта. Процент эфиопской крови желающие могут посчитать сами. Даже угрюмые нацистские специалисты по расовой чистоте, и те не стали бы интересоваться такими пустяками.
Откуда же такой интерес к фигуре одного из прадедушек «нашего всего»? Всё просто: этот интерес поощрял сам Пушкин. Он говорил о Ганнибале в нескольких стихотворениях («К Юрьеву», «К Языкову», в знаменитой «Моей родословной»), начал писать повесть «Арап Петра Великого» и вообще довольно часто поминал своё «африканское» происхождение — как в творчестве, так и в жизни. Что может создать у современного читателя впечатление, будто «наше всё» был образцово-показательным интернационалистом.
Увы, причины такого интереса к своему «африканству» были куда более прозаические, бытовые. Пушкин, конечно, гордился своим предком (а Ибрагим Петрович Ганнибал был человеком в высшей степени незаурядным), но куда чаще вспоминал его в ситуациях, когда ему нужно было как-то оправдать собственные недостатки, то бишь холерический темперамент и волокитство. Недостатки, заметим, распространённые: как показывает практика, не обязательно иметь в роду пылких эфиопов, чтобы иметь несдержанный во всех отношениях характер. Но зато переваливать ответственность на прадеда, некстати одарившего правнука африканским буйным нравом, было чрезвычайно удобно.
Вообще говоря, попытки переложить на «чуждые гены» что-то неприятное или сомнительное в себе самом отлично сочетаются с интересничанием, то есть желанием привлечь к себе дополнительное внимание. Например, женское. Тот же Пушкин вовсю эксплуатировал миф о необычайной страстности чернокожих. В более поздние времена было полезно слыть грузином — они считались интересными «в мужском плане».
Этой самой манере списывать на счёт предков всякие личные свойства, и хорошие и плохие, мы обязаны большим количеством семейных легенд. Я много раз слышал рассуждения типа «мама у меня была такая гордая — ну так ведь у неё в роду поляки». При попытке выяснить, что это за поляки такие, частенько выяснялось, что «если чего и было, то давно и неправда».
Кстати, о «неправде». Пушкин, конечно, слегка злоупотреблял легендарным прадедушкой — но он у него по крайней мере был. Но встречаются и другие ситуации, когда тема нерусских предков на поверку оказывается чистой, стопроцентной выдумкой.
Чтобы не уходить от темы русской поэзии, возьмём в качестве примера Анну Ахматову. Анна Андреевна всю жизнь распространяла легенду о том, что её бабушка — из фамилии которой Анна Горенко сделала себе поэтический псевдоним — была «татарской княжной», мусульманкой. Она даже посвящала ей стихи. На самом деле никаких татарских предков у поэтессы не было. Свой поэтический псевдоним она взяла от своей настоящей бабушки, честной православной русской дворянки Прасковьи Федосеевны Ахматовой. Которая, верно, наговорила бы внучке немало резкостей, узнав, как та обошлась с её памятью. Зато миф о «татарской бабушке» хорошо вписывался в тщательно простраиваемый имидж поэтессы — которая вообще очень вольно обращалась со своей биографией (впрочем, как и многие другие творческие люди).
Противоположный, но в чём-то схожий пример «демонстративной нерусскости», на сей раз даже вненациональной — Даниил Хармс. Опять же, многие считают его «то ли немцем, то ли евреем». На самом деле основатель русского абсурдизма был коренной русак, сын Ивана Павловича Ювачёва, коренного петербуржца, происходившего из семейства придворного полотёра в Зимнем дворце (была такая профессия), пошедшего по морской части и ставшего флотским офицером, повязанного по делу народовольцев, а потом ставшего религиозным философом. Мама у него носила фамилию Колюбакина и заведовала приютом для бывших «политических». Но псевдоним себе Хармс подобрал специально, чтобы он не походил на русскую фамилию. Не то чтобы даже из русофобии — просто ему так казалось интереснее.
Отдельная тема — люди, которым приписывают нерусское происхождение задним числом. Возьмём того же Менделеева, которого с упорством, достойным лучшего применения, записывают «в евреи» — на основании «нерусской фамилии» (что не мешает тем же людям обвинять ученого в антисемитизме). Те же рассуждения я слышал об академике Шафаревиче и даже почвенном писателе из архангельской деревни Фёдоре Абрамове: «откуда-то ведь там взялся Абрам». Такие же приписки охотно делают не только евреи, но и все остальные народы: приятно ведь считать «своим» какого-нибудь известного человека. Русские же, увы, довольно часто верят в подобное, поскольку их приучили думать, что всё хорошее — не русское и русским не принадлежит.
Можно приводить и другие примеры. Покамест констатируем: представление о том, что все или почти все великие люди в России — инородцы или метисы, не соответствует действительности. Причём не соответствует даже в той части списка кумиров, которая обычно предъявляется для доказательства соответствующего тезиса.
Теперь скажем несколько слов о самом списке «деятелей русской культуры».
Если внимательно посмотреть, как этот список формируется, то можно заметить — люди, имеющие нерусские корни (или хотя бы декларирующие наличие у себя таковых) почему-то получают фору в известности. Напротив, чистокровность идёт русским в минус. Связано это с тем, что «рейтинг великих деятелей культуры» оставляется не самими знаменитостями, но и не потребителями культуры (принцип «пипл хавает» придумали не вчера), а всевозможными посредниками — литературными и музыкальными критиками, обозревателями, журналистами и проч. Каковая сфера очень давно контролируется определёнными этническими мафиями (в основном еврейской), причём контролируется не менее плотно, чем, допустим, розничная торговля на рынках.
Наконец, совершенно особой причиной выдвижения нерусских имён и фамилий наверх «списка великих» была советская культурная ситуация. Как мы помним, советская культура была «национальной по форме и социалистической по содержанию». На практике это выражалось в том, что строительство советских национальных культур никогда не отдавалось в руки самим их носителям. «Социалистическое содержание» запихивали в «национальную форму» руками каких-нибудь посторонних, у которых не было личного резона эту самую форму щадить.
При этом имела место определённая асимметрия. Все нацкультуры, кроме русской, сознательно «накачивались» русскими ресурсами и русскими же людьми. В сонных и грязных южных республиках строились оперные театры и балетные школы, терпеливо выращивались местные «писатели» и «поэты». Зачастую тексты для них писали русские (а также русифицированные евреи), и они же переводили всё это на русский язык, дабы таким образом обогатить общесоветскую культуру, задыхающуюся без животворной туркменской, грузинской или якутской струи. До сих пор ходит немало анекдотических и полуанекдотических историй о том, как создавался «народный эпос о Ленине», «о коллективизации» и т. п., о великих «акынах» и «ашугах» Сулеймане Стальском или Джамбуле. Над переводами «акынов» гробили время и силы лучшие русские авторы: вспомним ту же Ахматову, с мукой и омерзением рифмующую километровые подстрочники бессмысленных «национальных поэтов»… Тем не менее определённая часть национальной культуры — национальной по сути, а не только по форме — поддерживалась, во избежание слишком сильной русификации.
Русскую же культуру (особенно массовую) делали по заданию партии всё те же безотказные евреи и отчасти кавказцы. Причин тому было две. Во-первых, немалое количество талантливых русских бежали от советской власти или были убиты ею же. Во-вторых (и это было главным), ответственнейшее «русское направление» оставлять в руках русских было нельзя в принципе — во избежание. Именно поэтому слова к песне «Русское поле» доверили сочинить Инне Гофф, а музыку писал Ян Френкель. И по той же самой причине на важнейший участок работы — духовное окормление вольнодумных образованцев — был поставлен Булат Окуджава, а не какой-нибудь ненадёжный «иванов» или «петров», которых могло в любой момент прорвать на нутряную кулацкую антисоветчину, а то и на рецидивы «великодержавного шовинизма»… Понятно и то, что всё русское если уже не выжигалось калёным железом (как это было в тридцатые годы), то дозволялось в гомеопатических дозах.
От соединения всех этих факторов «ценностей незыблемая скала» прогнулась, а кое-где и завязалась узлом. В умах образованной публики начались редкостные аберрации и нарушения пропорций. Например, в современном пантеоне «деятелей русской культуры» огромное место занимают мелкие, нелепые и гротескные персонажи. Так, вокруг фигуры комической актрисы Фаины Раневской создан и поддерживается культ, сравнимый с ахматовским, а эстрадные комики типа Райкина или Жванецкого многими воспринимались как духовные авторитеты, учителя жизни. Я сам слышал от одной немолодой и неглупой женщины, что для неё «существуют три русских поэта — Тютчев, Мандельштам и Губерман».
Но это в сторону. Для наших целей достаточно зафиксировать тот факт, что присутствие нерусских людей в русской культуре XX века было связано не столько с их замечательными способностями (и, соответственно, творческой импотенцией русского народа), сколько с сознательно проводимой культурной политикой. Что ещё раз подтверждает отчуждаемость культуры от её носителей.
Некоторые особенно подозрительные читатели могут заподозрить меня в нехорошем желании «почистить списки великих» от нерусских фамилий. Разумеется, ничего подобного я не имел в виду. «Зачем такие ужасы». Достаточно вернуть Пушкину его честное русское происхождение, не забывать про выдумщицу Ахматову, помнить настоящую фамилию Хармса — а также убрать из святцев Губермана и научиться воспринимать эстрадных потешников-юмористов именно как потешников, а не как мудрецов и пророков. Эти несложные — и не имеющие никакого отношения к этнической чистке — операции приведут «ценностей незыблемую скалу» в её настоящий вид. Также полезно сделать скидку на невесёлые советские реалии.
В результате выяснится, что русская культура, конечно, создавалась не только русскими (чего никто и не отрицает), но о какой-то особой роли «полукровок и инородцев» говорить не приходится.
Вывод. Представление о какой-то особой роли «нерусских и не совсем русских» в России отчасти надумано, отчасти объясняется внешними обстоятельствами, причём весьма малопочтенными.
Чужебесие как оно есть
Итак, мы видим, что роль полукровок и инородцев как демиургов русской культуры, мягко говоря, сильно преувеличена. Но мы не ответили на другой вопрос — а именно, о влиянии людей со смешанным происхождением на этническое единство русского народа. Может быть, и в самом деле никаких «чистых русских» давно уже не осталось, кроме как в глухих деревнях, а мы все — разноплемённая смесь «детей разных народов», объединённая только местом проживания и языком общения?
Прежде чем отвечать на этот вопрос, следует сначала определить, кого именно можно считать «полукровкой». Как показывает практика, наши этнорусофобы охотно записывают в «полукровки» людей с любой, сколь угодно исчезающе малой долей «нерусской крови» в роду. Они же очень любят считать «не вполне русскими» разные русские субэтносы. Дело доходит до смешного. Например, однажды я присутствовал при горячем споре двух молодых людей, у одного из которых была донская казачка в бабушках, а у другого — терские казаки по отцовской линии. Первый считал себя «полукровкой» — на том основании, что «казаки — не русские». Второй, напротив, полагал, что он — чистокровнейший русский, «русее не бывает». Для уточнения: первый не застал бабушку в живых, родни по этой линии не имел, но рассуждал о казачестве — как и обо всём остальном, впрочем, — уверенно и с апломбом. Нетрудно догадаться, что товарищ был усердным читателем «Новой Газеты», откуда и черпал сведения о мире… В таких случаях следует говорить не о «полукровках», а о жертвах этнофобской пропаганды. Или же о сознательных пропагандистах этнорусофобии. Например, некий журналист публично именует себя «поляком». У него и в самом деле имеются польские предки, но здесь речь идёт скорее об идеологическом выборе: просто он хочет иметь с неприятным ему русским народом поменьше общего и быть причастным «по праву рождения» к «европейским ценностям».
На всё это накладывается уже упоминавшееся в предыдущей статье «интересничанье», часто не только национальное, но и сословное. Считается, что иметь в роду шляхтича, барона или хотя бы цыганку (уж непременно «знаменитую гадальщицу») — как бы интересно, ибо, дескать, придаёт изюминку пресноватому русскому тесту. Или, как высказался по соответствующему поводу один мой читатель, — «у современных русских есть ужасная черта, они вечно ищут у себя инородные корни и гордятся ими». В результате складывается ложное впечатление, что вокруг нас сплошные метисы.
Поэтому в дальнейших наших рассуждениях перейдём на «международный стандарт». То есть — вычеркнем из числа людей смешанного происхождения дальних потомков татарских мурз, самозваных шляхтичей и прочих романтических детей лейтенанта Шмидта. Будем считать «настоящими полукровками» людей, у которых один из родителей русский, а другой — нет. Туда же зачислим тех, у кого оба родителя «настоящие полукровки» в указанном выше смысле. То есть будем считать «полукровками» людей с достаточно заметным присутствием нерусской крови, этак не менее трети, на самый худой конец — четверти, если эта четверть «яркая». И, наконец, не забудем, что дети появляются обычно в браке — по крайней мере, до последнего времени дело обстояло именно так.
В таком случае имеет смысл поинтересоваться количеством заключавшихся в России — в разные периоды её истории — межнациональных браков. Примем ради простоты, что в Российской Империи межнациональные браки среди русских были всё же редкостью — за исключением аристократии и высшей буржуазии, где это было в порядке вещей. Но потомки славных князей и купцов первой гильдии — из тех, кто не остался в безымянном рву или в чекистском подвале — лежат на Сент-Женевьев-де-Буа, а их дети и внуки уже забыли русский язык. Так что, увы, их можно спокойно списать со счетов. Увы — потому что повод невесёлый. Но факты есть факты, с ними надо считаться. Итак, сколько-нибудь значительного смешения народов «добезцаря» не было.
В Советском Союзе всё межнациональное вроде бы поощрялось. На практике, однако, в СССР политики «плавильного котла» не было. Напротив, «особости» всяких народов и народностей — а уж тем более «диких» и оттого социально близких соввласти — всячески укреплялись и даже конструировались специально. Разумеется, доза интернационализма, положенная конкретно русским, тягловой лошадке советской арбы, была исключительно высока. Но какого-то специального поощрения межнациональных браков всё же не наблюдалось. Поэтому советской статистике по смешанным бракам можно верить: в отличие от многого другого, здесь у советского руководства не было особых резонов ни занижать, ни завышать цифры.
Так вот, среди жителей РСФСР — то есть нынешней Российской Федерации — процент смешанных браков не превышал 15%. Некоторые источники указывают более значительные цифры — около 17%.
При этом большая часть этих межнациональных браков заключалась между русскими и двумя «ближайшими народами» — украинцами и белорусами, которые тогда воспринимались не как «всерьёз отдельные народы» (вроде эстонцев или узбеков), а как свои по крови, хотя и не «по культуре». Дети от таких браков полукровками себя, как правило, не считали, да и сейчас по большей части не считают. Впрочем, сейчас появилось немалое количество «расчёсывателей корней», но это сугубо современное явление, связанное с нынешней тотальной непопулярностью «русского бренда».
Отметим ещё, что максимум межнациональных браков всегда приходился не на окраины РСФСР, а на Москву. В 1959 г. их было около 15%, а к 1989 г. возросло до 20%. Сразу скажу: из приведённых цифр нельзя сделать никаких определённых выводов о том, сколько именно полукровок появилось на свет в результате этих браков. Для этого нужны дополнительные данные — например, о количестве членов семьи, о паспортной национальности не только вступивших в брак, но и их предков, также учесть разницу в численности семей «русских» и «смешанных», учесть тот факт, что в мононациональные семьи попадают не только русские, но и браки нерусских одной национальности, а в смешанные — браки нерусских разных национальностей, и т. д. и т. п. По-хорошему, это тема для серьёзного исследования. Тем не менее прикинем кое-что на пальцах. Допустим для простоты, что у нас есть тысяча семей из четырёх человек каждая: родители и двое детей. В таком случае на 120 смешанных семей приходится 240 детей-полукровок, а на остальные 880 русских семей — 1760 русских детей. Мы получаем более чем семикратное превосходство. Далее, сделаем скидку на то, что в смешанных семьях детей зачастую больше, на сомнительность советской паспортной системы определения национальности и прочую усушку-утруску-неучтёнку, и примем, что превосходство не семи-, а, скажем, пятикратное. В любом случае, русское этническое ядро воспроизводило себя. Что же сейчас? С одной стороны, вроде бы наблюдается бум смешанных браков — особенно в крупных городах. Про ту же Москву пишут, что подавляющее большинство браков, заключённых в столице, — межнациональные. Это, конечно, неправда — но даже консервативные оценки указывают, что четверть заключаемых в столице браков являются межнациональными. Учитывая чудовищный наплыв мигрантов в Москву, в это несложно поверить. С другой стороны, по тем же данным, не менее трети заключаемых в Москве браков фиктивны, они заключаются ради прописки. С третьей — довольно много детей появляется на свет вне брака, причём как раз в этом случае вероятность рождения полукровки сильно увеличивается… И так далее — опять же, «надо разбираться». То есть говорить о каком-то тотальном размывании этнического ядра, как минимум, рано. Русские были и остаются — по крайней мере, пока — народом, обладающим не только общей культурой, историей, интересами и т. п., но и крепким этническим ядром. Наличие «ауры» вокруг этого ядра отрицает его существование не в большей мере, нежели наличие у Земли атмосферы — существование земной тверди.
Теперь пора посмотреть на дело с другой стороны. Почему мы вообще должны считать существование полукровок какой-то проблемой? Чья это проблема — русского народа или самих полукровок? И если всё-таки народа, то в чём она состоит?
Напомню тезис любителей татарских бабушек. Он состоит в том, что наличие большого числа людей со смешанным происхождением отрицает этническое единство русского народа. Но каким образом оно его отрицает?
Вообразим себе экстремальную ситуацию. Некий народ, в прошлом многочисленный — ну, скажем, какие-нибудь условные «нартуадыги» — под влиянием неблагоприятных обстоятельств потерял силу и влияние, его земли завоевали пришельцы, через какое-то время началась активная метисация. В результате чего 95% нартуадыгов бесследно растворилась в чужих народах. «Чистых» нартуадыгов осталось очень мало — ну, тысячи три-четыре. Спрашивается, прекратил ли существование нартуадыгский народ? Нет, конечно. Эти несколько тысяч человек и есть нартуадыгский народ. Все остальные потомки некогда славного племени — отрезанные ломти, существование которых можно просто не учитывать. В случае национального возрождения нартуадыгского народа оно будет вестись прежде всего в интересах тех нескольких тысяч, которые остались этническими нартуадыгами. Никакой «проблемы с полукровками» в данном случае просто не существует, так как они не признаются частью народа.
Если бы все «русские полукровки были бы «просто нерусскими» — то есть людьми, которым, в силу их происхождения, нет места в породившем их народе — никакой «проблемы полукровчества» не существовало бы вовсе. Речь бы шла просто об уменьшении количества русских. Что, конечно, очень печально, но относится уже к другой теме — а именно, к теме относительных демографических потерь народа (таких же, как, скажем, эмиграция).
Но можно представить себе и обратную ситуацию. А именно — снова вообразив себе некий народ, который подвергся метисации, на сей раз откровенно насильственной. Ну, к примеру: сейчас распространяются байки про то, что советские войска якобы изнасиловали миллионы немок. Это скорее всего ерунда, но представим себе, что нечто подобное с каким-то народом действительно происходило (как с теми же сербами под турками). В результате появилось какое-то количество полукровок. Тем не менее и они сами стыдятся своего происхождения, и общество тоже делает вид, что «нет такой проблемы». Те же немцы, например, охотно рассуждая про осквернённых арийских фрау, вовсе не делает из этого вывод, что значительная часть восточных немцев — полуславяне или что «в этом есть какая-то проблема». Такой проблемы не существует. Все немцы — это немцы, даже если кто-то немножко не немец.
Увы, в нашем случае ни то, ни другое решение («вычесть» полукровок из народа — или, наоборот, всех принять, но на условиях полного закрытия самой темы) не работает. Проблема состоит в том, что люди со смешанным происхождением совсем не обязательно «уходят из русских» — то есть отождествляют себя с другими народами и перестают осознавать себя в качестве русских. С другой стороны, не все из «неушедших» обязательно принимают русскую идентичность. Увы, достаточно большое количество потомков от смешанных браков оказываются в каком-то странном, промежуточном положении, крайне неудобном и для них самих, и для окружающих.
Чтобы разобраться с этим вопросом, придётся отступить на шаг назад. Мы уже сказали, что подавляющее большинство полукровок появляются в межнациональных браках. Но что такое межнациональный брак и какие проблемы он с собой несёт, особенно для родившихся в нём детей?
На этом месте особенно наверчено много вранья. Например, обществу навязывается точка зрения, согласно которой межнациональный брак — это что-то исторически новое, а следовательно прогрессивное, а значит, хорошее. Не будем даже говорить о том, что связка «новое = прогрессивное» ложна сама по себе (если мы не хотим признать СПИД замечательной штукой, «не то что этот устаревший сифилис»). Обратимся к фактам. Межнациональные браки заключались (в том числе и в массовом порядке) и в далёком прошлом. Более того, проблем с этими браками было куда меньше, чем сейчас. Да, именно меньше, а не больше.
Почему? Для начала вспомним, чем был брак ещё два-три века назад.
Первое и главное: брачные и семейные отношения были асимметричными. Женщина не считалась полноправным членом семьи и даже полноправным человеком. Кроме моногамного брака существовало ещё много других форм узаконенного сожительства: женщина могла быть второй или третьей женой, рабыней, наложницей и т. п. — причём от рабынь и наложниц тоже рождались дети.
В такой ситуации межнациональный брак, как правило, означал одну простую вещь: мужчина где-то разжился женщиной из чужого племени или народа — добыл на войне как пленницу, купил на базаре как рабыню или просто удачно сосватал у каких-нибудь чужаков. Дети от подобных союзов считались собственностью отца, мать имела не слишком большое влияние на детей (особенно на мальчиков).
Сейчас в большинстве цивилизованных стран, включая Россию, юридически закреплена моногамия: один мужчина может состоять в официально оформленных отношениях только с одной женщиной. Брак заключается по инициативе будущих супругов и никак иначе. Далее, жена считается полноправным членом семьи, она имеет — по крайней мере, по закону — равные права с мужем, и общественное мнение с этим согласно.
Что из этого следует? Решается множество тяжёлых проблем — но появляются и новые проблемы. В частности, встаёт во весь рост проблема «уживаемости» супругов друг с другом. Современный брак может распасться из-за пустяков — разбросанных по комнате мужских носков или систематически незакрываемого тюбика с пастой. Разумеется, сами по себе эти мелочи не играли бы такой роли, если бы в семье установилось чёткое разделение сфер влияния, доминирования и т. п. Но если на личные фанаберии накладывается ещё и разница культур, всё становится совсем скверным.
Межнациональный брак, особенно в его «чистом» виде — то есть когда и муж, и жена являются полноценными представителями своих культур, а не ассимилянтами, — это, как правило, тяжёлый и проблемный брак. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на мнение профессионального защитника интересов нерусских мигрантов в России (Ольга Малахова, исполнительный директор программы социальной и психологической поддержки мигрантов, из интервью журналу «Огонёк», №49 за 2006 г.):
— Чьи традиции, чей уклад жизни будет доминировать в такой семье?
— «Драка» за доминирующее положение зачастую бывает страшной. В европейских союзах более честные отношения на этапе ухаживания, а в нашей культуре ухаживания — это одна история, а брак — совсем другая. Когда мы невестимся — мы очень скромные и на все согласные, а потом показываем характер. По-моему, страшнее русской женщины ничего нет. Став законной супругой, она может превратиться в неистовую фурию. Такая женщина обязательно проявит свою неполиткорректность, не раз напомнит мужу о его национальности, чем вызовет, конечно, еще большее возмущение; и все это может закончиться не очень хорошо…
— Как родственники реагируют на такие браки?
— И с той, и с другой стороны с большой настороженностью. Одно дело брак россиянки с американцем, совсем другое — с армянином, например. У традиционных культур очень низкий уровень терпимости, поэтому ни мы, ни они в восторге не будем. Межэтническим семьям, да и семьям вообще лучше не жить с родственниками, они мешают развитию брачной истории. Но это практически невозможно. Муж-кавказец будет упорно втягивать в отношения всех своих братьев, сестер и троюродных тетушек; а наши девушки, хоть на словах и грезят о самостоятельности, уютнее себя чувствуют под бочком у мамы-папы. В итоге русские родственники настаивают на соблюдении своих традиций, армяне — на соблюдении своих, и коктейль получается гремучий.
— Такая разница культур для детей — благо или трагедия?
— Дети в межнациональных браках интеллектуально более развиты. У них высокая способность к сопереживанию, эмпатии. Но только в том случае, если каждый из родителей вкладывался в воспитание. Если же противостояние культур идет с самого начала, ребенок может получиться по варианту ни то ни се. Такой ребенок и в восемнадцать лет не может идентифицировать себя: «Кто я — русский или мусульманин?» Вообще в таких семьях четыре варианта развития событий: ребенок принимает сторону отца или матери, или, что идеально, и ту и другую, или же он становится изгоем, не определившимся со своей национальностью. К сожалению, пока от браков с мигрантами получается или мамин вариант, или изгой.
— Насколько устойчивы межнациональные браки?
— Я могу кричать на каждом углу, что я против межэтнических браков, потому что пока тенденция опасная, особенно для детей, но это ничего не меняет. А ведь любой брак — это уже столкновение разных культур. У одних принято свет выключать вечером, у других принято, чтобы была полная иллюминация. У одних все праздники проходят с родственниками, у других вообще не принято с ними видеться. Теперь представьте, какие сложности возникают, если соединяются люди разных стран и разных национальностей. Пока нет детей, они еще как-то уживаются, но потом начинаются проблемы. Разводы нередки. И разводы страшные — с судами, побоями, поджогами, кражами детей. Ко мне часто приходят женщины с наивными просьбами выступить в суде, повлиять как-то на процесс.
К этому следует добавить ещё одно соображение. В настоящее время большинство межнациональных браков строится по модели «русская женщина — нерусский мужчина», очень часто кавказец или азиат, приехавший в Россию относительно недавно. Как правило, это человек материально обеспеченный (или представляющийся таковым), но не слишком развитый, «из низов» соответствующего общества (поскольку «большие люди» женятся на соплеменницах). «Белую женщину» такой человек воспринимает как свою собственность. Если женщина принимает подобную роль, брак оказывается удачным, если нет — это порождает конфликты и в конечном итоге заканчивается разводом или чем-то худшим.
Из всего сказанного следует вывод: межнациональные браки вовсе не являются чем-то современным, прогрессивным и так далее. Напротив, это проявление отсталости, рецидив архаики. Распространение таких браков в цивилизованном обществе является не столько симптомом модернизации, сколько следствием архаизации, отката назад — по крайней мере, в культурном и цивилизационном отношении.
Каковы естественные реакции детей, рождённых в смешанном браке, на национальную проблематику?
Допустим, что оба родителя нежно любят друг друга, обожают своих детей и ничего им не навязывают, а национальный вопрос, как мусор, заметают под ковёр. Всё равно для ребёнка из такой семьи вопрос «ты русский или нерусский?» звучит как «кого ты больше любишь, маму или папу?» А дети, как известно, такие вопросы не любят. И ещё больше они не любят тех, кто такие вопросы задаёт.
Тут мы подходим к самой сути «полукровческой проблемы». Очень часто полукровки нервно реагируют на любую «национальную» тематику — поскольку даже самые невинные разговоры о национальных особенностях разных народов, их национальных интересах и т. п. звучат для них именно как вопрос «кого ты больше любишь, маму или папу» (или тётю Марту, дядю Марка, бабушку Зульфию и деда Отара). Само поднятие этого вопроса подсознательно отвергается ими, воспринимается в штыки. В том, что у людей есть национальность, полукровка склонен видеть потенциальный источник проблем и неприятностей, причём не чьих-нибудь, а своих личных. Всё это усугубляется чисто биологическими факторами.
Как уже было отмечено, полукровки имеют определённые достоинства — они зачастую здоровее, крепче, энергичнее чистокровных. Но за всё приходится платить. В частности, те части психики, которые зависят от генов (а от генов в человеке зависит практически всё), зачастую складываются у них неправильно, криво: их душа как бы строится из кирпичиков разного размера, так что стены этого дома получаются кривыми. Две крови поют на два голоса, и редко в унисон, а то и начинают гавкать друг на друга: мамины инстинкты велят человеку одно, папины — совершенно другое, в результате он впадает в ступор.
Так что неудивительно, что именно от полукровок можно услышать пламенные речи на тему «национальность — это предрассудок», «национализм глуп, смешон, мерзок и преступен», «надоели вы мне со своим делением людей на таких и сяких, есть плохие люди и хорошие люди» и т. п. При этом большинство полукровок, как правило, в глубине души ощущает истинное значение национальной самоидентификации — и именно поэтому яростно, страстно её отрицают. «Нет, нет, нет, ничего нет, нет никаких народов, нет никаких наций, нет никаких национальных интересов, всё это выдумали фашисты, люди все одинаковые, нельзя сравнивать форму носа и разрез глаз». При этом тот же самый человек, который с такой пеной у рта проповедовал бескрайнюю толерантность, на бытовом уровне вполне может разделять самые дикие предрассудки, в том числе относящиеся к тем народам, кровь которых течёт в его венах. Уж сколько я слышал и читал рассуждений типа «все люди одинаковы, происхождение человека ничего не значит, всё это придумки русских нацистов, все русские по природе своей нацисты, века монгольского владычества и крепостного права, у нас в гены вбито рабство, пьянство и зависть», — и очень часто подобные пассажи выдавали именно они, люди с «букетиками кровей».
Разумеется, всё сказанное выше относится далеко не ко всем полукровкам. Есть немало людей, которые преодолевают подобные комплексы и сознательно утверждаются в своей принадлежности к одному народу (какому именно, зависит от обстоятельств). Некоторые из них становятся искренними и последовательными националистами, иногда даже чрезмерно в том усердствуя.
В принципе, так оно и должно быть. Но, увы — в современной России болезненный и нездоровый полукровческий «антинационализм» сознательно стимулируется и разжигается теми, кто заинтересован в подавлении русских национальных чувств. Это происходит на всех уровнях — начиная от бытового и кончая официальным. Чтобы не ходить далеко за примерами, вспомним относительно свежую политтехнологическую затею, направленную против русских, — провести в Москве «фестиваль полукровок». Заводчики этого мероприятия и не скрывали, что главная его цель — борьба с русским национальным движением. Мероприятие, впрочем, не состоялось, поскольку спонсоры нашего «антифашизма» сочли предложение слишком экстравагантным… Но не стоит радоваться: всё ещё впереди.
Итак, мы видим, что количество полукровок среди русских не столь значительно, как это иногда представляют люди несведущие или злонамеренные. Далее, межнациональные браки вовсе не являются прогрессивным явлением. Дети, рождённые в таких браках, зачастую имеют серьёзные личностные проблемы. В российском случае эти проблемы усугубляются антирусской политикой властей, ищущих способы создать русским людям дополнительные трудности, в том числе и морально-психологического свойства.
Промежуточные итоги
Мы рассмотрели далеко не все ходы русофобской мысли, связанные с попытками доказать, что «русских нет». Однако возникает вопрос: почему мы, русские, вообще вынуждены слушать людей, которые доказывают, что нас не существует?
Что ж, мы не первые, кто попадал в такое положение. Угнетённые народы всегда сталкиваются с желанием угнетателей отрицать их бытие. Например, в Австро-Венгрии писались трактаты о том, что никаких чехов, например, нет — это просто «деревенский сброд, лишённый культуры», и говорить о какой-то особой чешской народности «просто смешно». Чешским «будителям» приходилось доказывать, что чехи есть. И эта дискуссия длилась до самого распада Австро-Венгрии, после чего все разговоры о том, существуют ли чехи, кончились. Потому что у чехов появилось своё национальное государство, и все вопросы кончились. Чехи себя отстояли, и их существование стало признанным.
Если русским удастся создать своё национальное государство, все глубокомысленные рассуждизмы на тему того, существуют ли русские и кто они такие, тоже прекратятся. За отсутствием спроса.
