«Разница между тем исламом, что исповедуем мы, и тем, чем занимаются в Исламском государстве, составляет 360 градусов»
— Оговорка Ахмета Давутоглу, бывшего премьер-министра Турции
С тех пор, как мы последний раз подробно писали о турецкой внутренней политике, минуло более двух лет. За два года произошли значительные изменения: премьер-министр Эрдоган стал президентом и почти изменил конституцию страны в свою пользу, репрессии против инакомыслящих усилились во много раз, Турция стала хабом для массы арабских беженцев, правительство страны успело построить добрососедские отношения с ИГИЛ (правда, их изредка омрачают теракты и боевые операции), с курдами заключили перемирие, чтобы потом его нарушить и возобновить войну с удвоенной силой, отношения с РФ из дружеских стали предельно враждебными.
Что именно происходит сегодня в турецкой политике и какое это может иметь значение для мира и для России?
Я твой переворот наоборот
В стране, вся постимперская история которой прошла под знаком военных переворотов и активного вмешательства армии во внутреннюю политику, азиатскую деспотию по иронии судьбы начал строить всенародно избранный глава государства. Да-да, Реджеп Эрдоган, победивший на президентских выборах в 2014 году, пришёл к власти без каких-либо видимых махинаций. Но его главный ресурс, «Партия справедливости и развития» (АК), потеряла большинство на парламентских выборах 2015 года. Тому было множество причин — экономические проблемы (начавшиеся в 2015-м во всех развивающихся странах), отсутствие реальных подвижек в деле евроинтеграции, теракты (курды, ИГ). В немалой степени повлияла общая дискредитация правящей партии и её отношения с курдами, составляющими очень и очень значительную часть населения страны.
Победа оппозиции оказалась пирровой — новый парламент страны не смог составить коалиционное правительство и через полгода в стране провели новые выборы, результаты которых дали АК уверенное большинство. Это, впрочем, не значит, что истеблишменту нечего опасаться — даже напротив: политическая жизнь в Турции развита не в пример лучше, чем в России, а точек соприкосновения у ключевых оппозиционных партий достаточно для того, чтобы на следующие выборы пойти вместе. Значит, две проблемы (запятнанная репутация и курдский вопрос) продолжат оказывать заметное влияние на происходящее в стране, пусть Эрдоган и преуспел в сохранении ранее завоёванных позиций. Собственно, паралич переговоров по коалиционному правительству был как раз виной АК — Эрдоган тянул время до 1 ноября и добился перевыборов. В следующий раз эта уловка может не сработать. На успешный реванш в ноябре сработала искусственная эскалация войны с курдами — теракты посыпались один за другим и вызвали многочисленные межнациональные драки и погромы. В итоге АК удалось «сплотить нацию» вокруг «сильного национального лидера» — примерно как это произошло в России после терактов в 1999-м.
Но ноябрьская победа была не настолько полной, как в былые годы (набрали меньше 50% голосов), и проблемы, вызвавшие недовольство избирателей, сохраняют свой деструктивный потенциал.
Чистки, о которых мы писали два года назад, начались как реакция правящей партии на масштабное антикоррупционное расследование — а оно было связано в том числе с нарушением режима санкций вокруг Ирана. Расследование грозило полной сменой режима (только на начальном этапе под арест попали 52 человека со связями в АК или с её видными представителями), и премьер устроил мини-переворот: уволил или перевёл тысячи полицейских, убрал с постов многих судей и прокуроров — многие из пострадавших в ходе чисток были связаны с либерально-исламистской организацией «Хизмет» (которую в этом году в Турции объявили террористической), чей лидер Фетулла Гюлен проживает в США. То самое антикоррупционное расследование свернули, подозреваемым даже вернули конфискованные средства, но «осадок остался». Безотносительно личной популярности Эрдогана и репрезентативности АК (партия по сути представляет консервативных анатолийцев — посмотрите на карту), такие скандалы в любом избирателе порождают нехорошие настроения вида «да они там наверху все одинаковые». Вдобавок гонения на действительно популярный «Хизмет», пустивший глубокие корни в турецком обществе, не могли обойтись без электоральных последствий: часть старых избирателей просто из чувства протеста голосовала не за АК, а за куда более слабые альтернативные партии — секулярную «Республиканскую народную партию» (CHP) и радикально-националистическую «Партию националистического движения» (MHP). В принципе, эту угрозу можно было просчитать заранее. А вот обострения отношений с курдами никто не ожидал.
Пик войны против курдов пришёлся на период правления секулярных военных, которых Эрдоган при помощи сфабрикованных судебных процессов (дела «Эргенекон» и «Кувалда») вывел с политической арены. Сам же Эрдоган, подобно Владимиру Путину на Кавказе, начал идти на уступки мятежным меньшинствам, немыслимые в прежние времена, пытаясь обеспечить себе лояльный электорат на востоке страны. Играли свою роль и геополитические соображения — после фактического развала Ирака Турция серьёзно усилила своё влияние на севере этой страны и установила прочные экономические связи с Иракским Курдистаном. Это отчасти помогало сдерживать курдских сепаратистов, для которых после 2003 года север Ирака стал базой. Хотя курдское национальное движение и расколото на ряд параллельных (а иногда и конкурирующих) движений и группировок, сама по себе трансграничная община остаётся достаточно хорошо интегрированной — наладив хорошие отношения с одной из фракций, можно влиять на все курдское общество. Однако эскалация войны в Ираке и Сирии, последствием которой стал взлёт ИГ, привела еще и к обострению курдского вопроса (см. Курдский вопрос и готовящийся ответ на него). Так получилось, что в Сирии курды стали одной из главных сил (а в Ираке и вовсе ключевой силой) на пути самозваного халифата, и это существенно ускорило процесс создания курдского независимого государства. Во всяком случае, вооружённые силы у них уже есть, а проплаченные курдами лоббисты активно работают в Вашингтоне на предмет более активной помощи.
Появление под боком у Турции независимого Курдистана (хоть на территории Ирака, хоть на территории Сирии) может усилить центробежные тенденции на востоке самой Турецкой республики. Ожидать, что в случае появления независимого национального государства 20 млн турецких курдов покинут родные места и двинутся в землю обетованную (посреди военной разрухи) было бы глупо. Аналогичный фокус с созданием Израиля сработал с куда меньшим числом репатриантов и только после ужасов Холокоста. Эрдоган решил сыграть на опережение и начал бомбить сражавшихся с исламистами курдов прямо в ходе боёв за Кобани, выступив по сути на стороне ИГ. После этого — слово за слово — на востоке Турции возобновилась война против курдов: раз турки в Сирии борются против прототипа курдского государства (см. Аналитика: Сирия. Текущее положение), то боевикам «Курдской рабочей партии» (PKK) нет никакого резона соблюдать перемирие. Хотя руководство у курдских объединений может быть разное, бойцы постоянно мигрируют с одного театра военных действий на другой. Хотя, конечно, перемирие обрушилось не сразу — эскалация насилия внутри Турции началась с февраля 2015-го в результате жёстких действий обеих сторон. Но как годы умиротворения курдов могли столь резко смениться бескомпромиссным кровавым противостоянием?
На самом деле, многочисленные уступки не заставили курдов полюбить правящую партию. Взлёт HDP (см. график ниже) пришёлся как раз на те годы, когда политика «умиротворения» востока страны достигла пика. Очевидно, после провальных для себя выборов лета 2015-го Эрдоган счёл, что раз «сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит», то кормить курдов дальше бессмысленно. Тем более что ещё весной 2015-го руководство HDP, де-факто представляющей курдское население, заявило, что не будет поддерживать переизбрание Эрдогана в качестве президента.
Возобновившаяся война внутри Турции уже унесла жизни более чем тысячи человек и создала 350 тыс. беженцев. Комендантский час ввели в более чем 50 городах. Можно сказать, что эта бойня даже хуже случившейся в 1990-е гг. — тогда бои шли в основном в сельской местности и в горах, а сегодня полноценные войсковые операции проводятся уже в городах. Артиллерия и авиация работают даже в Диярбакыре, крупном административном центре (и неофициальной столице Турецкого Курдистана) на востоке Турции. По мере эскалации конфликта положение Эрдогана будет только ухудшаться. Немалое число курдов (см. карту парламентских выборов) всё ещё голосуют за АК, так как благодарны Эрдогану за уступки 2000-х (снятие культурных запретов, поощрение экономического развития восточных регионов, ряд других послаблений социально-экономического толка). Курды всё ещё остаются довольно консервативными с социальной и религиозной стороны. И именно уход этой части электората к оппозиции (в первую очередь к HDP) стал причиной утраты партией Эрдогана доминирующего положения в парламенте. Возобновившиеся боевые действия не могли не настроить прокурдскую «Народную демократическую партию» (HDP) против президента. С другой стороны, может быть, что Эрдогана не очень волнует мнение прошлых и потенциальных союзников. По одной простой причине: он готовится переформатировать всю систему власти под себя.
«Если б я был султан»
Много лет назад Эрдоган достаточно откровенно выразил свою главную политическую идею: «Демократия — это лишь поезд, с которого мы сойдем, как только достигнем цели». Судя по событиям последних лет, цель достигнута, и пора строить авторитаризм.
Тюремные сроки для карикатуристов — это теперь нормально даже в Европе, а вот остальные инициативы Эрдогана сильно напоминают стратегию его бывшего кремлёвского друга, примененную после протестов 2011/2012.
В ходе протестов лета 2013-го условный турецкий городской средний класс кемалистской закваски вышел против… тоже среднего класса, но уже из вчерашних поселян, вполне лояльных Эрдогану и разделяющих его желание развивать мусульманскую духовность и турецкий «особый путь». Несмотря на региональную специфику, реально у Эрдогана было меньше рычагов для давления на протесты — военных победили совсем недавно, на волне демократии, поэтому премьеру пришлось бы совсем туго, если бы протестное движение развилось во что-то серьёзное. После масштабных чисток зимой 2013/2014 Эрдоган получил значительную свободу действий, поскольку поставил под свой контроль значительную часть судей и полицейских.
Кампания осени 2015-го ознаменовалась уголовными делами против представителей оппозиции, внесудебными проверками избирательных штабов конкурентов и погромами офисов оппозиции (главным образом HDP) — административный ресурс использовали на полную мощность.
Серьёзные проблемы начались у независимых СМИ — только в связи с протестами 2013-го работы лишились 59 журналистов, критически настроенных по отношению к правительству. Всего с 2012-го по 2015-й было арестовано более ста. По новыми антитеррористическим законам стало ещё удобнее сажать неугодных — чем Эрдоган, конечно, и воспользовался. Уголовное преследование и попытки изгнать конкретных специалистов из профессии — это не единственный инструмент контроля над СМИ: лоялистов вознаграждают щедрыми грантами и доступом к эксклюзивной информации. Большим успехом для Эрдогана стал рейдерский захват (если называть вещи своими именами) медиагруппы Feza Journalism, которой принадлежала, например, крупнейшая газета страны Zaman. Медиагруппа, несмотря на хорошую репутацию как в Турции, так и за её пределами, не может считаться полностью независимой, так как относилась к бизнес-империи гюленистов, заклятых врагов Эрдогана.
Оценив мощь и протестный потенциал соцсетей, правительство наняло 6 тыс. экспертов по социальным медиа. К настоящему моменту их количество достигло уже 12 тыс. — и сейчас армия ботов в социальных сетях оперативно реагирует на все вбросы против Эрдогана. Периодические запреты YouTube и Твиттера тоже весьма характерны — к слову, через последний сервис распространялся компромат против Эрдогана и его сына: например, аудиозапись, на которой Эрдоган-отец просит Эрдогана-сына избавиться от больших сумм наличности. Кстати, 92% всех мировых судебных запросов на удаление твитов приходит из Турции.
Все это делается с одной целью — подготовить общество к «продолжению банкета» с Эрдоганом во главе. Он уже давно готовит изменение конституции страны — президент после этих поправок получит еще больше реальной власти. Сейчас у АК 317 мест в парламенте — для того, чтобы продавить конституционную реформу, нужно 330. Собственно, главное достижение выборов 2015-го — это лишение АК полного превосходства, необходимого для принятия судьбоносного решения.
Тенденция понятна: уже к марту этого года было открыто 1845 дел по оскорблению Эрдогана — среди обвиняемых доктор, запостивший у себя на страничке в социальной сети популярный в Турции мем, сравнивающий президента Турции с Голлумом из «Властелина Колец». А один водитель подал в суд за оскорбление президента на… свою жену.
Одно из последствий сосредоточения политического капитала — уход верного соратника Эрдогана, премьер-министра Ахмета Давутоглу. Прежде чем заменить Эрдогана на премьерском посту в 2014 году, Давутоглу 5 лет руководил МИДом. В мае этого года он неожиданно подал в отставку без скандала и шума. Если верить одному анонимному источнику, Давутоглу был против перехода Турции к президентской форме правления — и это многое объясняет. Известно, что он склонялся к созданию коалиции с HDP и даже был готов к компромиссу с участниками протестов лета 2013-го. Но это не единственная причина — помимо прочего Давутоглу гораздо более спокойно относился к курдам (в частности, выступал за переговоры с РПК). При этом он, конечно, не сильно отличался от остальных представителей АК — до того как его назначил специальным советником президент Абдулла Гюль (2007–2014), Ахмет был простым академиком исламистских убеждений в одном из не самых лучших университетов Стамбула. Но по меркам Эрдогана он оказался слишком умерен и либерален. К тому же инициативный Давутоглу оброс связями за рубежом — его, в отличие от самого Эрдогана, одинаково хорошо принимали и в Европе, и в США. Последнее делало его потенциально опасным конкурентом. Поэтому президент «ушёл» Давутоглу сейчас, перед грядущим изменением конституции — которое, конечно, не пройдет гладко, а потому на посту премьера нужен человек безоговорочно лояльный и без лишних идей в голове.
Новым премьером стал Бинали Йылдырым, бывший министр транспорта. По убеждениям (на словах), он тоже сторонник возрождения величия Османской империи, технократ, без больших амбиций, верен Эрдогану уже четверть века. До последнего времени одной из его негласных обязанностей было наушничество при правительстве Давутоглу. Йылдырым лучше всего олицетворяет судьбу премьерства в стране, где один человек строит единовластие — чисто техническая должность, на которой политик решает конкретные проблемы здесь и сейчас (бывший министр транспорта добился немалых успехов в развитии транспорта).
Несколько хороших парней
Можно выделить группу очень разных людей, представляющих опасность для президента Эрдогана.
Первым будет Селахаттин Демирташ, адвокат и правозащитник, лидер прокурдской HDP. От партии, представляющей в первую очередь курдское меньшинство (пусть и довольно крупное — ¼ населения), сложно было бы ожидать амбиций всетурецкого масштаба, однако при Демирташе электорат партии значительно расширился за счёт молодого либерально настроенного турецкого населения.
Глава CHP — Кемаль Киличдароглу. Интересный персонаж, выходец из общины алевитов, имеющих в стране большую силу — алевиты, по разным подсчётам, составляют в Турции от 10 до 20% населения. В целом CHР представляет 25% населения — это примерно все светски-ориентированные избиратели. Как показала политическая история последних 10 лет, партия и её руководство могут быть очень хорошей командой поддержки, но попытки играть самостоятельно не идут им на пользу, поскольку их демографический ресурс ограничен.
Следом идёт Девлет Бахчели, глава националистической MHP. С известной долей упрощения эту партию можно считать турецким аналогом французского «Национального фронта» (см. Внешнеполитический дневник: «Национальный фронт», его скандалы и перспективы). Причём не в новой версии с Марин ле Пен, а в старой — когда её отец Жан-Мари ле Пен занимался чем угодно, кроме успешной оппозиционной деятельности. В партии царит точно такой же культ личности, как и при старике ле Пене: Бахчели давно «ушёл» из партии всех мало-мальски перспективных деятелей, способных составить ему конкуренцию. Летом 2015 года MHP оказалась партией вредительского толка: Бахчели не шёл на компромисс с другими оппозиционными партиями, надеясь, что его партия подберёт все те голоса, которые потеряет АК — довольно опрометчивая политика.
Мощную основу для возвращения в большую политику теоретически имеет «Республиканская народная партия» (CHP) — некогда партия власти (до 1950-го), основанная самим Ататюрком. CHP олицетворяет западный светский путь развития страны — к образованному светскому электорату в последние годы прибавился некогда оппозиционный (в эпоху господства военных) левый электорат, которому по-прежнему не нравится армия, но направление, в котором идёт страна при Эрдогане, не нравится ещё больше. К несчастью для СНР, решающая электоральная сила в современной Турции — это консерваторы. Строго говоря, в этом плане за почти сто лет не изменилось ничего — ряд военных переворотов нужен был как раз для того, чтобы обеспечить стране светский путь развития. Первые по-настоящему демократические выборы выиграли умеренные исламисты Эрдогана, выразители чаяний хтонической анатолийской провинции. Впрочем, даже исламисты готовы к внезапным поворотам в идеологии ради удержания власти.
До ссоры 2013-го гюленисты были верными союзниками Эрдогана в деле возвращения Турции к исламским истокам и помогали побороть военных. Но после известных событий, пытаясь как-то скомпенсировать ссору с огромным парамасонским движением, правительство решило выпустить осуждённых по делу «Кувалда» турецких офицеров. Но уступки очень ограниченные — недавно правительство устранило военных из руководства кредитным объединением OYAK (на $20 млрд активов и 30 тыс. сотрудников). OYAK — одно из ключевых предприятий обширного имущественного комплекса турецкой армии. Так что уступки военным продиктованы исключительно тактическими соображениями и отнюдь не означают, что Эрдоган готов делиться с ними деньгами и властью.
Почувствовав силу, турецкий президент начал активный прессинг банков и бизнес-конгломератов (вроде семейства Коч или прогюленистского холдинга Koza Ipek). Всех этих игроков он ещё несколько лет назад не осмелился бы тронуть из-за слишком шаткого положения.
Дорога на закят
Что касается внешнеполитического измерения происходящих в Турции процессов, то нельзя не заметить, что «консервативный поворот» в развитии страны коррелирует с частичным или полным провалом её основных геополитических инициатив.
Самое главное — вступление в Евросоюз — застопорилось на полпути. Заявку на членство Турция подала в ещё 1987-м и до сих пор остаётся страной-кандидатом. Основная причина — несоответствие критериям для вступления (т. н. «Копенгагенские критерии»): всего их 35, от чисто экономических (обеспечение свободы передвижения товаров и людей) до политических (независимость судей). За почти 30 лет Турция стала соответствовать ровно одному из этих критериев — № 25, развитие науки и НИОКР. С экономическими статьями всё не очень хорошо, с политическими — понятно. Это, впрочем, напускное — правила в ЕС соблюдаются от случая к случаю (скажем, в Брюсселе никто не требует уважать права русского меньшинства в Прибалтике). А вот отношения с некоторыми странами внутри Евросоюза уже служат достаточным тормозом.
Начнём с того, что Турция не признаёт Кипр (то есть даже не торгует с греческой частью острова) — и, более того, содержит на севере острова никем кроме себя не признанную республику Северного Кипра, существование которой обеспечивается исключительно турецкими дотациями и военным присутствием. Уже одного этого достаточно для того, чтобы заморозить заявку Турции на неопределённый срок — как это произошло в 2006 году. Хитроумные манипуляции с пропуском на территорию ЕС орд беженцев (800 тыс. человек только в 2015 году) помогли выбить многомиллиардные дотации на их содержание и ограниченный безвизовый режим для турок (простые туристические визы на ограниченный срок), но ничего более серьёзного Турции не обещают.
Настроения в ключевых странах Евросоюза также не внушают надежд на быстрое решение вопроса — недавно Германия вслед за Францией признала геноцид армян в Османской империи (а это для современной Турецкой республики принципиальный вопрос — в этой истории замешаны её отцы-основатели). Неприкрытое удовольствие, с которым страны блока посыпают солью турецкую душевную рану, тяжело интерпретировать как попытку ускорить переговоры и тем более куда-то принять Анкару. Совсем наоборот — это как раз негативный сигнал в духе «кто не понял — тот поймёт».
Отношения с соседями, партнёрами и ключевыми союзниками тоже пошли куда-то не туда.
Смешное видео про Эрдогана, вышедшее на немецком ТВ. Из-за него немецкого посла в Анкаре турецкие власти вызвали для объяснений
Всё началось ещё в 2010-м, когда турки на пустом месте испортили отношения с Израилем из-за скандала с блокированием гуманитарной помощи в Палестину — неизвестно, на какие дивиденды рассчитывали Эрдоган и его друзья, но выгода оказалась нулевой. Вообще роль «защитника мусульман» только кажется перспективной, а на самом деле не даёт никаких реальных бонусов. Террористическая империя Саудитов держится не на имидже и громких внешнеполитических акциях, а на развитых сетях взаимопомощи, бесчисленных НКО, огромных финансовых вливаниях и выращивании боевиков и проповедников — а находящиеся в авангарде войны с исламским терроризмом США цепляются за своих союзников в Эр-Рияде из последних сил.
Турецкое Управление по делам религии (Диянет) проспонсировало строительство около 100 мечетей и религиозных школ в 25 странах — в теории это достаточно сильный soft power ресурс. Но на практике всё не так просто — многие из турецких исламских проектов связаны с гюленистами, что делает общую турецкую политику в этом направлении менее слаженной и эффективной. Например, в ходе визита в Албанию Эрдоган попросил правительство этой страны закрыть все школы, управляемые гюленистами. Запрос был отклонён, но очевидно, что укрепление личной власти стоит для Эрдогана выше общетурецких внешнеполитических интересов.
Экспорт идей (исламского либерализма) и поддержка протестов Арабской весны также не привели к укреплению позиций Турции на Ближнем Востоке. Напротив, кроме кровавой неразберихи в регионе и прямых экономических убытков (например, только от одного разрыва торговых отношений с асадовской Сирией) результатов пока нет — Эрдоган в итоге перехитрил сам себя. Деятельное участие в сирийском конфликте дало и вовсе парадоксальный результат: Турция сама стала обороняющейся стороной. На турок наседают усилившиеся сирийские курды, и Эрдоган имеет все шансы получить у своих границ враждебное молодое государство. С противоположного фланга наступают Иран и Россия, резко нарастившие военное присутствие в регионе и даже наносящие турецким интересам большой урон.
Из последнего вытекает совершенно непредвиденный конфликт Турции с Путиным, который развивался так же, как и вся турецкая внешняя политика — не как часть долгосрочной стратегии, а из чисто сиюминутных соображений: отомстить России за разбомбленных туркоманов, которых Анкара начала вооружать и поддерживать… после начала гражданской войны в Сирии, когда все карты уже были розданы.
И хотя отношения с Америкой в стратегическом аспекте не претерпели значительных изменений и Турция всё так же пользуется поддержкой США, в политике Вашингтона наметился неблагоприятный для Турции сдвиг, связанный с войной против ИГ и с курдским вопросом.
Так как в Сирии курдские вооружённые формирования играют далеко не самую последнюю роль в войне против войск самозванного халифата, администрация Обамы деятельно поддерживает их — и даже отправляет отряды спецназначения помогать им в совместных операциях. Всё это ужасно раздражает Эрдогана, который сейчас находится по сути в состоянии войны с курдским освободительным движение, очень условно разделенным на «турецкую» Рабочую Партию Курдистана и отряды самообороны YPG. На деле это единое целое (примерно как воинские части ЛНР и ДНР). Сейчас сложно предсказать, насколько далеко Вашингтон зайдёт в своей помощи курдам (скажем, согласится ли юридически закрепить де-факто существующую независимость Иракского Курдистана?). Ясно, что американцы понимают недовольство Анкары и решили с ним не считаться.
Лучше всего непоследовательность Эрдогана видна на примере отдалённой Ливии — в самом начале восстания против Каддафи турецкий лидер выступал против интервенции, потом резко встал на сторону НАТО в надежде обеспечить защиту турецким инвестициям (главным образом — строительным компаниям, неплохо заработавшим в эпоху нефтяного благоденствия). После того как международно признанное правительство Ливии укрепилось в Тобруке… турецких бизнесменов изгнали из страны.
Одним словом, внешняя политика Эрдогана — это сплошной провал. Почти сплошной: в последнее время наметились нечёткие контуры сближения турок с некоторыми странами на периферии ЕС — в частности, с Хорватией, где год назад к власти пришли местные правые, точнее ставленники деятелей эпохи войны за независимость. Президентом там является Колинда Грабар-Китарович, бывшая чиновница НАТО и экс-глава МИДа страны, а за ней стоит глава правящей партии Томислав Карамарко, бывший силовик. У себя в стране хорваты строят «нелиберальную демократию» по венгерскому образцу. Чисто теоретически Турция может стать для Хорватии тем же, чем Россия является для Венгрии: друг со стороны, дружбу с которым можно использовать как аргумент во внутриевропейских спорах и для выторговывания мелких уступок у старших партнёров по блоку. Но это всё в перспективе, а на конкретный исторический момент обе страны сильно заинтересованы в закреплении результатов расчленения Югославии. Фундамент нынешнего положения дел на Балканах заложен в Дейтонском соглашении, которое поделило Боснию на две активно не любящие друг друга части. Ещё осенью 2015 года правительство сербской части грозило разорвать их. Конечно, угрозы закончились ничем, поскольку правительство самой Сербии по сути является оккупационным и никаких решительных движений в этом направлении не делает. Но в Загребе и Стамбуле понимают, что когда-нибудь «природа возьмёт своё» и сербы поставят ребром вопрос о навязанных им границах. Кроме того, у Анкары есть насущная необходимость бороться с ослабевающим, но ощутимым влиянием России в регионе, поскольку ещё в последнее десятилетие существования Османской империи страна натерпелась от агрессии славянских государств с их сильными прорусскими партиями в балканских войнах. Сейчас достижения Турции на этом фронте невелики, но потенциал хороший — регион переполнен пронатовскими коррумпированными автократами, которые у себя в странах строят что-то похожее на Турцию, постоянно лукавят в своих отношениях с Россией и извлекают дивиденды из интеграции с ЕС.
Не менее перспективным для Эрдогана выглядит и союз с Украиной, главным образом по причине общего противостояния с Россией, благо основным протурецким электоратом среди украинцев (точнее, заукраинцев) является сообщество крымских татар (а ещё конкретнее — Меджлис). Анкара пока ещё не реализовала весь потенциал этой идеи, но с точки зрения долговременного противостояния РФ такая стратегия имеет большую привлекательность для турок — было бы рационально ожидать подвижек в этом направлении.
Тем не менее вес Турции непропорционально велик, и главная тому причина — всё ещё сохраняющийся статус стратегического союзника США. Например, когда недавно немецкий сатирик Ян Бёмерманн обматерил главу турецкого государства, немецкая прокуратура по жалобе Эрдогана завела на него дело. Понятно, что поплатившись своей репутацией (у Меркель упал рейтинг) и частью суверенитета немецкое правительство уступило не столько самовлюблённому малоазиатскому тирану, сколько американцам. Такие репутационные потери человек может понести только под очень большим давлением извне — и у Турции самостоятельных сил бы для этого не хватило. Эрдогану очень многое позволяется даже внутри США, где в ходе его визита охранники-турки пинками и зуботычинами разгоняли протестующих против его политики. Шантаж ЕС через контроль над потоками беженцев тоже возможен только при наличии мощного прикрытия со стороны США. В противном случае Европа давно бы уже начала деятельно поддерживать претензии курдов на независимость.
Так что при условии сохранения союзнических отношений с США Турция сможет доставить своим врагам немало проблем. Но без американской благосклонности, с разгромленными «Хизметом» и обезглавленной армией эрдогановская Турция немногого стоит сама по себе. Гюленисты составляли костяк тех самых исламистских «белых воротничков», которые позволили Эрдогану поднять экономику страны. Армия же, лишённая активных и воспитанных в профессиональном светском духе военных, не в состоянии защитить даже турецкие пограничные города вроде Килиса, совершенно безнаказанно обстреливаемые артиллерией ИГИЛ.
«Возрождение Османской империи» — не более чем игра на публику. На деле Эрдоган просто сосредотачивает власть в своих руках. Нынешний турецкий режим не имеет практически никакого отношения к Высокой Порте — в противном случае наследники бывшей правящей династии занимали бы в этой стране куда более высокое положение. Нынешние элиты Турции — не новые Османы, а жулики и аппаратчики на руинах империи.
***
Всё вышеперечисленное не означает, что Турция — слабая страна. Напротив, она сейчас растрачивает свой колоссальный потенциал на совершенную чушь. Эрдоган очень многое делает непоследовательно и в целом вредит интересам Турции в угоду собственной власти. Эта властная эмоциональность Эрдогана опасна.
Важно, что Турция — с Эрдоганом или без него — всегда будет центром притяжения для тюркских народов со всеми сопутствующими последствиями для территориальной целостности России. Как юридической, так и фактической — власти Татарстана, например, преследуют Раиса Сулейманова, который кроме разоблачения татарского сепаратизма указывал еще и на тесные связи между Казанью и Анкарой.
Эрдоган ещё не превратился в Путина окончательно — от полноценной авторитарной власти его пока отделяют оставшиеся демократические ограничения. На ближайших выборах станет ясно, сможет ли турецкий президент переписать конституцию под себя — и для страны это будет своего рода момент истины. Ну а кризисом могут воспользоваться как внутренние, так и внешние силы.
