Национальная самоидентификация (тот самый простой и внятный ответ на вопрос «а кто такие русские?») — ключевой этап любого национального строительства. Корейским националистам удалось пройти его, избежав лишнего этноцентризма и при этом остаться корейцами, не превратившись в многонациональных новиопских кореян. Как у них это получилось?
Социал-дарвинизм
До середины XIX века находившийся в вассальной зависимости от Китая Чосон (самоназвание Кореи в период с 1392 по 1910 год) с внешним миром толком не сталкивался, а для размежевания с китайцами и японцами чосонцам вполне хватало государственных границ. Корея, как и другие государства Восточной Азии, долгое время проводила политику самоизоляции, так что была ограждена от любого внешнего влияния, за исключением китайского.
В XIX веке азиатские страны вынуждены были отказаться от изоляционистской политики. Сначала европейцы вынудили «открыться» Китай и Японию, а в 1876 году японцы заставили корейцев подписать договор, по которому Корея должна была открыть свои порты японцам для торговли. Вскоре аналогичные договоры были подписаны с США, Францией, Германией и Россией. Стремительные изменения в Восточной Азии подтолкнули корейцев к переосмыслению своей истории, культуры, места в мире и, наконец, идентичности.
Подписание мирного договора на острове Канхвадо в 1876 г.
Увеличение европейского влияния в Восточной Азии привело к распространению там западных идей и концепций, и особую популярность в Японии и Корее приобрели положения социал-дарвинизма. На Западе в терминах социал-дарвинизма обосновывали социальное неравенство и оправдывали необходимость колониальной экспансии. На Востоке социал-дарвинизм стал инструментом объяснения того, почему одни нации более развиты, чем другие. Японские, а вслед за ними и корейские интеллектуалы быстро подхватили мысль о том, что «естественный отбор» существует не только в природе, но и в обществе. Корейские элиты настаивали на необходимости усиления своей общности, чтобы иметь возможность защититься от западных держав. Однако консенсуса по поводу того, что именно из себя представляет эта «общность», не было. В этом контексте интеллектуалы разделились на сторонников паназиатизма и национализма. Одни считали, что Корею стоит признать частью более масштабной общности — желтой расы, которая в социал-дарвинистских терминах ведет борьбу за выживание с белой расой. Другие — что Корея независимая общность сама по себе.
«Азия для азиатов!»
В южнокорейской историографии национализму уделяется больше внимания, чем паназиатизму. Отчасти потому, что последний вызывает негативные ассоциации с японским империализмом. Тем не менее идеи паназиатизма оказали заметное влияние на формирование корейской национальной идентичности в начале XX века. Более того, первое время они пользовались куда большей популярностью, чем националистические взгляды — по крайней мере до установления японского протектората над Кореей в 1905 году.
В конце XIX века в международном дискурсе плотно закрепилась западная концепция «цивилизаций», которую с воодушевлением восприняли интеллектуалы Китая, Кореи и Японии, полагая, что с опорой на цивилизационный подход возможно построить суверенные национальные государства в западном смысле этого слова. Японские и корейские национальные элиты активно пытались адаптировать западное понимание «цивилизаций» к местным реалиям. На базе цивилизационного подхода и противопоставления Востока Западу формировалась транснациональная паназиатская идентичность.
Сторонники паназиатизма полагали, что базой для формирования новой корейской национальной идентичности должна послужить расовая принадлежность корейцев. Под влиянием социал-дарвинистского расизма они утверждали, что именно раса лежит в основе размежевания различных социальных общностей, а современную им международную ситуацию рассматривали как борьбу различных рас друг с другом, уделяя особое внимание борьбе белой и желтой расы. Под желтой расой они понимали в первую очередь Китай, Корею и Японию.
Единые Северная и Южная Корея на карте 1892 г.
Среди видных корейских паназиатистов были Ким Ок Кюн, лидер неудавшегося государственного переворота 1884 года, и Юн Чхи Хо, глава выступавшего за освобождение Кореи от иностранного влияния «Общества независимости». Как и другие приверженцы паназиатизма, они указывали на наличие особой связи между «желтыми» нациями и призывали их сплотиться, чтобы противостоять «белой экспансии». Особенную неприязнь у паназиатистов вызывала Российская Империя, поэтому одновременно с лозунгами вроде «Азия для азиатов!» они активно продвигали откровенно русофобские взгляды. О том, как паназиатисты относились к «надменным» белым русским, можно судить по дневниковой записи Юн Чхи Хо за 1902 год:
«Даже самый худший японец покажется ученым джентльменом в сравнении с пьяным от водки православным русским… Япония, Корея и Китай должны иметь общую цель и общий идеал — сохранить Дальний Восток как постоянный дом желтой расы, и сделать этот дом таким красивым и счастливым, каким он был задуман природой».
Корейские идеологи паназиатизма видели в Японии в первую очередь союзника в борьбе против «белых варваров», некоторые даже настаивали на необходимости участия Кореи в русско-японской войне на стороне японцев, рассматривая этот конфликт как часть борьбы между белой и желтой расами.
После того как в 1905 году был подписан первый договор о протекторате Японии над Кореей, паназиатские настроения стали стремительно терять популярность. Лишь некоторые из числа адвокатов паназиатизма не отказались от своих убеждений и стали активно сотрудничать с японцами. Большинство же было разочаровано, паназиатисты чувствовали себя преданными японскими «друзьями». Мгновенная перемена в отношении Японии хорошо описана во вступлении к «Трактату о мире на Востоке» корейским патриотом Ан Джун Гыном. В 1910 году он убил японского генерал-губернатора Ито Хиробуми, таким образом став национальным героем Кореи. До 1905 года Ан Джун Гын активно поддерживал идеи паназиатизма, разочарование в «дружественной» Японии нашло отражение в его записях:
«Одержавшая множество удивительных побед и преобразованная Япония поставила под свой гнет самую близкую, самую дружественную, добродушную и слабую нацию своей же расы — корейцев… В мыслях многих людей по всему миру возникли сомнения, в одно утро великие заслуги и славная репутация Японии преобразились, и она стала выглядеть еще более худшей страной, чем погрязшая в варварстве Россия».
Ан Джун Гын — корейский патриот, убивший японского генерал-губернатора. Посмертно награжден орденом «За заслуги в создании государства»
Как видно, сами паназиатские идеи Ан Джун Гын не отрицает, оставаясь сторонником единой желтой расы и русофобом, но считает, что японцы предали свою расу. То, что сами по себе паназиатские взгляды не были отвергнуты даже после подписания договора о протекторате, отчасти объясняется тем, что они вполне соответствовали традиционному для корейцев ощущению себя как части какой-то большей общности. Сотни лет корейцы видели свою страну как часть «китайской цивилизации» и даже называли Корею «маленьким Китаем». Паназиатизм просто заменял китайскую цивилизацию на желтую расу и вполне согласовывался с традиционными воззрениями корейцев по поводу своего места в мире. Поначалу менее популярный национализм предлагал нечто принципиально новое — видение Кореи как отдельной, не связанной ни с кем и не зависящей ни от кого нации.
«Восточное учение»: религиозный национализм
Одним из первых течений, призывавших к сохранению уникальной корейской культуры и ограждению страны от иностранного влияния, стала религия тонхак (кор. «восточное учение»). Основателем тонхак был Чхве Дже У, выходец из аристократического сословия янбанов. Он родился в 1824 году, с 1844-го путешествовал по Корее, а в 1860-м якобы «познал истину» и основал тонхак. Один из постулатов тонхак — всеобщее равенство людей. Для основанного на конфуцианских принципах корейского общества подобная идея была революционной. Именно благодаря этому постулату тонхак получило широкую поддержку в крестьянской среде. По понятным причинам, идея всеобщего равенства пришлась не по вкусу высшим слоям общества, и в 1864 году основатель тонхак Чхве Дже У был схвачен и казнен.
После гибели Чхве Дже У патриархом религии стал его ученик Чхве Си Хён. Он занимался популяризацией учения, развивал взгляды своего учителя, в частности, мысль о необходимости противодействия иностранному влиянию путем установления демократического правления, предоставления всем гражданам базовых прав и свобод и вообще создания на Корейском полуострове «рая на Земле». В 1893 году Чхве Си Хён направил в Сеул петицию с требованиями реабилитации Чхве Дже У, прекращения гонений на последователей тонхак, а также закрытия всех иностранных представительств, церквей и высылки иностранцев из Сеула.
Требования Чхве Си Хёна не были удовлетворены, и в стране вспыхнуло так называемое восстание тонхак. 26 апреля 1893 года в Поыне собрались 20 тысяч последователей тонхак из числа крестьян. В руках у них были знамена с надписями: «Сбор ополчения для изгнания японских и западных варваров». Затем в течение года крестьянские выступления, в том числе не связанные напрямую с тонхак, стихийно вспыхивали по всей стране.
Корейские крестьяне в ходе восстания тонхак в 1893 г.
В апреле 1894 года тонхаковцы устроили первое организованное выступление в Пэксане под лозунгами «Защитить государство, дать народу мир», «Изгнать японцев, изгнать европейцев». К маю 1894 года повстанцы подчинили 9 уездных центров. Корейское правительство призвало на помощь для подавления восстания китайскую армию. К концу 1894 года восстание тонхак было подавлено. Религия тонхак, однако, продолжила свое существование, в 1910 году была трансформирована в «учение Небесного Пути» (чхондогё), и в таком виде существует до сих пор. Тонхак отразило базовые идеи корейского этнического национализма, который затем развивался как раз в контексте противодействия «чужим» и их изгнания с территории Кореи.
Отец корейского национализма Син Че Хо
В контексте развития корейского национализма особенно примечателен Син Че Хо, один из лидеров тайного просветительского общества Синминхве (Новое народное собрание), по факту — отец корейского национализма. Син родился в 1880 году, получил классическое конфуцианское образование, некоторое время работал в просветительских изданиях «Тэхан Мэиль Синбо» и «Хвансон Синмун». Затем вошел в число лидеров Синминхве, а в 1910 году, после аннексии Кореи, добровольно покинул страну и направился сначала во Владивосток, затем в Китай. При этом гражданство Японской Империи Син принять отказался, и в результате не имел вообще никакого гражданства.
В 1908 году Син Че Хо опубликовал статью «Новое прочтение истории», в которой ввел термин минчжок. Наиболее точный русский перевод термина, пожалуй, «народ», с акцентом на этнический, культурный и исторический аспекты. Син отрицал традиционное понимание Кореи как географически и политически определенной общности и подчеркивал значение этнического происхождения и культурного наследия корейцев. По Сину, минчжок (народ) определяется помимо этнической принадлежности историческим наследием, причем без народа не может быть истории, таким образом народ и история становятся взаимосвязанными и неделимыми понятиями.
Син Че Хо — историк-националист и борец за независимость Кореи
Син Че Хо также стал родоначальником корейской националистической историографии. Он яро критиковал традиционную корейскую историографию, в которой Корея виделась прежде всего как часть «китайской цивилизации», и отстаивал мысли об уникальности корейской истории и культуры. В опубликованной в 1931 году работе «Ранняя история Чосона» Син развил свои предыдущие идеи об уникальности корейского этноса, который, по Сину, происходит от Тангуна, мифического основателя раннекорейского государства Древний Чосон. По легенде, Древний Чосон был основан в 2333 году до н.э., таким образом, Корея якобы имеет 5000-летнюю историю.
Позже мы увидим, что введенный Син Че Хо термин «минчжок» стал центральным для корейского национализма вообще, в примерно равной степени оказав влияние и на южнокорейскую, и на северокорейскую националистическую традиции, и стал определяющим для понимания корейцами собственной национальной идентичности даже на обывательском уровне. Ответ на вопрос о том, что есть «минчжок», впоследствии стал синонимичен ответу на вопрос «кто такие корейцы?».
Первомартовское восстание 1919-го
Важнейшей вехой в развитии корейского национализма стало Первомартовское движение 1919 года — первое масштабное национальное движение, в котором приняли участие порядка 10% всего корейского населения — 2 миллиона из 17,5 миллиона человек.
Первомартовское движение косвенно связано с завершением Первой мировой войны и деятельностью тогдашнего президента США Вудро Вильсона, автора знаменитых «14 пунктов». В январе 1919 года Вильсон в послании к Конгрессу США провозгласил право народов на самоопределение и обретение независимости. В 1919 году в Париже должна была состояться мирная конференция, на которой корейцы могли бы выступить с требованием предоставления их стране независимости на основании заявления Вильсона. Многие корейские националисты еще с конца XIX века получали помощь от американцев и надеялись на их покровительство и в будущем, в частности, на Парижской конференции. При этом корейские патриоты, вдохновившись достижениями Октябрьской революции 1917 года, стали верить в возможность достижения независимости путем организации массового протестного движения. В конце 1910-х годов корейское движение за независимость обретало все более широкую поддержку.
Корейцы на митинге за независимость, март 1919 г.
21 января 1919 года умер бывший корейский император Коджон. По стране мгновенно поползли слухи, что он отравлен японцами. Похороны Коджона были назначены на 3 марта, многие корейцы собирались приехать в Сеул ради этой церемонии. Стечение людей в столицу предоставляло корейским борцам за независимость отличную возможность для организации массовых акций.
8 февраля в Токио 600 корейских студентов собрались в Зале собраний корейской протестантской молодежи и зачитали декларацию независимости, написанную Ли Гван Су, в будущем — известным писателем. Она завершалась резолюцией из 4 пунктов с требованиями предоставления корейской нации независимости, создания корейского национального конгресса, принятия на Парижской конференции решения о предоставлении корейской нации права на самоопределение. В последнем пункте утверждалось, что если указанные требования не будут выполнены, корейская нация будет вести вечную борьбу против Японии и не будет «нести никакой ответственности за трагедии, которые при этом будут происходить». Характерно, что в этой декларации о корейцах говорится как о нации, в оригинале используется введенный Син Че Хо термин «минчжок». Так, за каких-то 10 лет термин прочно закрепился в корейском националистическом дискурсе и стал основным инструментом определения корейской идентичности. Во время оглашения декларации в зал, где собрались студенты, ворвались японские полицейские, порядка 60 человек были арестованы. Новости быстро распространились в Корее, и корейцы приступили к подготовке массовой протестной акции.
В число руководителей вошли Ли Сын Хун, представитель корейских христиан-протестантов, и Сон Бён Хи, патриарх религии чхондогё — наследницы упоминавшегося ранее движения тонхак. Было решено составить новую декларацию независимости, над которой работал Чхве Нам Сон, будущий историк и писатель. К 27 февраля была распечатана 21 тысяча копий новой декларации. Людей о готовящейся акции оповещали просветители и проповедники, через учебные учреждения и религиозные организации
1 марта 1919 года в Парке пагоды в Сеуле собралось около 4 тысяч человек. Они зачитали текст новой декларации и развернули корейский флаг. Сама демонстрация проходила мирно, люди кричали «Да здравствует независимость!», бросали в воздух кепки, танцевали. Известие о первомартовской демонстрации вызвало ажиотаж по всей Корее, аналогичные акции были проведены в 211 из 218 корейских уездов. Первомартовское движение продолжалось почти 2 месяца и было подавлено к концу апреля. По ходу развертывания первомартовского движения публиковались новые декларации независимости, составленные разнообразными группами, во всех них неизменно упоминалась корейская нация, минчжок. В ходе первомартовского движения в Шанхае было создано корейское правительство в изгнании, его руководителем стал будущий первый президент Южной Кореи Ли Сын Ман. Согласно Конституции Республики Корея, она является наследницей правительства в изгнании, которое признается как единственное легитимное правительство Кореи в период с 1919 по 1948 год.
Японский полицейский задерживает девушек за скандирование лозунга «Да здравствует Корея!»
Две страны — один минчжок
Как видно, к 1919 году в Корее сложилось достаточно мощное националистическое движение, а проблема самоопределения была решена: кореец — это тот, кто этнически, культурно и исторически принадлежит к корейскому минчжоку, нации. Единственное, что мешало корейцам на пути к построению своего национального государства — японская оккупация. В 1945 году Корея была освобождена от японцев. Казалось бы, вот оно, счастье — бери и строй новое государство на базе сложившейся как общность и осознавшей себя в качестве таковой корейской нации. Но, как известно, история распорядилась иначе, и на Корейском полуострове появились сразу два государства. Как ни странно, оба — национальные.
И Северная, и Южная Корея считают себя единственными легитимными корейскими национальными государствами. Официально каждое из них утверждает, что ему принадлежит весь Корейский полуостров, а вторая его половина просто незаконно оккупирована — либо погаными коммунистами, либо марионеточными капиталистами. До 1970-х столицей Северной Кореи де-юре был Сеул, а в Южной Корее до сих пор существуют должности губернаторов северокорейских провинций. В своих заявлениях президент Кореи Пак Кын Хе, как правило, обращается не только к гражданам Южной Кореи, но и к «северокорейским и зарубежным соотечественникам». Под зарубежными тут понимаются этнические корейцы, проживающие вне Корейского полуострова, вне зависимости от их гражданства, языка, на котором они говорят, и культуры, которую считают родной. Да, этнические корейцы с Сахалина, из Средней Азии или США, которые являются 3 или 4 поколением корейских эмигрантов и на корейском языке двух слов связать не могут, тоже относятся к категории «зарубежных соотечественников» — минчжок-то один. При этом та же Пак Кын Хе в самых жестких выражениях критикует северокорейский режим, конечно, взаимно — тут не до минчжока.
Карта Северной и Южной Кореи на 1967 г.
На обывательском уровне у корейцев присутствует в некотором роде двойная идентификация: ни один южнокореец в ответ на вопрос о его национальности не скажет «южнокореец» — «кореец» и точка. Правда, все меняется, если диалог ведется на корейском языке. У Северной и Южной Кореи в корейском разные названия, соответственно, тут будет четкое языковое различение между южнокорейцами и северокорейцами, хотя сами граждане Республики Корея этих трудностей перевода, скорее всего, не замечают. Для них разницы между родным «хангук сарам» (кор. южнокореец) и английским «korean» или русским «кореец» попросту нет. Ведь Республика Корея — единственное легитимное корейское национальное государство. Как и КНДР.
Национализм на Юге
Первый президент Республики Корея Ли Сын Ман (1948–1960) активно занимался новиопством и пропагандировал главенство принадлежности к южнокорейскому государству над национальной принадлежностью и этническим происхождением. При нем определяющим термином в корейском национализме стал не минчжок, а гукка (кор. государство). Оно и понятно, надо же было как-то подавлять народные симпатии к северокорейским братьям и вообще обосновывать размежевание с корейцами Севера. В школах в 1950-е была введена программа патриотического воспитания, требовавшая безоговорочной преданности Республике Корея и самопожертвования ради ее процветания. Господин Ли думал таким образом вырастить лояльное своему авторитарному режиму поколение. Не тут-то было: наученные «родину любить» молодые южнокорейцы в 1960 году в ходе Апрельской революции выгнали погрязшего в коррупции Ли Сын Мана из его президентского кресла. Они считали, что именно это и необходимо для процветания Республики Корея. Несмотря на чаяния Ли, чувство принадлежности к корейскому минчжоку никуда не делось — свергавшие Ли Сын Мана и его приспешников студенты черпали вдохновение в первомартовском движении 1919 года и считали себя такими же как и их предшественники борцами за счастье корейской нации.
В 1961 году к власти путем военного переворота пришел генерал Пак Чон Хи. Человек, который в южнокорейской истории изменил все, превратив отсталую аграрную страну в одну из ведущих экономик Азии. Пак раскритиковал попытки Ли Сын Мана построить завязанную на государственных границах новую общность и вернул термину «минчжок» его прежний статус, однако трактоваться термин стал таким образом, чтобы показать превосходство Юга над Севером. Пак Чон Хи неоднократно упоминал, что уничтожение северокорейского коммунистического режима будет благом для корейской нации, минчжока.
Полиция разгоняет демонстрантов, апрель 1960 г.
В 1972 году, как раз при Паке, в Республике Корея появилась клятва на верность (по аналогии с американской клятвой на верность флагу), формулировка которой звучала так: «Перед флагом РК я клянусь посвятить свое тело и душу моей родине и моей нации (минчжок)». Лишь в 2007 году эта этноцентричная (с точки зрения термина минчжок) клятва была заменена на такую: «Перед корейским флагом я клянусь в верности Республике Корея ради вечного процветания страны, свободы и справедливости». Аналогичная ситуация была и с военной присягой — до 2010 года южнокорейские военнослужащие присягали на верность корейскому минчжоку, а не Республике Корея.
К слову, Пак Чон Хи, настаивавший на пропаганде уникальности великой корейской нации, некогда отказался от нее в пользу японской. В молодости он очень хотел поступить в элитную военную академию, куда брали только японцев, и кровью написал японскому императору письмо, где отрекался от своей принадлежности к корейцам и заявлял, что по духу он самый настоящий японец. В академию его тогда взяли, но в бытность Пака южнокорейским президентом об инциденте старались не упоминать, равно как и о его службе в японской армии и юношеском увлечении левыми взглядами. Как бы то ни было, после Пака главенство минчжока и идеи об уникальности корейской нации, а также о (мнимой) чистокровности корейцев прочно закрепились в Южной Корее.
Национализм на Севере
В 2010 году кореевед Брайан Рейнольдс Майерс выпустил наделавшую много шума книгу «Чистейшая раса: как себя видят северокорейцы и почему это важно», в которой сделал в некотором смысле сенсационное заявление о том, что КНДР является не ультралевым, а ультраправым государством. Майерс указывает на то, что в северокорейской Конституции от 2009 года термин коммунизм вообще опущен, а львиная доля местной пропаганды завязана на идеях о чистоте и превосходстве корейской нации над всеми остальными. К такому выводу ученый пришел, проанализировав сотни северокорейских пропагандистских плакатов, видео и текстов.
Выводы Майерса об ультраправом характере северокорейского режима лишь на первый взгляд могут показаться парадоксальными. На самом деле радикальная идеология в нацистском духе вполне увязывается с северокорейским чучхе — «опорой на собственные силы». Тем более что многие историки отмечали заметное влияние на северокорейскую идеологию трудов Син Че Хо, который употреблял термин «чучхе» в смысле, очень похожем на его современное понимание в КНДР.
Северокорейский режим стремится сохранить этническую гомогенность населения: женщин, забеременевших от иностранцев, принуждают к абортам. Кроме того, утверждается моральное превосходство корейцев над другими нациями, а вот классовые различия, наоборот, играют мало роли в северокорейской пропаганде: американские «капиталисты-эксплуататоры» так же плохи, как американские рабочие. Просто потому, что они американцы. Южнокорейцы рассматриваются на Севере как братья по минчжоку, запутавшиеся в сетях американских империалистов. Несмотря на противостояние, Север, как и Юг, на официальном уровне заявляют о единстве корейской нации. Некогда Ким Чен Иром даже был предложен принцип урегулирования межкорейских проблем «ури минчок кири» — «только силами нашей нации», подразумевавший невмешательство других государств в отношения двух Корей, которые рассматриваются с национальной точки зрения как части единой общности.
В XIX веке у корейцев не было четкого понимания своего места в мире и осознания себя как общности. Тогда на вопрос о том, кто такие корейцы, они бы ответили, вероятно, «жители нашей страны, Чосона». А вопрос о том, не корейцы ли те, кто недавно сбежал от голодных чосонских будней в Китай или Приморье, скорее всего, поставил бы их в тупик. Затем корейцы пытались причислить себя к большой желтой расе, азиатской общности, ведущей борьбу с белыми европейцами. Так иные русские вечно задаются вопросом: «а не часть ли мы европейской или азиатской цивилизации? А к какой из них мы ближе?». Корейцы от паназиатских идей вынужденно отказались и все же смогли осознать себя как уникальную и независимую нацию.
Пусть их «минчжок» завязан на этнической принадлежности — в конце концов, в моноэтничной Корее это весьма логично. По крайней мере было в то время, когда его придумал Син Че Хо. Сейчас Южная Корея становится чуть менее однородна по этническому составу. Несмотря на все заявления корейцев о чистоте крови и уникальности корейской нации с этнической точки зрения, генетические исследования последних лет доказывают, что у «чистокровных» корейцев есть китайские, японские и даже вьетнамские примеси. Еще одна сторона этноцентричного понимания нации — оно заставляет южнокорейское правительство делать поблажки этническим корейцам со всего мира. Для них даже существует особая виза, по сути наделяющая ее обладателя такими же правами, как у граждан Кореи. Разве что голосовать нельзя. Для получения визы этническому корейцу из РФ достаточно показать свидетельство о рождении, где в графе «национальность» у одного из родителей указано «кореец». Этноцентричный минчжок таким образом делает «корейцами» даже до мозга костей русских потомков корейских эмигрантов. Они потом приезжают в Корею на заработки, общаются только между собой на русском (корейского все равно не знают) и презрительно называют местных жителей «гуками». Какая от них выгода корейцам, да и какие из них корейцы? Но по этноцентричному минчжоку выходит, что самые настоящие. К тому же, если они не корейцы, то кто? Русские? А как же узкие глаза? Неважно? А кто такие русские?
Мы, в отличие от корейцев, как бы ни был причудлив их этноцентричный минчжок, еще не до конца самоопределились. На вопрос о том, кто такие русские, отвечают только программные тексты «Спутника и Погрома», на обывательском же уровне четкого ответа до сих пор нет. Пока мы не перестанем ввязываться в полемику «Россия — это Восток или Запад?» (как корейцы с их паназиатизмом) и не осознаем, что Россия — это не абстрактный Восток и абстрактный Запад, а русские, то, очевидно, не сможем объяснить себя. Нам следует найти свой универсальный ответ на вопрос о том, кто мы, как это некогда сделали корейцы. В конце концов, нам не мешают строить русское национальное государство ни японская оккупация, ни разделение на две враждующих страны — а это уже много.
