Попытка военного переворота в Турции — теперь уже очевидно провалившаяся — застала нас всех абсолютно врасплох. Мы привыкли воспринимать Турцию как что-то стабильное и монолитное, как данность на наших южных рубежах — явно не то государство, от которого можно ожидать революций, переворотов и иных резких перемен. Да, как мы недавно выяснили, Турция может быть нам не таким уж закадычным другом, но латиноамериканских страстей со стрельбой на улицах и ударами с вертолетов по административным зданиям от турок никто не ожидал. Я не припомню ни одного заметного аналитика — международника или востоковеда, который бы в последнее время высказывал опасения по поводу внутренней стабильности Турции — по крайней мере, до такой степени, чтобы прям танки в аэропорту. А зря, конечно.
История Турции захватывает воображение невероятным сочетанием лютой свирепости (в России был свой Иван Грозный, конечно, но представьте себе, что в похожем режиме страна живет не пару десятилетий, а пару-тройку столетий подряд), жесткого политического цинизма (чего стоит один только закон Мехмета Завоевателя о престолонаследии — это тот, по которому власть захватывает сильнейший из сыновей, после чего он обязан умертвить всех своих братьев «во имя спокойствия и для блага государства»), и одновременно с этим — удивительного для исламского мира идейного либерализма. Турция — очень нетипичная мусульманская страна. Весь золотой век своей имперской истории (XV–XVI века) турецкое государство находилось под сильным влиянием крайне неортодоксальных, даже еретических течений ислама — вроде дервишей-бекташи. В этот период двор Высокой Порты во многом вдохновлялся итальянским Возрождением — активно приглашались иностранные мастера (художники, скульпторы, архитекторы), а их турецкие коллеги охотно учились у них. В искусстве процветал, например, жанр портретной живописи — это в мусульманской стране. Потом, в эпоху упадка, как обычно и происходит, началась борьба за чистоту веры — которая быстро обернулась интеллектуальным тупиком и выхолащиванием турецкого искусства. Тем не менее в бытовом плане Турция оставалась очень мало похожей на своих ближневосточных соседей. В Турции, например, за пределами султанского дворца почти не было полигамии. Да и во дворце, на самом-то деле, не все было так просто, потому что после Сулеймана Великолепного султаны вообще перестали жениться, и все женщины в султанском гареме были, юридически говоря, наложницами, а не женами. В целом турецкая женщина всегда была гораздо свободнее, чем где бы то ни было еще в мусульманском мире — ни жесткого затворничества, ни необходимости обязательно прятать лицо. Городские женщины «среднего класса» часто занимались торговлей, и иногда им удавалось быть вполне самостоятельной и заметной величиной в мире. Религия никогда не играла определяющей роли в жизни рядового турка. Вообще этой нации во все времена был свойственен здоровый светский прагматизм.
Это, кстати, необходимо помнить, когда мы говорим об истории Турции в XX веке. Многие удивляются радикальности реформ Ататюрка, а также той легкости, с которой они были проведены. Секрет, на самом деле, в том, что Ататюрк почти ничего не придумал — в некотором роде он наоборот вернулся к корням. Турки всегда были нацией светской по своему характеру и настроению, лишь поверхностно припорошенной исламом. Пока существовала единая Османская империя, основной религиозный фанатизм коренился не в собственно турецкой ее части. Ислам в кемалистской Турции не был искусственно «загнан в подполье» — он занял вполне органичное для себя место. Отсюда и живучесть кемализма в политике.
Это обязательно нужно понимать, говоря о подъеме исламизма в современной Турции. Исламский фундаментализм точно так же противоречит всей турецкой традиции, идет вразрез с накопленным национальным опытом, как и, например, пантюркизм. Поэтому когда Эрдоган сегодня говорит о том, что современная Турция, дескать, не имеет ничего общего с исторической Турцией, и потому нуждается в радикальной чистке и возвращении к традиции, он, мягко говоря, лукавит. Как и все без исключения неотрадиционалисты, под каким бы флагом они ни выступали, он выдает за «священную традицию» свои фантазии, на деле имеющие очень мало общего с прошлым. На реальную традицию неотрадиционалистам, как правило, наплевать — если понадобится, они и сами ее добьют. Эрдоган от всей турецкой истории берет лишь одно — империализм, но при этом пытается подогнать под него совершенно иную идеологическую базу — коктейль из исламистских и пантюркистских идей, который, скорее всего, вызвал бы у турок эпохи золотого века полное недоумение.
Похожую идеологию в Турции пытались на государственном уровне использовать лишь один раз — на самом излете Османской империи, непосредственно перед и во время Первой мировой войны. По сути, перед нами осовремененная версия идеологии младотурок, которая являлась идейной основой германо-турецкого военного союза, да и сформулирована была в значительной степени немецкими ориенталистами, а не самими турками. Нетрудно заметить, что обслуживала она преимущественно интересы Германской империи, а не Османской. То есть да, турецкого султана поощряли к тому, чтобы он ощутил себя главой, с одной стороны, исламского мира (и повел его за собой в джихад против неверных — под которыми понимали англичан и русских, но почему-то не немцев), а с другой — мира тюркского, что дало бы ему возможность заявить территориальные претензии на всю Среднюю Азию. Что из этого в конечном итоге выйдет и сумеют ли турки воплотить эти амбиции в жизнь, немцам было, по большому счету, все равно — главное было устроить хаос на заднем дворе у своих геополитических соперников и отвлечь их внимание. Сколько тысяч турецких солдат поляжет в песках и снегах — не принципиально. Самой Германии во всей этой истории в сухом остатке нужна была только железная дорога Берлин-Багдад, необходимая, чтобы продвигать в регион германские товары и германское влияние. Младотурки, конечно, были вполне искренни в своем стремлении к провозглашенным целям (среди прочего, они не постеснялись в процессе устроить небольшой геноцид армян), но экономическая и военная поддержка Германии были обязательным условием, без которого не шло и речи о воплощении в жизнь этого великого плана. Германия и поддерживала, пока могла. Закончилось это очень плохо, причем для всех.
Насколько далеко Эрдоган готов зайти в своем младотурецком возрождении? В отличие от идейных предшественников столетней давности, у него за спиной нет такого мощного — а главное, решительно и однозначно настроенного — партнера как Германский рейх. Есть США, есть ЕС — отношения с ними в целом дружеские, местами партнерские, но о готовности поддерживать дорогостоящие и амбициозные турецкие внешнеполитические авантюры речи не идет. Немцам-то в 1914-м деваться было особенно некуда — им требовались союзники, любые союзники, срочно. У американцев и европейцев сегодня вариантов хоть отбавляй — американцы еще и с курдами ведут сложные игры. Так что особой поддержки извне ждать не приходится. Достаточно ли Эрдоган самоуверен, чтобы всерьез рассчитывать только на собственные силы?
Остается последний вариант. Вся псевдотрадиционалистская, неомладотурецкая риторика Эрдогана (которая сейчас, после неудавшегося переворота, явно получит новый мощный импульс) предназначена для внутреннего потребления.
Эрдогана не зря сравнивают с Путиным — у них и впрямь больше сходств, чем различий. Среди прочего, одно важное сходство состоит в том, что оба они активно используют риторику, построенную на внешней политике и мнимом традиционализме, чтобы укрепить свою власть — поддержать свой авторитет в глазах народа, переживающего кризис ценностей и идентичности в бурлящем и хаотическом современном мире (а кто его сейчас не переживает?). При этом ни один, ни другой не собираются идти до конца. Возрождать величие и бороться с врагами лучше максимально бесконтактным способом. Сейчас в новостях из Турции мы такой борьбы явно увидим очень много — покатятся головы. Проблема только в том, что, как мы видели, кемализм в Турции не с Луны упал — он-то как раз по-своему гораздо ближе к понятию пресловутой традиции, о которой так любит разглагольствовать Эрдоган. Искоренить его полностью в турецком обществе (и в той же армии, кстати) вряд ли реально. А вот диктаторы, даже «бархатные», не вечны.
Интересно, догадается ли Эрдоган когда-нибудь вернуть столицу в Стамбул и устроить себе резиденцию во дворце Топкапы? Честно говоря, я не удивлюсь — это вполне вписывается в обычную логику псевдотрадиционалистов. Конечно, наивно полагать, что в пышном историческом антураже они будут выглядеть как-то иначе, чем бледной и чахлой тенью прошлого. Но ведь диктатор органически неспособен взглянуть на себя со стороны.
