Социализм: not even once. Что сейчас происходит в Венесуэле?

В понедельник 7 августа оппозиционный парламент Венесуэлы постановил не признавать ни один из актов Национального учредительного собрания, созванного президентом страны Николасом Мадуро. Один из представителей большинства в парламенте заявил:

«Сегодня самое действенное наше противостояние заключается в том, что парламент продолжает законодательно решать проблемы людей и будет делать это и впредь. А этот фарс, называемый „Национальной ассамблеей“, решает лишь политические проблемы Мадуро, распределяя роли и доли среди его же сторонников, он толкает страну на путь ненависти и конфронтации».

За день до этого в стране произошла попытка военного переворота, учиненная, как и полагается в латиноамериканских странах, «патриотически настроенными военными». Эта попытка быстро провалилась, да и выглядела не слишком внушительно: взбунтовавшийся отряд посреди ночи атаковал военную базу в Валенсии, после перестрелки был вынужден отступить, а двое путчистов даже попали в плен к сторонникам правительства. Тем же, кто успел скрыться, удалось захватить с собой значительное количество оружия. Перед этим в сети появилось видеообращение — неудачливые мятежники назвали свои действия «гражданской и военной акцией по восстановлению конституционного строя». Все это выглядит грозно и свидетельствует об эскалации кризиса, но военные перевороты так не делаются.

После нескольких месяцев затянувшегося политического кризиса в стране установилось своеобразное двоевластие. С одной стороны — президент Николас Мадуро, созванное им Национальное учредительное собрание и правящая «Единая социалистическая партия», с другой — оппозиционные партии, официальный парламент (Национальная ассамблея) и многочисленные противники власти. Всем более-менее очевидно, что над страной нависла угроза самой настоящей гражданской войны по образцу Ливии (там тоже началось с конфликта двух «парламентов»). Причем Учредительное собрание, подконтрольное президенту, с недавних пор еще и обладает сверхполномочиями — вплоть до возможности изменять отдельные статьи конституции.

Весь мир (и особенно США) замер в предвкушении новой гуманитарной катастрофы, которой может закончиться смена власти в очередной неблагополучной стране. А ведь еще недавно Венесуэлу принято было приводить в пример как доказательство эффективности социализма. Чавесом восхищались все постсоветские государственные мужи — от Чуркина до Лукашенко. Его политику одобряли и многие американцы: в марте 2013 года сенатор-демократ Хосе Серрано посвятил умершему президенту жалобный твит, назвав его «лидером, понимавшим нужды бедных и давшим силу бессильным». Твит собрал почти 500 ретвитов, и многие однопартийцы Серрано его поддержали. Одобрительно о политике Чавеса отзывался Берни Сандерс, сенатор-социалист от Вермонта и бывший участник президентской гонки.

В серьезных изданиях венесуэльского президента ругали. Foreign policy в 2013 году писал, что «предполагаемому наследнику Чавеса достанется одна из самых нежизнеспособных экономик в Южной Америке». Сама Венесуэла регулярно попадала в мировые рейтинги стран, наименее благоприятных для ведения бизнеса. Именно популистская и излишне социально-ориентированная политика Чавеса в нулевые привела страну к текущему кризису. Socialism — not even once. Теперь президент Мадуро, который ничем не лучше и не хуже своего предшественника, вынужден исправлять его ошибки.

Но как красиво всё начиналось: обаятельный лидер, красивые лозунги, большие пенсии и доступное жилье…

Рождение Пятой республики

До начала 90-х годов в Венесуэле существовала относительно стабильная двухпартийная система, державшаяся за счет баланса между «Демократическим действием» (социал-демократы) и КОПЕЙ (христианские демократы). Затем страна вступила в очередной кризис: эпоха низких цен на нефть и железную руду совпала с непопулярными рыночными реформами президента Переса; воровство приобрело гротескный размах. И в этот момент на сцене вдруг возник отважный борец с коррупцией — харизматичный офицер Уго Чавес. В феврале 1992 года сторонники Чавеса начали свой «марш на Каракас». Но путч захлебнулся, мятежников задержали, а сам зачинщик был вынужден обратиться к народу по телевидению, обещая закончить начатое. Оказалось, что это очень выгодный ход, публике приглянулся обаятельный опрятный офицер, говоривший ровно то, что люди хотели слышать: все политики — воры и жулики, реформы нужно свернуть, зарплаты и пенсии повысить в несколько раз. Неудавшийся путч, вопреки ожиданиям, стал для Уго Чавеса настоящим триумфом.

Судьба во всей этой истории была явно не на стороне Переса: 20 марта 1993 года генеральный прокурор Венесуэлы обвинил президента в краже 250 миллионов боливаров из фондов, которыми тот распоряжался. Среди украденных средств были и остатки траншей, полученных от МВФ на проведение тех самых непопулярных реформ. Перес пытался защищаться, но его аргументы оказались малоубедительными, и 31 августа того же года Национальный конгресс объявил ему импичмент. На досрочных выборах победил центрист Рафаэль Кальдера, возглавивший партию «Конвергенция». Первым делом новоизбранный президент вводит ряд популистских мер в экономике и освобождает всех путчистов, включая Уго Чавеса.

На военной карьере революционеров, правда, был поставлен крест. Однако Чавес быстро нашел свою нишу при новой власти и принялся собирать вокруг себя все оппозиционные силы — на этот раз в пику новому президенту. Уго устраивает стодневное турне по всей стране, встречаясь со сторонниками и потенциальными избирателями, ищет международной поддержки (и находит ее в лице Кастро), обучается в тренировочных лагерях колумбийских партизан-коммунистов. Взгляды у мятежного офицера однозначно левые. В это время он очень много читает, обращаясь не только к трудам классиков марксизма, но и к идеям латиноамериканского народного героя — революционера Симона Боливара. Впрочем, не стоит переоценивать умственные способности Чавеса: в голове у этого человека всегда была жуткая каша из боливаризма, троцкизма и национализма, а его прижизненные высказывания отличались очаровательной сумбурностью. Он был способным политическим бонзой и талантливым демагогом, но ни в коем случае не интеллектуалом.

Положение в стране становилось все хуже и хуже: Кальдера оказался ничем не лучше Переса, венесуэльцы понемногу нищали, коррупция и преступность достигли устрашающих масштабов. У политики, проводимой Пересом и Кальдерой, правда, был один ощутимый плюс — при них активно росло число предпринимателей, развивался мелкий, средний и крупный бизнес. В будущем рыночные реформы, навязанные Венесуэле Вашингтоном и МВФ, могли дать свои плоды, но кто хотел об этом слышать? Обстановка как нельзя лучше подходила для возвышения лидера-популиста, который мог бы многое обещать, но ничего не делать. В такие периоды общество становится особенно чувствительным к красивым лозунгам и фантастическим обещаниям. Чавес, не лишенный политического чутья, активно этим пользуется: клянется в изобилии строить больницы и школы, в несколько раз повысить зарплаты и пенсии, сделать Венесуэлу центром латиноамериканской интеграции. Международные СМИ невысоко оценивали его шансы на триумф, полагая, что настолько наглый и бессодержательный популизм не сработает даже в нищей латиноамериканской стране. Эксперты ошиблись, сильно переоценив интеллектуальный уровень обычного венесуэльского избирателя.

Близился 1998 год и роковые для страны президентские выборы. К тому моменту Чавес уже возглавлял собственное «Революционное боливарианское движение-200» и планировал с его помощью взять власть в стране. О выборах он и слышать не хотел — не собирался «с шулерами играть в карты», уверяя своих сторонников, что «в Венесуэле нет честных выборов». Обещание сделать выборы честными и прозрачными, кстати, долгое время было частью его программы. Но в боливарианском движении все-таки нашлись люди, убедившие вояку-революционера дать избирателям шанс и показать, что коммунисты тоже умеют честно выигрывать.

Главным конкурентом Чавеса на выборах был Энрике Салас Рёмер — выпускник экономического факультета Йельского университета. Рёмер возглавлял собственную либерально-консервативную партию «Проект Венесуэла», главной целью которой провозглашалось сохранение неолиберального курса в экономике. В 1990-м Рёмер чудом избрался на пост губернатора штата Карабобо и, как и Чавес, имел репутацию молодого, независимого и крайне удачливого политика. Именно на него делали ставку западные обозреватели.

Уго Чавес разыграл свою козырную карту: антиамериканизм. Он обвинял Рёмера в сотрудничестве с ЦРУ, желании стать вторым Пиночетом, империализме, фашизме, сионизме. Образ неподкупного борца с коррупцией, яростная критика оппонента и фантастические обещания сделали свое дело, и бывший офицер набрал 56% голосов избирателей (против 40% у оппонента). Свою роль сыграла и поддержка старых социалистических партий.

Партия победителя еще до выборов была переименована в «Движение за Пятую республику», и 1998 год можно считать днем ее рождения. Четвертая республика с ее двухпартийностью осталась в прошлом.

Железные объятия социального государства

В 1999 году новоизбранный президент вступил в должность и принялся устанавливать собственные порядки. Он целенаправленно разваливал систему сдержек и противовесов, а парламент уверенно двигался к однопартийности. Высшие судебные инстанции теряли независимость, на ключевые посты назначались родственники Чавеса. Во всем остальном офицер-социалист старался не делать резких движений: привлекал иностранные инвестиции, прислушивался к советам МВФ, на бизнес давил не сильно. В том же году президент организовывает первые «Боливарские миссии» — программы по ремонту дорог, строительству недорого жилья и больниц. На этот социальный проект было выделено более 100 миллионов долларов (большая часть пропала). Имидж пламенного борца с коррупцией никак не помог Чавесу в этом смысле: воровать при нём стали ещё больше и ещё изобретательнее.

Поначалу президент не мог в полной мере исполнить свои предвыборные обещания: попросту не хватало денег. Но вскоре наступили тучные нулевые с их бешеным ростом цен на нефть, и это позволило Чавесу в избытке покрывать расходы на дорогостоящие социальные проекты. В каком-то смысле ему действительно удалось на 10 лет построить социальное государство с относительно высоким уровнем жизни, но благополучие там обеспечивалось не политическим и экономическим талантом управленцев, не развитой экономикой, а только высокой ценой за баррель. Нефтедобыча, кстати, стремительно падала — с 1998-й по 2012-й её суточный объем сократился на 1 миллион баррелей. Экспорт нефти при Чавесе достиг рекордной цифры в 90%, что было немыслимо даже в лучшие времена Четвертой республики (тогда экспорт достигал 77%). Такая зависимость от углеводородов во многом объясняет нынешнее плачевное положение боливарианского государства.

Имея в своём распоряжении колоссальные доходы от экспорта нефти, венесуэльский диктатор все-таки смог исполнить большую часть своих предвыборных обещаний (о чем любят вспоминать как о величайшем успехе). Но дорогостоящие социальные программы, на которые уходили огромные деньги, реализовывались в том числе и за счет высоких налогов. Налоги в буквальном смысле уничтожили только зарождавшийся класс венесуэльских бизнесменов. Если к 1998-му число предпринимателей в стране стабильно росло, то к 2012 году Венесуэла уже занимала гордое второе место в списке стран, максимально непригодных для ведения бизнеса.

Инфляция, ещё одна традиционная венесуэльская проблема, тоже никуда не делась. В начале своего правления Уго Чавес обещал ее побороть, но вместо этого вывел на уровень 90-х годов. Боливар продолжает обесцениваться — теперь уже с трагикомической скоростью.

Чавес ничего не делал для будущего своей страны — не создал стабилизационный фонд (который необходим любой экономике, зависящей от конъюнктуры нефтяного рынка), не развивал промышленность и ВПК, так и не занялся полноценной модернизацией государства. Весь бюджет уходил на тщательно поддерживаемый образ самого социального социалиста. Венесуэла в прямом смысле слова жила одним днем — не задумываясь о том, что будет, когда цены на нефть вновь упадут.

Основным двигателем венесуэльской промышленности оставались старые частные предприятия, но свято место пусто не бывает: в 2006 году Чавес решил устроить национализацию. Национализировалось все — от телефонных компаний до фабрик по производству электроприборов. Обобществление крупнейшего в стране цементного завода привело к скорому и неизбежному падению производства цемента на 60%. Примерно то же самое происходило на предприятиях, производящих сталь, крупу, стекло, да что угодно.

Пока венесуэльский плебс наслаждался высокими пособиями, пенсиями и зарплатами, обывателей в прямом смысле слова убивали на улицах: по некоторым оценкам, с 2003-го до 2011-й в Венесуэле погибло больше людей, чем за тот же период в Ираке. Страна заработала гордое звание самой опасной в Южной Америке.

Чавес умер очень вовремя: в 2013-м как раз начали проявляться последствия его политики. Преемник Уго, профсоюзный активист Николас Мадуро, получил полный комплект всех возможных проблем: растущую инфляцию, неэффективные государственные предприятия, безработицу, растущее социально-политическое недовольство, грандиозные дыры в бюджете. И все это на фоне упадка нефтедобычи в стране, полностью зависимой от экспорта нефти.

За несколько лет протестов Венесуэла пришла к своему нынешнему плачевному положению. Это положение продолжит ухудшаться и дальше. Единого правительства не существует, в некоторых регионах нет электричества и чистой пресной воды, инфляция и безработица растут, в воздухе пахнет гражданской войной — и это та цена, которую неизбежно приходится платить за левый популизм.

Мы надеемся, что войны всё-таки не будет — а то придётся ещё и братский Каракас поднимать из руин на деньги русского налогоплательщика.