На улице холодно. Ветер прорывается под одежду. Капли дождя текут по его лицу. Его чёрная куртка застёгнута целиком. Шарф закрывает его шею. Время — четыре часа дня, и чёрные тучи в небе являются аллегорией состояния его родины. Капли дождя лениво текут по брусчатке площади, на которой он стоит. Он стоит и обеими руками держит плакат. За свободную, справедливую, правильную Россию. Ветер свистит и буквы на промокшем плакате начинают расплываться. Он стоит один. Он не готов больше терпеть несправедливость бытия, инертность обывателей. Как что-то может измениться, если никто ничего не делает? Он хочет, чтобы что-то изменилось. Он — активист.
Его видно везде, политический активист — архетип нашего времени. Он сидит в своей надувной лодке и загораживает путь грузовому судну. Он залезает на башни, стены, памятники и вешает баннеры. Он выходит на митинги и орёт лозунги, предупреждающие о скорой гибели чего-то. Он разрисовывает стены жилых домов и украшает фонарные столбы наклейками. Активист живёт ради своей политической цели.
С точки зрения теории, к феномену активизма можно подойти по-разному. Можно взглянуть на отдельного активиста — что им движет, какая у него мотивация, есть ли на это причины в его биографии или социальном окружении. Можно исследовать психологические и социальные причины, по которым люди становятся активистами. Чтобы понять феномен активизма как социальный факт и оценить его — в частности, «правый активизм», — можно выбрать и системный подход.
Одной из главных ошибок является то, что активисты и исследователи активизма пользуются неверным определением активизма. Они верят, по Карлу Попперу, что активизм — это стремление к активности и отрицание пассивности. Они уверены в том, что активист — деятельный человек, «сам себе режиссёр» в апатичном и пассивном мире, наполненном бездушными муравьями-обывателями («обывалами»). Активист — единственный человек, который действует согласно своим моральным убеждениям и рискует личной невыгодой ради изменения политических и социальных структур.
Здесь можно наблюдать сразу три ошибки. Во-первых, неверна оценка того, что делает активист, когда занимается активизмом. Во-вторых, неверно оценивается и функция политического активизма в рамках политической системы. В-третьих, существует фундаментальная ошибка в определении сущности активизма.
Что такое активизм? Активизм является чем-то и указывает на что-то. Активизм это общественное действие одного человека или группы людей в дополитической плоскости, отличающаяся нетрадиционными методами коммуникации. Активизм отделяется от актёрской или ролевой игры тем, что активист связывает своё поведение с каким-то смыслом. Без смысла активизм является лишь обычным действием, аффективной реакцией на неежедневные стимулы. Активизм не только является чем-то, он и указывает на что-то: политическую систему, в которой он происходит.
Активизм невозможно представить вне традиции западного либерализма и демократизма, питающейся прогрессистской верой в коллективное действие представленных в качестве субъекта людей. Активизм исходит из левого заблуждения, заключающегося в том, что политические изменения могут наступить как последствие действий революционно настроенных широких масс. Апатичное накопление людей предстоит «разбудить» активизмом; они обратят внимание на якобы проблематичную ситуацию и начнут действовать в смысле активистов. От количественного изменения «пробуждённых» каким-то таинственным образом наступит и качественное изменение действий, а за этим последует изменение политических структур и условий. Активисты это называют «Днём X», «Днём революции», «Днём гнева» или «Днём, когда простой Ваня проснётся».
Активист мотивируется тем, что пытается изменить государство и общество с помощью активистских методов согласно своим моральным убеждениям. Сущность активизма невозможна без понимания мотивации активиста. Но также необходимо понять, какую функцию активизм выполняет для политической системы.
Политические системы — общественная категория, охватывающая совокупность государственных и негосударственных акторов, правил и процессов. Основной инструмент политических систем — власть, которая, по Веберу, представляет из себя «возможность осуществления воли внутри определенного социального отношения даже вопреки сопротивлению других его участников, и безразлично, откуда такая возможность проистекает». Политическая система, как и любая социальная система, желает сохранить себя и свои ценности и правила. Чтобы сохраниться, политические системы должны интегрировать людей посредством власти.
Активизм служит политической системе как средство интеграции. Через него государство в состоянии мобилизовать часть общества и сильнее привязать к себе. Отличительным признаком активизма является то, что он никогда не направлен против политической системы как таковой, а всегда против подсистем вроде «экономики» или «культуры». Активизм, как уже сказано выше, чисто западное средство системной интеграции и растет из западного прогрессизма — из канона левых идей. Политический активизм всегда является левым активизмом, поскольку он встроен в левый культурный и политической контекст и вырос из него.
В России эту функцию выполняет легитимный государственный активизм: все эти печально известные «Наши» и «Народные Фронты». На Западе, где эту технику придумали, ей пользуются виртуозно: молодых интеллектуалов мобилизуют в организации вроде Amnesty International или Greenpeace, где их воспитывают в духе западного леволиберализма. Они в рамках своего активизма чувствуют принадлежность к чему-то большему и верят в то, что своим действием они достигнут того, чего апатичные массы не добьются. Совместный опыт активизма сплачивает этих молодых интеллектуалов и присваивает им ценности существующей политической системы. На первый взгляд это может показаться противоречивым, т. к. эти негосударственные организации часто критикуют правительства, но, опять же, они критикуют какие-то аспекты и полуигривый бунт при полной зависимости знаком каждому, кто когда-то был подростком. Бывшие активисты нынче занимают высокие посты в парламентах, правительствах, СМИ, университетах. Они становятся костяком системы, получают социальный и финансовый капитал и помогают сохранению этой системы.
Эта форма левого и западного активизма успешна, поскольку она направлена не против политической системы, а является средством этой системы. Успех левого активизма в правых кругах, конечно, не остался незамеченым. Бегая за левым мейнстримом, правые перенимают концепции прогрессивных левых в надежде на похожий успех. Особенно это касается активизма. Марши, митинги, плакаты, наклейки, пикеты — чем только не занимается «правое движение» РФ. Но этот карго-культизм — 1. онтологического противника 2. успешного в совершенно других политических условиях — остаётся безуспешным.
Центральной проблемой слепого копирования левых концепций является то, что перенимается не только форма, но и сущность. Это одна из главных аксиом левачества: форма и является сущностью. Активизм пытается с помощью критики и обращения внимания на проблемы возбудить в массах интерес к этой проблема, чтобы масса смогла что-то изменить.
При этом правые забывают, в чём заключается их правость. Правая идея, основанная на иерархии, традиции и элитаризме, сдаёт все свои позиции, занимаясь активизмом, и становится трагической копией прогрессивных левых. «Правый активист» и по форме, и по содержанию является леваком. Он организует группы равноправных активистов и даже активисток(!) без всякой иерархии для совместных действий. Сама форма активистского коллектива пропитана левыми принципами вроде эгалитаризма и эмансипации. Но из эгалитарно-эмансипаторской формы не может получиться правого содержания.
Правый активист перенимает не только форму организации у левых групп. Левый критикует социоэкономические условия в обществе, правый — этнокультурные. Как и левые, правые активисты обращают внимание на один или несколько аспектов политической системы, которую они стремятся изменить путём привлечения большого количества людей. Левый старается превратить «класс в себе» в «класс для себя»; правый старается сделать из «этноса в себе» дееспособный «этнос для себя». Эта мысль несовместима с консервативными ценностями как иерархия, традиция и элитаризм. Левой тактикой нельзя добиться правых целей. Это центральная дилемма «правого активиста»: даже при успехе его действий в конечном итоге победили бы левые.
Но до этого никогда не дойдёт. Левый активизм (или, в случае РФ, его охранительско-государственное подобие) выполняет функцию стабилизатора системы: он интегрирует те части общества, которые формально не включены в политические процессы. Но своя стабилизирующая роль есть и у правого активизма.
Чтобы политическая система и государство как носитель этой системы могли выжить, они должны интегрировать как элиты, так и общество. Этот процесс облегчается гомогенизацией общества. Как писал Карл Шмитт, это можно сделать двумя способами: внешним врагом и внутренним врагом. Внешним врагом для РФ служат всякие запрещённые в РФ организации верблюжьих пастухов и глобальная англо-европейская система. Внутренним врагом служат же как раз правые активисты. Общественный антифашизм объединяет различные интересы (правительства, коммунистов, либералов, нацменьшинств) в борьбе с абсолютным злом. Правый — персонификация отрицания всех ценностей политической системы РФ. Он не является политическим противником. Он — еретик. Он — экзистенциально Другое. Чуждый элемент. Правый активист этой системой либо игнорируется, либо уничтожается.
В этом заключается вторая дилемма «правого активиста». Пока он расклеивает плакаты и стоит под дождём, его действия безрезультатны (как труд десятков националистических организаций в РФ). Как только он привлекает к себе внимание или начинает чем-то угрожать политической системе, она его уничтожает. Единственное, что от него остаётся, это общественная память о том, что фашист-неудачник из низших побуждений совершил какой-то презренный поступок (Манежка, НСО-Север и т. д.). Максимум того, чего может добиться политический активизм, не являющийся доверенным инструментом государства, был задавлен танками на Площади Небесного спокойствия.
Политическая элита черпает выгоду из подвластного ей активизма тем, что воспитывает через него своих слуг. Политическая элита черпает выгоду из неподвластного ей активизма тем, что очерняет и публично уничтожает его.
Практикуемый «правыми» активизм вдвойне проблематичен. Во-первых, он не является правым и поэтому онтологически не в состоянии сдвинуть политическую систему вправо. Во-вторых, он либо безрезультатен, либо из-за своей стигматизации помогает стабилизировать существующую систему. Тотальная безрезультатность «правого активизма» лишает его смысла. Тем не менее «правый активист» продолжает действовать, несмотря на отсутствие смысла. Без смысла и цели его действие превращается в обычное поведение, руководимое настроением или ритуалами. Некоторые активисты после первой эйфории чувствуют бессмысленность своих действий. Другие долгие годы выстраивали свою жизнь под активизм и любое отдаление от этого образа жизни считают аморальным поступком. Они чувствуют несоответствие своих действий и несуществующих последствий, но тот, кто указывает на это, клеймится за пораженческие настроение и недостаточный идеализм.
Активизм, в частности «правый активизм», не может быть моделью, которая приведёт к политическим изменениям. Как же выглядит альтернатива «активизму»?
Человек, интенсивно занимающийся политикой, быстро замечает, что деятельность отдельного человека бессмысленна, если он не является частью элиты или хотя бы не имеет к ней доступ. И даже тогда одному человеку невозможно изменить всё и сразу. Отдельно взятый человек может начать действовать в своём прямом окружении. Он может убедить друзей, сожителей, родственников в правильности своих ценностей и принципов. Он может попробовать создать со своими соратниками структуры и учреждения. Учреждения способны сделать то, на что активист не способен. Активист не сможет заставить вузы перестать быть совковыми или либеральными гадюшниками. Но он может читать частные лекции, проводить частные семинары или даже открыть частный университет, в котором он будет преподавать консервативные и правые ценности. Активист не может предотвратить индоктринацию детей в школах, но он может один или вместе с другими родителями придумать корректив к господствующей идеологии. Активист не может заставить государство прекратить тратить огромное количество денег на импорт чужеродных рабов и содержание горных республик, но он может создать социальные корпорации, общества взаимовыручки, банки взаимного кредита и прочие учреждения поддержки, основанные на консервативных ценностях, помогающие русским, попавшим в беду.
Политические системы вроде РФ в первую очередь заняты самосохранением. Но история показывает, что никакая система не существует вечно. Пока «правый активист» пытается преодолеть систему и срывается на самом себе, правые должны думать вперёд. Они не должны открыто выступать против государственного порядка. Тогда их уничтожат. Они должны создавать параллельные учреждения и сети, которые продолжат работу, когда рухнет система.
В тот момент, когда правые сети и учреждения смогут выполнять задания государства лучше, чем само государство, победа станет лишь вопросом времени. И эта победа будет основана на многолетнем, осмысленном труде, а не на прыжках и кричалках.
Создание учреждений — это скучно и долго. Осмысленная деятельность не доставляет такого кайфа, как драки с полицейскими/антифашистами или массовые беспорядки. Но это — рациональный и многообещающий путь. Чтобы не угрожать этому пути, не стоит подставлять процесс создания и сохранения своих структур якобы благородным активизмом, который на деле является лишь политическим эквивалентом онанизма.
