Что такое пять километров? Каждый в принципе способен прикинуть, сколько это.Тем не менее, проще показать, чем объяснять:
Вы гуляете с ребёнком по Московскому зоопарку и пока разглядываете слона, Театр на Таганке разрушен прямым попаданием снаряда. Труппа погибла, спектаклей больше не будет. В «Джон Донне» выбило стёкла.
Митингуете против путинского режима на Болотной площади, а войска этого режима в этот момент утюжат Москву-Сити из гаубиц.
Уезжаете куда-то с Курского вокзала, потому что с Киевского уже не уехать: его бомбят. Расстояние — 4 остановки на метро.
Разглядываете скульптуры в «Музеоне», а если пройти совсем немного вниз, по набережной, там загорают симпатичные молодые девушки в одних стрингах. Бабах! Упс! Нет, уже не загорают. Налёт украинской авиации — и юные тела этих девушек превратились в изуродованные куски обгоревшего мяса, разбросанные в радиусе ста метров.
Та же участь постигла девчонок и мальчишек из Санкт-Петербурга, точно так же загорающих напротив Петропавловской крепости. Миномётом их разорвало на части, пока вы фотографировали достопримечательности Александро-Невской лавры. Расстояние от одной точки до другой — просто весь Невский Проспект от начала до конца, плюс мост. Пять километров.
Вы любуетесь Смольным собором, а по Медному Всаднику и Исаакию только что отработал «ГРАД». Нет больше ни Медного Всадника, ни Исаакия.
Этот масштаб абсолютно невозможно осознать при просмотре любительских и даже профессиональных видео. Обстрел в пяти километрах от точки съёмки — это вот что:
Видите? Ну и что? Правильно, ничего особенного. Что-то где-то дымит. Громыхают снаряды — на камере даже не слышно, звук разрывающихся бомб забивается шумом улицы. А это те самые пять километров. Оксфорд-Стрит, Елисейские поля или Проспект Андраши туда и обратно, треть Ленинского проспекта, чуть больше половины Пятой Авеню, Невский. Я снимаю это и осознаю, почему люди в Донбассе до последнего сидят дома, даже когда командиры ополчения приказывают гражданским срочно эвакуироваться.
Война БЛИЗКО. Очень близко. Но значительная часть мирного населения Донбасса, кажется, до сих пор отказывается это осознать.
Я уже описывал сюрреалистическую картину, как в парке близ луганской ОГА, который похож на Тверской бульвар, от дерева к дереву бегал Батя с потенциальным новобранцем и тестировал его. Ополченец в полной выкладке, с оружием, а между ними спокойно идёт семья с детьми. Мужчина, женщина, ребёнок в коляске. Второй, постарше, — идёт сам.
О чём они думают? Чего они там ждут? Почему они до сих пор там? Почему отец хотя бы не отправил жену с детьми… куда? ОТТУДА. Сейчас лето, как-нибудь перекантовались бы. Если сам не готов встать в ополчение, так хотя бы бежать вместе с семьёй. У всех этих людей тысяча причин, почему они ещё в зоне боевых действий: нет билетов на автобус, не знаем, как ехать, на работе обещали повышение, сдаём экзамены в колледж, «снаряды рвутся далеко».
Далеко — это пять километров. Мы с Мотиватором только что приехали из Луганской, отдохнув немного у ОГА, — отправляемся в эвакуированный детский дом. Нас сопровождает ополченец с автоматом, возле детдома машинка ещё с тремя ополченцами. Врачей и сотрудниц детдома снимать нельзя, детей — сколько угодно. За главную — девушка лет двадцати пяти, за последние недели две пообщавшаяся со всей русской прессой сразу. Пока она говорит, где-то рядом достаточно ощутимо рвутся снаряды. А она:
-Тут хорошо, безопасно. Взрывы далеко.
Пять километров — это далеко.
В ЖЖ есть юзер Лобов (loboff.livejournal.com), последние два месяца пользующийся большой популярностью. Это абсолютно мирный человек, русский из Донецка, прошедший на глазах своих читателей эволюцию от абсолютно лояльного гражданина Украины к человеку, считающему, что «Донбасс больше не Украина». Однако недавно Стрелков со своим отрядом зашёл в Донецк. Война БЛИЗКО. Что пишет Лобов?
Что всех, блин, всё задолбало и все ждут мира. Что ДНР — это какой-то гадюшник с плохой идеологией, которая не к лицу почтенной интеллигенции Донбасса. Что видел, как люди цыкают на ополченцев: типа приехали тут со своими танками. Да и украинские войска не лучше. Гады кровожадные, потерявшие человеческий облик. Одна надежда на «вменяемых людей», к которым относится и сам Лобов и которые «что бы ни случилось, останутся людьми».
Лобова можно понять: все люди желают прежде всего мира, идеология ополченцев далека от общемирового мейнстрима, а установка «что бы ни случилось, главное остаться человеком» просто чудесна. Только…
Только на Луганщине есть другой персонаж — Ткаченко. Директор ПТУ № 50 городка Счастье к северу от Луганска. Прославился он двумя вещами. Во-первых, поставлял из своего ПТУ девочек для солдат нацгвардии. Во-вторых, будучи казаком и, судя по всему, имея доступ к информации от ополченцев из Счастья, сдал этой самой национальной гвардии контакты их семей. В результате национальная гвардия пришла в каждый дом и семьи вырезала. Физически. Нет больше у ополченцев жён, дочерей, сыновей. Женщин постарше убивали практически сразу, помоложе — сначала долго насиловали. Некоторых — на глазах у матерей. Это не какие-то киселёвские выдумки, а абсолютно реальная информация, подтверждённая мне несколькими источниками. Как вы понимаете, весь Луганск, всё ополчение ЛНР страстно желает видеть товарища Ткаченко и задать ему несколько уточняющих вопросов.
Так вот, у господина Лобова есть жена и, кажется, дочери. Он сидит в Донецке, торгует мебелью, грозится, что «нас тут скоро достанут и ополченцы, и укры и уж тогда мы всем покажем», упорно выдумывает «хорошее, малороссийское украинство», изучает «колебания общественного мнения» в ЖЖ.
А к нему безо всяких колебаний придёт Ткаченко, жену убьёт, дочерей изнасилует, а самого заставит целовать сапоги украинским солдатам-освободителям и всю оставшуюся жизнь работать за еду во славу великой украинской революции. А уж учитывая его посты, осуждающие зверства не то чтобы во время АТО, а даже в Одессе 2 мая, может и до сапог не дойти. Скажете, не будет такого? Будет. Чем Лобов лучше семей ополченцев из посёлка Счастье, чем его дочери лучше девушек из местного ПТУ, чем его семья лучше семей из станицы Луганская, которую разбомбили авиацией?
Да ничем. Вероятно, у Лобова ещё и дочери посимпатичнее: городские, интеллигентные, с хорошими манерами. И пока Лобов рассуждает о том, как бы придумать какое-нибудь украинство получше, как оставаться человеком, как колеблется «мнение» «общества» и какая хитровыдуманная донбасским мебельщиком идеологическая конструкция устроила бы всех вменяемых людей всего мира, к нему домой идёт товарищ Ткаченко. Человек, будучи сорокалетним отцом семейства, не понимает, что НАХОДИТСЯ В ОХРЕНИТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ. Что надо увозить красавицу-жену и детей, желательно в Россию, а самому либо брать в руки оружие, либо тоже бежать, либо хотя бы сидеть дома до той стадии, пока не начнётся совсем беда, после чего всё равно придётся брать в руки оружие.
И этого очень многие, как и Лобов, в Донбассе совершенно искренне НЕ ПОНИМАЮТ. Это тяжело писать, но я с этим столкнулся и факт этот проигнорировать не могу. Людям кажется, что это Порошенко просто плохой, Яценюк, Кличко, «хунта». Но в целом, если даже АТО победит, всё будет примерно так, как и было. Эмоции стихнут, и всё успокоится. Ну, будет прозападный президент — ничего страшного, Ющенко уже был. Ополченцев разгромят, а они-то, жители Донбасса, тут при чём? Они же не ополченцы. Они мирные люди, они не при делах. Они УКРАИНЦЫ, просто живут в Донбассе. Другие, не такие, как в Галиции или Киеве, но украинцы. А значит, у них, как им кажется, не отберут собственность, не посадят в тюрьму, не отправят в фильтрационные лагеря, не убьют, не изнасилуют дочерей, не вышвырнут из домов. Так думают не все, но те, кто так думает, — есть. Гуляют по скверу мимо тренирующихся новобранцев, объезжают с детской коляской воронки от кассетных бомб.
Когда я был в Луганске неделю назад, снаряды рвались «далеко», и лобовы игрались с детишками в парке. В том самом парке, по которому МЕСЯЦ НАЗАД отработал украинский самолёт, были погибшие. Сейчас, когда я пишу эти строки, по городу уже активно несколько раз работала артиллерия, туда проникали украинские диверсионные группы с целью расстрела мирных жителей, и постоянно поступают сообщения о начавшемся штурме. Русские СМИ часто нагоняют излишнюю чернуху, но в целом для луганчан за неделю война стала ещё ближе.
О чём думают люди, оставшиеся там? Что их пронесёт? Что их не тронут? Что бомбят сепаратистов и колорадов, а они-то не колорады и не сепаратисты, это просто ошибка, всё будет хорошо? НЕ БУДЕТ.
В результате за всеми очевидными исключениями дело В ЦЕЛОМ обстоит следующим образом: за Донбасс воюют русские (на 90% местные), а местные же украинцы ждут, кто победит. Не понимая, что в случае победы русские ополченцы их не тронут, а вот самостийные жовто-блакитные победители спросят по полной программе. Если говорить совсем коротко, как с предателей. Такой вот парадокс. Квинтэссенция украинца с Донбасса — отец и Сын Януковичи. Убежали от расправы из горячо любимой Украины в Россию, сидят здесь под надёжным прикрытием и лепечут как ни в чём не бывало: «Крим це Украйина». Я у девушки на ресепшене спросил в одном отеле совершенно без задней мысли: «Рубли принимаете?» Она ехидно ответила: «Нет. А вы что, думаете у нас уже Россия?»
— Я думаю, что, если у вас будет опять Украина, тебя, поселившую в свой отель людей из РФ с гуманитарной помощью и просто российских журналистов, обвинят в пособничестве терроризму и вместе с владельцами отеля и всем персоналом отправят в колонию лет на десять, а гостиницу отожмут себе, наивная ты хохляцкая башка! — хочу ответить я, но, разумеется, молчу. Кого боги хотят наказать, того лишают разума.
Исключение составляют те украинцы, у которых родня или знакомые пострадали от действий карателей непосредственно. Благодаря упоротости руководителей «АТО» таковых становится всё больше.
Впрочем, в Луганске украинцев мало. Возможно, те, что были, в большинстве своём уехали. Называющие себя украинцами ополченцы понимают украинство как «сибирячество», региональную идентичность, или во всяком случае как «братскую национальность», одну из составных частей большого русского народа («Россия, Украина, Беларусь — вместе мы Святая Русь»). Мы ездим по нему третий день, и я вижу абсолютно обыкновенный замечательный русский город. Везде граффити с российскими флагами, 90% вывесок — на русском, мова не слышна вообще. Город открыто лоялен русскому ополчению, ЛНР его контролирует, и в этом смысле среди вооружённых людей с георгиевскими лентами чувствуешь себя спокойнее всего. Немногочисленные украинские вывески выглядят как дизайнерский приём типа zамены оdной букvы в лоgотипе на латинsкую или переворачивания её вверх ногами. Все говорят по-русски с южным говором, похожим больше всего на ростовский, но всё равно достаточно своеобразным. От малороссийского и западенского тююююканья, которое один из наших сравнил с полётом ракеты — «Тииюююююуууу!» — речь жителя Донбасса отличается гораздо сильнее, чем от говора наших русских южан.
Я ловлю себя на мысли, что желаю Луганску так и остаться русским городом, причём не из патриотических или националистических, а чисто из гуманистических соображений. Зверств украинского уровня наши творить в любом случае не будут, а «эстетические разногласия» местные «лобовы» как-нибудь переживут. В конце концов, их пассивность и отвлечённые рассуждения под обстрелами «ГРАДов» достигают степени инфантильности, а детей не спрашивают, чего они хотят. Ополченцы же, наоборот, давно доказали собственной пролитой кровью, что готовы воевать за русский Донбасс, и это в ДАННОМ случае гораздо важнее пространных рассуждений.
К слову, многие «на этой стороне» интересуются идеологией ополчения. В интернете идут ожесточённые баталии между «красными» и «белыми», «антифашистами» и «националистами», «евразийцами» и «западниками», в ход идут обвинения в тройном шпионаже, идеологических диверсиях, работе на пять разведок, миллионных траншах и намеренном очернении светлого облика ополченцев.
Попав непосредственно на войну, очень быстро понимаешь, насколько вся эта мышиная возня не имеет отношения к реальности. За идеологические абстракции воюют в комментариях. В жизни воюют, чтобы защитить свои дома и семьи и отомстить за погибших. В случае завоевательной войны — чтоб захватить чужие земли. Вот и вся идеология.
Если же попытаться проследить цепочку военно-исторических предпочтений среднестатистического ополченца, она будет чаще всего такой: «Русская Императорская Армия — Белая Гвардия — Советская Армия времён ВОВ». Всякий период военной истории России и СССР пользуется априорным уважением, а тонкости — уже дело вкуса. В общем, Стрелков всё сказал: «Ненависть к укропам плюс общность русского языка и культуры». «Деды воевали» — ну так они действительно у большинства воевали. Традиции царской армии? Чего же не чтить, хорошие традиции. «9 мая» вполне уживается с православием: слишком часто приходится хоронить погибших, а хоронят в России по православному обычаю. Ну и «атеистов в окопах не бывает». От келейного МП тут в связи с «поздравлениями Порошенко патриархом» не особо в восторге и исповедуют скорее боевое православие будановского типа: «Поздравляем чехов с Рождеством Христовым. Батарея, огонь!»
Итого в Новороссии русский национализм окончательно утвердился в формате, который в девяностые называли «красно-коричневым», хотя он скорее «красно-белый». Именно эти люди гибли в Октябре 1993, и такие же сейчас, в 2014, воюют в Донбассе. Именно они больше других готовы проливать кровь за Россию, а значит, всё прочее — маргинальщина, субкультуры, умствования скучающих филистёров, направленные в пустоту, и понты перед первокурсницами.
Я фотографируюсь на память возле луганской ОГА, обдумываю это и вспоминаю напыщенные рассуждения бюргерства на тему «Никогда мои Высокие Принципы Свободного Белого Человека не позволят поддерживать батальон „Заря“, ведь у них на шевронах сатанинский большевицкий пентакль». Как это ДИКО теперь звучит. Господи, да не поддерживай. Собери батальон с имперками или даже шевронами РОНА, приезжай в Луганск и изъяви желание воевать за русскую землю против украинских оккупантов. Отнесутся со всем уважением. Прогулка по разбомбленной станице Луганская — лучшее лекарство от излишней зацикленности на идеологии. Стоит мужик, родных не осталось, говорит: «Сейчас своих похороним, пойдём воевать». Плевать ему, что будет нарисовано на шевроне: орёл, звезда, крест или серп и молот. Война уже слишком близко.
После встречи с жителями Луганской сложно сходу воспринимать более «мелкие» темы. Мы с Мотиватором ездили в областную больницу и детский дом. Материала нет, персонал боится, у всех всё хорошо, ничего не надо. Мотиватор страстно хотел на Металлист, но там начались суровые бои. В результате у нас образуются свободные пара часов, которые уже тяжело тратить на работу, и мы отправляемся к Мотиватору в номер. Обсуждать увиденное и набрасывать будущие репортажи.
В этот момент как раз начался активный обстрел окраин, мы пытаемся понять, куда конкретно бьют. Судя по источникам дыма, украинские войска отработали по какой-то лесопосадке или дороге: дым валит сплошной линией в ряд. Через два часа в номер ворвались ребята из «Светлой Руси» и объявили о начале штурма самого города.
— Всё, снимаемся. Быстро. Бл…дь, только бы сейчас по грёбаным российским каналам не пошла информация, что начался штурм!
Срочно собираемся, грузимся в машину. Укры лупят уже по городу, метрах в восьмистах от отеля. Мозг в состоянии смертельной опасности мобилизуется очень резко, ничего не забываешь, всё делаешь чётко и правильно. Обратно нам предстоит ехать в кузове «Газели», по бокам в кузове — два человека с автоматами, ещё два — в кабине. Сидим на рюкзаках. Если что, водитель на полной скорости опрокинет «Газель» набок, все резко вывалятся через тент, а дальше надо уползать, желательно в «зелёнку». Или бежать, если бьют совсем издалека. Лучше всё же ползти, потому что осколки. Или бежать, если до ближайшего укрытия недалеко. В общем, по ситуации. Я крещусь и прошу, чтоб ситуации не возникло. Стрельба и взрывы звучат на севере, мы отправляемся домой через юго-восток, по пути опять заезжая в Краснодон.
Сутки назад по дороге из Краснодона в Луганск мы проезжали один блокпост ополчения. Его же мы проехали и по пути обратно, а через пять минут почему-то остановились на втором.
Стоим необъяснимо долго. Ясно, что на блокпосту возникли какие-то проблемы. По рации из кабины в кузов говорят: «Предельное внимание». Сопровождающий с автоматом отвечает в пустоту: «Неужели поворот перепутали?» Сзади подъезжает ещё одна машинка и включает дальний свет, освещая им кузов. То есть нас.
«Перепутать поворот» — значит случайно приехать на украинский блокпост. Надеяться в этом случае особо не на что, блокпост — это не баррикада и несколько проверяющих. Это по обочинам дороги куча автоматчиков-пулемётчиков. Которые нашу «Газель» изрешетят при любых раскладах — не поможет ничего. Мы действительно перепутали поворот, и на «Газель» прямо сейчас нацелено охренительно много охренительно опасных автоматов и всяческих орудий. Сдаваться в плен совсем нехорошо — проще самоубиться. «Предельное внимание». Мозг рисует самые нехорошие сцены, какие только можно себе представить. В этот же момент начинает очень хотеться, чтобы у тебя тоже был автомат и ты умел им пользоваться. А лучше автомат, граната, огнемёт, танк, истребитель, ракетный комплекс, испепеляющий всё вокруг, и суперинтеллектуальный шлем нового поколения, с помощью которого можно дематериализовывать противника силой мысли.
Всего этого у меня нет, однако на нашей стороне оказывается Бог. Внезапный блокпост, как выясняется, принадлежит ополчению. Поворот мы действительно перепутали и наш визит стал неожиданностью, но огонь, слава Богу, открывать не стали и беды не случилось. Командир с водителем пять минут объясняют ополченцам, кто мы и откуда, и я слышу, как уже ополченцы рассказывают правильную и безопасную дорогу на Краснодон.
Никогда бы не подумал, что буду считать звук трогающейся «Газели» символом Чудесного Спасения. Мы стартуем дальше, машинка, освещавшая наш кузов сзади, уходит левее. Пронесло.
Приезжаем, останавливаемся в штабе краснодонского ополчения, ждём парня, который сопроводит нас в Россию по безопасной дороге. Он уже выехал с нашей стороны и находится в пути.
Штаб ополчения, помимо прочего, является Центром Бесплатной Психологической Помощи Населению, куда приходят нетрезвые местные жители на что-нибудь жаловаться. Мы приехали в ночь с пятницы на субботу, и буквально за полтора часа насмотрелись-наслушались упоительнейших историй про то, как кого-то несправедливо обидели и обидчиков нужно наказать, а он мне это, а я как пацан, а он, а я, да я, да как он смеет, мужики, в натуре, не, я вам бл… буду.
Ополченцы общаются с населением (точнее, худшей его частью) довольно грубо, потом объясняют мне:
— Бл…, дружище, это невозможно. Они ходят толпами, всем помощь нужна. Мы воюем, а они бутылку водки не поделили, кто-то кому-то фингал поставил, а рассудить нас просят. Лучше б протрезвели все и в ополчение вступали: мы бы уже до Харькова дошли.
Все — не только в штабе, но и вообще везде — общаются достаточно фамильярно, но в этом чувствуется гораздо больше уважения, чем в натянутой столичной вежливости. Когда в солидном бизнес-центре шеф говорит обдриставшемуся подчинённому планктону «Виталий Игоревич, Вы провалили план по продажам нашего кофе и рискуете быть уволенным», в одной этой фразе заключены бездны презрения и унижения человеческого достоинства. Когда же ополченец подходит и произносит: «Братиш, угости сигареткой», это панибратство выглядит настолько естественным, простым и в то же время уважительным, что картина мира несколько переворачивается. Разумеется, подобная простота в общении частично происходит из-за войны, но всё же подкупает своею искренностью. «Держи, брат, пачку. У меня много, я скоро домой приеду, вашим тут нужнее». Русские сигареты пользуются повышенным спросом.
Пока часть дежурных ополченцев посылала куда подальше очередных нетрезвых ходоков, выяснилось, что нам предстоит сделать крюк. Напрямую идти нельзя: работает снайпер, засады. Словно в подтверждение этих слов через десять минут неподалёку раздастся очередь, а через пятнадцать туда приедет «скорая». Но дело не в этом, а в том, что у нас впритык бензина. Одного из только что посланных ходоков возвращают и приказывают отправиться экскурсоводом вместе с частью наших — искать в ночном Краснодоне работающую заправку.
Ребят не было минут сорок, не отвечали ни рации, ни телефоны, мы стали переживать. «„Водяной“ „Берегу“ — ответь». «„Водяной“ „Берегу“ — ответь». Командир тщетно вызывает по радиосвязи одного из уехавших. «„Водяной“ „Большому“». «„Водяной“ „Большому“». Нет ответа. Укры глушат частоты. Панику разводить нельзя, но ощущения неприятные. За сорок минут можно весь Краснодон объехать — куда подевались наши? И не отвёз ли их случайно нетрезвый ходок к «неправильному повороту»? И если отвёз, то случайно ли?
В это время близ штаба поворачивает с пробуксовкой «Волга» и останавливается. Реакция моментальная. Секунда — и все люди, стоявшие у мешков, курившие и непринужденно общавшиеся о жизни, уже находятся на позициях для стрельбы с автоматами на изготовке. Рефлекс. Я не успел понять, что произошло, — стою на линии огня, как кретин. Слава Богу, тревога ложная: за рулём пьяный. Остановили, вызвали местных ментов.
Приезжают менты, договариваемся с ними, что проштрафившийся пьяница взамен предоставит бензин. Слава Богу, в это же время возвращаются наши. Заправки, как выяснилось, все закрыты: было сообщение о возможном авианалёте. Водитель израсходовал ещё половину оставшегося топлива и ситуация близка к критической. Мнение водителя о ходоке, клятвенно обещавшем показать, где продают бензин, он, не стесняясь, озвучивает, но по цензурным соображениям опубликовать этот монолог невозможно. Звоним сопровождающим с той стороны, просим захватить канистру топлива. Я вспоминаю, как на даче в таких случаях поступали деревенские пацаны, и предлагаю необходимый бензин у кого-нибудь слить. Сливаем с нескольких машинок, что есть. Вроде бы часть всё же предоставил пьяница. Менты отпускают его:
— А по украинским законам лишили бы тебя прав, а то и арестовать бы могли на три месяца. Радуйся, дурак.
Он действительно радуется.
Всё, провожающие приехали. Все фотографируются на память в краснодонском штабе. Мысленно мы почти уже дома. Все очень мило борются за право подержаться за самые внушительные муляжи.
Молодая Гвардия, 2014 год
Грузимся в «Газель», остался последний рывок. Идём в голове колонны, сзади кузов освещает «УАЗик» провожающих, рации выключены. Нас человек десять в кузове в камуфляже, в лучах дальнего света — ощущение не самое уютное. Посреди кромешной темноты мы едем натуральной живой мишенью. Но убедить людей из «УАЗика» выключить свет, как говорит Берег, можно «только предупредительным огнём». Мысленно соглашаюсь с тем, что пусть лучше будет свет.
По законам драматургии, поскольку мой рассказ подходит к концу, я на этом месте должен вспоминать либо всю предыдущую жизнь, либо самые яркие моменты поездки. Но я ничего не вспоминаю. Я придумал себе молитву, состоящую из слов «Пусть. Всё. Будет. Хорошо». Крещусь и на каждое движение руки про себя её повторяю. Мы уже на нейтралке, Россия совсем близко, у меня внезапно опять галлюцинация: в дальнем свете фар «УАЗика» видно, как навстречу нам идёт колонна. Кажется, снова проходит оффлайновое мероприятие компании «Wargaming». Дела у ребят идут неплохо, участников много. Задаю уточняющий вопрос, в ответ общий смех:
— Были бы украинские — нас бы давно в лепёшку уработали.
Мне становится совсем спокойно. Лучшего окончания поездки просто невозможно было представить.
Десять минут — и мы выгружаемся на русской территории. Всё. Дома. Позади страшный, но незабываемый опыт поездки в зону боевых действий, позади война, позади прекрасные храбрые люди из ополчения и несчастные мирные жители Донбасса. А ещё позади самая большая в моей жизни победа над собой, и всё остальное на этом фоне кажется абсолютно ничтожным и безопасным.
Я вставляю в айфон симку, получая нескончаемый поток сообщений и уведомлений о неотвеченных вызовах. В чистое и, простите за каламбур, не так сильно привлекающее внимание, как камуфляж, переодеться не успеваю. Помыться тоже: мы с Мотиватором и парнем, вырвавшимся из Славянска, едем назад поездом, он скоро уходит. Перспектива мыться в сортире этого поезда после выхода из ЛНР меня абсолютно не пугает, а скорее даже забавляет. Мы вызываем такси, прощаемся со всеми, чтобы скоро увидеться опять. Грузимся в «Жигули». Мотиватор и «Славянск» почти моментально засыпают на заднем сиденье. Я еду впереди и спать почему-то совершенно не хочу. Над южнорусскими степями восходит солнце, я вспоминаю, как мы два дня назад заходили в ЛНР на закате, курю и понимаю, что за три дня увидел и испытал больше, чем за последние несколько лет.
Уезжая, мы снова слышим разрывы снарядов близ Донецка Ростовской области. Вероятно, часть из них опять, как и в день нашего приезда, накроет жилые дома и погибнут мирные граждане России. РФ официально признает бомбёжки русской территории украинской армией только через неделю.
Война — близко.
Бонус-трек и финансовый отчет последуют
