Текст: Гейт Абдул-Ахад, для The Guardian. Перевод: Александр Заворотний, «Спутник и Погром»

Часть первая: под чёрным знаменем

В иракском городе Мосуле исламские боевики решили доказать легитимность своего правления и преобразовать террористическую группировку в государство. Убийства и массовый террор соседствовали с работающей бюрократией, централизованным сбором мусора и интеллектуальными счётчиками электричества.

Каждый день ранним утром бывший учёный-ракетчик выходил из своего дома в Мосуле. На автобусе или пешком — бензин был больше не по карману — он отправлялся к друзьям, проведывал мать или заходил в гости к семье сестры. Иногда он пытался разжиться дешёвым керосином, контрабандными книгами или сигаретами. Чаще всего просто бесцельно бродил, как одинокий путешественник в собственном городе.

По вечерам он усаживался за старый деревянный стол, склонялся над дневником и описывал свой день. Большинство его записей банальны: цена на помидоры, ссоры с женой. Но есть и наблюдения о тех событиях, которые разворачивались в Мосуле.

«Я должен пережить это время и описать его, — читаем мы в заметке за август 2014 года, два месяца спустя после падения города, — мы как люди, отбывающие длительное тюремное заключение. Одни выйдут на свободу, прочитав десятки книг. Другие будут сломлены и раздавлены».

К моменту, когда он перестал писать, он заполнил пять тетрадей. Это дневники оккупированного города; хроника того, как Исламское государство*Запрещено в РФ попыталось оправдать своё название и наладить управление Мосулом.

Под чёрным знаменем

В июне 2014 года жители Мосула в основном приветствовали вступавших в город вооружённых людей. В отличие от жестокой и коррумпированной иракской армии они вели себя вежливо. Они наладили охрану общественных зданий, остановили грабежи и разобрали бетонные баррикады, душившие городские улицы.

«Больше нет заминированных машин, самодельных бомб и перестрелок. Мосул наконец обрёл мир. Они контролируют улицы, и жители охвачены благоговением. Людям разрешено покидать город, а в школах преподают правительственные учебные программы», — писал учёный.

Что касается сущности пришельцев, то здесь существовала определённая растерянность. Революционеры из суннитских племён? Офицеры-баасисты из старой армии Саддама? Джихадисты вроде Аль-Каиды? После того как в 2003 году вторжение США уничтожило Ирак, приходилось считаться со всеми этими возможностями. В течение долгих лет за господство над Мосулом боролись различные фракции, пытавшиеся утвердиться с помощью безжалостной уличной войны — сначала против американских оккупантов, потом против центрального правительства в Багдаде.

Некоторые фракции были весьма похожи на теневое правительство — они собирали налоги с бизнеса и требовали проценты за каждый муниципальный контракт. Тех, кто не соглашался на такое сотрудничество, часто похищали и убивали.

«Мы платили процент по каждому контракту в течение десятилетия. Восемь процентов. Перед каждым тендером главе нашего управления звонили и объясняли, кто должен выиграть и какую работу получить. Треть вакантных мест распределяли они. Никто не осмеливался ослушаться. Те, кто не платил, исчезали. Они проникли во все государственные организации, даже в полицию. И когда Мосул пал, они вышли на поверхность», — рассказывает Аззам, инженер-электрик из отдела энергетики. Через два дня после захвата города один из коллег Аззама пришёл на работу в афганском шальвар-камизе и сообщил, что он новый куратор от Исламского государства.

Городской устав ИГИЛ

Все прошлые победы Исламского государства померкли в сравнении с захватом Мосула, который можно считать одним из худших поражений в истории Ирака: потеря второго по значимости города страны, беспорядочное бегство 50 000 солдат и полицейских, захват сотен тонн оружия, обмундирования и бронетехники. И именно в Мосуле исламисты решили воплотить в жизнь свой самый амбициозный план, который мог бы подтвердить их претензии на право управлять: превращение террористической группировки в настоящее государство.

Через неделю Исламское государство опубликовало свой первый манифест: мединский документ. Архаичным языком, перегруженным религиозными оборотами, ИГИЛ поздравил жителей Мосула со «священными победами» и дал торжественное обещание:

О люди, вы испытали на себе все секулярные режимы, от монархии до республики сефевидского (шиитского) правительства. Вы испытали их все и были опалены их огнём. Ныне же пришла власть Исламского государства и нашего имама Абу Бакра. И, по воле Аллаха, вы узрите пропасть между секулярным правительством, которое угнетает, лишает народ воли и энергии, уничтожает его достоинство, и нашим правлением, которое руководствуется божественным наставлением.

Манифест запрещал сигареты и предписывал женщинам оставаться дома, но улицы были полны курящих, кальянные процветали, женщины ходили с незакрытым лицом, а многие семьи, бежавшие из Мосула, вернулись.

Впрочем, этот документ был лишь первым шагом. Так называемое Исламское государство не сразу строилось. Оно утверждалось постепенно, более двух месяцев, предпринимая всё новые шаги и издавая всё новые эдикты, при этом каждая следующая мера касалась очередной части общества, всё более накаляя атмосферу.

Проект ИГИЛ во многом напоминал другие попытки строительства утопического общества, от большевиков до Талибана, — иными словами, можно говорить о типичном поведении авторитарного правительства. Сначала распространяем идеологические мифы. Потом «очищаем» общество от нежелательных элементов. Для подавления всякого сопротивления следует действовать с максимальной жестокостью, при этом создавая разветвлённую сеть осведомителей, чтобы население могло доносить само на себя.

Но тоталитарные режимы не могут выжить с помощью только лишь утопической идеологии и массового террора. Им нужна работающая бюрократия и компетентные управленцы.

Исламское государство начало с проведения в Мосуле всесторонней переписи. Сотрудников армии и полиции, докторов, медсестёр, инженеров и учителей — всех вместе с семьями внесли в реестры. Каждый магазин, фабрика и деловая собственность отмечались соответственно вероисповеданию владельцев. «Они пришли к нам с огромными кадастровыми книгами. Хотели узнать, какими участками земли владеют христиане, сунниты и шииты. Мы сказали, что все эти документы первоначально составлялись ещё в османскую эпоху, у нас есть только имена владельцев, и выяснить их конфессиональную принадлежность решительно невозможно», — вспоминает сотрудник сельскохозяйственного управления.

В истинно сталинском духе, первая волна чисток накрыла бывших союзников ИГИЛ из числа других повстанцев. Исламистские боевики начали задерживать баасистов и армейских офицеров. Исчезали десятки людей, и никто уже не возвращался обратно.

Через неделю на домах и магазинах христиан появились арабские буквы «Н» («назореяне»). Новым эдиктом у христиан потребовали либо обратиться в ислам, либо заплатить налог, либо уйти в изгнание без имущества. На окраинах христиан систематически обыскивали; некоторых взяли в заложники или превратили в секс-рабов (шабаки и другие мусульманские меньшинства были убиты либо бежали). Через несколько недель очередной эдикт сделал ношение никабов обязательным и запретил совместное нахождение мужчин и женщин.

Когда массивные бетонные заграждения, убранные с улиц, вновь появились, в этот раз по периметру города, Мосул превратился в гигантскую тюрьму, увешанную плакатами с девизом нового режима: «Стабильность и расширение».

Утвердив своё господство, Исламское государство обратило все усилия на создание городской администрации. Оно упразднило существующие структуры и заменило их диванами или министерствами: здравоохранения, образования, услуг, финансов, обороны, безопасности, сельского хозяйства и прочими. Каждый диван возглавлялся эмиром, из которых часть была иностранцами, а во главе восседал одетый в чёрное халиф Абу Бакр со своим военным советом.

Новая администрация носила смешанный характер: она пыталась управлять современным городом, используя методы, титулы, дресс-код и язык образца IX века.

«ИГ было государством террористическим, но при этом и современным. Они одевались и разговаривали, будто жили на заре ислама, но с административной точки зрения они действовали отлично и эффективно управляли государством», — говорит инженер Аззам.

Электрический отдел, где работал Аззам, вошёл в состав одного из диванов, а новым начальником стал французо-марокканец, который первым делом принялся упорядочивать сбор налогов. «Раньше выставление счёта за электричество могло отнимать у нас до двух месяцев. Когда пришло Исламское государство, оно серьёзно упростило систему», — рассказывает Аззам. Весь бизнес, фабрики и магазины начали платить фиксированный налог. В жилых кварталах, по словам Аззама, ИГ установило интеллектуальные счётчики для отслеживания ежемесячного потребления электричества. «Никто не осмеливался не платить за энергию, боясь страшных наказаний со стороны хисбы [религиозной полиции]», — говорит он. Неучтённое потребление электричества приравнивалось к краже, за это можно было лишиться руки.

Тот же стандартизированный метод применялся ко сбору мусора. На каждую улицу назначался отдельный сборщик мусора, чьи услуги оплачивали местные жители; ИГ выдало карты с указанием оплаты, и инспекторы регулярно проверяли чистоту улиц и сбор денег. Террор привёл к тому, что желающих платить не вовремя не осталось.

Исламисты оказались весьма изобретательны, когда речь зашла о новых методах получения прибыли. Все конфискованные земли, собственность, фабрики, награбленное добро, нефтяные месторождения и скот попали в распоряжение дивана аль-маль — министерства финансов — которое использовало их для вознаграждения верных и создания доходов по образцу и подобию финансовой пирамиды. Участки земли, конфискованные у меньшинств вроде шабаков и езидов, предлагались участникам ИГИЛ; точно так же перераспределялись дома христиан, а их машины и имущество продавались на аукционах. Конфискованный скот стал дополнительным источником мяса для исламистских боевиков.

Добытая в Сирии нефть продавалась любому, кто изъявлял желание её переработать. Некоторые умудрялись получать дешёвый бензин, используя сделанные на дому горелки; у других были маленькие современные перегонные устройства. Пустынные дороги между Ираком и Сирией были забиты автоцистернами.

Расцвела торговля оружием, археологическими артефактами, порабощёнными женщинами и девушками. Военные спекулянты наладили поставку продуктов и топлива даже из Дамаска, что требовало пересечения нескольких линий фронта, а современное оборудование и медикаменты поступали из Турции контрабандой.

И как в любом другом тоталитарном обществе, большинство людей предпочли склонить головы и пытаться жить дальше.

Однажды учёный заметил, что его жена и дочери утешают плачущую соседку, чей муж поспорил с игиловцами из-за одного пожилого человека, обвинённого в подстригании бороды. Обоих выпороли кнутами. Всем взрослым мужчинам, жившим на этой улице, было приказано наблюдать за экзекуцией. Когда учёный вернулся в дом, его сын был вне себя от злости: как ты можешь позволять таким людям править нами?

В дневнике есть попытка объясниться: «Люди обвиняют нас в том, что мы не пытаемся уехать. Моя младшая дочь заявила, что нам всем надо переехать в Киркук… может, мне следовало прислушаться к ней. Но я так боялся будущего».

Часть два — падение

Когда Исламское государство утвердилось в Мосуле, то правило городом с помощью двухуровневой системы: привилегии для «собратьев» и невзгоды для всех прочих. Но местные жители сопротивлялись, и финансовая пирамида начала рушиться.

Когда исламисты напали на Мосул, Вассан, приятная молодая врач с лицом херувима, побежала из родильного отделения в приёмное отделение госпиталя Джимхория. Потоком хлынули раненые гражданские. Вассан только закончила медицинскую школу, и у неё совершенно не было опыта в лечении ран и травм. Поскольку число раненых продолжало расти, она попыталась возместить недостаток опыта энтузиазмом.

К вечеру все отделения были переполнены, и пациентов начали размещать в коридорах. Вассан ночевала в госпитале, игнорируя непрерывные звонки отца с требованиями вернуться домой.

Следующим утром, когда мины начали падать возле самого госпиталя, врачи и пациенты с помощью машин скорой помощи эвакуировались через мост в восточную часть города. Там они услышали новости. Губернатор и генералы бежали. Западный Мосул пал.

Вновь начал звонить отец Вассан. Он сказал, что ради безопасности перевозит всю семью в Эрбиль в автономном курдском регионе. «Оставьте мой паспорт и уезжайте. Я поклялась помогать пациентам», — ответила она и положила трубку. Скоро она вернулась в госпиталь.

Через три дня после первых боёв в его стенах появились вооружённые мужчины с закрытыми шарфами лицами. Для Вассан и ещё нескольких молодых докторов, которые решили остаться, началась новая жизнь.

Двухуровневая система

Как и многие другие диваны (министерства), учреждённые ИГИЛ в Мосуле, диван ас-сиха (министерство здравоохранения) функционировал на двух уровнях.

Были определённые правила, касающиеся «собратьев», — людей, присягнувших на верность ИГИЛ — и другие правила для авамов, простых обывателей.

«В наших больницах действовали две системы. Члены ИГИЛ и их семьи получали лучшие условия и доступ ко всем лекарствам, а обычные люди, авамы, были вынуждены покупать препараты на чёрном рынке. Мы начали ненавидеть свою работу. Я врач, я должна стараться для всех людей одинаково, а меня заставляли заниматься только их пациентами. Я чувствовала к себе отвращение», — делится Вассан.

Несмотря на все самовосхваления, исламистская версия города-государства не была ни особенно эффективной, ни справедливой. Подобно архаичным именам и терминам, напечатанным современными устройствами на документах, Мосул управлялся с помощью винегрета различных систем, от капиталистического свободного рынка до тоталитарной командной экономики. А на более глубоком уровне продолжали существовать многовековые традиции прогнившей иракской бюрократии.

Чиновники по-прежнему составляли служебные записки, заносили информацию в журналы и требовали письменные приказы от начальства перед любым начинанием. Люди вроде Вассан жили в сюрреалистической ситуации, когда они оставались служащими иракского государства, которое продолжало платить им зарплаты, при этом подчиняясь начальству из ИГИЛ, которое требовало свою долю.

«Гениальность Исламского государства заключается в его способности соединять несоединимое ради достижения главной цели. Второстепенные вопросы неважны», — отмечает один бывший администратор. По его словам, не только управленческая система, но и самый состав новых элит представлял собой пёстрое попурри: «Немыслимая смесь, коктейль из самых разных компонентов без общего стержня. В целом можно провести разделение на два типа: те, кто пришёл ради выгоды, и те, кто пришёл из-за убеждений. Но были и выходцы из различных племён, и члены старых семейств из самого сердца города; религиозные деятели и уличные бандиты; иностранные любители джихада и бывшие военные.

Исламское государство позволяло реализовать желания всех этих групп. Выходцам из племён давали дома в богатых кварталах Мосула, иностранцы получали женщин и власть, бывшим офицерам возвращали их положение, утерянное после 2003 года».

Когда Вассан начала понимать, насколько ИГИЛ отличался от всего, что было раньше, она попробовала бежать. Но было уже слишком поздно. Контрабандист, с которым она обменивалась сообщениями, был пойман, а женщины из хисбы (религиозной полиции) обыскали дом Вассан, отобрали её телефон и заявили, что теперь она будет под наблюдением.

Уйти с работы она не могла: трёхдневное отсутствие означало арест за попытку дезертирства. Она решила устроить внутренний бунт.

Тайная больница

«Можно приспособиться к любым условиям жизни, так что и мы пережили господство ИГИЛ. Мы устраивали вечеринки для подруг, которые выходили замуж. Отмечали дни рождения и помолвки. У нас даже были диджеи, только им приходилось включать музыку очень тихо. Мы пытались жить прежней жизнью. В больнице мы закрывали камеры слежения и устраивали вечеринки для детей из онкологического отделения», — рассказывает Вассан.

Однажды ей удалось найти одну из оставшихся кондитерских, и она попросила пирожное в виде Губки Боба — любимого персонажа одного из детей с последней стадией рака. Владелец кондитерской извинился: ему было запрещено делать пирожные с фигурками. Но в виде компромисса он дал ей квадратный жёлтый тортик.

Пока Вассан рассказывала все эти истории, она достала свой телефон и пролистала фотографии с вечеринок. Половина детей погибла из-за недостатка лекарств.

Постепенно она поняла, что можно перейти от пассивного бунта к активному сопротивлению.

«Лекарства начали кончаться ещё до начала военных операций. Так что я начала запасать всё, что могла, у себя дома. Мне удалось создать целую сеть взаимодействия с достойными доверия фармацевтами. Я начала собирать различные инструменты, и в конечном итоге у меня дома оказался полный хирургический набор. Я могла даже проводить операции под полным наркозом», — говорит она. Постепенно распространились слухи о её подпольном госпитале.

«Начали приходить даже с другого края Мосула, и мой запас лекарств быстро таял. Я знала, что в нашем госпитале лекарств было много, но все помещения для их хранения контролировались ИГИЛ. Постепенно, под предлогом лечения одного из их пациентов, я начала выносить эти лекарства. Когда на самом деле была нужна одна доза, я брала пять. Через какое-то время, видимо, они всё поняли, потому что перестали пускать врачей в помещения с лекарствами», — вспоминает Вассан.

Наказание за воровство — отрубание руки. Подпольный госпиталь на дому — подрывная деятельность, наказанием за которую была бы казнь.

Начало конца

Если Исламское государство было подобием финансовой пирамиды, которая зависела от постоянного расширения, чтобы вознаграждать собственных сторонников, то эта схема начала рушиться после того, как иракское правительство прекратило платить зарплаты госслужащим в Мосуле.

Большинство прекратило приходить на работу (учителя и раньше почти полностью перестали посещать школы, поскольку ученики предпочли оставаться дома после указа нового египетского главы министерства образования). Тем, кого Исламское государство считало незаменимыми, вроде врачей и инженеров обслуживающих подразделений, было приказано продолжать трудиться за одну десятую бывшей зарплаты.

Чтобы и дальше управлять городом, исламисты проявили недюжинную изобретательность в методах пополнения своих карманов. Выросли налоги. Побивание кнутом было дополнено штрафами. Наличие молитвенных чёток, которые исламисты считали греховными, облагалось податью в зависимости от числа бусин. Пойманные с сигаретой заключались в тюрьму и обязывались выплатить штраф в размере стоимости конфискованных сигарет на чёрном рынке.

Министерство энергетики начало отключать электричество в частных домах, перенаправляя его на три цементных завода, которые приносили постоянную прибыль. Все правительственные автомобили были конфискованы.

В это же время США и их союзники начали уничтожать автоцистерны, курсировавшие между нефтяными месторождениями в Ираке и Сирии. Авианалёты на сам город тоже участились; элегантное здание медицинской школы было разбомблено.

Пока больница Вассан оставалась под контролем ИГИЛ, её тайный госпиталь на дому выполнял важные функции. На обеденном столе она приняла более десятка родов; она выгнала обоих братьев из их комнат, чтобы устроить там операционные; мать, пожилая медсестра, стала её помощницей.

Освобождение Мосула длилось месяцами. Каждые несколько недель иракские правительственные войска брали под контроль новый квартал. Тем временем бюрократия ИГИЛ продолжала работать. Она собирала налоги, распределяла основные продукты питания и следила за соблюдением своего сурового религиозного кодекса поведения, включавшего ношение бороды. Боевики ИГИЛ прочёсывали улицы в поисках незаконных спутниковых тарелок в паре домов от наступавших правительственных отрядов.

Первое, что сделала Вассан, когда иракские солдаты вошли в её квартал — побежала в дом одного из своих онкологических пациентов, восьмилетнего мальчика с лейкемией, положила его в машину и поехала на север, в Эрбиль, надеясь спасти ему жизнь: мальчик уже три недели не принимал никаких лекарств. Через неделю он умер.

Вассан вернулась в больницу. Стены были обожжены и разрушены. Лекарств почти не было, основная часть оборудования погибла. Но бюрократия выжила. Сегодня медики записывают имена в большие журналы — такие же, как при ИГИЛ и раньше.

«Их власть держалась на терроре, а не на численности. В конце концов, мы заметили, что исламистов немного: например, на нашей улице не более десятка. Люди начали говорить: а почему мы ничего не делаем? И я ответил: потому что террор парализует», — говорит инженер Аззам, который видел приход и уход ИГИЛ.

Для Вассан окончание владычества Исламского государства принесло смешанные чувства. После многих попыток связаться с Багдадом, чтобы сдать экзамены в медицинской школе, ей ответили, что работа в больнице в последние три года не считается действительной службой, и она получила дисквалификацию.

«Министерство заявило, что не даст мне допуск, потому что я работала под властью ИГИЛ. Мне придётся всё начать с чистого листа. И вы ещё спрашиваете, почему Мосул ропщет? Потому, что с нами обращаются, будто мы все из ИГИЛ. Теперь в городе новая гражданская война — между оставшимися, которые три года выносили все невзгоды, и уехавшими. Они называют нас коллаборантами, а мы говорим, что они не пережили того, что мы. Все вспоминают 2014 год и хотят вернуться в прошлое, чтобы начать жить сначала. Они не хотят смириться с тем, что три последние года их жизней были впустую», — заключает Вассан.

Оригинал материала на сайте Guardian

Поддержите «Спутник и Погром» покупкой подписки (клик по счетчику просмотров справа внизу) или подарите ее друзьям и близким! У нас нет и никогда не было никаких других спонсоров кроме вас — наших читателей.