Ранее: часть первая — вода, алмазы и нефть
«Какая разница, что думают о войне люди. Война есть и будет. С таким же успехом можно спросить, что люди думают о камне. Война была всегда. Она была еще до человека, война поджидала его. Основное ремесло поджидало своего основного мастера. Так было и так будет»
— Кормак Маккарти, «Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе»
На вкус как земля
В последнем фильме Кристофера Нолана «Интерстеллар» из-за накрывшего планету сельскохозяйственного кризиса все страны мира распустили свои армии, потому что якобы исчез повод соревноваться в большой политике — тут бы картошки и кукурузы достаточно вырастить. Сложно представить себе более глупую идею: правительства и корпорации скупают сельскохозяйственные площади по всему миру в бешеном темпе — и после нолановской экологической катастрофы воевать друг с другом наверняка начнут даже развитые страны.
Хотя мир и выбрасывает почти половину производимой еды (задумайтесь об этом, когда в следующий раз отложите в магазине помятую морковь или неаккуратно запакованные помидоры), мировые цены на продовольствие сейчас находятся на самом высоком уровне за последние 20 лет. В 2008–2009 гг. развивающиеся страны сотрясали продовольственные бунты, которые позже, зимой 2011 года, помогли набрать массовку для выступлений в арабском мире: простые аполитичные граждане страдали от подскочивших цен на продовольствие. Многие государства заботятся о своей продовольственной безопасности, в том числе скупая сельскохозяйственные угодья за границей.
Цены подстёгивает грядущий переход на чистое топливо — для него нужны сельскохозяйственные площади, стоимость которых всё увеличивается и увеличивается, а количество остаётся неизменным. Борьба усиливается по мере того, как часть земли приходит в негодность. Сейчас около 16% пригодной для возделывания земли стремительно теряет продуктивность (плохая экология, чрезмерно активное использование), что лишь увеличивает конкуренцию среди инвесторов. Через 3 года миру понадобится 4 млн га новой земли — то есть территория примерно размером с Данию. Через год — ещё пара миллионов гектаров. А к 2030-му, если рост спроса на еду, древесину и биотопливо останется неизменным, потребуется 515 млн га обрабатываемой земли — примерно в 2 раза больше, чем доступно для сельского хозяйства сейчас.
Землю скупают страны Западной Европы, КНР, некоторые государства Ближнего Востока (монархии Залива и Египет). Скупка может принимать самые разные формы, идти через государственные или частные фонды, но суть всегда одна. Например, Саудовская Аравия получает урожаи из Эфиопии — с 10,1 тыс. га, принадлежащих шейху Мохаммеду аль Амуди. Bin Laden Group (да-да, собственность семьи мёртвого супертеррориста) активно инвестирует в сельское хозяйство по всему миру — и масштаб самых крупных нереализованных проектов (вроде консорциума по выращиванию риса в индонезийской провинции Папуа) достигает 404 тыс. га. Стоит отметить специфические политические интересы саудитов, превращающие их в источник проблем для всех потенциальных партнёров: к примеру, на мусульманском филиппинском острове Минданао фонд Мохаммед Аль-Раджи выращивает ананасы и рис прямо на территории «Исламского освободительного фронта моро». Во время войны саудовский фонд фактически спонсировал деятельность боевиков, ведя переговоры с полевыми командирами и выплачивая им дань. Впрочем, рвение саудитов, скупающих сотни тысяч гектаров по всему миру каждый год, можно понять — они живут в пустыне, где ничего не растёт, рядом с агрессивными конкурентами-иранцами, а кормить население и армию надо. Недавно выяснилось, что Эр-Рияд даже готов пойти на миллиардные инвестиции в российское сельское хозяйство — хотя год назад саудиты помогли уронить экономику РФ через ОПЕК и по всем остальным направлениям с удовольствием нам вредят.
Список стран, у которых чаще всего берут в аренду земли для сельскохозяйственных нужд
Но не стоит думать, что американцы и европейцы не участвуют в переделе земель. Американский евангелист (и успешный предприниматель) Кельвин Бёрджесс единолично управляет 7000 га на кенийских болотах Яла, которые осушает и приспосабливает под выращивание риса. Американская компания по производству шин Firestone владеет огромными территориями в Либерии (а когда-то ей принадлежало 4% всей площади страны) — правда, использует их не для сельского хозяйства, а для вырубки каучукового дерева. Там же, в Либерии, британской Equatorial Palm Oil (EPO) принадлежит 169 тыс. га, на которых она добывает пальмовое масло — серьёзный бизнес в Африке и Азии, на котором в одной только Индонезии держится 14 млн рабочих мест (в совокупности зарабатывающих для этой страны $12 млрд в год). Тем же самым в соседнем Сьерра-Леоне занимается британская Sierra Leone Agriculture на своих 31 тыс. га., а в Нигерии и Камеруне пальмовое масло на 30 тыс. га делает люксембургская SOCFIN. В Сьерра-Леоне международным компаниям принадлежит в общей сложности 1 млн га. Южный Судан только в первый год независимости сдал в аренду 1/10 своих сельскохозяйственных площадей.
Несмотря на огромную привлекательность Южной Америки для агропромышленных инвестиций, Африка остаётся континентом огромных возможностей — примерно 60% пока не возделываемой земли находится там. Но кое-что можно найти и в Европе.
На Украине не возделывается 199,5 тыс. кв. км. сельскохозяйственных площадей — и в последние 20 лет инвесторы из-за рубежа (как крупные частные предприниматели, так и серьёзные игроки вроде Morgan Stanley) тратят большие деньги на приобретение украинских посевных площадей. Французский финансист Шарль Бегбедер купил для своей AgroGeneration 50,8 тыс. га — и его владения продолжают увеличиваться за счёт выкупа разоряющихся мелких фермерских хозяйств. Сербский сахарный магнат Миодраг Костич ещё до революции приобрёл 40,4 тыс. га вокруг Киева для сельскохозяйственных целей. Когда-то на Украину пытался зайти сам полковник Каддафи — правительство Тимошенко одобрило сдачу в аренду 101,1 тыс. га для выращивания пшеницы.
Сделки на миллионы гектаров возможны и в развитых странах — например, в Австралии, но там за землю бьются компании из Англии и её доминионов, так что это скорее внутривидовая конкуренция, а не реальное противостояние национальных интересов.
Прекрасные возможности заработать на сельском хозяйстве открываются в Латинской Америке, где в результате вырубки лесов появляются всё новые и новые посевные площади. Никто, правда, не застрахован от политических рисков — например, в 2010 году ещё живой Уго Чавез заставил британскую Vestey Group, 100 лет владевшую 202 тыс. га земли в Венесуэле, отдать свои 130 тыс. голов скота и 5 тыс. быков местным крестьянам. Всего Чавез передал крестьянам 1,7 млн га. Для Латинской Америки это скорее исключение, чем правило — в Гватемале 70% земли всё ещё принадлежит 2% населения, в Перу 222,5 тыс. га на побережье — собственность 34-х хозяев. В Боливии 200 аргентинцев и бразильцев владеют 1,6 млн га в восточной провинции Санта-Круз — выращивают там сою и пасут скот.
Хотя мы перечисляем покупки земли крупными инвесторами, а не военные конфликты, необходимо отдавать себе отчёт в том, что как раз вооружённые столкновения из-за земельного вопроса могут стать в будущем обыденным делом — благо, широкое распространение частных военных компаний (ЧВК) позволяет решать этот вопрос без масштабных войн и разрыва экономических связей, с небольшими потерями. Еда (как для развитых, так и для развивающихся стран) всё-таки поважнее топлива. После нефтяного эмбарго 1970-х гг. Лондон перешёл на свечи и трёхдневную рабочую неделю, а вот перебои в поставках продовольствия могут иметь гораздо более трагические последствия.
Серьёзные военные столкновения из-за земли случаются и сегодня. В центре проблем Израиля — еврейские переселенцы, которые в лучших традициях Дикого Запада захватывают «ничьи» земли на западном берегу реки Иордан и никак не могут остановиться. Проблема в том, что там уже живут местные арабы, которые не хотят уходить без боя. Вооружённые стычки не прекращаются, и они наверняка рано или поздно приведут к полноценной операции израильской армии и очередному международному кризису — нападения на еврейских поселенцев и солдат случаются регулярно. Хотя американское правительство формально не одобряет еврейскую колонизацию, выяснилось, что освобождённые от налогов американские НПО только в период 2009–2013 гг. перечислили поселенцам $220 млн, причём деньги уходили не только на бытовую технику, но и на поддержку семей осужденных в Израиле еврейских террористов. Когда это вскрылось, американская администрация в лучших традициях путинских пресс-конференций осудила происходящее и не стала больше ничего предпринимать.
Та же проблема существует и в других странах региона. Курдские вооружённые формирования захватывают арабские земли в Сирии и Ираке под предлогом войны против ИГИЛ — и это тоже может стать поводом для нового конфликта после гипотетической победы над силами халифата. На курдских территориях живёт слишком много арабов, получивших лучшие земли ещё при Саддаме и Асаде-отце — и мирным путём это противоречие, скорее всего, не разрешится. Сирийские курды уже установили контроль почти над всеми исконно курдскими землями — ждём сообщений об этнических чистках?
В Зимбабве изъятие 14 млн га земли у белых фермеров в 2000-е гг. подкосило экономику страны (сельское хозяйство просело на 60%), но позволило Мугабе укрепить свои позиции среди элит (поэтому он и правит до сих пор): 2200 представителей партии, армии (90% из 200 офицеров в ранге от майора до генерал-лейтенанта) и судебной системы получили 40% украденных площадей. Земельный вопрос сыграл важную роль в зимбабвийской политике. Первые 20 лет Мугабе, несмотря на антиколониальную риторику, не трогал белых фермеров и жестоко пресекал любые попытки земельного передела. Но фермеры поддерживали демократическую оппозицию режиму, и диктатор решил с ними больше не церемониться. Страна пострадала очень сильно — случилась почти гуманитарная катастрофа. Многие белые фермеры устраивали при хозяйстве школы и больницы — теперь всего этого нет. Зато зимбабвийские власти получили источник кормления, который в голодном и нищем государстве позволяет им относительно крепко стоять на ногах.
«Мугабе и белый африканец» — документальный фильм о белом фермере Майке Кемпбелле, оспорившем изъятие земель в суде Намибии. Его вместе с сыном и женой похитили зимбабвийские военные, которые пытками заставили их отказаться от дальнейших судебных исков
В Африке земельный вопрос вообще стоит очень остро. Казалось бы, гражданское противостояние в Бурунди имеет чисто политические причины: нынешний президент Пьер Нкурунзиза решил пойти на третий срок, нарушив соглашения, завершившие в 2006-м кровопролитную гражданскую войну, длившуюся 12 лет и унесшую жизни 300 тыс. бурундийцев. Но не всё так просто: в 1993–2005 гг. страну покинуло до миллиона беженцев, и сейчас они возвращаются. В аграрной Бурунди живёт 10 млн человек — уже на 40% больше, чем 10 лет назад (!). Население растёт на 2,5% в год, и средняя бурундийская женщина рожает не меньше шести детей. Голод в этой стране — часть повседневной реальности, а земли не становится больше. Даже наоборот, с 1970-го по 2015-й размер средней фермы сократился в 9–10 раз. Сельскохозяйственный конфликт придаёт чисто политическому противостоянию оттенок геноцида: беженцы — в основном хуту, и за время их вынужденного отсутствия соседи-тутси выкупили или присвоили их поля. Разбирательство по земельным спорам — основное занятие бурундийских судов (85% от всех дел). Количество уголовных дел об убийстве и поджогах, связанных с землёй, тоже увеличилось. Ожесточение, с которым одна часть страны сражается против другой, вполне понятна — на захваченных (присвоенных, купленных сомнительным путём) землях уже подросло новое поколение владельцев. Нечто похожее может произойти на территории ИГИЛ, если организация просуществует 10–15 лет: колонизационная стратегия халифата направлена на создание класса новых собственников. Ситуация, кстати, знакомая для русских: многочисленные очаги межнациональных конфликтов на Северном Кавказе (вроде Пригородного района Владикавказа) — это как раз следствие нерешённых проблем с новыми хозяевами присвоенной земли.
Даже в ЮАР, где после крушения апартеида вроде как обошлось без гражданской войны, в сельской местности разгорается её мини-версия. 80% земли в стране всё ещё принадлежит 10% населения — уже не только белым, но в основном им. Так вот, с 1997-го количество белых фермеров уменьшилось на треть. Вооружённые нападения на фермеров совершаются в 4 (!) раза чаще и без того высокого среднего показателя по стране. К 2011 году число убитых белых землевладельцев выросло до 3037 — вполне себе война. С серьёзными рисками эскалации: популярность в стране набирает политик Джулиус Малема, призывающий к «окончательному решению» земельного вопроса по образцу Зимбабве. Даже если он не придёт к власти, его идеи всё равно находят отклик у абсолютного большинства населения — и либо их возьмёт на вооружение правящий «Африканский Национальный Конгресс», либо начнутся масштабные беспорядки с убийствами и экспроприациями, то есть гражданская война. Обстановка в стране подходящая: в ЮАР и так уже совершается 50 убийств в день — больше чем в Мексике, раздираемой войной наркокартелей. В стране много ЧВК и охранных предприятий (больше, чем сотрудников армии и полиции), спрос на услуги которых только подскочит. Эскалация насилия, раскол и превращение Южноафриканской республики во вторую Зимбабве — вполне реалистичный сценарий.
Хотя в Бурунди и ЮАР между собой конфликтуют в основном местные, иностранные инвесторы тоже не застрахованы от политических рисков. Большую часть земель под сельскохозяйственные нужды богатые и развитые государства покупают в странах одновременно бедных и неразвитых — население там растёт, уровень неравенства зашкаливает. Искушение взять в руки автомат и решить актуальный земельный вопрос немирным путём велико. Практика показывает, что сельскохозяйственный фактор может усилить существующий конфликт и вывести его на качественно новый уровень.
Коммунистические партизаны из ФАРК долго и отчаянно сражались с колумбийским правительством во многом благодаря доходам от плантаций коки, что подстегнуло развитие легендарных картелей и дало старт безнадёжной войне с наркотиками («War on Drugs»), которую ведут Мексика и США. Про события в Колумбии есть неплохой американский сериал «Нарко», где хорошо показана концепция нарколатифундий. В попытках остановить наступление коммунистической герильи колумбийские власти дали отмашку на создание местных «отрядов самообороны», возглавляемых крупными землевладельцами — и в результате в стране появились паравоенные подразделения, воюющие против врагов государства из вполне корыстных соображений.
Одно из самых крупных объединений — «Крестьянские силы самообороны Кордобы и Урабы», 8 тыс. человек (!). Отряд основали братья Кастано — Фидель, Висенте и Карлос — после того, как их отца-фермера похитили боевики ФАРК. Братья скупали земли политических врагов и бизнес-конкурентов, не гнушаясь торговлей наркотиками. Они, например, отобрали 20,2 тыс. га у не имевших отношения к конфликту колумбийцев африканского происхождения. Люди вроде Кастано и наркобароны, пережившие Эскобара, сегодня легализовались: американская USAID спонсировала переход колумбийских фермеров от выращивания коки к иным сельскохозяйственным культурам, поэтому заработанные на наркотиках деньги при посредничестве США удалось отмыть, инвестируя в пальмовое масло. Одним из получателей американских дотаций, кстати, был Карлос Марио Хименез, наркобарон, виновный в убийствах множества гражданских.
Наркоцелину поднимают ударными темпами и в Азии. После вторжения НАТО производство опиума в Афганистане выросло во много раз. А что поделать: страна бедная, больше там почти ничего не растёт. Опиумный бизнес стал так выгоден, что в нём теперь участвуют не только бандиты и продажные госслужащие, но и сами талибы (включая высшее руководство Талибана). В таком специфическом деле как наркоторговля сотрудничество перевозчиков и властей неизбежно. Делёж наркоприбылей только подогревает конфликт: в прошлом году случился «неурожай», и опиума собрали почти на 1/5 меньше, чем в 2014-м. Вопреки распространённому заблуждению, талибы сражаются против НАТО не ради триумфа абстрактного шариата, а ради власти и денег, которые даёт контроль над маковыми полями.
Дивный новый мир, экономика знаний — всё это, как и тысячу лет назад, стоит на земле.
Редкоземельные металлы: война, которой ещё не было
Чтобы сделать себе костюм Железного Человека как у Тони Старка, нужно всего ничего — инженерный гений и достаточные запасы редкоземельных металлов и минералов, из которых надо будет смастерить техническую начинку. Они же необходимы, чтобы создать робота-помощника Джарвиса. Наличие этого сырья так же важно, как и умение делать из него крутые гаджеты — удержать колоссальный технический разрыв со своими врагам при помощи одного только острого ума не сможет ни супергерой-предприниматель, ни мировой гегемон.
Редкоземельные металлы жизненно необходимы американцам в технических областях военного дела, то есть там, где у них решающее преимущество. Все американские войны после Второй мировой ведутся против врагов, решительно уступающих США как раз в тех технологиях, которые позволяют американской армии добиваться превосходства на поле боя. Вот примерный список секторов военной промышленности, неспособных обойтись без редкоземельных металлов:
1) Системы наведения и управления: знаменитый «Томагавк», «умные бомбы», беспилотник Predator и многое другое;
2) Электронные средства обороны: устройства создания помех, «рельсотрон», металл-гидридные аккумуляторы, акустическое оружие, хитрые средства ПВО;
3) Системы наведения и вооружения: лазерная наводка на земле и в воздухе, лазерное оружие;
4) Электромоторы: всё, благодаря чему прототипы будущей американской военной техники ездят, летают и плавают;
5) Средства коммуникации: радары, гидроакустические преобразователи, продвинутые датчики определения уровня радиации, многоцелевые системы определения уровня химического заражения.
Сложные системы противоракетной обороны ключевых союзников США (в частности, израильский «Железный купол») также невозможны без редкоземельных металлов — они нужны на всех стадиях конструирования.
Мировые запасы выглядят так: 48% у КНР (55 млн т.), 17% в странах СНГ (19 млн т.), 11% у США (13 млн т.), 3% в Индии (3,1 млн т.), у Австралии 1,45% (1,6 млн т.), у Бразилии 0,44% (0,48 млн т.), у Малайзии 0,27% (0,30 млн т.) и, наконец, 19% (почти 22 млн т.) разбросаны по всему остальному миру. В СНГ самые большие запасы у России и Киргизии — и с обеими странам Пекин работает очень плотно.
КНР лидирует потому, что в 2000-е бешено наращивала добычу и переработку минералов, полностью выдавив с рынка американские компании, ещё 40 лет назад занимавшие главенствующее положение. В начале прошлого года американцы ненадолго восстановили добычу в Калифорнии, пытаясь создать хотя бы какие-то собственные запасы, но потом закрыли снова — конкурировать с китайцами, уронившими цены на самое дно, оказалось попросту невозможно. К тому же с экологической точки зрения редкоземельные металлы — это полная катастрофа: добыча и переработка 1 кг наносит окружающей среде такой же ущерб, как производство тонны железа. К росту выбросов в атмосферу, кислотным дождям и загрязнению ведут все звенья промышленной цепочки.
Китай уже пытался использовать свою «монополию» в 2010-м, когда прекратил поставки редкоземельных металлов в Японию после инцидента с задержанием китайского моряка в районе спорных островов Сенкаку — и японцы это пережили, заключив договор с австралийскими поставщиками. Но инцидент напугал развитые страны, которые начали инвестировать в разработку месторождений за пределами Китая, а также занялись переработкой и замещением редкоземельных металлов (включая такую экзотику, как извлечение редкоземельных металлов из электрокаров).
КНР понимает, что на самом деле не контролирует большую часть мирового предложения, и пытается скупать месторождения или связанные с отраслью компании за рубежом. Ничего не выходит: ни в США, ни в Австралии китайцам ничего не продают. И вот здесь уместно будет поговорить о создании картеля редкоземельных металлов, в который кроме КНР могла бы войти РФ, обладающая внушительными запасами и способная в союзе с китайцами принудить среднеазиатские республики вступить в организацию. Может быть, Россия сможет на первых порах (как в БРИКС) выступить в роли неофициального лидера картеля — опыт давления через поставки важных ресурсов у нас уже есть. И речь не о газе с нефтью: в 1997-м Россия внезапно прекратила поставки палладия, цены тогда выросли в 3 раза.
Картель, несмотря на все организационные сложности, — это сильная идея. Большая часть торговли редкоземельными металлами — $3 млрд. Полная сумма всё равно недостаточно велика по меркам сверхдержав. Но от этой торговли объёмом $4 млрд зависят отрасли производства с высокой добавленной стоимостью, которые все вместе стоят уже около $4 трлн. Переход развитых стран на чистые и возобновляемые источники энергии ставит их в ещё большую зависимость от поставок. При нынешних темпах добычи спрос на редкоземельные металлы, необходимые для ветряных генераторов и солнечных панелей, даже без картеля намного превысит предложение — грядущий переход на чистую энергию таким образом попадает в зависимость от воли монополиста. В 1973 году не имевшие серьёзных вооружённых сил арабские поставщики нефти ввели эмбарго, тяжело ударившее по экономикам стран, поддерживавших Израиль (американцы, например, установили ограничение на скорость, которое окончательно сняли только в 1995-м, и внедрили довольно жёсткие по меркам этой страны правила расходования энергии). Нефть вынудила мирового гегемона прислушаться к мнению монархий Залива. Странная дружба США и саудитов родом как раз из тех времён — арабов пришлось уважать. Если спрос на редкоземельные металлы продолжит расти в соответствии с прогнозами, то в будущем превысит нынешние объёмы поставок в 5–10 раз.
Россией и Китаем дело, конечно, не ограничится — картелю нужно будет расширяться, чтобы его противники (в основном США) не могли получить искомые металлы без серьёзных затрат. Хотя Индия и Австралия кажутся хорошими кандидатами, их участие маловероятно, поскольку обе страны имеют разногласия с КНР и РФ. Зато Китай может скупить месторождения, разбросанные по Африке и Южной Америке.
Конечно, XX век знал множество подобных картелей, и все они (включая калийный картель РФ и Белоруссии) развалились — партнёры вскоре обнаруживали, что у них есть серьёзные разногласия. Но с редкоземельными металлами может сложиться иначе, поскольку собственно прибыли от них относительно небольшие — но зато есть шанс загнать в угол такую развитую и сильную страну, как США. Америка без этих металлов не сможет дальше сохранять отрыв от конкурентов, что в экономической, что в военной сфере. Несмотря на место в первой десятке экономик и армий мира ни РФ, ни КНР не могут сейчас по-настоящему прижать американцев. С войной всё ясно: ядерная война — это игра, в которой невозможно выиграть. В экономическом же плане всё ещё хуже — Америка не зависит от торговли с Россией, а Китай зависит от торговли с Америкой намного больше, чем Америка — от торговли с КНР. Нефтью и газом американцы обеспечивают себя сами, у них достаточно надёжных альтернативных поставщиков на Ближнем Востоке и в западном полушарии. А вот редкоземельные металлы — другое дело, тут можно больно ударить по «экономике знаний».
Конечно, в США есть запасы, которые можно разрабатывать — но американцам придётся совершать внезапный и довольно сложный переход на домашнее производство (сложный в том числе и по экологическим причинам, не говоря уже о ценах, которые придётся поднимать как раз в эпоху сокращения оборонных бюджетов). Всё это значительно увеличит склонность Америки к конструктивному диалогу.
В принципе, некоторые страны уже извлекают экономико-политические дивиденды из сложившейся ситуации. Toshiba заключила стратегическое партнёрство по поставкам редкоземельных металлов с Казахстаном, японцы стараются развивать эту отрасль в Монголии, немцы закупают вольфрам во Вьетнаме, американцы инвестируют в добычу где угодно, кроме Китая. Но в конечном счёте успех подобных соглашений зависит от продавца. Непонятно, почему российские поставщики титана не пересмотрят своё стратегическое соглашение с Boeing о поставках титана (компания — один из топовых военных подрядчиков США), особенно после того, как американцы рейдерским захватом отобрали у «Калашникова» дочернее американское предприятие под предлогом санкций и теперь собираются производить автоматы под этой торговой маркой.
Редкоземельные металлы имеют решающее значение для развитого мира, а на планете намечается передел сфер влияния, и появление картеля или другого объединения хозяев стратегических ресурсов нельзя исключать. Некоторые страны и без него приобретут дополнительный вес в международных отношениях: Россия (27% металлов платиновой группы), Казахстан (20% хрома), Конго (56% кобальта), ЮАР (43% хрома и 61% платины), Бразилия (92% от запасов ниобия), Турция (38% боратов). Будут ли эти государства субъектами мировой политики или её объектами, чью судьбу решат «взрослые» державы — другой вопрос. Но обойтись без их богатств не получится: спрос, например, на вольфрам, литий и кобальт превысит объём нынешних резервов к 2050 году.
«Картелизация» и эмбарго могут даже без учёта геополитики принести выгоду странам-поставщикам, желающим повысить свой ранг в мировой экономической цепочке. Скажем, до 2015 года в Китае действовали квоты на вывоз редкоземельных металлов из страны, что заставило многих инвесторов переместить туда более сложные производственные процессы с высокой добавленной стоимостью: отрасль переработки редкоземельных металлов в КНР получила $1 млрд иностранных инвестиций. Для стран вроде России, имеющих большие неразработанные запасы и остро нуждающихся в переходе на инновационную модель экономики, это хороший пример.
Ну и, разумеется, чем больше богатая важными минералами страна отстаёт в развитии, тем чаще там гремят гражданские войны между контрагентами других, более развитых стран, конкурирующих за поставки стратегических материалов.
Итоги и выводы
Западные страны по-разному подходят к перспективе перераспределения природных богатств. Англичане в 2010 году «доказали», что обладание избыточными ресурсами стимулирует коррупцию и подрывает демократию — надо понимать, от «ресурсного проклятия» несчастных дикарей будут спасать спецназовцы из SAS. Это очень похоже на идею другого подданного Её Величества Елизаветы II, Дэниэла Кёрвина: мол, так и так, избыток ресурсов в неразвитых странах провоцирует там конфликты и угрожает экологии, надо защищать планету при помощи интервенций. Американцы не отстают: они научно доказали, что участие ЧВК в африканских гражданских войнах помогало снизить интенсивность боёв — мол, у наёмников добыча функционирует эффективно и без лишних жертв, а зверства вредны для бизнеса. В принципе, ничего нового.
В 2013 году Африканский банк развития выпустил отчёт о потенциально огромных запасах сланцевого газа в Африке, и эксперты сразу заговорили о новых ресурсных конфликтах в регионе. В том же году под председательством англичан в ООН прошло заседание, посвященное предотвращению подобных инцидентов. Стороны решили, что главное — это обеспечить полную прозрачность пользования ресурсами и справедливый разумный доступ к ним всех желающих. В переводе с дипломатического языка это означает, что законным хозяевам запасов придётся поступиться некоторой долей своего суверенитета. Но есть о чём задуматься и более самостоятельным государствам.
Из 19 ключевых ресурсов (различные посевные культуры, древесина, рыба и мясо, металлы, ископаемое топливо и удобрения) большая часть производится в следующих 8 государствах: США, Китай, Россия, Индия, Индонезия, Австралия, Евросоюз и Бразилия. Некоторые страны обладают огромными запасами чего-то одного, вроде нефти (Саудовская Аравия, Иран и Венесуэла). Рост цен на продовольствие и иные виды ресурсов не оставляет выбора таким государствам, и в будущем им придётся конкурировать друг с другом за оставшиеся источники самого необходимого. И даже дешёвые нефть и газ не сильно меняют картину — избыток энергоресурсов позволяет увеличить свою долю на рынке.
Что касается России, то нам (при любом правительстве) предельно важно установить полный контроль над всеми видами ресурсов на всей территории бывшего СССР — от казахской нефти до украинской пшеницы. Отчасти этот процесс уже начался на Донбассе, который, несмотря на Минские соглашения, де-факто интегрируется в российскую экономику. То же самое с нефтью: в будущем мы станем добывать её в основном из трудноизвлекаемых источников, которые к тому же не получается освоить под санкциями. Для ямальского СПГ нужны не только $15 млрд (которые так и не получилось достать), но и западные технологии, которые сейчас недоступны из-за санкций, наложенных на «Новатэк». Существующих запасов российской нефти хватит только на 40 лет. Ну а малороссийский чернозём всегда был лучшей землёй в России, и получение контроля над местными латифундиями позволит не только обеспечить продовольственную безопасность самой России, но и увеличить долю на мировом рынке зерна. У РФ множество стимулов для агрессивного захвата ресурсов у своих границ — в отличие от КНР или Индии, вынужденных взаимодействовать со множеством очень разных независимых стран, Россия окружена лимитрофами, зависящими от неё в экономическом смысле и обременительных политически. Для следующего поколения лидеров эта проблема станет настоящей головной болью. Постсоветские сателлиты с каждым годом всё меньше напоминают союзников, и всё больше — санитарный кордон.
Природно-ресурсный потенциал России — больше 20% мировых запасов. И это должно стать основой нашей национальной идеи: сохранить своё не сильно густонаселённое пространство и его ресурсы от всех, кто желает отнять и поделить.
28 июля 2010 года Генеральная ассамблея ООН включила право на воду в перечень базовых прав человека — и это хороший сигнал для России с её 1/5 мировых ресурсов пресных вод. Сильная боеспособная армия — один из двух ключевых аргументов в любых спорах. Второй — это эффективная дипломатия. И если с первым у нас всё нормально, то со вторым большие проблемы — переданные Медведевым Норвегии части арктического шельфа, как выяснилось, содержат нефтяных богатств на миллиарды евро. Защита своих и приобретение чужих ресурсов — одна из ключевых задач следующего поколения русских управленцев как в правительстве, так и в частном секторе.
Но это проблемы состоявшихся цивилизованных держав, а вот перемен в положении ресурсодобывающих failed states нет и не предвидится. Не спасает даже падение цен: когда оловоносная руда на Лондонской бирже в 2008-м подешевела с $26 тыс. за тонну до $10 тыс. за тонну, война за неё в Демократической Республике Конго только обострилась. Как мудро заметил глава BHP Hilton Эндрю Маккензи на лондонской встрече с главами других добывающих компаний: «Таково благородное предназначение нашей работы: поддерживать экономический рост, дающий возможность миллионам и миллиардам подняться из бедности».
Действия ЧВК и дикая коррупция в неразвитых странах позволяют правительствам и отдельным предприимчивым персонажам захватывать реки, пастбища и шахты — и сидеть на них, пока игрок посильнее или понаглее не займёт их место. До триумфа трансгуманизма даже в Первом мире ещё далеко. Но даже в мире чудес, сингулярности и постиндастриала питать летающие машины всё равно будет биотопливо, добытое из сырья с плантаций Третьего мира, а для гаджетов и бытовой техники понадобятся материалы, кровью и потом добытые в failed states.
Так было, есть и будет — как бы дипломаты ни маскировали свои намерения речами про всеобщее процветание. Отдать своё золото или получить чужой свинец? Для большей части человечества это по-прежнему ежедневный выбор.
