Ранее: часть первая
Белые в ЮАР очень неоднородны — потомков голландских (а также французских и немецких) колонистов среди них около 60%. Из 4,2 млн человек белого населения 2,5 млн говорят на африкаанс.
Идентичность африканеров переживает не лучшие времена — язык буров постепенно выводится из употребления, пять университетов, где преподавание велось на африкаанс, недавно слили с англофонными.
Бок ван Блерк (настоящее имя Луис Пеплер) — популярный музыкант-африканер, исполняет музыку на африкаанс. Клип в неоколониальном духе напоминает «Слёзы солнца» с Брюсом Уиллисом
В стране непростая ситуация с языками — официальных аж одиннадцать: английский, африкаанс и ещё девять языков разных племён (например, зулусский). Кейптаун, раньше цитадель африкаанс, постепенно становится англоязычным — не в последнюю очередь из-за демографических изменений: чёрных всё больше и больше, а они предпочитают использовать английский. Наследие африканеров искореняют при молчаливом одобрении властей.
Правительство АНК активно меняет старые названия. Например, Претория с 2005 года называется Тсване. Дурбан внутри страны именуют не иначе как Этеквини, Восточный Ранд называют Экурхулени, а Питерсбург переименовали в Полокване.
Иногда принимают и более радикальные меры: например, Университет Свободного Государства в Блумфонтейне не так давно объявил, что с 1 января 2017 года прекратит преподавание на африкаанс — хотя в провинции почти не используют в быту другие языки, а африкаанс называют родным 89% местных жителей.
Администрация престижного Стеленбосского университета также подумывает о замене африкаанс на английский — чтобы образование стало более доступным для чёрных студентов, в основном знающих только его.
Ещё один клип ван Блерка, уже про англо-бурскую войну. Полный перевод текста (и довольно неплохой) можно найти здесь
Африкаанс оставался главным языком ЮАР с самого начала апартеида и до его отмены, но после 1994-го превратился в один их многих. Теперь его целенаправленно поддерживают и защищают только энтузиасты. Африканерский белый истеблишмент отошёл от политики, и английский окончательно стал lingua franca.
Лишь 13% детей в ЮАР получают начальное образование на африкаанс — что очень мало в сравнении с 65% их сверстников, обучающихся на английском. С другой стороны, африкаанс существует не только за счёт потомков европейских переселенцев, но и благодаря цветным (азиаты и люди смешанного происхождения) — в годы апартеида они неплохо устроились в качестве буфера между белыми и негритянским большинством.
Несмотря на натиск, родной язык буров держится крепко: 2/3 кассовых сборов отходят фильмам, снятым на африкаанс; больше всего зрителей посещают театральные постановки с использованием этого языка; на нём же проводится крупнейший в стране культурный фестиваль Klein Karoo Nasionale Kunstefees; более 50% местной художественной литературы написано на африкаанс. Африканеры пока не готовы сдавать своё культурное наследие.
Про безумных южноафриканцев из Die Antwoord знает весь мир, не в последнюю очередь благодаря их участию в фильме «Робот по имени Чаппи». Их самые популярные хиты вроде Baby’s on fire и Enter Ninja исполняются на английском, но специально для вас мы нашли песню на африкаанс
Заметное разделение южноафриканских белых на африканеров и англоговорящих сильно снижает протестный потенциал белого сопротивления — у африканеров с англоязычными хватает разногласий.
Собственно, ЮАР началась с конфликта между бурами и английскими колониальными властями — Великий трек начался как попытка сбежать как можно дальше от назойливых англичан. Потом, в последней четверти XIX века, бурские республики наводнили многочисленные англоговорящие мигранты, через которых Англия пыталась влиять на внутреннюю политику Трансвааля и Оранжа (буры решили эту проблему, отказав пришлым, uitlander-ам, в политических правах). В результате случилась англо-бурская война, и в английских концлагерях погибли 26 тысяч женщин и детей африканеров — это и по сегодняшним меркам много, а тогда было откровенным геноцидом. В годы Второй мировой отношения между двумя группами не улучшились ни на йоту — среди африканерской молодёжи вошли в моду антианглийские и пронацистские настроения, получившие потом развитие в доктрине апартеида. Когда в 1960-х местные власти провели референдум, объявили об отмене английской монархии и основали республику, оскорбились уже англоговорящие.
Доминирование белых в годы апартеида на самом деле правильнее считать доминированием африканеров — знание африкаанс означало принадлежность к элите, сначала политической, а потом и экономической (с 1960-х неафриканеров начали вытеснять с самых престижных постов в крупнейших компаниях). Лидеры АНК в изгнании общались на английском, да и образование они получили полностью английское — Мандела подробно описал это в своей автобиографии «Долгая дорога к свободе», где рассказывает о том, как из негров делали «чёрных англичан». Англия активно боролась против апартеида и в восприятии аборигенов Британия и монархия постепенно заняли место главных заступников. Дело зашло настолько далеко, что к середине 1990-х на всех международных спортивных состязаниях чёрные из ЮАР болели за англичан даже когда те играли против южноафриканской сборной.
Отдельной немногочисленной, но очень активной группой белых были потомки литовских евреев, из числа которых вышло очень много борцов с апартеидом: генсек Коммунистической партии Джо Слово, видный соратник Манделы Хелен Сазман, писательница Надин Гордимер, один из основателей и руководителей вооружённого Крыла АНК Ронни Касрилс. Иными словами, англоговорящие белые не считали ЮАР своей страной, а африканеры неявно дискриминировали их в ответ (конечно, не так, как чёрных). В элитном закрытом клубе «Братстве африканеров», который мы уже упоминали, состояли только африканеры. Буры проводили открыто националистическую политику и в результате в период 1961–1976 гг. африканеры сравнялись с англоговорящими по социальному положению — до этого работы «белых воротничков» оставались в основном привилегией англоговорящих. Конечно, потомки голландских колонистов априори стояли выше чёрного большинства, но к моменту провозглашения независимости от Англии англоговорящие были богаче и успешнее. Рост благосостояния африканеров отражает и динамика рынка: с 1959-го по 1991-й доля буров на Йоханнесбургской фондовой бирже выросла с 1% до 25%.
Хороший пример драматического разрыва между двумя сообществами — судьба известного предпринимателя Илона Маска. Он родился и вырос в Претории, но в англоязычной семье (американские, английские и канадские корни, теряющаяся в глубине веков предположительно швейцарская фамилия). Сын квалифицированного инженера, он хотя и мог ходить в хорошие школы, но постоянно подвергался избиениям и нападкам учеников неофициальной титульной национальности. В 17 лет, ещё до легализации АНК, на пике апартеида, Маск решил уехать из страны: на следующий год ему грозил призыв в армию, а в лучших местных университетах африкаанс был обязателен (справедливости ради заметим, что это чуть ли не единственный малый язык, пригодный для ведения научной деятельности). Маск решил эмигрировать в Канаду, оттуда попал в Америку, и уже там сделал PayPal, SpaceX и Tesla. Будь африканерское общество более инклюзивным, всё могло бы сложиться иначе.
Но культура африканеров всё ещё жива. Язык довольно активно используется в интернете, существует раздел Википедии. Есть популярные писатели, которые пишут на африкаанс — например, Аннели Ботес. Есть и сообщество, готовое поддержать их в трудной ситуации: в 2010 году Ботес сказала в интервью на африкаанс, что не любит черных, потому что они лентяи и преступники. Жюри официозной литературной премии Sala сразу же отозвало награждение за роман Thula Thula (который вообще-то не про негров, а про инцест), но поклонники решили наградить писательницу самостоятельно, собрав в итоге треть от суммы премии. Продажи романа увеличились в 4 раза, а сама Ботес получила 1000 писем со словами поддержки.
Проблемы обычных африканеров не сильно волнуют местных сверхбогатых. Из четырёх крупнейших медиахолдингов ЮАР тремя руководят англоговорящие, но Naspers, самый крупный из них, принадлежит африканеру Коосу Беккеру — и он в 42 раза крупнее своего ближайшего конкурента. Несмотря на личность владельца, африканерского в компании немного. Сверхбогатые буры выиграли от отмены апартеида больше прочих: богачей среди этой группы сейчас больше всего. Распространены династии: например, после снятия блокады с ЮАР семейство Рупертов получило возможность расширить бизнес на 35 стран на 6 континентах, и вскоре аккумулировало в своих руках многомиллиардные активы. Из десяти богатейших людей страны четверо — африканеры.
Мирная отмена апартеида руками элит — следствие кризиса volkskapitalisme (африкаанс: «национальный капитализм»). В 1960–1980 годах правительство целенаправленно преследовало экономическую политику вида «африканер, помоги африканеру», но когда период первоначального накопления закончился, на поверхность всплыло неравенство между белыми бурами (для него существовал специальный термин — broedertwis, «разделение между братьями»). Образовалась небольшая прослойка крупных компаний — и эти корпорации не очень волновали вещи вроде национальной идентичности или независимости страны. Крупный бизнес победил во внутреннем споре — в 1994-м одновременно с отменой апартеида началась неолиберальная трансформация экономики, от которой выиграли в первую очередь местные олигархи.
С обычными белыми, хотя их достаток в среднем и увеличился, не всё так однозначно — террор против фермеров, увеличение числа нищих белых, незначительное на фоне общей массы чёрных, но очень серьёзное по сравнению с предыдущей эпохой. Причины бедности среди белых те же, что и в начале XX века: отсутствие доступного жилья, низкие зарплаты, плохое образование — словом, убитый социальный сектор. Можно возразить, что белые бедняки всё равно живут лучше негров, но это слабый аргумент — лучше негров в ЮАР живёт кто угодно. По сути, отменив апартеид, богатые африканеры «скинули с баланса» всех остальных.
Частный правый сектор
Скорее всего, частные военные компании и охранные предприятия тоже лоббировали демократизацию наравне с добывающими предприятиями. До 1994 года этот рынок рос на 18% в год. После 1994-го рост оказался поистине взрывным — южноафриканские частники получили возможность работать не только внутри страны, где авторитет и власть полиции неуклонно снижались и большим корпорациям требовались карательные силы для охраны своих предприятий, но и далеко за пределами ЮАР — в Африке, в Европе, во всём мире.
ЮАР имела высокопрофессиональную армию, выигравшую не одну и не две войны. Многие специалисты эпохи апартеида нашли себе работу в горячих точках по всему миру. Скажем, в неполном списке из 468 погибших в Ираке частных контрактников каждый двадцатый — уроженец ЮАР. Неплохо для десятипроцентного меньшинства из не самой многолюдной страны. ЧВК и охранники из Южной Африки пользуются большим спросом как дома, так и за рубежом.
Рынок частных охранных услуг в ЮАР стоит $5 млрд
Есть множество хороших примеров: например, TSU Protection Services, одна из 30 крупнейших охранных компаний в мире — состоит из бывших военных и полицейских, занимается тренировкой персонала, обеспечением безопасности на море и даже подавлением демонстраций. Один из крупных игроков внутри страны — Protea Coin с 17 тыс. сотрудников. Компания специализируется на охране шахт от преступных синдикатов.
Большими корпорациями дело не ограничивается — на рынке есть место и для хищников помельче. STTEP («Specialized Tasks, Training, Equipment and Protection») — небольшая компания, основанная бывшим полковником армии ЮАР Ибеном Барлоу. Барлоу в этом бизнесе ещё с 1990-х — он был сооснователем легендарной Executive Outcomes (EO). Сейчас полковник воюет на стороне нигерийского правительства против «Боко Харам».
EO отметилась в конфликтах по всему миру. Компания не дожила до нашего времени, но оставила громкую славу, и выходцы из неё не сидят без работы.
Например, один из сооснователей EO, Лафрас Люйтинг, набрал 150 человек, зарегистрировал в Ливане компанию Saracen International (какая ирония!), и с 2010-го по 2012-й работал на администрацию Пунтленда, крупного автономного района Сомали, де-факто отдельного государства. Там же действовал бывший майор Рольф ван Хеерден, засветившийся в СМИ благодаря успешному штурму корабля Iceberg 1, на котором сомалийские пираты более трёх лет удерживали захваченных моряков.
Многие из этих солдат уже совсем не мальчики — всем упомянутым южноафриканским ветеранам за 60. У некоторых большие проблемы на родине — Люйтинг, например, покинул страну ещё до отмены апартеида, поскольку его хотели допросить по делу об убийстве Дэниэла Вебстера, антрополога и активиста АНК.
В ЮАР активность ЧВК регулируется законом 1998 года о военной деятельности за рубежом, который ещё и ужесточили в 2006-м. Но полностью эту отрасль никогда не прикроют — на это есть одна, но очень веская причина.
Половина правительства ЮАР состоит из тренировавшихся за рубежом террористов (среди них и нынешний министр обороны Носививе Маписа-Нкакула). Бывшие солдаты и офицеры, уволенные в 1990-х, 38 тыс. человек с огромным опытом и очень серьёзной репутацией — это источник социальной напряжённости. Запугивать или сажать их по надуманным поводам опасно — эти люди понимают толк в насилии, и ответная реакция может оказаться фатальной для режима. Оставлять ветеранов внутри страны тоже нельзя: хотя грязь смыть проще, чем кровь, профессиональные солдаты вряд ли захотят переквалифицироваться в фермеров (тем более что вся земля поделена), а осваивать другие профессии им не с руки. Поэтому правительство смотрит на наёмничество сквозь пальцы.
Это отчасти объясняет, почему действительно крупных объединений южноафриканских ветеранов не существует (в EO на самом пике работали не больше 1500 человек), а основная масса наёмников работает в американских компаниях — в частности, их можно встретить в DynCorp, Military Professional Resources, Pacific Architects and Engineers (PAE) и Protection Strategies.
Стратегия нового правительства ЮАР работает хорошо — в 1990-е бывших военных удалось вывести из политики благодаря масштабной «приватизации насилия» внутри страны и резкому росту спроса на услуги наёмников в африканских конфликтах. Лет через 5 проблема отпадёт сама собой — с пенсионерами переворотов не устроишь.
Что до охранных компаний, работающих в интересах крупного бизнеса и обеспеченного меньшинства, то им никто не мешает — такова часть договора, заключенного между белым истеблишментом и чёрными лидерами в 1994 году. Международное сообщество заинтересовано в том, чтобы охранный сектор никак не уменьшался — в ЮАР слишком много важных ресурсов и инвестиций, а доверить охрану вложенных миллиардов местной полиции никто не рискнёт.
Страна невыученных уроков
На этом месте правые публицисты обычно сетуют на безумие мирового сообщества, отдавшего единственную цивилизованную страну в Африке на растерзание варварам-террористам. Мы не будем этого делать. Негры, санкции — это всё внешние факторы. Львиная доля вины лежит на самих африканерах.
Правительство эпохи апартеида не смогло создать единую «белую южноафриканскую идентичность». Бурский национализм «Национальной партии» и одержимость африкаанс не позволяли власти опереться на всех белых сразу. Английский никто не запрещал, но англоговорящие учились в своих школах, где царила своя атмосфера. Вместо того чтобы объединиться, две крупных группы белых конфликтовали между собой. Конечно, гражданства за незнание африкаанс никто не лишал, но осадок оставался, и очень серьёзный.
Другой миной замедленного действия был расизм. Правящие элиты ЮАР сосредоточились на цвете кожи, забыв о культуре. Апартеид начинался как разумные ограничения, призванные обеспечить общественный порядок, а превратился в стиль жизни и философию. Цветные поголовно говорили на языке буров — индийцы вообще прекрасно ассимилируются, за пару поколений от всей их этничности остаётся только карри. Но белые элиты открыто презирали цветных, называя их произношение обидным словом plat («примитив») — то есть в стране не сложилось даже единого сообщества носителей африкаанс.
С чёрными всё было ещё хуже. Ещё до провозглашения независимости местные власти зачем-то отменили начальное образование на африкаанс и английском, оставив для негров только уроки на родном языке. Разрыв между чёрными и белыми, и без того огромный, превратился в отсутствие всякой внятной связи — негры не считали ЮАР своей страной, и их нетрудно понять. Вместо того чтобы включить в правительство лояльных чёрных из среднего класса, власти ЮАР сначала исключили негров из политической жизни, а потом, когда припёрло, начали изображать всеобщее избирательное право. В результате десятки миллионов озверевших чёрных люмпенов выбрали самых безумных марксистских популистов. Понятно, что небедные негры тоже не в восторге от мандел и каннибализма — но ещё больше их раздражал запрет сидеть в автобусе рядом с белыми.
Конечно, режим шёл на определённые уступки, но происходило это слишком медленно, и ключевые проблемы (в частности, язык и образование) никто не решал. История не знает сослагательного наклонения, но мы можем примерно предположить, как могло бы выглядеть цивилизованное перераспределение земли — на примере винодельческого хозяйства Коопмансклопф, где за честный упорный труд коллектив чёрных работников получил от предыдущего хозяина 51% акций и сейчас делает отличное вино. Это — ЮАР, которую африканеры потеряли. После 1994 года стало гораздо хуже, но это не значит, при апартеиде всё делалось правильно.
Забавно, что примерно по такому же сценарию происходила эмансипация негров в Америке: там зацикленность на расе не решила, а наоборот, обострила проблему. Американцы могли бы поддержать Букера Вашингтона, считавшего, что чёрные могут добиться успеха, только став такими же умными и талантливыми, как белые. Но власти упорствовали в своём примитивном расизме, и в результате верх одержали популисты вроде Уильяма Дюбуа и Мартина Лютера Кинга — и теперь удел афроамериканца это бедность, пособие, гетто и криминал. Не хотели принимать на работу чёрных докторов и адвокатов сто лет назад — сегодня за уши тащат в элитные вузы чёрных бездарей.
Наконец, ЮАР погубили жадность и малодушие белых. Мы уже говорили об этом в самом начале — большинство южноафриканских белых всем довольно.
За десять лет войн по всей Африке и санкций реальный ВВП республики упал аж на 1% по сравнению с уровнем 1980 года. Голода не было, дети не рождались без ногтей, не случилось продовольственных бунтов. Жили не так богато, как сейчас, но зато имея развитую медицину, образование и безопасные улицы. Но этого показалось мало, и белые сами проголосовали за изменения в конституции. Да, теперь приходится платить за охрану — ну так доход тоже увеличился.
Стоит ли жизнь без достоинства возможности как следует обогатиться? Оставим этот вопрос открытым — скажем только, что сделка «политика в обмен на экономику» в случае этнических групп работает очень плохо и заканчивается печально. Роберт Мугабе из чисто экономических соображений 20 лет терпел белых фермеров и даже жестоко карал радикалов, призывавших отобрать и поделить — пока ему не надоело. В 2000-е зимбабвийские белые лишились своей земли в одночасье за то, что голосовали за демократическую оппозицию, и даже случившаяся сразу после этого продовольственная катастрофа ничего не изменила.
Белые южноафриканцы сегодня тоже голосуют за оппозицию и, вообще-то говоря, испытывают судьбу. Джейкоб Зума отчаянно цепляется за власть, а средний класс страны его ненавидит — так почему бы ему не уступить радикалам вроде Малемы и не «раскулачить» белых (а вместе с ними ещё и цветных)? Мугабе от этого не слишком пострадал: санкции сняли, жмут руки на международных мероприятиях.
Можно сколько угодно оплакивать самую развитую страну африканского континента, греша на англичан, американцев, чёрных террористов и деколонизацию. Факт остаётся фактом: белые южноафриканцы сами сдали свою страну первобытным дикарям, не пожелав поступиться экономическим благополучием.
Глядя, как Южная Африка всё глубже погружается в постапокалиптическую архаику, невозможно не удивляться глупости этого решения.
