ачиная обзор состояния вооруженных сил накануне Первой мировой войны, целесообразно задаться вопросом: насколько начало войны было следствием существовавших противоречий, а насколько — случайным стечением обстоятельств? Советская историческая школа, сформировавшая взгляды большинства из нас, всегда говорила о неизбежности возникновения «империалистической» войны, объективном характере породивших ее причин. Однако противоречия могут быть очень острыми, как, например, между СССР и США, а война — так и не возникнуть. Но если для кого-то война и стала неизбежным продолжением социально-экономической ситуации внутри страны, то это для Германии.

Экономическое положение этого государства было двояким. С одной стороны, наблюдался бурный промышленный рост. Индустриальная мощь Второго Рейха росла быстрее всех в мире, за исключением США и России. Но США находились далеко, а русская промышленность, хотя и демонстрировала впечатляющие темпы роста, пока еще серьезно уступала по валу. Своих же традиционных соперников — Англию и Францию — Германия существенно опережала.

Так, добыча каменного угля выросла в Германии за период с 1890 по 1911 год с 90 до 234,5 миллионов тонн, то есть в 2,6 раза.

В Англии за тот же период она поднялась со 184,5 до 276,3 миллионов тонн, или в 1,5 раза.

Во Франции — с 26,1 до 39,2 миллионов тонн — также в 1,5 раза.

И только США обошли Германию, добыв в 1890 году 143,1 миллиона тонн, а в 1911 — 450,2 миллионов тонн, показав более чем трехкратный рост.

Еще более впечатляющими оказались успехи Германии в производстве чугуна. Здесь она обошла по валовым показателям Англию, а по темпам роста — и США. Причем чугуна Германия стала производить больше, чем Англия и Франция, вместе взятые. По производству железа и стали Германия к 1911 году обошла Англию почти вдвое!

При этом гордиться немцы могли не только показателями тяжелой индустрии, но и, как бы сейчас сказали, высокотехнологичными отраслями. Только за период с 1891 по 1899 год выработка продукции электротехнической промышленности выросла в 5 раз. В химической промышленности Германия была мировым лидером. Число рабочих, занятых в этом секторе экономики, выросло с 85 143 человек в 1888 году до 165 434 в 1907-м.

За короткий период с момента своего провозглашения Германская империя превратилась из аграрной страны в одного из мировых индустриальных лидеров. Однако большой ошибкой было бы описывать ситуацию в немецкой экономике только розовыми красками. Архаичная, ориентированная на сельскохозяйственное производство экономика германских земель до периода объединения, при всех ее недостатках, имела одно важное достоинство — она была самодостаточной. Индустриальная экономика Германской империи таковой не являлась.

Ввиду относительно позднего объединения Германия не успела к разделу мира, в результате чего недополучила колониальных владений. В самом деле, территория колоний Англии превышала площадь метрополии в 94 раза. Бельгии — в 80 раз. Голландии — в 60 раз. Франции — в 23 раза. Даже у объединившейся лишь ненамного раньше Италии — в 5,3 раза. У Германии же площадь колониальных владений лишь в 4,8 раза превышала её собственную территорию.

При этом развитая индустрия требовала для своей работы значительного количества сырья. И чем быстрее росла германская промышленность, тем сырья надо было больше. Удовлетворить потребности за счет колоний было невозможно, поэтому немцам оставался только импорт. Если в 1880 году сырья и полуфабрикатов для промышленности Германия импортировала на сумму 1,4 миллиарда марок, то в 1911-м — на 5,1 миллиарда. Вывоз этой же категории товаров при этом вырос с 0,8 миллиарда лишь до 1,9 миллиарда марок. Если учесть, что Германия во всевозрастающем объеме зависела и от ввоза продовольствия (импорт за указанный период возрос с 0,9 до 2,5 миллиардов, а экспорт — с 0,7 всего до 0,8 миллиарда марок), то получится, что в торговом балансе Германской империи возникла гигантская дыра. Закрыть ее мог лишь экспорт промышленных товаров. И действительно, он с 1,5 миллиардов марок в 1890 году вырос до 4,8 миллиардов в 1911-м. Но полностью покрыть затраты на приобретение сырья и продовольствия вывоз товаров не смог. Если в 1890 году Германия имела небольшое положительное сальдо торгового баланса, составлявшее 132,4 миллиона марок, то к 1911 году образовался его дефицит, причем в размере 1,7 миллиарда марок.

Другими словами, чтобы и дальше иметь опережающий по сравнению с конкурентами рост экономики, Германии нужно было все больше и больше ввозить сырья. Чтобы быть в состоянии за это сырье расплатиться, нужно было все больше и больше вывозить промышленных товаров. Чтобы больше вывозить промышленных товаров, нужны были рынки сбыта. И именно с рынками сбыта возникли проблемы.

Важнейший для Германии европейский рынок, на который приходилось до 85% объема поставок за период 1892-1911 годов, показал падение вывоза на 11,7%. Причем одним из главных факторов этого падения стала быстрая индустриализация традиционного потребителя немецких промышленных товаров — России. Где бы могла Германия компенсировать потери? Может быть, южноамериканский рынок?

Как видим, вывоз немецких товаров действительно стремительно вырос. Но еще больше он вырос у США. И перспективы конкуренции на этом рынке выглядят для Германии далеко не радужными. Есть еще азиатский регион.

Ясно, что и здесь Германии очень трудно угнаться за США и Англией. Ну и что остается? Остаются Балканы. Вот какая динамика наблюдается здесь:

Для консервативного крыла русского общества никогда не было понятно, почему наш, казалось бы, естественный союзник, Германия, столь безоглядно поддерживает в своей балканской политике Австро-Венгрию, выходя на явную конфронтацию с Россией. Однако, как мы видим, у Германии были на Балканах свои интересы, поступиться которыми значило во многом поставить под угрозу путь интенсивного промышленного роста, по которому шла Германская империя.

Но были ли экономические и политические противоречия достаточной причиной для Германии, чтобы желать войны? Споры на этот счет ведутся уже 100 лет, и мы, естественно, не ставим задачу ответить на этот вопрос. Нужно лишь понимать, что, несмотря на впечатляющую динамику экономического роста, проблем у Германской империи тоже хватало. Но никто не будет спорить, что одна из сильнейших экономик мира могла породить одну из сильнейших армий.

Парадоксально, но факт: армия Второго Рейха, наиболее совершенная военная машина, когда-либо созданная человечеством, была во многом скопирована с армии русской. Разгром 1806 года, учиненный немцам Наполеоном, положил конец старой прусской армии, созданной Фридрихом Великим. Пруссия была оккупирована, а ее войска капитулировали, показав свою неспособность противостоять французской Великой армии. Однако перед глазами у пруссаков имелся пример того, как с теми же французами сражались русские, яростно дравшиеся под Пулутском, Гейльсбергом, Эйлау. Слишком уж разительным был контраст с безвольными поражениями пруссаков. И когда 7 сентября 1808 года армию Пруссии воссоздали, образцом для нее послужила именно русская армия, вплоть до заимствования униформы и снаряжения.

Именно с этой армией, созданной после Тильзитского мира, и пришлось столкнуться державам Антанты в 1914-м. Естественно, за этот век немецкая армия прошла большой путь. Здесь была и окончательная победа над Наполеоном, увенчавшаяся атакой корпусов Блюхера при Ватерлоо. Была победа над Данией в 1864 году. Затем — над Австрией в 1866. Эта война велась Пруссией за преобладание среди немецких государств и закончилась разгромом австрийской армии при Кёниггреце. И, наконец, войной за объединение Германии стала схватка с Францией в 1870-71 годах, которая завершилась разгромом Франции и триумфальным провозглашением Германской империи.

Таким образом, боевой путь новой германской армии был отмечен серией блестящих побед. Германия после триумфа над Францией стала ведущей военной державой, на которую равнялись остальные. К августу 1914 года сухопутная армия Второго Рейха состояла из 25 корпусов, формировавшихся по территориальному принципу, каждый из которых включал две пехотные дивизии, батальон легкой пехоты и батальон тяжелой артиллерии, а также необходимые подразделения связи, обеспечения, инженерные и т.д. Корпуса было принято обозначать римскими цифрами, а дивизии — арабскими. Корпуса с I по XIV, с XVII по XXI, а также I — III Баварские набирались из своих корпусных округов. Гвардейский корпус получал рекрутов из Восточной Пруссии и имперских территорий — Эльзаса и Лотарингии. XV корпус формировался в Эльзасе, XVI — в Лотарингии. Территориальное и политическое устройство Германской империи было достаточно сложным. Кроме Баварии, свои национальные контингенты имели еще несколько владений, но они были более мелкими и входили в состав перечисленных корпусов.

Пехотная дивизия силой в 17 000 человек состояла из штаба и частей дивизионного подчинения: кавалерийского полка, двух саперных, двух медицинских и транспортной роты, а также двух пехотных бригад по два полка в каждой и одной бригады полевой артиллерии.

Пехотный полк численностью 3 287 человек имел три батальона по 1 079 бойцов и пулеметную роту, вооруженную шестью пулеметами «MG.08». В его изначальном виде этот пулемет имел массу 64 килограмма. Будучи тяжелее русского «Максима», он при этом не имел колесного хода и не мог перекатываться, а только переноситься силами расчёта из шести человек.

Артиллерийская дивизионная бригада состояла из двух артиллерийских полков численностью 1 368 человек каждый. Полк делился на два батальона, батальон — на три 6-орудийные батареи. В общей сложности это давало 72 орудия. Артиллерия была сильной стороной немецкой дивизии, причем не только количественно.

Немецкий Генштаб пристально следил за ходом Русско-японской войны и сделал для себя ряд важных выводов. Конфликт стал первым серьезным столкновением в эпоху пулеметов и скорострельной артиллерии, дававших очень высокую плотность огня. Пехота, расположенная открыто, могла выдерживать такой огонь лишь с трудом, ограниченное время и с большими потерями. Волей-неволей пехотинцам пришлось искать укрытия. По большей части ими стали окопы, которые появлялись практически мгновенно после соприкосновения с противником. А вот по пехоте, укрывшейся в окопах, огонь пулеметов и пушечной артиллерии, использующей шрапнельные боеприпасы, был малоэффективен. Это создавало серьезную угрозу возможности вести войну быстро и наступательно, мириться с каковой немецкий Генштаб не желал. Связывать дивизии более мощной и, следовательно, более тяжелой и неповоротливой артиллерией, что также ставило бы под угрозу перспективу решительного наступления, было, с точки зрения немцев, столь же недопустимо.

Совместить противоречивые требования к маневренности орудия и мощи его огня удалось в новой машине войны — 105-мм дивизионной гаубице «FH.98/09». Ей и её потомкам — легким гаубицам «leFH.16» и «leFH.18» — суждено было сыграть огромную роль в обеих мировых войнах, став основной рабочей лошадкой немецкой артиллерии. Достоинство этого орудия в том, что оно было не тяжелее стандартной 77-мм пушки и не сковывало подвижность дивизий, но имело вдвое более мощный снаряд, обладавший навесной траекторией стрельбы, что облегчало поражение целей в укрытиях. Такими гаубицами были вооружены три батареи в каждой дивизии (18 из 72 орудий). Их наличие давало немецкой дивизии определенные тактические преимущества перед русской и французской дивизиями, подобных орудий не имевшими.

В мирное время численность германской армии составляла 840 тысяч человек, уступая по этому показателю лишь армии Российской империи. С объявлением мобилизации эта цифра возрастала более чем вдвое. Это были весьма впечатляющие силы. Когда на Гаагской конференции, созванной по инициативе Николая II, зашла речь о сокращении вооруженных сил, кайзер Вильгельм высокомерно заявил, что Германия не собирается распускать свои овеянные славой полки. Основываясь на приведенных выше цифрах, у некоторых историков даже возникает соблазн говорить о том, что, хотя к Первой мировой войне оказались не готовы все её участники, Германия всё же стоит здесь несколько особняком и к ней упреки в неготовности можно адресовать в наименьшей степени.

Возможно, это было бы и недалеко от истины, если не соразмерять силу Германии со сложностью поставленных перед её армией задач. Вероятно, Германия с легкостью победила бы Францию, схватись с ней один на один. Наверное, и у России, предоставленной самой себе, возникли бы в такой войне значительные трудности. Однако Германии предстояло воевать и с Францией, и с Россией одновременно, и это не считая Бельгии и английского контингента. Для такой войны перечисленных сил было явно недостаточно.

Поэтому с началом войны, кроме укомплектования 25 кадровых корпусов до штатов военного времени, были сформированы 14 резервных корпусов, каждый в составе двух резервных дивизий. Как правило, такая дивизия имела четыре двухбатальонных пехотных полка без пулеметных рот и всего один артиллерийский полк из двух батальонов при 36 орудиях. То есть огневая мощь таких дивизий серьезно уступала не только кадровой немецкой дивизии, но и дивизиям противников Германии — Франции и России. При этом обстановка на фронте не позволяла делать каких-либо послаблений и резервные корпуса использовались в боевых действиях на общих основаниях.

Забегая вперед, можно отметить, что уже к сентябрю 1915 года армия Германии за счет новых формирований была увеличена до 161 дивизии! Старые кадровые части просто растворились в огромном количестве свежеиспеченных соединений. Для последних не хватало ни вооружения — батареи дивизионной артиллерии были сокращеныс 6 до 4 орудий, что оставило дивизию с 48 стволами против прежних 72, — ни, в отличие от той же России, людей. В результате число батальонов в дивизии уменьшилось с 12 до 9 (в дивизии осталось три полка), а затем, ближе к концу войны, и до 6 (в полку осталось два батальона)!

Применительно к стоящим перед ней задачам армия кайзеровской Германии была в той же степени не готова к войне, что и армии ее противников. Надо еще помнить о том, что Германия и на море ставила себе задачу победить сильнейший в мире английский флот (подробнее о соотношении сил флотов мы поговорим в статье об Англии). Результатом такой политики стало то, что Германия не смогла довести до конца ни одно из своих грандиозных начинаний: ни нанести поражение Франции в результате скоротечной кампании, ни выбить из игры Россию, воспользовавшись неизбежным её запаздыванием в мобилизации промышленности, ни оспорить господство на море английского флота. Ни одна из начатых немцами грандиозных операций, как бы хорошо они ни были подготовлены, каких бы успехов ни удавалось добиться в начале, какие бы усилия ни были затрачены, не завершилась победой, принесшей стратегические результаты.

Кайзер и его армия. Блестящая военная машина, которая не смогла решить ни одной стоящей перед ней задачи.

 

Тем не менее, в распоряжении кайзера и его генералов была грозная сила. Давайте посмотрим, как они собирались этой силой распорядиться.

Военное руководство Германии смотрело на перспективы предстоящей борьбы гораздо трезвее политического. Понимание, что Германии не по силам воевать на два фронта, было в германском Генеральном Штабе отчетливым. Но поскольку политическое руководство ставило именно такую задачу, то решение её было очевидным — нанести быстрое поражение одному из противников до того, как другой сможет добиться ощутимых результатов. Таким образом, всё сводилось к выбору: Франция или Россия. Не без колебаний выбор был остановлен на Франции. Считалось, что Россию не удастся быстро вывести из игры, поскольку её армии могут отступить в глубь русской территории, откуда германские корпуса уже невозможно будет быстро вернуть в случае кризиса на Западном фронте.

Словосочетание «план Шлиффена» знают даже люди, весьма далекие от истории. И это заслуженно, поскольку он был грандиозным как по масштабу, так и по дерзости. Лейтмотивом предстоящей операции была быстрая, решительная победа над Францией. Однако франко-германская граница оказалась очень хорошо укреплена и занята войсками. Перспективы пробиваться с боями на фронте протяженностью порядка 200 километров, укрепленном системой крепостей Верден-Туль-Эпиналь-Бельфо и обороняемом главными силами французской армии, превосходящими численно те войска, которые могли рассчитывать выставить германцы, были крайне туманными. Но германские генералы мыслили широко. Если прорвать позицию в лоб невозможно, её следует обойти. Если обойти негде, следует просто расширить театр военных действий. Например, за счет нейтральных стран. Клаузевиц сказал, что война есть продолжение политики другими средствами. Здесь же мы видим второе преломление этого правила: политика стала продолжением найденного стратегического решения, ведь план Шлиффена требовал объявления войны нейтральным Бельгии и Люксембургу. А это ни много ни мало дало Англии, бывшей гарантом бельгийского нейтралитета, формальный повод для вступления в войну, не говоря уже об имиджевых потерях. Если до того о вине в развязывании войны еще можно было рассуждать, то нападение на Бельгию становилось явным актом агрессии, причем абсолютно неспровоцированной. Это бросало тень и на решения, принятые ранее. Всё это в Германии прекрасно понимали, но ради быстрой победы над Францией немецкое руководство было готово даже на такие жертвы.

В соответствии с этим соображениям и были расставлены фигуры. Группировка на Западном фронте насчитывала невиданные до этого в истории войн 1 миллион 485 тысяч человек! Эти силы разделили на 7 армий. Главную задачу должна была решать правофланговая группа из 1-й и 2-й армий, включавшая в себя 11 корпусов и 580 тысяч человек. Эти войска должны были пройти через Бельгию и, не размениваясь даже на такую заманчивую цель, как Париж, по широкой дуге обойти левый фланг развернутой на франко-германской границе французской армии. Постепенно загибая направление своего движения с западного на южное, немецкая группировка должна была, подобно бульдозеру, загрести все направленные против нее силы и отбросить их на коммуникации стоящих перед франко-германской границей французских армий, что породило бы хаос, потерю управления и в конечном счете, как надеялись немцы, капитуляцию наподобие Седана.

Центром заходящей группировки, обеспечивая левый фланг 1-й и 2-й армий и связь с левым крылом, была 3-я армия в составе 180 тысяч человек в четырех корпусах. Левое крыло заходящей группировки составляли 4-я и 5-я армии, включавшие 11 корпусов и 380 тысяч бойцов. Против них ожидались серьезные удары французов. Задачи разгромить противника не ставилось. Достаточно было его отбросить и удержать связь с 3-й армией. Обходной маневр правого крыла и так сделал бы дело: французы сбились бы в кучу как стадо овец, тогда их можно было бы легко разгромить. Наконец, последняя группировка из 6-й и 7-й армий (8 корпусов, 345 тысяч человек) прикрывала франко-германскую границу. Эти силы считались достаточными для того, чтобы, опираясь на систему укреплений и крепостей, отразить даже крупное наступление французской армии, буде таковое воспоследует.

Что касается Восточного фронта, здесь ставка была сделана на оборону. Для прикрытия Восточной Пруссии была оставлена 8-я армия в составе 4 корпусов, а также 3 ландверных дивизий и 5 бригад, по большей части взятых из гарнизонов крепостей, общей численностью 250 тысяч человек, не считая оставшихся в крепостях контингентов. В отличие от Западного фронта, последняя ремарка не лишняя, поскольку это был единственный театр, где за всю войну боевые действия шли на территории Германии. По расчётам немецкого Генштаба, первые корпуса с Западного фронта после разгрома Франции могли бы прибыть на восток не ранее 9 сентября. Таким образом, в задачу 8-й армии входило продержаться 40 дней, считая с 1 августа. Достижение этой задачи облегчалось тем, что мобилизация русской армии, как надеялись немцы, продлится на месяц дольше немецкой.

Была Германия инициатором войны или нет, но она обладала, пожалуй, наиболее сильной армией и ставила ей задачу разгромить обоих своих основных противников до наступления зимы. Проблема заключалась в том, что противники тоже были сильны и у них имелись совсем другие планы…

Об этом — в следующей серии.