оссийская империя с её 170-миллионным населением и контролем над 1/5 частью суши казалась в начале XX века колоссом, которого ничто не может остановить. Для справки: численность населения США составляла в 1910 году 92 миллиона человек, Китая в 1900 — порядка 400 миллионов. И если по огромности территории и богатству людьми положение России являлось выдающимся, то её экономику зачастую называют отсталой.

Правда, не совсем понятно, как можно называть отсталой страну Попова и Сикорского? Однако надо признать, что по валовым показателям тяжелой индустрии Россия существенно уступала ведущим индустриальным державам: США, Англии, Германии.

Причины такой ситуации имеют объективный характер. В конце XVIII века Россия удерживала по производству железа первое место в мире. Однако с ростом объемов производства падала его рентабельность. На лошадке по проселочным дорогам крупный металлургический комбинат сырьем не обеспечишь и продукцию не вывезешь. В Европе, с её компактным расположением и мощной инфраструктурой, развивать промышленность было легче. И, главное, дешевле. Импортная промышленная продукция оказалась конкурентоспособнее — для отечественной тяжелой индустрии настали непростые времена.

Ситуация изменилась с изобретением парового двигателя и широким распространением железных дорог. Кроме всего прочего, они позволяли дёшево и в казавшихся до того невероятными объемах перевозить грузы. С последней четверти XIX века начался бурный рост русской промышленности. Да, Россия еще не вышла на самые передовые позиции, она была к началу Первой мировой приблизительно на уровне Франции, но темпы роста у нас были самыми высокими. Позвольте проиллюстрировать этот постулат на примере чугуна, «хлеба промышленности»:

Как мы видим, за 33 предвоенных года выплавка чугуна в России выросла в 10,3 раза. За тот же период времени в США этот показатель вырос в 8,1 раза, в Германии — в 6,1, во Франции — в 3,1 и, наконец, в Англии — в 1,3 раза. Примерно такая же динамика наблюдалась и в других важнейших секторах промышленности. Перспективы России войти в самом ближайшем будущем в круг ведущих индустриальных держав были тем обоснованнее, что потолок развития действующих лидеров был ими уже достигнут. Те же США выплавили в 1917 году чугуна в объёме 124% от показателей 1913 года, в 1924 году — 54%, в 1932 — 28%, в 1940 — 134%.

Естественно, что у России чисто в силу ее размеров и географического расположения была своя специфика. Например, транспорт. Россия лидировала в Европе по протяженности железных дорог. Их к 1913 году у нас насчитывалось 70 156 километров. Однако плотность железнодорожной сети в той же Германии, имевшей в 1911 году 61 148 километров железных дорог, составляла 11,3 километра на 100 квадратных километров площади. А у России этот показатель составлял лишь 1,1 километра. В 10 раз меньше! Пусть в западных областях плотность достигала 1,5 километров, все равно это гораздо меньше таковой даже у Австро-Венгрии (6,5 километров на 100 квадратных километров в 1911 году).

Нужно ли говорить, насколько это затрудняло мобилизацию и развертывание, снабжение, переброску войск? Значительно более высокая плотность железнодорожной сети у себя в тылу была серьезным преимуществом германо-австрийских войск. Она, как правило, позволяла обеспечить себе численное превосходство в тех секторах фронта, где велись активные боевые действия. При этом такое положение вещей было не следствием «отсталости» России — наоборот, она по этому показателю, повторюсь, лидировала, — а больших размеров территории. Понятно, что отрицательное воздействие этого фактора, более слабой инфраструктуры, распространялось не только на военную сферу, но и на всю экономику в целом.

Впрочем, неправильно было бы видеть у значительных пространств только отрицательные стороны. Россия имела на своей территории в достаточном количестве большинство из необходимых природных ресурсов. Она не зависела от их импорта и не нуждалась в завоевании и охране колониальной империи. Русские пространства были домом для самого многочисленного европейского народа, а это, кроме всего прочего, гигантский рынок. Россия в меньшей степени, чем другие промышленные страны, зависела от конкуренции на зарубежных рынках. Ей было достаточно собственного, чтобы стать ведущей промышленной державой.

И, наконец, земля — это сельское хозяйство. Россия не только могла не испытывать никаких опасений по поводу зависимости от импорта продовольствия, но и сама была ведущим его экспортером. Даже несмотря на значительный объем ввоза промышленного оборудования для быстро развивающейся индустрии, Россия имела положительное сальдо внешнеторгового баланса.

При этом прогресс России мало зависел от внешних обстоятельств. Гигантский быстро растущий внутренний рынок был решающим фактором дальнейшего развития, причем рос этот рынок по всем направлениям. Происходило это как за счет значительно более быстрого, чем в других европейских странах, прироста населения, так и за счет стремительно улучшающейся инфраструктуры. Кроме самой протяженной в Европе сети железных дорог, к тому же и росших самыми быстрыми темпами, стоит вспомнить и о серьезном развитии речного транспорта, где по многим направлениям Россия лидировала в мире. Достаточно упомянуть первый в мире коммерческий теплоход — речной танкер «Вандал», построенный в 1903 году. А к 1914 году на реках России трудилось уже 200 теплоходов.

Таким образом, этот рынок и был питательной средой для развития отечественной индустрии. Ну а рынок — это деньги. Мы не случайно завели разговор именно о рынках и деньгах. Ведь говоря о положении России накануне войны, нельзя обойти вниманием тему внешнего долга. Часто встречается мнение, что долг России был не только тормозом экономического развития — ввиду значительных выплат по процентам, которые можно было бы инвестировать в экономику, — но и чуть ли не являлся основанием для того, чтобы кредиторы диктовали России, как вести внешнюю политику. Государственный долг России на 1 января 1914 года составлял 8,8 миллиарда рублей. Это очень серьезная цифра, которая постоянно росла. Надо понимать, что расходы на, скажем, армию были для России непропорционально большими по сравнению с такими странами, как Германия или Франция в соотношении с их национальным богатством. Военные расходы, которые невозможно было уменьшить в силу напряженной международной обстановки, к 1913 году вплотную приблизились к цифре 1 миллиард рублей в год, а это примерно треть всех обыкновенных расходов государства. Плюс чрезвычайные расходы, например, на Русско-японскую войну, проделывали еще больше дыр в бюджете.

Инвестировать в таких условиях деньги еще и в экономику в сколь-нибудь серьезных масштабах русское правительство просто не могло. Однако в Европе, наоборот, экономика уже получила близкое к наивысшему развитие, все доступные рынки близки к насыщению и капитал, заработанный в индустриальном секторе, не находил применения. Привлечь этот свободный капитал для развития своей экономики, коль скоро собственных денег для этого не хватало, было для России естественным шагом. Вот и одна из причин возникновения долга. Понимая это, надо видеть и обратную сторону медали. Достигнутые темпы роста экономики страны были бы невозможны без значительных инвестиций. Россия брала в долг, но брала на дело. И прибыль, полученная от этих вложений, с лихвой перекрывала издержки. Другими словами, страна стремительно богатела. Давайте рассмотрим график, показывающий соотношение расходов бюджета и выплат на обслуживание долга.

В конечном итоге получается, что отношение платежей по государственному долгу к объему бюджета постоянно сокращалось. Сокращалась и доля государственного долга, принадлежащего иностранцам: с 60% в 1885 году до 48% в 1913-м. Приняв во внимание тот факт, что Россия обладала крупнейшими в мире золотовалютными резервами, исчислявшимися в 1913 году суммой 1,7 миллиарда рублей (к 1917 году еще оставалось 1,3 миллиарда), можно смело утверждать, что никакой угрозой развитию страны государственный долг не являлся.

Абсурдным является и утверждение, что Франция, как один из главных кредиторов, диктовала России её внешнюю политику. Государственный долг самой Франции составлял к 1907 году 11,3 миллиарда рублей, а на обслуживание этого долга уходил 31% доходов страны. У России этот показатель всего 19% и имеет, как мы видим, тенденцию к снижению.

Подводя итог экономического положения Российской империи, можно отметить, что она входила в пятерку крупнейших индустриальных держав своего времени и при этом демонстрировала опережающие темпы роста. Промышленность опиралась на надёжный фундамент в виде аграрного сектора, вносившего весомую долю в ВВП страны, обеспечивавшего как продовольственную независимость страны, так и поступления за счет экспорта. Положительное сальдо внешнеторгового баланса и значительные золотовалютные резервы вкупе со стремительным ростом доходов бюджета обеспечивали устойчивость финансовой системы. И эта экономика была базой для одной из сильнейших армий мира.

Однако неправильно было бы начинать разговор об армии, не упомянув русский флот. Пожалуй, наилучшей иллюстрацией мощи новой русской индустрии стало создание кораблестроительной промышленности. Россия после Русско-японской войны взяла паузу на осмысление причин поражения и не сразу включилась в гонку дредноутов. Серьезное финансирование кораблестроительных программ началось у нас лишь в 1910-11 годах, когда Англия и Германия уже имели в строю эскадры новых линкоров. В период с 1910 по 1913 годы суммы, выделяемые на военное кораблестроение, выросли с 10,5 до 110 миллионов рублей! И результат не заставил себя ждать. В короткий отрезок с 27 июня 1911 года по 9 ноября 1916 года — а это менее 5,5 лет, из которых значительная часть пришлась на войну, — сошли на воду 12 первоклассных линкоров-дредноутов. Такие темпы строительства обеспечили бы России место в тройке ведущих кораблестроительных держав. Сделав эту необходимую ремарку, вернемся к сухопутным силам.

Лицо индустриальной России. Строительство дредноутов на Балтийском заводе

В мирное время армия Российской империи насчитывала 1 миллион 423 тысячи человек, численность же полностью мобилизованной армии доходила до поражавших тогда воображение 5 миллионов. Такая мощь вызывала страх и уважение, породившие термин «паровой каток». Давайте посмотрим, что этот паровой каток собой представлял.

Как и большинство ведущих военных держав того времени, Россия комплектовала свою армию по территориальному принципу. Считалось очевидным, что солдатам комфортнее сражаться плечом к плечу с земляками. Причем в России такой подход проводился, пожалуй, с наибольшей последовательностью. Каждый из 208 пехотных полков регулярной армии получал новобранцев из своей области. Кроме того, имелись еще 16 гренадерских и 12 гвардейских полков, которые, как и артиллеристы, инженеры и т.д., получали пополнение со всей империи.

Эти силы были разделены на 37 корпусов: Гвардейский, Гренадёрский, I — XXV Армейские, I — V Сибирские, I — III Кавказские, I и II Туркестанские. Каждый корпус, как правило, имел две пехотные дивизии, гаубичный дивизион (две 6-орудийные батареи легких 122-мм гаубиц) и саперный батальон. Пехотная дивизия включала в себя четыре пехотных полка и бригаду полевой артиллерии из шести 8-орудийных батарей.

Сильной стороной русской дивизии была пехота. Каждый из пехотных полков численностью 4 тысячи человек состоял из четырех батальонов, а дивизия насчитывала их 16 против 12 в германской. Кроме того, в полку была пулеметная команда при восьми пулеметах, подразделения связи (21 телефонист) и разведки.

Сильной стороной русской дивизии была пехота.

Если сравнить артиллерию русской и германской дивизий, то мы увидим, что в германской дивизии имеется 56 77-мм пушек и 18 105-мм гаубиц против 48 76,2-мм пушек в дивизии русской. Даже несмотря на то, что основная немецкая пушка — 7.7 cmFK.96 n.A — несколько уступала отличной русской трёхдюймовке, сравнение по огневой мощи выглядит далеко не в пользу русской дивизии, на что часто обращают внимание авторы, пишущие о Великой войне.

Однако перенапряжение усилий германской армии вызвало к жизни соединения, оснащенные куда хуже дивизий первой линии. Поэтому, вопреки устоявшемуся мнению, насыщенность артиллерией армий, реально выставленных сторонами на поле боя, была практически одинаковой. В самом деле, германская 8-я армия, оборонявшая Восточную Пруссию, имела 14,5 пехотных дивизий при 804 орудиях, тогда как русские 1-я и 2-я армии — 20 дивизий при 1 188 орудиях. То есть реально на одну германскую дивизию приходится 55 орудий, а на одну русскую — 59!

Причем было у русской артиллерии и еще одно существенное преимущество. Во время Русско-японской войны нашими артиллеристами был открыт и доведен до совершенства метод стрельбы с закрытых огневых позиций. Русская дивизионная артиллерия в своей массе умела эффективно работать, находясь вне прямой видимости противника. Данный метод стрельбы не укрылся и от немецких наблюдателей. Однако немцы сочли, что он годится лишь для конфликтов ограниченной интенсивности и не соответствует наиболее решительному способу ведения боевых действий, когда артиллерия должна выезжать на прямую наводку и оказывать атакующим частям огневую поддержку с максимально возможной оперативностью и эффективностью. Эта ошибка дорого обошлась немцам. В первых боях в Восточной Пруссии их батареи зачастую сметались огнем невидимых русских пушек еще до того, как орудия успевали снять с передков.

Противоаэропланное орудие, 1916 г.

В руках русского командования была колоссальная сила, достаточно хорошо подготовленная и вооруженная. Оставалось лишь правильно этой силой распорядиться. К сожалению, существовала одна трудность, которая значительно портила картину. Огромные размеры империи и громадность вооруженных сил существенно замедляли мобилизацию. Для обоснования этого положения достаточно будет привести один простой пример: средний пробег поезда с мобилизованными в Германии и Австро-Венгрии не превышал 200-300 километров. В России этот показатель составлял около 750 километров. Реально на 15-20 день от начала мобилизации Ставка могла иметь в своем распоряжении для проведения операций лишь 50% сил, на 20-27 день — 75%, и лишь к 36-40 дню от начала мобилизации можно было рассчитывать ввести армию в дело полностью.

Налицо дилемма: или вводить войска в бой по частям, рискуя их поражением, или навалиться всей силой, но потеряв время. Для командования Антанты не были секретом планы руководства Германии в том, что касается их общей идеи, то есть быстрого разгрома Франции, пока Россия будет медленно мобилизовываться. Поэтому военная конвенция, согласованная главными штабами этих стран, предусматривала, что Россия начнет энергичное наступление в Восточной Пруссии по истечении двух недель с объявления мобилизации. Разумеется, это наступление должно было быть поддержано и наступлением против Австрии, чтобы сковать её силы и не допустить их на помощь германцам.

Именно из этих соображений и исходило русское командование, разрабатывая планы на случай войны. В зависимости от текущей обстановки было два варианта развертывания сил и начальных операций: главный удар по Австрии или главный удар по Германии. Силы русской армии на восточно-европейском театре военных действий делились на два фронта: Северо-Западный для действий против Германии и Юго-Западный для действий против Австро-Венгрии.

Большая часть войск направлялась на Юго-Западный фронт, так как ему противостояли главные силы австро-венгерской армии, однако хронологически первым начинал наступление Северо-Западный фронт — не дожидаясь сосредоточения своей 10-й армии и второочередных дивизий, он должен был уже 13 августа перейти в наступление силами 1-й и 2-й армий в составе 9 корпусов и сильной кавалерии из 8 дивизий. Более слабая 1-я армия должна была фронтальным наступлением в Восточной Пруссии приковать к себе возможно большие силы германцев, тогда как 2-я армия ударом из Польши перерезать их линии снабжения и вынудить к отступлению, а при удачном стечении обстоятельств и окружить.

Юго-Западный фронт, не связанный жёстким обязательством по срокам, должен был начать свое наступление позже — 18-19 августа. Из состава этого фронта 4-я и 5-я армии силой в 7 корпусов должны были действовать против Австро-Венгрии из русской Польши в южном направлении, а 3-я и 8-я армии, имевшие в общей сложности 8 корпусов, — наступать с востока. Юго-Западный фронт имел своей задачей нанести поражение австро-венгерским войскам в Галиции и не допустить их организованного отхода в глубь австрийской территории.

Сверх этих сил Ставкой была сформирована новая 9-я армия из двух корпусов, имевшая своей задачей прикрыть Польшу, в том числе и Варшаву, с западного направления, осуществляя таким образом связь между фронтами, а также угрожать силезскому промышленному району.

Кроме того, существовали еще две слабые армии, не подчиненные ни одному из фронтов. 6-я армия осуществляла оборону столицы и охраняла балтийское побережье, 7-я армия наблюдала за Румынией и прикрывала границу с этой страной.

План русского командования часто подвергается резкой критике по причине слишком поспешного перехода в наступление до окончательного завершения мобилизации:

С другой стороны, руководство Антанты постоянно подвергается критике за слабую координацию усилий, что позволяло германской стороне ликвидировать возникающие кризисы переброской резервов с Западного на Восточный фронт и обратно. Причем делают это одни и те же авторы в рамках одной и той же работы!

Получается парадоксальная ситуация. С одной стороны, руководство Антанты критикуется за слабую координацию усилий, что существенно облегчало положение Центральных держав. С другой стороны, попытка России реально помочь попавшей под массированный удар германцев Франции также объявляется несвоевременной. С первым утверждением можно полностью согласиться. Несогласованность действий союзников долгое время позволяла Германии удерживать инициативу, пользуясь своим центральным положением.

Со вторым утверждением мы категорически не можем согласиться. В случае поражения предоставленной самой себе Франции в скоротечной кампании на западе Россия могла испытать на себе весь ужас того, что произошло в 1941 году, — удара главных сил германской армии. Естественно, что руководство России всеми силами стремилось не допустить такого сценария. Последовавшие события показали, что опасения по поводу быстрого поражения французской армии были вполне обоснованными. Таким образом, приходится констатировать, что, несмотря на риск, русский план был адекватным и своевременным. В стратегическом смысле он увенчался успехом, поскольку вынудил германцев перебрасывать резервы на восток гораздо раньше запланированных 40 дней с начала операции на западе и до достижения решительной победы над Францией, которая в итоге так и не была достигнута. Вкупе с победой, одержанной над австрийцами, это вынудило немецкое командование практически все свои резервы и новые формирования отправлять на Восточный фронт, что полностью исключило повторный серьёзный удар по ослабленной французской армии.

Неправильно было бы завершить разговор о русской армии накануне Великой войны, не упомянув так называемой «Большой программы» перевооружения, принятой в 1914 году. Руководство страны не хотело мириться с тем, что русский армейский корпус отставал от германского корпуса первой линии по числу батарей, в особенности тяжёлой артиллерии. В связи с этим был намечен комплекс мероприятий по ликвидации отставания. В части дивизионной артиллерии предполагалось увеличить число пушечных батарей с 6 до 9 при одновременном сокращении количества орудий в батарее с 8 до 6. Таким образом, по количеству пушек русская дивизия уравнялась бы с немецкой: их бы стало 54. Кроме того, дивизия бы получила двухбатарейный дивизион 122-мм легких гаубиц в количестве 12 штук, точно такой же, как раньше имел армейский корпус. То есть против 18 немецких 105-мм гаубиц русская дивизия имела бы 12 122-мм — более чем адекватный ответ.

В корпусном звене появлялся дивизион тяжелой артиллерии из двух батарей 152-мм гаубиц и одной батареи 107-мм пушек по четыре орудия. Такие преобразования поставили бы русскую артиллерию вровень с германской. Программа предусматривала усиление всех родов войск. Так, предполагалось сформировать еще два армейских корпуса — XXVI и XXVII, а также доформировать до полного состава VI Сибирский корпус. Всего армия мирного времени увеличивалась на 480 тысяч человек, в том числе: артиллерия — на 130 тысяч человек, пехота — на 270 тысяч, конница — на 40 тысяч, инженерные войска — на 13 тысяч, технические — на 16 тысяч. Численность русской армии вплотную приближалась к двум миллионам человек, а ее вооружение становилось на уровень ведущих армий мира. Закончить «Большую программу» предполагалось к 1917 году.

Мы не знаем в точности, как именно оценивали «Большую программу» в штабах Центральных держав, но мнение на этот счет Ника Корниша, автора книги о русской армии периода Первой мировой, привести стоит. В качестве материала для размышления, в чьих интересах было начать войну.

Как Германия, так и Австро-Венгрия были чрезвычайно озабочены модернизацией русской армии. Необходимость действовать, прежде чем начинания России принесут плоды, становилась критической.

Но и без реализации «Большой программы» русская армия к августу 1914 года представляла собой такую силу, победить которую только военными методами было за гранью возможного.