усская религиозная философия сегодня — что-то вроде старого портрета, который уже и повесить некуда, а продать рука не поднимается. В рамках академии она изучается в особом исследовательском «загончике», а в современный интеллектуальный коктейль примешивается, как правило, для придания пристойного вкуса какой-нибудь гадости, вроде евразийства. Уже само ее появление отмечено определенной «несвоевременностью»: на фоне «Толкования сновидений» Фрейда, «Оснований математики» Рассела и Уайтхеда и «Логических исследований» Гуссерля язык русских мыслителей смотрелся несколько архаично, как и умозрительные рассуждение о «философии русской истории» на фоне бурно развивавшихся социальных наук. Впоследствии, на этом сыграл и Запад, использовавший русскую мысль как еще одно доказательство «особого пути России». «Почитайте, что писали Хомяков и Карсавин: не нужно русским никакой демократии, у них sobornost, vseedinstvo…» — как бы говорил американский профессор (как правило, поляк) будущим сотрудникам русского отдела ЦРУ или Государственного департамента. «Сами себя разоблачили».

Попытка осмыслить модернизацию, европеизацию России — такая точка зрения на русскую философию сегодня не слишком популярна (конечно, у нас есть мэтр, но разбор его взглядов требует даже не статьи, а отдельной книги). Тем не менее, если принять ее, русская мысль рубежа веков превратится в один из практических инструментов возрождения национальной культуры. Воистину, нам есть чему поучится у философов XIX — начала XX веков, пытавшихся разрешить проклятые вопросы общеевропейской культуры «для русских и по-русски», и в том числе осмыслить величайшую катастрофу европейской цивилизации — Первую мировую войну.

Обращаясь к событиям тех лет, мы легко можем видеть, что все крупные фигуры русского религиозно-философского возрождения БЕЗОГОВОРОЧНО поддержали свою страну и ее правительство. И это при том, что немалая часть этих людей весьма критично оценивали внутреннюю политику империи до начала войны, не говоря уж о том, что примерно половина из русских «идеалистов» начинали как марксисты и участвовали в революции 1905 года. Увы, но сегодня такое поведение интеллектуалов в момент национальной опасности — недосягаемый идеал, и тем интереснее поближе посмотреть, как работали русские интеллектуалы в условиях конфликта, который, как нам ясно теперь, явно не имеет только одного виновника.

Нет необходимости пересказывать статьи и книги русских философов, посвященные анализу феномена войны: с ними можно ознакомиться и непосредственно, тем более что в них есть как мировоззренческие, так и литературные достоинства. Ниже мы приводим лишь краткую аннотацию работ нескольких наиболее значимых откликов.

Николай Бердяев. «Война и русское возрождение»

Порывистый, горячий слог Бердяева, чем-то отдалено напоминающий современные «проповеди» Эдуарда Лимонова, идеально подходил для обращения к широким слоям образованной публики.

Статья Николая Александровича — образец «однозначного» подхода. Основным виновником войны является Германия и только Германия, которая «давно уже является носительницей милитаризма и воинствующего империализма. Она держит в напряжении весь мир, принуждает страны, не имеющие никаких воинствующих и завоевательных наклонностей, содержать огромные армии, напрягать все свои силы для защиты против угрозы пангерманизма… совершенно ясно, что германский империализм одержим замыслами мирового господства». Германии противостоит славянство — сила ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ положительная. «Германская раса — завоевательная, воинствующая, это она довела милитаризм до чудовищных размеров. Германцы нуждаются в захвате чужих земель. Славянская раса — не завоевательная, ей чужд пафос наступательного милитаризма, ее духу свойственна скорее защита и бескорыстная жертва… Если Германия — мировая носительница идеи милитаризма, то Россия — носительница идеи мира. Победа Германии означала бы победу милитаристического духа; победа России будет победой мира». Невольно вспоминается выражение «империя добра», над которым принято смеяться за его карикатурную однобокость. Но, как мы видим, философ, для которого рассмотрения различных точек зрения — это профессиональный рефлекс, включает военную пропаганду на полную катушку. «Они плохие — мы хорошие».

Владимир Эрн. «От Канта к Круппу»

Эрн в ставшей знаменитой речи «От Канта к Круппу» демонстрирует совсем другой стиль. Это скорее Пелевин (что-то вроде «Македонской критики французской мысли»). Пушки Круппа не что иное, как квинтэссенция всей немецкой культуры, материальное воплощение духовных исканий немецких мистиков и философов. «Внутренняя транскрипция германского духа в философии Канта закономерно и фатально сходится с внешней транскрипцией того же самого германского духа в орудиях Круппа», — что ж, это вполне постмодернистское жонглирование смыслами.
Статья Эрна, разумеется, вызвала возражения вида «господин приват-доцент упрощает». Еще бы, материализм и империализм были доминирующей силой не только в Германии, но как минимум также в Англии, Франции, и Америке и не замечать подобных упрощений «Эренбурга от философии» было нельзя.

Семен Франк. «О поисках смысла войны»

Франк в своих размышлениях, полемизируя с Эрном, подчеркивает необходимость ОБЪЕКТИВНОЙ оценки войны и тем самым сразу ставит вопрос так остро, как только возможно. «Без веры в абсолютную, объективную нравственную ценность, а не только относительную, утилитарно эгоистическую ценность своей цели психологически невозможны ни то самоотвержение и напряжение действенной воли, которое необходимо в столь трудном и мучительном деле, как война, ни — что еще важнее — моральная ответственность за участие в бедствиях, которые несет с собой война». Объективное оправдание войны означает, что с ним, хотя бы теоретически, должен согласиться и противник. Это исключает отношение к нему как к абсолютному врагу, подлежащему полному уничтожению. Объективное оправдание войны — в защите культуры и права от варварства и насилия. «Война идет не между Востоком и Западом, а между защитниками права и защитниками силы, между хранителями святынь общечеловеческого духа — в том числе и истинных вкладов в него германского гения — и его хулителями и разрушителями». Русские в этой войне защищают и немецкую культуру от самих же немцев, впавших в коллективное помешательство.

Иван Ильин. «Духовный смысл войны»

Книга Ильина о Первой мировой войне — пожалуй, лучшее из того, что было написано непосредственно в 1914 году, по горячим следам. Она интересна прежде всего обращением к личностному измерению происходящего. Если Бердяев обращается к образованной публике вообще, Эрн и Франк ведут философские споры, рассчитанные на интеллектуалов, то Ильин скорее пытается помочь конкретному человеку, призванному или ушедшему добровольцем интеллигенту, найти ответ на вопрос, зачем здесь и сейчас убивать и умирать. Размышления Ильина перекликаются с размышлениями уже прошедшего «стальные грозы» Эрнста Юнгера: война обнажает смыслы. «Стоит ли жить тем, чем мы живем; стоит ли служить тому, чему мы служим? Война, как ничто другое, ставит этот вопрос с потрясающей силой и вкладывает в него простой и глубокий ответ: „жить стоит только тем, за что стоит и умереть“. Ибо смысл войны в том, что она зовет каждого восстать и защищать до смерти то, чем он жил доселе, что он любил и чему служил». Работа Ильина — пожалуй, наиболее «экзистенциальная» реакция на начавшуюся катастрофу. И этот «экзистенциализм» даже в большей степени, чем что-либо другое укрепляет боевой дух и таким образом работает на общую победу.