борона Брестской крепости — это, на первый взгляд, известный, даже избитый сюжет. Первые смутные данные о сражении за крепость появились еще зимой 1942 года, когда русские захватили архив 45-й пехотной дивизии вермахта. То, что казалось чистым провалом, предстало в новом свете — не просто катастрофа, но серьезное испытание для противника. Довольно неожиданно прозвучит, но в 60-е годы на малую известность штурма сетовал Пауль Карель, известнейший германский военный писатель и совершенный апологет вермахта. Впоследствии некоторые документы обнаружились среди руин фортов, а позднее, в 50–70-е годы, история — и уже легенда — приобрела свой каноничный облик в первую очередь по результатам изысканий писателя Сергея Смирнова. Однако советский взгляд на события неизбежно оказывался односторонним. Смирнов практически не пользовался немецкими источниками, историческая наука в СССР была предельно политизирована, и многие важные обстоятельства штурма крепости оказались просто неизвестны широкой публике. К тому же главным источником для Смирнова стала устная история — рассказы жителей Бреста и выживших солдат. Эти опросы велись спустя десять лет (в лучшем случае), причем люди, с которыми общался автор, в подавляющем большинстве прошли плен и все до единого пережили очень многое и после осады. Да и сам по себе жанр устного рассказа имеет свои проблемы, оставляя очень многое за кадром.

В 90-е годы, когда читателю оказался доступен массив новых сведений, общественный интерес к теме уже схлынул: героико-патриотический вариант легенды устоялся, а Смирнов вел свою работу действительно тщательно и добросовестно, поэтому история выглядела к моменту распада СССР известной во всех подробностях. Однако гласность вызвала эффект ледяного душа. Организованное сопротивление в крепости оказалось более кратким, чем ожидалось, потери немцев при этом куда ниже, чем представлялось при некритичном восприятии классической версии, а солдаты гарнизона в реальности, как выяснилось, вели себя не всегда образцово. Сама крепость, как неожиданно «вспомнили», пережила еще один небольшой штурм во время польского похода 1939 года. Наконец, встал вопрос о самом смысле и значении обороны в мышеловке и о контексте сражения на Буге летом 1941 года. Впоследствии злосчастная крепость стала объектом совсем уже безумного мифа о толпах защищавших ее вайнахов, причем эта душераздирающая история озвучивалась лично Путиным, заявившим буквально: «Немногие знают, что примерно одна треть защитников Брестской крепости состояла из чеченцев». В общем, парадоксально, но несмотря на широчайший общественный резонанс начиная с 50-х годов, полноценную историю обороны Бреста получилось написать только в 2000-е годы, благодаря сличению советских и немецких источников.

Наследство сгинувшей державы

Свой привычный вид Брестская крепость приняла в XIX веке. В 1807 году наш знаменитый военный инженер Сухтелен писал о необходимости возведения крепости в Брест-Литовске. Этот план пришлось надолго отложить из-за борьбы с Наполеоном, однако при Николае I к нему вернулись. В 1833 году начались работы. Для этого, правда, пришлось существенно перестроить сам город, фактически снеся средневековый Брест в интересах обороны. К тому же в ходе работ в городе произошел пожар, от которого сам Брест серьезно пострадал. В 1842 году крепость достроили. Для своего времени это было весьма совершенное сооружение. Его сердце составляла Цитадель, стоящая на острове, образованном реками Буг и Мухавец (менее километра в длину и около 400 м в поперечнике). Остров опоясывала кольцевая казарма на 12 тысяч человек, внутри которой располагались другие постройки. Эта казарма из прочного керамического кирпича со стенами двухметровой толщины имела более полутысячи казематов и располагала уже готовыми огневыми точками и капитальными подвалами. Вообще о качестве постройки часто забывают — а между тем высочайшая прочность возведенных в XIX веке стен стала одним из залогов упорного сопротивления в 1941-м. В центре Цитадели находился старый костел, впоследствии оказавшийся одной из центральных точек битвы. Цитадель имела всего четверо ворот с ограниченной пропускной способностью. По идее, отличная характеристика, но в реальном июне 1941-го она сыграет против гарнизона. С севера к Цитадели примыкает Кобринское предмостное укрепление. Каналы также превращают его в остров, но вместо стен здесь земляные валы и несколько фортов, в частности, Восточный. Позднее северный остров застроят множеством хозяйственных сооружений, от складов и казарм до жилых домов офицерских семей. Остров довольно крупный, 0,7 на 1,6 км, но плотность застройки намного ниже, чем в Цитадели. К западу от нее расположилось Тереспольское укрепление, к юго-востоку — «Госпитальный остров», он же Волынское укрепление. Поскольку благодаря рекам и прорытым каналам каждое укрепление и сама Цитадель превратились в острова, а крепостные сооружения окружались валами, входить и выходить можно было только через немногочисленные ворота.

Сам Брест разрастался восточнее. Укрепления регулярно достраивали и перестраивали, так что к ХХ веку крепость превратилась в очень сложную систему оборонительных сооружений, надземных построек, подвалов и хозяйственных зданий. Помимо основных укреплений, большое количество фортов построили на некотором расстоянии от Цитадели.

После Гражданской войны Брест-Литовск перешел под контроль Польши. Таких развитых баз было слишком мало, чтобы поляки могли игнорировать доставшееся им хозяйство, и внутри размещались различные части польской армии, которые восстанавливали постройки после разора Первой мировой и последовавшей за ней русской смуты.

В сентябре 1939 года началась Вторая мировая война, и теперь Бресту предстояло выдержать штурм. В город стекались беженцы с запада, но сопротивление Польши оказалось слабым, и уже через пару недель цитадель оказалась на линии огня. На Брест с севера выходили авангарды войск Гудериана. Польский гарнизон возглавлял Константин Плисовский, отставной генерал, служивший в молодости в Ахтырских гусарах, ветеран Первой мировой (за русских) и советско-польской войны. Положение было печальное: штабные офицеры — такие же возвращенные в строй отставники, четырехтысячный гарнизон — в основном маршевые и караульные батальоны. Имелась бронетехника, но только FT-17, танки-реликты Первой мировой. Не имея сил оборонять весь немаленький периметр, Плисовский заперся на центральных островах, разместив гарнизон главным образом в Цитадели, Кобринском укреплении (севернее) и Тереспольском укреплении (западнее).

13 сентября начались бои на подходах к Бресту. Немцы не имели пока артиллерии, а их авангарды отгоняли огнем бронепоезда. Однако уже днем 14-го немцы сходу заняли Брест и попробовали на зуб саму крепость — северный остров. Немногочисленные польские танки быстро оказались подбиты (правда, ими распорядились весьма разумно: забаррикадировали ворота). Первые два дня поляки держались уверенно, благо основные силы немцев только подтягивались. Однако в ночь на 15 сентября на цитадель обрушился огонь артиллерии, а вечером 16 числа атакующие заняли валы. Немцы столкнулись с неожиданно упорным сопротивлением, однако положение крепости очень скоро стало безнадежным: 40% солдат отряда Плисовского уже были убиты или ранены, а осаждающие только подтягивали свежие силы. Правда, приходится признать, невеликие: хотя силы немцев оцениваются в 4 дивизии, решительный штурм вели всего два батальона. В любом случае, надежды на успешное удержание крепости не было, поэтому Плисовский принял решение эвакуировать гарнизон. Внутри остался только небольшой отряд добровольцев, засевший на северном острове. 17 сентября немцы вступили в крепость, пленив около тысячи оставшихся там поляков.

17 сентября РККА начала поход в западные Белоруссию и Украину. Среди избавленных на время от нацистской оккупации городов оказался в итоге и Брест. 22 сентября немцы передали Брест красноармейцам — как раз тогда состоялось известное событие, в зависимости от политических пристрастий комментатора объявляемое либо совместным парадом РККА и вермахта, либо просто передачей Бреста. Этот эпизод советско-германских отношений сам по себе стал темой дискуссий, густо замешанных на политических симпатиях. Автор не намерен подробно останавливаться на описании события, но придется все же отметить, что оба ключевых участника — и советский комбриг Кривошеин, и немецкий генерал Гудериан — назвали происходящее именно парадом.

Интересно, что Гудериан передал красноармейцам не только крепость и город, но и «занозу»: ту самую группу поляков в северном укреплении. Заняв Брест, немцы сначала просто ее не заметили, а затем штурмом никто не занимался, поскольку одни покидали город, а другие его принимали. РККА предприняла несколько вялых попыток штурма, и только 26 сентября красные командиры решили, что с последними польскими защитниками крепости нужно что-то делать. Сопротивление подавили артогнем. Подавляющее большинство пленных разогнали по домам, однако судьба офицеров оказалась более сложной — многих потом нашли в Катыни.

Штурмы крепости в 1939 году интересны в частности тем, что фортификационные сооружения Николаевской эпохи (причем Николая I!) оказались серьезной защитой против вполне современного оружия. С крепостью познакомился Гудериан, который будет воевать здесь же два года спустя, и, вероятно, сделал определенные выводы по поводу средств, которые следует употреблять при атаке.

Именно тогда в Москве обнаружили, что совершили большую ошибку. Границу между Рейхом и СССР провели по Бугу, то есть крепость была разрезана — часть фортов осталась западнее, а ее сердце, четыре главных острова с Цитаделью, оказались в упор придвинуты к пограничным столбам. С мест в Москву отправили тревожные депеши, но оттуда ответили, что изменить соглашение уже нет возможности. Граница пролегла «по живому».

Как бы то ни было, в Бресте постепенно разворачивались уже части РККА. Крепость обладала тем, чего Красной армии остро не хватало — мощным казарменным фондом. Как ни дико звучит, перед командованием одной из крупнейших армий мира остро стоял вопрос о том, где разместить собственных солдат. В мирное время внутри крепости расположились крупные силы 6-й и 42-й стрелковых дивизий (и опять черта предвоенной РККА: солдаты обильно занимались строительными работами в ущерб боевой подготовке). Помимо старой крепости на границе возводился Брестский укрепрайон, современный, с бетонными ДОТами — и он требовал рабочей силы. К лету 1941 года линия укреплений на новой границе (в обиходе «Линия Молотова») так и не была достроена. При этом основная часть ДОТов не имела необходимого оборудования (электричество, связь, вентиляция). Что еще хуже, сооружения просматривались с немецкого берега Буга.

В крепости фронтовые части перемежались с тыловыми, в частности, кроме стрелковых полков там расположились госпиталь, дивизионный медсанбат, школа водителей, авторота, ветлазарет, части ПВО. Мало того, на северном острове находились жилые дома семей комсостава. Эти злосчастные дома комсостава 22 июня попадут под удар на общих основаниях, вместе со всеми, кто находится внутри.

Люди, транспорт, боевая техника, склады. В крепости расположились 9 тысяч человек, скученных на узком пространстве. От будущего противника их отделяли 50 метров Буга, от внешнего мира — валы с редкими воротами. На практике это значило, что в случае обострения отношений с Германией войска потребуется заранее вывести из крепости, а когда война начнется, покинуть цитадель будет уже нельзя: ворота легко перекрывал заградительный огонь или любое пехотное отделение с пулемётом.

Классический вопрос: глупость или измена? В действительности — логика мирного времени. Знал ли о сложившейся ситуации командующий Белорусским округом Павлов? Командующий армией Коробков? Конечно, знали. Однако в мирное время командующий превращается в завхоза. Именно «хозяйственный» подход привел к тому, что Брестская крепость стояла фактически тыловым лагерем прямо через реку от неприятеля. Офицеры, бившие в колокола, были: еще в феврале 1941-го замкомдива-6 взывал о вывозе из крепости хотя бы части складов, на что получил ответ, что лучших хранилищ нет.

Между тем война подкрадывалась на мягких лапах. Активность немцев на западном берегу, разведывательные полеты — все это, конечно, наблюдалось из крепости. Не только командиры, но даже солдаты понимали, к чему идет дело, и чувствовали себя не в своей тарелке. Однако полевой офицер, а тем более солдат, не может своей волей взять и изменить место дислокации. Требовалась команда всей армии из Кремля… где до середины июня так и продолжали рассчитывать на политическое решение вопроса и ожидали хотя бы угрожаемого периода. Кто имел возможность — отправлял семьи в глубину страны. Однако большинство могло только томительно ждать, вглядываясь в туман неизвестности.

Приходится отметить, что в 4-й армии, прикрывавшей Брест, даже те осторожные распоряжения, которые перед войной из Москвы все-таки приходили, выполнялись спустя рукава. В частности, так и не были приняты какие бы то ни было меры маскировки. О ходе мысли командующих уже не спросишь: командарм Коробков и командующий округом Павлов были уже летом 41-го расстреляны, а оба командира стоявших в Бресте дивизий погибли во время войны.

Час ожидания атаки

С лета 1940-го нацисты разрабатывали план вторжения в СССР. Постепенно он обретал форму, и в конце концов общие разработки преобразились в конкретные указания воинским частям. На Брест-Литовск нацеливалась австрийская 45-я пехотная дивизия. Ее командиром в мае 1941 года был назначен немолодой генерал-майор Фриц Шлипер, до того служивший на тыловых должностях. Сама дивизия относилась к достаточно опытным: она прошла через Польскую и Французскую кампании и могла похвастаться хорошо подготовленными солдатами и офицерами.

По иронии судьбы, Брестскую крепость второй раз штурмовал Гейнц Гудериан. Опыт наступления на нее танковыми войсками не вдохновлял, поэтому он и прибег к помощи пехоты.

Германские войска уже представляли себе, что такое Брестская крепость. Поэтому атакующих снабдили средствами артиллерийского усиления. 45-я пехотная получила два орудия типа «Карл». Эти монструозные 600-мм осадные мортиры были одними из самых разрушительных артиллерийских установок своего времени. Снаряды «Карлов» весили от 1,25 до 2,17 тонн и производили чудовищное разрушительное действие. Предназначением установок было разрушение укреплений, и Брест был вполне очевидной целью. Другим средством усиления штурмующих должны были стать реактивные установки «Небельверфер». Эти системы, называемые у нас иногда шестиствольными минометами, применялись здесь впервые и представляли собой страшное оружие. За высокую огневую мощь «Небельверферы» получили неофициальное прозвище «Штука цу фусс» — «Пеший бомбардировщик». Помимо этого внушительного арсенала 45-я пехотная была в изобилии оснащена обычной артиллерией, включая 210-мм. Хотя блицкриг воспринимается прежде всего как танковая война, именно пехота и артиллерия были его становым хребтом и несли на себе основную ношу войны.

По плану на штурм крепости отводилось 8 часов. Особых сложностей не предполагалось: артиллерийский кулак должен был потрясти крепость, а пехота — захватить мосты через Буг и Мухавец и сами укрепления. За время подготовки наступления немцы сумели отснять этот сектор с воздуха и неплохо его себе представляли.

Чистилище

Поздно вечером 21 июня части 45-й пехотной дивизии заняли позиции на западном берегу Буга. Немцы слышали даже разговоры пограничников: летняя ночь, а река такая узкая…

В Москве отбрасывают последние сомнения и вводят в действие план прикрытия границы. В эту же ночь на восточном берегу происходит непредвиденное: обрыв связи между штабом 4-й армии и внешним миром. До 03:30 4-я армия не может ни получать, ни передавать приказы. Можно с уверенностью сказать, что обрыв организован противником целенаправленно: как оказалось, провода были вырезаны кое-где на десятки метров. Как бы то ни было, даже осторожный приказ, требующий, среди прочего, вывести из крепости 42-ю дивизию, безнадежно запоздал. Единственное обстоятельство, смягчавшее положение — из крепости незадолго до этого вывели 10 из 18 батальонов. Однако внутри или в непосредственной близости все еще оставались 9 тысяч человек.

В 03:15 небеса разверзлись.

Рев тяжелой артиллерии заглушил все, земля ходила ходуном. Все солдаты 45-й пехотной, видевшие это адское зрелище, позднее писали о чудовищном впечатлении от работы собственной артиллерии. От пламени пожаров и взрывов ночь стала светлой. Мощь артподготовки оказалась такой, что даже взрывы 60-см снарядов «Карла» потерялись, их просто никто не замечал в мешанине. Сотни людей были убиты или ранены прямо в домах и казармах, во сне, даже не узнав, что их убило.

Между тем никто еще не подозревал, что эффект налета оказался не таким чудовищным, как это казалось со стороны. Все, кто был за пределами наиболее прочных построек, погибли. Но сама крепость защитила своих солдат: выстроенные старыми мастерами казематы оказались настолько прочными, что в Цитадели и фортах очень многие выжили. Общие потери от артналета можно оценить в 500–700 человек. Погибли те, кто потерял голову и начал метаться по открытому пространству — этих несчастных вал артогня рвал в клочья. Почти всё, что стояло на открытом пространстве или в непрочных зданиях — транспорт, техника, люди — погибло или под обстрелом, или в огне начавшихся пожаров. Однако большая часть солдат осталась в практически непробиваемых казармах.

Священник 45-й пд Рудольф Гшопф писал:

«Эта гигантская по мощности и охвату территории артподготовка походила на землетрясение. Повсюду были видны огромные грибы дыма, мгновенно выраставшие из земли. Поскольку ни о каком ответном огне речи не было, нам показалось, что мы вообще стерли эту цитадель с лица земли».

Мощь артподготовки сразу расставила все акценты. Это не учения. Это не провокация. Это не ЧП. Это вторжение. Из домов комсостава на свои позиции бросились офицеры, и некоторым даже удалось добраться до своих частей в промежутках между залпами.

В этот момент группа Гудериана форсировала Буг по обе стороны крепости. 45-я пехотная нацеливалась прямо на город и укрепления. Солдаты тащили к Бугу заготовленные штурмовые лодки. В этот момент немцы понесли первые потери — от дружественного огня. Реактивная установка «Небельверфер» сработала нештатно и накрыла солдат штурмовой группы, тащивших лодки к берегу. Два десятка немцев были убиты или ранены, а день еще только начинался. В течение дня почти вся эта штурмовая группа ляжет в землю, а пока будущие покойники еще плыли через Буг на оставшихся лодках.

Стойкость многих часто зависит от твердости совсем немногих. В крепости после артподготовки царил хаос. Ключевые мосты через Буг были захвачены легко. Однако на острове штурмовые группы начали сталкиваться с сопротивлением. В Цитадели порядок наводила пестрая компания: комиссар Ефим Фомин с помощником, несколько лейтенантов. В западной части Цитадели расположился отряд пограничников. Практически сразу в Цитадель с северного острова прибежал командир 44-го полка майор Гаврилов. Боевые группы складывались на лету: пыль еще не осела, всюду пожары, а внутри уже сколачивали вооруженные отряды, разбирали винтовки, взламывали склады с боеприпасами. Самым ценным ресурсом стало время: между артподготовкой и появлением первых немцев прошли считаные минуты, и в эти минуты уложилась настоящая гонка. Если до растерянных солдат успевали добраться командиры, начиналось организованное сопротивление. Если первыми до них добирались немцы, это означало гибель и плен. Так был захвачен после короткого сопротивления госпиталь. Передовые штурмовые группы проникли на Центральный остров, к Цитадели. Атакующие действовали четко, решительно, эффективно: захватывается крепостная электростанция, ворота, костел в центре Цитадели. Штурмовые группы быстро распространялись по центральному укреплению…

…И в этот момент, вскоре после четырех утра, со всех сторон началась стрельба. Пока немцы прорывались внутрь Цитадели, в сложной системе казематов шла своя жизнь, и несколько групп, не сговариваясь, развернули пулеметы и винтовки не наружу, а внутрь. Внутреннее устройство крепости германцы представляли очень приблизительно. Поэтому на самые невезучие штурмовые отряды русские выпрыгнули как черти из табакерки, стреляя практически в упор. Немцы изначально настраивались на быстрый захват ключевых точек, без прочесывания островов. В принципе, это была разумная идея, им удалось взять множество пленных сразу же после артобстрела, на мостах выкосили массу людей, пытавшихся пройти к своим частям или убежать из крепости, но теперь сразу несколько отрядов оказались под огнем, а некоторые не могли даже отступить. На погранзаставе группа лейтенанта Кижеватова в это время откапывала пулемет, засыпанный во время артналета. Немцы вообще не обратили внимания на это здание, решив, что там уже нет живых и готовых сопротивляться. Оказалось, что там есть люди — иногда в одних трусах, но с «Максимом» и винтовками. Нехитрый арсенал, но головной отряд 135-го пехотного полка оказался прямо перед пограничниками на ровном как стол пространстве двора. Пулемет бил почти в упор и буквально косил немцев рядами. Кинематографисты нашего времени поступили довольно странно, показав бой заставы Кижеватова как берсеркерскую рукопашную атаку. В реальности погибших в рукопашных с немецкой стороны за все время боев в крепости практически не было, пограничники же оказались людьми практичными и предпочли автоматическое оружие.

Результат суматошного утреннего боя на Центральном острове предопределил все проблемы ближайших дней. У немцев оставался кусок казарм на юго-западе, у Тереспольских ворот, а еще две группы сидели в изолированных зданиях в центре Цитадели — в костеле и столовой. Русские не могли выбить их оттуда, все перемещения по Цитадели становились необычайно трудны, но сами эти штурмовые группы теперь оказались на положении вооруженных заложников: выйти из Цитадели они не могли. Немцы с удовольствием опять накрыли бы крепость «Небельверферами», но залп РСЗО скорее убил бы собственных солдат в храме и столовой, чем русских.

Тереспольское и Волынское укрепления немцы захватили стремительно. Однако Цитадель неожиданно оказалась крепким орешком, и планы на ее мгновенный захват рассеялись как дым. Внутри Тереспольского укрепления неожиданно ожили отдельные стрелки, в основном пограничники. Северное Кобринское укрепление 45-я пд еще планировала захватить быстро, но вместо четко распланированного захвата островов в рядах штурмующих воцарился полный бардак. Причем, что важно, о происходящем на Центральном острове в штабе дивизии еще не знали. Было только ясно, что внутри идет бой.

Между тем солдаты и офицеры в крепости отлично понимали, что они находятся в капкане, и пытались прорваться наружу всеми мыслимыми способами. Немцы блокировали не все ворота и не сразу, поэтому многим удалось в самые первые часы пройти через валы. Спаслись в итоге самые везучие и быстро соображающие, те, кто понял, что нужно прорываться как можно скорее. Сколько людей сумело покинуть крепость, установить точно невозможно, но, вероятно, не менее тысячи человек, возможно даже несколько тысяч. Нельзя сказать, что солдаты убегали с места боя. Предвоенные планы предусматривали именно выход из крепости почти всех войск (внутри должен был остаться один батальон) и войну в поле. То есть прорыв через валы объяснялся именно выполнением имевшихся планов. Причем — к великому сожалению, об этом осталось крайне мало сведений — несколько часов удавалось оборонять коридор севернее крепости, по которому уходили войска, не связанные боем.

В суматошной схватке на юго-востоке цитадели захватили офицера. По словам Самвела Матевосяна, лейтенанта, допрашивавшего пленного, тот вел себя вызывающе и на вопросы отвечать не хотел. Не имея возможности сдать пленного в тыл и желания возиться с ним, Матевосян застрелил добычу, но обстановка, понятно, от этого ничуть не прояснилась. Поэтому Фомин, постепенно собирающий вокруг себя боевые группы в Цитадели, велел Матевосяну взять чудом уцелевшие бронеавтомобили, прорваться в Брест и там узнать обстановку. Машин сохранилось три штуки, это были тяжелые пушечные трехосники, и при известном уровне нахальства можно было надеяться на успех такого рейда. Броневики прорываются через Трехарочные ворота Центрального острова и попадают на Северный, в обширное Кобринское укрепление.

Однако продвинуться дальше не получилось: все ворота оказались забиты горящей техникой, которую во время артобстрела пытались вывести из-под удара. Броневики ехали от ворот к воротам и всюду натыкались на одно и то же. Из каменной пыли и дыма как во сне возникали то свои, то немцы, то искореженная техника, то руины построек. Северный остров пока был «ничьей землей», его никто не контролировал. Покружив, отряд броневиков въехал назад в Цитадель. Благодаря броне, машины могли более-менее спокойно перемещаться под огнем.

Пока группа Матевосяна разъезжала по северному острову на броневиках, на Цитадель с юго-запада пошла вторая волна атаки. Немцы еще не знали, что произошло с первой, и полагали, что идут скорее развивать успех, чем взламывать оборону. У них в руках находились ворота, на надвратную башню подняли пулеметы, так что наступление было кому поддержать. Однако по вбежавшим во двор принялись стрелять из казарм пограничников и стрелков. Атаки вязнут, одновременно по двору Цитадели из крепости выбираются некоторые из слишком далеко забравшихся штурмовых групп. Это отступление, быстро ставшее похожим на бегство, шло двумя путями — на север, в не контролируемое толком никем Кобринское укрепление, и на юго-запад, на Тереспольское. Немцы теряли людей на ровном пространстве, русская пуля уложила одного из комбатов. Стало окончательно ясно, что взятие Цитадели с налета провалилось. Однако даже уйти удалось не всем: блокированные в столовой и костеле там и остались, ожидая спасения или смерти.

Возникла короткая пауза. В казематах Цитадели ее использовали по полной программе. Солдаты раскапывают проходы, наводят связь, на месте создается медчасть, разыскиваются боеприпасы. Важный момент: еще никто не знал, что помощь не придет, а офицеров в принципе было мало, поэтому пальбу вели без особого контроля — не думая, что произойдет, когда кончатся боеприпасы. Сгоряча крепость истратила слишком много патронов во время первого штурма. Но обороняющиеся еще не успели сообразить, насколько все скверно. Стреляли часто даже не по противнику, а для психологической разрядки.

Из крепости продолжают уходить люди — более того, внутрь успевает проникнуть офицер 6-й дивизии, приказывающий тем, кого смог найти, выходить из укреплений и назначающий пункт сбора снаружи. Поэтому через Северные ворота мимо горящих грузовиков продолжают тянуться люди. В конце концов, немцы заткнут этот выход, но перед этим наружу успеют выйти сотни людей. Среди них были — кто успел — гражданские из семей комсостава. Не все они покинули крепость: некоторые жены остались с мужьями сознательно, некоторые не смогли выбраться. В одном из домов офицер и его супруга застрелились вдвоем — над телами своих погибших при артобстреле маленьких детей.

В это же время под прикрытием боя в Цитадели происходит менее заметный, но не менее важный процесс: складывается второй крупный узел сопротивления. Его центром стал Восточный форт. Туда в начале боя добрался командир 44-го полка майор Петр Гаврилов, который и возглавил оборону. Гаврилов был человек суровый, но опытный тактик, участник Финской кампании, а до того — борьбы с бандитами на Кавказе, и в целом, видимо, самый опытный офицер в крепости. Перед войной он постоянно говорил о будущей войне с Германией, и под конец удостоился вызова в партком по поводу распространяемых им «тревожных настроений». Пропесочить строптивого майора не удалось по прозаической причине: всё, о чем он говорил, произошло в действительности. Теперь он собрал сводный отряд из разных частей, устроив главный узел обороны в Восточном форте. Разумное решение: это довольно крупное капитальное укрепление, расположенное подковой — маленькая крепость внутри большой.

Сам город Брест оборонялся слабо и в короткий срок был захвачен почти целиком, хотя группа русских засела на вокзале и продолжала отбиваться. Интересный нюанс: часть местных жителей — в основном поляки — на улицах города стреляла по красноармейцам. Это были, вероятно, бывшие военнослужащие польской армии, перешедшие на нелегальное положение после 1939 года. Вообще в Бресте воцарился хаос: русские его покидали, немцы еще не заняли, поэтому из всех щелей вылезли самые обычные бандиты. В любом случае, город пал быстро. Так что здесь у наступающих не было оснований для серьезного беспокойства. Но крепость продолжала отстреливаться, и в штабе 45-й дивизии задумались. После семи утра пришли ошарашивающие новости из цитадели: убиты два командира батальонов, потеряны в общей сложности несколько сот человек, Северный остров не взят, в Цитадели блокированы несколько штурмовых групп, на Тереспольском укреплении стрельба в собственном тылу! Нужно отметить, что 70–80% всех потерь немцы понесли именно 22 июня, то есть речи о периоде равномерно высоких жертв не идет. Потери, аналогичные всей кампании во Франции, обрушились на 45-ю пехотную за сутки. Тем не менее бой продолжался. Командир дивизии Шлипер бросает резерв на Северный остров. Немцы берут под контроль большую его часть и изолируют Цитадель и Восточный форт друг от друга. Легкость этой атаки объясняется просто: многие из тех, кто еще оставался на острове, уже ушли на север, в леса.

Однако попытка прорваться с Северного острова в Цитадель на соединение с окруженными в костеле опять проваливается. Дело в том, что опорные пункты русских прикрывают друг друга: огонь оказывается перекрестным. От Восточного форта до Цитадели каких-то 400 метров. Хотя речь идет о сущих метрах, немцы не могут их пройти. Вдобавок крупная группа русских засела в каземате пкт-145, на Северном острове на берегу Мухавца, западнее дороги к Северным воротам. Еще один отряд отбивается в Тереспольском укреплении в школе шоферов. Попытка войти в Восточный форт — огонь от пкт-145 и от Цитадели. Попытка войти в Цитадель с севера — огонь в спину от Восточного форта. Попытка взять пкт-145 — огонь с фланга, опять-таки от Восточного форта. Гаврилов, выбрав Восточный форт в качестве своей крепости, продемонстрировал ясное и четкое тактическое мышление. Это уже не импровизация отдельных групп солдат, это организация обороны умными и решительными офицерами.

Пока единственное утешение для немцев состоит в том, что русским не удалось раздавить отряды в столовой, в северной части Кольцевой казармы и костеле. Однако изнутри по рации просят помощи: патроны не бесконечны. Церковь была близко — как локоть, который невозможно укусить. Обе стороны готовятся атаковать. Немцы — чтобы ворваться в Цитадель, русские — чтобы вернуть себе контроль над теми участками, которые немцы перехватили. Следует новая атака на костел, русские берут вход, но не могут пробиться на хоры и алтарь. В конце концов церковь поделили пополам: немцы засели на хорах, откуда их так и не смогли выбить.

В это время Шлипер принял естественное решение: атаковать при помощи бронетехники. В крепость вошли штурмовые орудия. «Штурмгешюцы» были неуязвимы для стрелкового оружия и здесь они показали себя машинами страшной разрушительной силы. «Штуги» подходили к окнам казематов почти в упор. Однако группу пехоты, пошедшую за «Штугами», перебили — а главное, стреляя по Цитадели, одно орудие повернулось спиной к солдатам с Северного острова. Что именно произошло, так и осталось неизвестным, но самоходку, скорее всего, подорвали от Восточного форта: там осталась пара брошенных зениток. Судя по всему, кто-то сумел выбраться из форта и воспользоваться ими. Второй «Штурмгешюц» ушел, не дожидаясь новых подарков с тыла.

Наступил вечер долгого дня 22 июня. В Цитадели — импровизированный военный совет. На нем принято первое решение о прорыве.

Командиры не строили иллюзий. Слишком много раненых, слишком мало боеприпасов, а главное уже начинаются проблемы с водой. Воды было много, вода была кругом — и вся она находилась под прицелом. Русские оставались в Брестской крепости из-за сочетания всего двух причин: уйти не могли, сдаваться не хотели. Однако для того чтобы организованно пробиться требовалось сначала перебить неприятеля в его анклавах внутри цитадели. Уничтожить немцев решили при помощи уцелевших пушек. Снарядов имелось очень мало, и к тому же выкатывать орудия на прямую наводку было опасно, но все же решили попытаться. Первым делом разгромили группу в столовой. Для укрепившегося там маленького немецкого отряда обрушившийся на них огонь нескольких трехдюймовок и сорокопяток оказался слишком мощным аргументом. Столовую обстреляли через окна, а когда немцы спустились в подвал, подорвали при помощи взрывчатки. На этом проблема была решена, однако теперь предстояло что-то сделать с церковью. Этот удар оказался лишь частично успешным: немцев несколькими выстрелами выгнали с хоров и заставили спуститься на первый этаж. Как бы то ни было, теперь центральный двор простреливался не так хорошо, поэтому можно было попытаться идти на прорыв. План прорыва был затейливым: группа лейтенанта Потапова собиралась выскочить через юго-западные ворота в Тереспольское укрепление, а оттуда пробиваться на юг, то есть вырваться собирались, сделав крюк. О том, что фронт может уйти далеко, никто не думал.

Одновременно прорывы готовились в других местах. Цитадель была разрезана на части, слабо сообщавшиеся между собой, но бойцы принимали похожие решения. Другую попытку планировала группа энергичного старшего лейтенанта Бытко — через Северные ворота. Одновременно у себя в Восточном форте готовился Гаврилов.

Без страха и надежды

Итак, к 23 июня в крепости сложилось несколько устойчивых групп. В Цитадели воевали отряд комиссара Фомина и (в северной части) отряд Бытко и капитана Зубачева (зампотылу 44-го полка). Севернее, в Восточном форте, окопался майор Гаврилов. Отдельная группа находилась в казематах западнее Северных ворот. Кроме того, небольшие отряды были разбросаны по разным укреплениям. О прорыве думали во всех группах, но из-за практически полного отсутствия связи эти усилия почти не координировались. Попытки Гаврилова наладить связь с Цитаделью провалились: посланные отряды погибли.

Тем временем генерал-майору Шлиперу тоже было о чем подумать. Дальнейший штурм мог привести только к новым потерям, поэтому немцы решили с утра разрушить крепость прицельным артогнем. Артиллерия имелась, в том числе убойные 600-мм орудия. Правда, обстрел приходилось вести достаточно аккуратно, так, чтобы не повредить своим в церкви.

С утра артиллерия принялась за работу. К особенно ужасающим результатам приводил обстрел «Карлами», вырывавший целые куски стен и бастионов. Крепость ходила ходуном, залпы сотрясали стены, заваливали подвалы. Именно залпы «Карлов» разрушили постройки погранзаставы. Одновременно огонь вела обычная тяжелая артиллерия. Более легкие пушки били по окнам и амбразурам, не позволяя высунуться. По окончании обстрела к крепости подвели агитационный автомобиль, откуда через громкоговоритель предлагали сдаться. Любопытно, кстати, что немцы отмечали занятие русскими островов на юге — после штурма и зачистки 22 числа. Из основных узлов сопротивления туда вряд ли кто-то уходил, скорее всего речь о солдатах гарнизона, которые уже там находились. Трудно сказать, кто это был — от них ничего не осталось.

В крепости критическая ситуация с водой: ее остается минимум, а до рек нельзя добраться из-за прицельного огня. Правда, тут гарнизону Центрального острова сопутствовала удача: воду обнаружили в котельной, через которую пробирался отряд, планировавший штурм помещений в северной части Цитадели. Однако оставался вопрос с немцами. Для его решения штурмующие собирались продолбить дыру в потолке занятых ими помещений. Солдаты вермахта слышали эту работу, но поделать ничего не могли.

Между тем положение штурмового отряда было очень удобным: то место, где они находились, немцы не могли обстреливать. Вокруг было гораздо хуже — на Цитадель сыпался дождь стали из орудий всех калибров. И к вечеру у многих не выдержали нервы.

Событие, произошедшее 23 июня, не особенно освещалось в советской печати. Героической легенде о крепости оно не слишком соответствовало. Но жизнь — не легенда, рассуждать о мужестве легко, удобно устроившись в мягком кресле, и совсем другое дело — сидеть под огнем осадной артиллерии без воды, сжимая винтовку. Как бы то ни было, около двух тысяч человек сдались. Это были люди отовсюду. Группы прятавшихся по крепости, солдаты из Цитадели, те, кто находился в самом городе. Этих людей не в чем упрекнуть. К вечеру 23 июня солдаты сделали все, что было в человеческих силах. Они сложили оружие. Кто мог держаться, держался.

Интересно, что из крепости обычно не стреляли по идущим в плен. Солдаты, только что пережившие опустошительный удар, слишком хорошо понимали тех, кого он сломал. К тому же многие сдавшиеся были «западники», недавно призванные местные уроженцы из областей, присоединенных к Белоруссии в 1939-м. Сложно ожидать от этого контингента повышенной стойкости.

Тем ценнее люди, решившие продолжать сопротивление.

Одна из серьезных проблем советской военной пропаганды — девальвация самого понятия военного подвига. Бесконечные рассказы о сотнях танков, подбитых гранатами и бутылками с горючей смесью, самолетах, сбитых из рогаток, необычайном количестве подорванных эшелонов и толпах истребленных врагов просто замылили настоящие достижения живых людей. Газеты рисовали истребление противника легким делом. Между тем в конкретной Брестской крепости в конкретном июне подвигом было просто просунуть в окно винтовку и выстрелить, потому что надежды на спасение не оставалось, глотка горела без воды, а в ответ прилетали девятикилограммовые «чемоданы» тротила из «ахт-ахтов».

Это была странная война. На рискованные операции собирали добровольцев. Общего коменданта у крепости не было, никого старше майора в фортах просто не осталось. Никакой награды за свои усилия они ожидать, конечно, не могли. Людей держало только чувство долга и собственного достоинства. И сражение продолжалось.

Пока сломленные новым артобстрелом выходили и складывали оружие, на севере цитадели группа всего из десятка человек с пистолетами приготовилась штурмовать занятое немцами помещение. В пробитые лунки вставили связки гранат и проделали в потолке дыру. Затем гранатами забросали помещения первого этажа и, спустившись вниз, подвалы. В результате еще одна немецкая группа, пробившаяся в крепость 22 июня, перестала существовать — остались только солдаты вермахта в костеле. Дорогу для прорыва почти расчистили.

Поздний вечер 22-го и ночь с 23-го на 24-е — это время прорывов. Они начинались по-разному, а заканчивались одинаково. Ограниченное количество выходов, пристрелянные позиции — немцы уже обосновались вокруг крепости, так что каждый прорыв добавлял несколько десятков убитых и раненых. Ситуация превращалась в безнадежную.

Рано утром 24 июня в полуразрушенной казарме собрались уцелевшие офицеры — в частности, Фомин, капитан Зубачев и лейтенант Виноградов. Притом что формально старшим был комиссар, Зубачев обладал наибольшим боевым опытом. Несмотря на должность зампотылу, он не был завхозом — Зубачев имел за спиной Финляндию, и как командир был лучшей кандидатурой на роль руководителя Цитадели. Командовавший пограничниками Андрей Кижеватов отсутствовал, вероятно, он уже был убит.

Гаврилов из своего Восточного форта добраться до Цитадели не мог. Командиры обрисовали очевидное положение: раненых много, боеприпасов мало, медикаментов практически нет, продовольствия минимум, воды минимум. Далее последовала парадоксальная ситуация. Офицеры практически единогласно выступили за прорыв. Против оказался только Зубачев, считавший, что фронт не мог далеко уйти, и разумнее всего и дальше удерживать руины. Однако именно он в итоге и возглавил сводный отряд Цитадели, который должен был провести самый массовый скоординированный прорыв. Для этого решили скомплектовать всего роту, но хорошо вооруженную и состоящую из здоровых людей. Между тем обстановка продолжала меняться — не в пользу русских.

По крепости вновь начала работать тяжелая артиллерия, а затем в полуразбитую Цитадель проникли пехотинцы с юго-запада и юго-востока. И вот теперь они сумели пробиться к костелу, выведя полсотни выживших немцев.

Этот штурм сразу вырвал крупный кусок из линии защиты Цитадели. Фактически началась агония. Вскоре рухнула оборона северо-западного сектора. Одновременно немцы плотно блокировали Восточный форт. Все это означало или немедленный прорыв, или коллапс Брестской крепости в ближайшие дни.

Однако Зубачев, Фомин и Виноградов не собирались спокойно дожидаться конца. Вечером 24 июня началась самая отчаянная попытка прорыва, в которой приняло участие больше всего людей. Патроны можно было не экономить — это был последний рывок. Русские пошли на прорыв, под прикрытием пулеметного огня из цитадели, через Мухавец на север и восток. Поняв, что добыча пытается уйти, немцы перешли в атаку…

В вечерней полумгле отряду Виноградова удалось то, что не удалось бы в другом случае — он проскочил между немецкими ударными группами, ушедшими с валов — и вырвался из крепости.

Надежда на спасение оказывается ложной. Группа Виноградова вышла ровнехонько на магистраль, забитую немецкими войсками. Здесь, в бою с артиллерийской батареей, отряд гибнет. За спиной принимают смерть остатки гарнизона Цитадели.

Одновременно провалилась финальная попытка вырваться из Восточного форта. Пулеметы на валах, минометный огонь, отход в прежние казематы.

Зачистка оставшихся зданий Цитадели оказалась неожиданно трудным делом. Воюющие на пределе сил люди продолжали отбиваться.

«Оставшиеся части русских упорно сопротивляются. Случается, что из домов, чья большая часть взорвана, тотчас возобновлялся огонь. Зачистка так трудна потому, что отдельные русские скрываются среди лохмотьев, ведер, даже в кроватях и на потолках, и снова начинают стрелять после обыска дома или кидаются на солдат с остро отточенными ножами. Причиной для необычно настойчивой и выносливой защиты является внушенный комиссарами страх об их расстреле в немецком плену. Некоторые из пленных вообще не встают, а хотят быть застреленными на месте».

Поскольку многие амбразуры были уже завалены, немцы получили возможность проникнуть на крышу пкт-145. Изнутри, прорвавшись через горящее помещение, на крышу выскочили несколько человек, ранивших командира саперов. Это уже последние отчаянные шаги: 45-я пехотная огнеметами и взрывчаткой добивает последних сопротивляющихся. Патронов практически не осталось, так что эти усилия в основном остаются безнаказанными.

26 июня немецкие саперы сумели подорвать казарму инженерного полка, где находилась основная масса еще уцелевших защитников Цитадели. Из-под развалин достали несколько десятков человек, в том числе комиссара Фомина и Зубачева — оба были искалечены. Фомина тут же выдали как комиссара пленные «западники», и его расстреляли. Зубачев отправился в плен, где умер в 1944 году.

Восточный форт продержался еще несколько дней. Попытки войти внутрь натыкались на «метлу» — четырехствольный зенитный пулемет в глубине «подковы». Генерал Шлипер оказался в сложном положении: сверху от него требовали быстрых результатов при минимальных потерях. В конечном счете способ нашелся: авиация.

Изначально Брест не был мишенью люфтваффе. Но бои затягивались, уже вовсю шло сражение за Минск, а 45-я дивизия продолжала топтаться на месте. 29 июня на форт сбросили шесть полутонных бомб. После этого налета Гаврилов отправил наружу прятавшихся в подвалах женщин с детьми. Своевременно — вскоре прилетел бомбардировщик с 1800-кг бомбой.

После этого удара Гаврилов разрешил своим людям капитулировать. 30 июня Восточный форт окончательно прекратил сопротивление. Эти люди сделали больше, чем от них можно было ожидать.

Жизнь после смерти

После зачистки, когда 45-я пехотная отправилась на восток, сопротивление в крепости не прекратилось. Правда, реальность здесь густо замешана на байках и фронтовых легендах. Невозможно доподлинно подтвердить, например, существование легендарной «фрау с автоматом», как предполагали, жены кого-то из офицеров крепости, которая пряталась в развалинах и нападала на патрули с оружием, найденным на поле боя. Однако кое-что известно точно.

Брестская крепость — это 500 казематов только в цитадели, в сумме их несколько тысяч. Обыскать все немцы просто не могли. Положение продолжавших сопротивление солдат облегчала слабость немецкого гарнизона, оставшегося после ухода 45-й пехотной дивизии на восток. 5 июля крепость занял 502-й караульный батальон из всего лишь из 133 человек. Немцы могли контролировать основные входы и выходы, но, разумеется, были не в состоянии провести тщательную зачистку крепости. В результате немногие бойцы, решившиеся продолжать сопротивление, могли попытаться выбраться за пределы фортов или действовать партизанскими методами. К сожалению, практически никаких данных об этих людях не сохранилось. Крепость они покидали тихо, не привлекая внимания. Однако цитадель постепенно заполнялась людьми, и положение партизан становилось все более трудным. К концу июля в городе и крепости стояли уже несколько батальонов, маршевые подразделения, разнообразные тыловые части. Однако в это время немецкий комендант крепости Вальтер фон Унру еще сообщал, что внутри стреляют. Надписи, выцарапанные на стенах и обнаруженные позднее, подтверждают, что в казематах оставались бойцы. Кстати, майор Гаврилов попал в плен только 23 июля, изможденный и контуженный. Он пытался стрелять и бросал гранаты, правда судя по тому, что его все-таки взяли живым, ни в кого не попал. Гаврилов пережил плен, вернулся в СССР, и дальнейшая его жизнь сложилась скорее благополучно.

Общее число людей, воевавших в крепости после ее падения, доходит до семидесяти. 23 июля, в день пленения Гаврилова, кто-то из них обстрелял группу немецких солдат у Северных ворот, ранив шесть человек. Легенды о людях, прятавшихся в подвалах до апреля 1942-го, так и остались легендами, однако вплоть до августа немцы ходили по крепости осторожно.

Финальная и окончательная зачистка произошла только в августе, перед визитом Гитлера и Муссолини, и именно тогда попали в плен последние защитники крепости, четверо бойцов. Дальнейшие их следы теряются. Комендант фон Унру с облегчением писал, что партизан больше нет. Любопытно, что этот человек, уже пожилой и не собиравшийся участвовать в боевых действиях, судя по записям, вполне искренне радел о городе, в котором теперь служил. Комендант старательно восстанавливал водоснабжение, освещение, организовывал очистку улиц. Отдельный поразительный момент — это отношение нового коменданта к евреям: «Еврейский совет просил о защите и свободе, и я им это гарантировал». В целом комендант оказался приятным исключением на живодерском фоне оккупационного режима в Белоруссии.

Через три года Белоруссию захлестнула волна операции «Багратион». По иронии судьбы, сражение, приведшее к новому взятию Брестской крепости, началось тоже 22 июня. Взявшая Брест летом 1941-го 45-я пехотная дивизия попала в окружение в районе Бобруйска и была полностью уничтожена. В марше пленных по Москве приняли участие и ее военнослужащие. Сам Брест был окружен в июле: к городу откатывались остатки нескольких пехотных дивизий вермахта. Поскольку сюда отошли слабые и сильно помятые части, к тому же попавшие в окружение вокруг города, «котел» быстро схлопнулся. 28 июля Брест вместе с крепостью был взят в ходе короткого штурма. Немецкие войска в окрестностях города испытывали то же самое, что русские тремя годами ранее. Бесконечные — и по большей части безуспешные — попытки вырваться из окружения, висящая над головой авиация. Прорыв быстро превратился в избиение бегущих. Сам же Брест попал в руки наступающих русских сравнительно легко.

В 1945 году из плена начали возвращаться участники обороны. Отчет 45-й дивизии о штурме крепости еще лежал в архиве. Лейтенант Виноградов в 1945 году после демобилизации бродил по руинам крепости, и, встретив там группу офицеров, стал рассказывать об июньских боях, но его подняли на смех: его собеседники были уверены, что знали бы о случившемся. Доходило до курьезов: фельдшер Восточного форта Раиса Абакумова, прежде чем ее нашли журналисты, успела прочесть о собственной героической гибели и прокомментировать с мрачноватым юмором: «Ну, и вечная тебе память».

История Брестской крепости постепенно переставала быть просто боевым эпизодом и быстро превратилась в героическую легенду.

Путник, пойди возвести гражданам Лакедемона…

Брест-Литовск, еще недавно бывший символом похабного мира, теперь напоминал скорее о высокой трагедии долга. Как это случалось почти со всеми знаковыми событиями Великой Отечественной, оборона Брестской крепости подверглась безудержной лакировке. Ультрапатриотический подход поздних советских историков оказался палкой о двух концах. Пока существовала монополия на информацию, можно было не бояться вопросов от благодарных читателей, но именно нежелание упоминать не самые благоприятные обстоятельства лета 1941-го привело к полной утрате доверия и популярности разоблачительных версий на любой вкус. Даже сами по себе цифры потерь оказались шокирующими и ставящими под сомнение классическую версию. РККА потеряла вокруг Бреста, в самом городе и в крепости около 2 тысяч человек погибшими и, по заявлениям германской стороны, до 7 тысяч пленными. При этом традиционно озвучиваемые данные о продолжительности обороны — около месяца — на поверку показывают непонятно что: последние выстрелы прозвучали только в августе, когда месяц с начала войны давно миновал, но Цитадель пала 26 июня, а финал организованного сопротивления приходится на 30 число — занятие немцами Восточного форта. Последний погибший именно в ходе штурма — обер-лейтенант, убитый 27 июня.

Вермахту достался впечатляющий арсенал: более 14 тысяч винтовок, 1327 пулеметов, ровно 100 орудий, 36 гусеничных машин, включая танки.

На этом фоне потери немецкой дивизии выглядят на первый взгляд не слишком впечатляющими. В реестре дивизионного священника Р. Гшопфа есть 475 записей об убитых во время боев вокруг Бреста. При последующей проверке оказалось, что в реестре нет лишь незначительного числа погибших. Более трехсот убитых — жертвы самого первого дня войны. 714 немецких солдат получили ранения. Отдельную категорию составили пленные: защитники крепости захватили около двадцати человек, штурмовавших их позиции. Судьба этих людей была незавидной: в основном их расстреляли.

Так что, цифры говорят сами за себя, и оборона Брестской крепости — это всего лишь красивая сказка? Действительность, как обычно, сложнее полярных оценок.

Во-первых, обратим внимание вот на какое обстоятельство. Все до единого немецкие источники отмечают упорную оборону крепости. Советских историков можно заподозрить в глорификации, но немецкая сторона была свободна от влияния какой бы то ни было пропаганды с востока. Однако немцы говорят о русских солдатах, защищавших крепость, почти те же слова, что и советская пропаганда. Отметим это обстоятельство, а также вспомним, что 45-я пехотная дивизия понесла значимые потери за такой короткий срок впервые с начала Второй мировой. За всю предыдущую войну, включая Польшу и Францию, дивизия Шлипера потеряла погибшими ровно 620 человек. То есть немецкая часть впервые в своей истории столкнулась со столь упорным сопротивлением. Между тем вопрос о том, почему потери сторон так различаются, а крепость не продержалась дольше, имеет очевидный ответ: «оперативная обстановка».

Брестская крепость продемонстрировала массу типичных проблем предвоенной РККА. Для начала, само по себе размещение такого множества людей и техники в крепости, которая отделена от потенциального противника только рекой, кажется безумием. Но больше разместить их было просто негде. Армии мирного времени не хватало даже такой элементарной вещи, как подготовленные помещения. Скученность людей на небольшом пространстве делала их отличной мишенью для артиллерийского огня, от которого нельзя было уйти: входов в крепость слишком мало, они слишком узкие. В случае внезапного начала войны крепость превращалась — и превратилась — в мышеловку.

Но почему вообще к 22 июня войска оказались в крепости? И здесь мы подходим к общей ошибке политического руководства страной, ошибке, заложниками которой стали не только солдаты гарнизона Бреста, но и миллионы людей на фронте от Либавы до Молдавии. Это медленная раскачка и отсутствие приказов на занятие позиций, предусмотренных довоенными планами обороны. Хотя военное ведомство уже с мая предлагало срочно принимать необходимые меры, в реальности мы видим лишь минимальные и нерешительные шаги по переводу РККА на военный режим.

Командиры на местах отлично понимали, насколько опасно положение крепости. Начштаба 4-й армии Л. М. Сандалов еще за год до начала войны тревожился:

«Кольцевая стена цитадели и наружный крепостной вал, опоясанный водными преградами, в случае войны создавали для размещавшихся там войск чрезвычайно опасное положение. Ведь на оборону самой крепости по окружному плану предназначался лишь один стрелковый батальон с артдивизионом. Остальной гарнизон должен был быстро покинуть крепость и занять подготовляемые позиции вдоль границы в полосе армии. Но пропускная способность крепостных ворот была слишком мала. Чтобы вывести из крепости находившиеся там войска и учреждения, требовалось, по меньшей мере, три часа».

Введение в действие плана прикрытия в действительности оказалось отложено аж на полночь 22 июня. Для катастрофы достаточно было даже короткого сбоя связи где-то внутри командной цепочки. Такой сбой произошел — и разделил тысячи людей на живых и мертвых. К четырем часам утра крепость и люди внутри были уже обречены, и активное результативное сопротивление стало почти невероятным.

Тем удивительнее тот факт, что именно с активным результативным сопротивлением столкнулись входящие в крепость части 45-й пехотной. Брестская крепость — пример того, как усилия всего нескольких человек, из которых самый старший по званию имел всего-то майорский чин, оказались значимы в неожиданно крупном масштабе. Солдаты и офицеры Брестской крепости смогли сделать то, чего от них никто не ждал и не требовал. Многочисленные пленные в Бресте и крепости не должны никого удивлять: убийственный обстрел и стремительная атака более многочисленного противника всегда приводят к массовому пленению, и здесь, как показала практика, например, Перл-Харбора, могут легко спасовать солдаты любой страны. Неожиданно как раз то, что оборону все же сумели организовать — прямо под огнем. Брестская крепость так и не стала «фортом Эбен-Эмаэль», захваченным внезапной атакой. Дальше крепость могла и имела право капитулировать в любой момент. Противник располагал монополией на артиллерийский огонь, а патроны в фортах кончились за несколько дней: к 26 числу русские едва могли отстреливаться из винтовок. К тому же у гарнизона просто не было воды, а рядом без нее умирали раненые. Сдача солдат, у которых кончились боеприпасы — это дело естественное, а сдача солдат, у которых нет воды — это то обстоятельство, перед которым остановится и самый строгий прокурор. Но крепость сдалась только после того, как узлы сопротивления были полностью разрушены — тротилом в Цитадели и воздушной бомбардировкой в Восточном форте. Если рассматривать ситуацию на бумаге, по цифрам, оборона Брестской крепости — не повод для гордости. Если исходить из реальных условий июня 1941 года — ее защитники сделали намного больше, чем должны были.

Придется коснуться и легенды о вайнахах, якобы сыгравших ключевую роль в обороне крепости. Этот миф — признак странного состояния общественной мысли в современной России и той гипертрофированной роли, которую в РФ играют чеченцы. В самых возвышенных версиях есть зикр на стенах фортов на глазах изумленных немцев, эсэсовская дивизия, солдаты которой находят в развалинах последнего защитника крепости — разумеется, вайнаха — и застывают в благоговении. Реально этот вопрос не содержит никаких тайн и загадок. В составе 6-й и 42-й стрелковых дивизий представители горных народов служили, но ровно в соответствии с процентным соотношением народов СССР. «Национальные» дивизии в РККА существовали (правда, этот опыт в целом не вдохновлял), но ни одной подобной части в Бресте 22 июня 1941 года не было. Всего вайнахов в этом районе было около 230 человек (плюс еще более сорока уроженцев Чечено-Ингушетии, но не вайнахов по национальности). Часть из них, разумеется, с 22 июня воевала в крепости. Узнать точно, какая именно часть, невозможно, но судя по количеству батальонов, воевавших внутри и снаружи, не более сотни (нижняя граница — вообще 17 человек). Среди прочих защитников крепости они никак не выделялись и не показали себя ни храбрее, ни трусливее чем другие бойцы. Желание современных чеченских историков связать такое яркое событие со своим народом можно понять, но мы-то не чеченские историки. Легко понять и, например, белорусов, категорически потребовавших исключить все эти этнографические новости из известного недавнего кинофильма, где чеченцам в итоге удалось лишь пару секунд экранного времени политкорректно поделать зикр в уголке.

Был ли смысл упорно оборонять крепость? Да. Это не героизм ради героизма. Группа армий «Центр» вела сражение в Белоруссии. Именно XII армейский корпус, в который входила 45-я пехотная, стоял на пути прорыва из Белостокского котла. Котел этот удалось пробить изнутри, и остатки потерпевшей поражение армии сумели пробиться на восток. Легко представить, что произошло бы, появись на болотистых берегах Зельвы лишняя полнокровная пехотная дивизия: из окружения мог не уйти вообще никто. Однако в тот момент, когда остатки 10-й армии отчаянной атакой разбили заслон на своем пути и по проселкам проложили себе путь к свободе, дивизия, которая могла похоронить их в лесах и болотах, все еще штурмовала Восточный форт в Бресте. Солдаты Зубачева и Гаврилова своими страданиями и смертью купили жизнь тысячам других людей. При этом спасители и спасенные не имели даже теоретических шансов узнать друг о друге.

Среди тех, кто сумел вырваться из окружения благодаря стойкости брестского гарнизона, был, например, генерал-майор Михаил Константинов, позднее командовавший корпусом при штурме Берлина. В судьбе Брестской крепости отразилась вся кампания 1941 года. Армия, вступившая в сражение в самых невыгодных условиях, должна была погибнуть и погибла. Однако перед гибелью умирающие вцепились в торжествующего победителя и не только пустили ему кровь, но и сделали главное — дали время сформировать новые дивизии взамен погибших, эвакуировать на восток заводы, подготовить новые позиции для обороны. Все это снижало скорость наступления немцев, ломало график, изматывало людей и технику, добавляло вермахту похоронок. Едва ли это было очевидно, но именно лето 1941-го в конце концов привело к весне 1945-го, к батальонам фольксштурма из детей и стариков. Незадачливые завоеватели толпами шли в плен под Берлином и Прагой — потому что в безнадежном 1941-м нашлось достаточно людей, не захотевших просто поднять руки.