All is dead. All is lost. Football season is over.
Я представляю это так: огромное окно, в котором видны рвущие небо сочинские фейерверки, темный горизонт становится золотым, как все те медали, выигранные нашей командой. У окна человек небольшого роста. Он смотрит на фейерверки с отсутствующим выражением лица. Верхняя челюсть чуть выдвинута вперед, пара острых клыков прикусила нижнюю губу. По клыкам стекают серебрянные струйки слюны. Вокруг все ликует, поет, ревет, празднует и носит друг друга на руках: «Великий триумф! Великая победа!». Но он не замечает триумфа. Не замечает праздника. Его глаза подернуты плотной белесой пленкой.
Он не здесь. Он в мире духов и героев. В мире призраков, наполняющих его старое темное сердце, с трудом толкающее старую темную кровь, новой жизнью. Новой силой. С ним разговаривает Екатерина II, Суворов, Потемкин-Таврический. Обходят, обнимают за плечи, шепчут на ухо. «Золото на счетах не стоит ничего. Золото Олимпиады не стоит ничего. Есть лишь одно золото, которое может оценить русская история: золото бескрайних пшеничных полей Украины. Ты не на вершине власти. Ты не самодержец. Ты не автократ. Ты — пес с собачьими медалями за керлинг».
Холодная рука Фредерики Анхальт-Цербстской небрежно толкает его в спину, как провинившегося крепостного. Он падает на колени. Фейерверки рвутся в небе почти издевательски. Почти насмешкой. К нему учтиво склоняется ссохшийся миниатюрный старичок с блеснувшим орденом Андрея Первозванного:
— Что изволите праздновать, ваше императорское величество? Наши полки вышли к Днепру?
14 лет холодной, расчетливой, прагматичной власти. Везде свои люди. Своя Контора. Зарубежные счета, особняки, дети. Подкупы. Убийства. Стабильность. Порядок. G8. Фотосессии с тиграми. С детьми. Открытие Олимпиады. Триумф сборной. Триумф России. Сосущая пустота под сердцем.
— Говорят, наша команда ездоков на санях заняла первое место. Большое достижение, ваше императорское величество. Большое! — старичок поворачивает изящную, будто бы лакированную ручку ладонью вверх, и проводит пальцем по мозолям от фельдмаршальского жезла. — Чем еще ваше императорское величество планирует прославить Россию? Первым местом по бегу в мешках? — старичок подходит ближе, сильно прихрамывая — Прошу простить великодушно, но в этом не смогу оказать вам содействия — ранен в ногу взорвавшейся турецкой пушкой при Туртукае.
Договоренности. Деньги. Расчеты. Договоры. Планы. Совещания в АП. «Газпром». Труба. График — все отступает, все развеивается, белесая пелена с глаз спадает, и он встает, с ненавистью смотря на олимпийские фейерверки и чувствуя в своем теле просыпающуюся мощь гигантского военного механизма. Десятки тысяч солдат приходят в движение, второпях одеваясь посреди ночи, тысячи танков, БМП и грузовиков рычат моторами, с соловьино-разбойничьим посвистом выруливают истребители и бомбардировщики на взлетные полосы. Чудовищная стальная армада занимает сотни километров бескрайнего, беспредельного, кружащего голову степного фронта. Нация, рожденная для войны, выкованная в войне и умеющая только воевать, просыпается, рыча от странного страшного сна, дурного видения, что будто бы ее кто-то победил, кто-то одолел, и теперь она обязана слушать странных людей с далеких континентов.
Фейерверки гаснут. За окном проносятся армады вертолетов, блестящие в ранних лучах солнца, как майские жуки. Он вызывает адъютанта.
— Прикажите всем участникам операции нашить на форму кресты.
— Зачем?
Он оборачивается, в глазах — плавящееся полуденное золото куполов Лавры:
— Потому что мы идем освобождать нашу Святую Землю.
Адьютант убегает, он подходит к окну, за которым движутся бесконечные колонны техники:
— Постнациональный мир. Нерушимость границ. Будапештский договор. Беловежской договор. Международное право. Международное лево. Конец истории. Нет. Blut und boden. Blut und boden…
Вбегает адъютант:
— Пресса, повсюду пресса, требует разъяснения, что им сказать?
— Скажи, что… что Киев захватили фашисты. Фашисты посягнули на нашу кровь и на нашу почву. А мы… мы антифашисты. И всякий, кто посягает на кровь и почву, получит.
— Слушаюсь!
За окном смеркается, горят гигантские костры из бесполезных пластиковых Visa и MasterCard. Войска на границе греются, растапливая пластиковые костры распечатками зарубежного имущества высших чиновников Российской Федерации, предоставленных Госдепартаментом США. К ним бредут менеджеры, клерки, владельцы небольших магазинов, вываливая на солдатских биваках бесполезный пластик. «Надо — значит надо». Близится полночь. Костры затухают. Бесконечная стальная линия замирает, погружаясь во тьму, все ждут приказа, чтобы стать ревом, грохотом и пылью до небес, остановившись лишь у Днепра.
За плечо трогает фарфоровый старик:
— Недурная стартовая позиция. Ваше императорское величество позаботилось о десанте в Одессу?
— Да, 810-я бригада морской пехоты в полной готовности.
— Мосты через Днепр?
— 45-ой полк ВДВ готов десантироваться в любой момент.
— Авиагруппы первого удара?
— Собрали все Су-34, которые есть. Всё готово. Всё! Но… я…
— Что, ваше величество?
— Я… не могу… Там активы же. Компании. Как так? Меня… меня же свои убьют. Крым взяли, рейтинг, хорошо, больше не надо. Я же… я же цивилизованный член мирового сообщества, знающий, где грань, а не какой-то там… царский империалист… Я…
С сухим щелчком удар господского кнута обжигает щеку Путина так, что тот валится на землю. Когда он поднимается, в комнате никого нет, лишь за стенкой Володин зло барабанит в дверь пудовыми кулаками вологодского крестьянина:
— Вован, Вован, ну ты чего там заперся? Наши приехали, Рамзан тебя уже час дожидается.
Развернувшись к окну, Путин видит в нем типичное постсоветское ничто.
P.S. По сообщениям ряда новостных агенств, 31 марта 2014 года начался вывод российских войск с украинской границы.
