Нехорошие предчувствия по поводу фильма «Цвет нации» Парфёнова провоцировались промо-роликом с его «премьеры» в «Пионере». Отвратительный «бомонд» с дворовыми поцелуйчиками-обнимашками, отвратительная «красная дорожка», зачем-то две дорогие Ауди на входе (спонсорские?). Отвратительные интервью посетителей с хвалой великому мастеру и «умозаключениями». Посреди всего этого — почему-то радостный Леонид Геннадьевич, всегда производивший впечатление человека, которому на таких мероприятиях должно быть неуютно.
Тем не менее, всё это лирика. Парфёнов есть Парфёнов, и если говорить о качестве, фильм у него получился. Во-первых, он, наконец, избрал благодатную тему, соответствующую его собственному уровню. Всё-таки когда главное лицо российской журналистики последних двадцати лет рассказывает про Уральский хребет или становление газеты «Коммерсант», это не комильфо. Особенно после мегапроектов уровня «Намедни» и «Российская империя». Получается, что человек написал «Преступление и Наказание» и «Братьев Карамазовых», а потом переключился на комиксы и стал подрабатывать в районной газете. Прокудин-Горский — это Тема, и Тема, Парфёнову соразмерная.
Успенский собор во Владимире. Фото Прокудина-Горского
Недостаток драйва и общая заунывность повествования оказались очень к месту. Ритм фильма неторопливый, что и требовалось: успеваешь рассмотреть все фотографии и детали. Собственно, лучше всего смотреть его на большом экране и в лучшем разрешении: там действительно есть «картинка», что крайне редко бывает в русской документалистике. Сам ход авторского повествования напоминает неспешное разглядывание фотоальбома: сюжет складывается из фотографий, фотографии сменяются порой хаотично, Парфёнов лишь комментирует снимки. «Цвет нации» не рассказывает историю, а больше похож на увлекательную экскурсию в музей.
Успенский собор во Владимире, современный вид
Это главное достижение. Совмещение и сравнение фотографий Прокудина-Горского и России наших дней реализовано остроумно и каждый раз неожиданно, не говоря о технической безупречности и просто хорошем вкусе. Порой не очень понятно, где реальность, а где старое фото, но Парфёнов предусмотрительно оставляет зрителю время всё разглядеть и всё понять. Кроме того, наконец-то удалось найти остроумное решение для реконструкций: они сняты в духе старого немого чёрно-белого кино, а не как обычно у нас делают, напирая на мелкие детали, рапиды, игру со светом и клиповый монтаж. При этом в каждом фото Прокудина-Горского Парфёнов обязательно обнаружит интересную деталь, превращаясь фактически в музейного экскурсовода. Простая фотография какого-нибудь поля или речки начинает вызывать неподдельный интерес и обретает Историю.
При этом повествование ведётся крайне ненавязчиво и, в общем, это и есть историческая документалистика будущего (извините за каламбур): просто демонстрация архивов с некоторыми комментариями, в приятной и лёгкой форме. Больше ничего не надо — никаких особенных «драматургий» и «сюжетов». И тут, конечно, Парфёнов поначалу попал в десятку. Это высший класс, и я не думаю, чтобы в РФ сегодня были мастера теледокументалистики такого уровня (да и в мире их немного: большинство фильмов того же «Дискавери» ГОРАЗДО скучнее и беднее). Собственно, они и не нужны. Парфёновский фильм в контексте всего репертуара современного телевидения смотрится чужеродно, «так уже не делают». Не могут, да и не хотят.
Кадр из фильма. Фото Прокудина-Горского
Тем не менее, в какой-то момент Парфёнов начинает сворачивать «экскурсию в музей» — увлекательную, красочную и занимательную — и начинает «подводить к мысли». Отчего Леониду Геннадьевичу показалась бедной задача просто увлекательной экскурсии — непонятно, но в фильм всё активнее врываются совершенно лишние родственники Прокудина-Горского, сотрудники Библиотеки Конгресса, а сам Парфёнов прекращает показывать фотографии и начинает «делать выводы».
Выводы вроде бы правильные: мол, России образца 1913 года больше нет, а большевизм явился цивилизационной катастрофой. Но Парфёнов доводит всё до абсурда, отчего-то обозляется и начинает деланно убиваться: мол, беда, беда, снесли большевики лютеранскую церковь в Петербурге, нет больше в городе немецких пекарей, всё суета, тлен и безысходность. Ирония в том, что это говорится о городе с бережно восстановленными загородными дворцами и великолепно сохранившимися ГЕКТАРАМИ исторической застройки, по которым гуляет живой правнук Достоевского, и за 20 лет он из советского Ленинграда практически обрёл обратно европейский облик. Страшно представить, что бы Парфёнов сказал про Дрезден, если его даже Петербург не устраивает. Римлянин, убивающийся на развалинах Колизея на тему того, что Рим уже не тот, — понятен, хотя и это безумие. Но убиваться на фоне СОХРАНИВШЕГОСЯ Колизея рядом с живым правнуком Марка Аврелия — это психическое расстройство.
Безысходность в никому не нужном чужом Петергофе
Парфёнов, тем не менее, продолжает, и увлекательная экскурсия превращается в заунывное пропесочивание современников. Представьте: вас привели в картинную галерею, показали массу шедевров, а потом экскурсовод начинает «лирическое отступление»:
— Ну что, урод? Видел, как Люди рисуют? Тебе до такого, как до Луны пешком. Ничтожество. Вот раньше люди так люди жили, а теперь кто? Такие уроды, как ты: руки из задницы, ни черта не можешь.
В имперской столице теперь тлен, всё уже не то
Это несчастным зрителям и показывают. Довели, мол, до ручки Белозерски и Торжки: всё мхом поросло и деревьями, сгинула мать-Россия, пьяная русня сожгла собор, забыли люди Бога. Не живут в деревне Топорня по 120 лет, нет уже тех крестьянок с фотографии Прокудина-Горского, один только забор покосившийся. Оказывается, то, что всё живое едет из депрессивных и бесполезных регионов в Москву, Питер или хотя бы какие-то крупные города, — это не объективный процесс урбанизации, а национальная катастрофа. Камера в фильме любит показывать заброшенные сараи, но дети владельцев этих сараев давно ведут бизнес в Москве.
Россия загибается от безысходности
И логика парфёновского повествования неизбежно приводит его туда, куда и должна была привести: на парижское эмигрантское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, где делается потрясающий воображение вывод о том, что та, настоящая, Россия сгинула, а мы все советские питекантропы. Типа современных египтян, мало соотносящихся с древними. Потому что раньше вон что было: купцы первой гильдии, ротмистры, князья, а теперь мы мыслим иными категориями. Другой народ.
Всё это звучало откровением году в 1990-м, когда проблема преемственности со старой Россией стояла остро и актуально.Но сегодня хождение по эмигрантским кладбищам с пафосными лицами и речами смешно. Парфёнов опоздал на четверть века, всё, что он говорит в конце фильма, — давно известно, и зацикливаться на этом можно лишь обладая мазохистским комплексом.
Вместо посконных деревень оторвавшиеся от корней русские предпочитают коттеджные посёлки и облагораживают собственные дачи
После этого начинается совсем уж неприличный «финал», где Парфёнов приплывает на остров с разрушающейся церквушкой, произносит совсем последнюю самую упадническую реплику (церквушка символизирует собственно Россию), после чего грустно машет проходящему мимо теплоходу рукой, а с палубы машут в ответ, оттуда звучит песня «На теплоходе музыка играет, а я опять стою на берегу», и всё это призвано символизировать собой танцы советских трудящихся на русских костях.
Просрали Русь-матушку и катаются на своих теплоходах. Не народ, а наказание
В результате увлекательнейшая экскурсия в мир дореволюционной России оборачивается депрессивной пропагандой: типа сидите, русские, у разрушенной церквушки в заброшенном селе, плачьте по утерянному Отечеству. Наследие Прокудина-Горского должно вызывать счастье и радость — уникальное собрание цветных фотографий, практически путешествие во времени, — а человек призывает биться лбом об пол. Старая Россия оставила нам богатейшее наследие и мощнейший культурный фундамент, а Парфёнов говорит: забудьте, не наше это, у нас «ренессанс советской античности», «Россия — молодая страна, ей всего 20 лет».
Меньше всех повезло петербуржцам. Несчастные вынуждены жить посреди чуждой им имперской архитектуры. Поэтому петербуржцы при первой же возможности бегут из города искать деревню с церквушкой
Но на самом деле всё наоборот. Я писал об этом: Россия-2013 УЖЕ гораздо больше похожа на Россию-1913, чем на СССР-1963. А через двадцать лет будет неотличима. С поправкой на эпоху, конечно. Потому что дореволюционная Россия — это русская античность, а где античность — там и ренессанс.
И этот ренессанс Леонид Геннадьевич Парфёнов совершенно проспал и не почувствовал, а теперь невольно пытается с интеллигентной публики СНЯТЬ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПРОИСХОДЯЩЕЕ. Мол, не переживайте, всё равно той России уже нет и не будет. Жалко, конечно, но что делать. Мы не виноваты. А раз её нет, то нечего рыпаться, задирать себе планку. Не в коня корм. Будет в центре Москвы Уголок Цивилизованной Варшавы — с ресторанами и красными дорожками — уже неплохо.
Жизнь удалась
Но это абсурд, и русские на такое никогда не согласятся. Кому многое дано — с того многое спросится. Русским дана гигантская территория и огромнейшее культурное наследие Старой России, а февральская и октябрьская катастрофы стали горьким политическим Уроком на будущее. И с русских спросится по полной программе, и сами они по полной программе тоже спросят. И никакие причитания на парижских кладбищах и возле разрушенных церквушек эту неумолимую логику переломить не смогут.
Всех обслужим в порядке очереди
Почему Парфёнов снял то, что снял? Не знаю. Конечно же, это суперпрофессионал, которого совершенно хамски и омерзительно «убрали» из профессии, и не сказаться на отношении к жизни и окружающим такая несправедливость не могла. За последние 10 лет Парфёнов реализовался, пожалуй, процентов на 10% своих возможностей, при этом сохранил лицо, и, находясь в фактической опале, издавал «Ньюсвик» и изыскивал возможности и деньги, чтобы снимать фильмы. Ясно, что это противоестественная ситуация (в естественной ситуации Парфёнову бы несли деньги на фильмы пачками, а каналы ожесточённо сражались бы за право подписать с ним контракт), и существовать в ней Леониду Геннадьевичу было внутренне некомфортно.
И как человек, прекрасно понимающий массовую психологию, Парфёнов, полагаю, не выдержал и хлопнул кулаком по столу. Когда лучший теледокументалист страны чуть ли не «обивает пороги» и выпускает свои фильмы едва ли не для группы энтузиастов, с которыми общается в блоге, — это свинство, и такое свинство разлагает как общество, так и самого теледокументалиста. И чтобы такая ситуация в стране произошла, ей действительно надо быть не Россией, а кривым «ресефесером», Эрэфией, постсовком.
В этом контексте Парфёнов всё сказал правильно и сделал всё тоже правильно. Не по чину такому обществу авансы и культурная преемственность с величайшим государством мира. Сидите у церквушек и плачьте, советские идиоты. Правильно вам хотят Петербург в Ленинград переименовать.
Только… полагаю, что самого Парфёнова подвела интуиция. Человек нашёл себе «друзей» в лице уже упомянутого «бомонда», не заметив, что это и есть главные совки, которым, в отличие от самого Парфёнова, в большинстве своём Россия до лампочки. Они её не любят, не знают и знать не хотят. И именно им выгодно поддержание русского общества в состоянии советских питекантропов, поскольку в настоящей России они (опять же, в отличие от Парфёнова) получали бы своё пособие по безработице и ни на каких премьерах не отсвечивали. Этого Парфёнов не видит абсолютно, по инерции живя в СОВЕТСКОЙ картине мира, где матушка-Русь сгинула и только в ресторане с ковровой дорожкой приличному человеку можно укрыться от окружающего убожества. Для Парфёнова это и есть современная русская действительность, а на его премьеру пришла современная русская интеллигенция. Как сказал Познер: «о Прокудине-Горском русские дураки, конечно, не знают. Но наш Лёня их научит уму-разуму». То есть человек застрял в начале нулёвых, в его картине мира НЕТ миллионов русских людей, которые живо интересуются собственной историей и политикой, при этом не плача под церквушками и давно существуя вне советской системы смыслов. Друзья из бомонда заранее объяснили Леониду Геннадьевичу, что под личиной этих негодяев скрываются какие-то русские фашисты, от которых у них болит генетическая память. В голове Леонида Геннадьевича всё почему-то сошлось — в результате общество осталось без Парфёнова, а Парфёнов потерял общество. Рассуждает о проблемах преемственности с Империей, советском ренессансе и за внешними атрибутами этого ложного ренессанса не замечает ренессанса настоящего, русского. Ходит по кладбищу, не видя жизнь.
Но жизнь есть, и она неумолимо расставит всё по местам. Место Парфёнова — на телевизионном Олимпе, и он туда вернётся. «Бомонду» же в большинстве своём пристойно было бы общаться в рюмочных и получать затрещины — и это тоже обязательно произойдёт. Уже происходит: значительная часть уважающих себя людей после украинских событий получила на лоб клеймо предателей. Что же до России, России-1913 уже не будет. За сто лет она значительно поменялась и прошла через много неприятностей. Как и Америка, Германия, Франция, Англия, Италия или Испания. Но советская матрица давно неспособна объяснить реальность и существует еле-еле, по инерции. Советские достижения в космической или военной отрасли бесспорны, и они останутся. Советская культура ничтожна и вторична, и она умрёт.
Жить в эту пору прекрасную Леониду Геннадьевичу, полагаю, придётся. Ему за 50, но он до сих пор недурно выглядит, до сих пор выдаёт телевизионный продукт высочайшего качества и до сих пор является самым талантливым теледокументалистом нашей страны. И это, в общем, самое главное, перечёркивающее его же построения про то, что современные русские «уже не те», а кто-то вроде современных египтян или греков. Египтянам или грекам в своём нынешнем состоянии весьма комфортно, никаких амбиций и рефлексии о собственном несоответствии античным образцам у них нет. И никогда в Египте такой фильм, как «Цвет нации», не выйдет. В России же число продукции подобного качества будет только расти, в чём заслуга в первую очередь таких людей, как Парфёнов.
Камера в фильме любит уходить в землю, как бы намекая то ли на похороны — мол, Россия погибла, — то ли на «как низко мы пали». А на самом деле русская земля только начинает давать всходы. Посеянное — прорастёт.
