Когда я прочитал, что в Россию запрещен ввоз хамона, знаете, что я сделал первым делом? Я полез в гугл искать, что такое хамон. Никогда не интересовался до этого. Фуа-гра на слуху была, но так до сих пор и не разобрался. Спросил у коллег по поводу этих продуктов — «и тишина была ему ответом».
А потому что вполне можно жить и без них. Тем более если вы — журналист из Курска. И ваша зарплата — 18 тысяч рублей.
Оговорюсь сразу: на эту зарплату я не жалуюсь, возмущенные письма Путину о несправедливости и социальном неравенстве не пишу и на прямые эфиры дозвониться не пытаюсь. Занимаюсь любимым делом, получаю свои деньги, и мне хорошо. Жить можно. И скажу больше: на эти деньги можно не только жить, но и развлекаться, правда, без того, что теперь вызывает ностальгию у грустных сытых людей.
Как жить? — довольно просто и понятно. Сейчас расскажу. Итак, у вас есть восемнадцать тысяч. На тридцать дней. И это неплохо. Вполне себе приличная сумма. Как человек пишущий, львиную долю денег вы, то есть я, оставите на алкоголь: недорогой виски, ром, джин и ламбруско для девочек. Раза три в месяц чад кутежа гарантирован. Это как с курением в кафе и ресторанах. Запретили? Так для этого в городе полно крыш и холмов, атмосфера отличная. Проблема решена.
Теперь еда. Не знаю, может быть, у меня не то воспитание и прочее, но отдавать пятьсот рублей за кусочек голландского сыра, по мне, — глупость. Никогда не решался. Польские яблоки — в доме моих родителей яблоневый сад, так что — мимо. Колбасы? Колбасы, которые я покупаю и которые люблю, вряд ли произведены в Европе, они вряд ли состоят из мяса и вряд ли колбасы вообще. Так что запрет грусти не вызывает. Артишоки, прошутто и половина слов из этого логического ряда — темный лес. Только лосося жалко.
Мониторю по работе пресс-релизы местных властей: свинокомплексы, коровники, производства индюшиного мяса, хладобойни, агрохолдинги — одно сплошное мясо в регионе. Так что голодная смерть меня, москаля, даст Бог, минует.
К чему веду? К тому, что, прочитав текст выше, можно подумать, что жизнь на 18 тысяч — битничество. Нет. Совершенно нет. Я ем вкусно и много. Просто меня не парит что-то дорогое. Всему есть замена. Свято место пусто не бывает, тем более если оно — сведенное голодом брюхо.
Однако, глядя на то, как мы реагируем на запрет этой еды, на ограничения в потреблядской гонке, мне становится грустно. Ведь всю истерику раздувают в соцсетях мои ровесники. Состарившиеся ровесники, которые вдруг захотели кушать то, что, я думаю, и так не часто ели. Все эти продукты с непроизносимыми названиями. Черт побери, мы же молоды, нам вообще на всю эту дрянь должно быть плевать. Нашим родителям — и подавно, жили без бри — и ничего…
Происходящее с нами похоже на постаревшего Че Гевару, вышедшего на военную пенсию и посадившего на шести сотках свой маленький огород. Рядом бушует война, горят города, его революция продана, растоптана и оплевана. А ему все равно. У него распустилась капуста и пошли первые молодые огурчики. Миру он нужен. Но мир ему неинтересен. Тупое, подпитанное фенозепамом спокойствие. Что остается его боевым товарищам? Правильно, вырвать нахер всю эту капусту-морковь-помидоры-хамон-фуа-гра-оливки-креветки к чертовой матери и распахать усадьбу танками. Смешать его дешевую стабильность с черноземом. Потому что так лучше всем. Да и абстрактному Че это не повредит.
А ведь все мы с детства привыкали быть именно им. Именно победителями. Не первыми в очереди в Макдак, не обладателями дисконтов, а Гастеллами, Монсанами, Гагариными… Забираясь на ледяную горку и пиная китайским дутым сапогом в грудь товарищу, не стоит думать о том, что у мамы с кухни исчезает финское масло. Плевать на финское масло. Важна победа. Правда, в грудь можно было получить и самому, ну что ж, это ведь не значит, что торжество поражения стоило бежать и зажирать с зареванными глазами пармезаном. Это ведь полная несусветная дрянь.
Сначала я думал, что причиной моего равнодушия к еде может быть максимализм. Нет. На днях делали сюжет в Курске по поводу санкций, спрашивали у народа. Люди им рады. Совершенно. Женщины с набитыми сумками уверены, что те, кто сегодня ютится на рынках, вполне себе замена поставщикам из Европы. Москва с ее избалованностью для них сегодня представляется огромным аналогом Майдана, ставшим вокруг Кремля и диктующим свою волю власти. Волю, отличающуюся от воли большинства, но упрямую, ноющую и вполне безобразную.
Стране плевать на эти проблемы. Так уж вышло. Мне, как русскому человеку, гораздо интереснее читать про секторальные санкции, читать про нашу оборонку, ищущую замену украинским комплектующим. Упавший в очередной раз ракетоноситель вызывает куда больше печали, чем скорое отсутствие в магазине того, что всегда отсутствовало в моем холодильнике. Танковый биатлон, безумное и бессмысленное зрелище устрашения, гораздо интересней еды с Ургантом или «Контрольной закупки».
Когда нет ничего, нечего и терять. И в этом есть сила. Сила той страны, которая живет другими вопросами. Которой далеко до риторики «человек для государства или государство для человека». Мужикам после ночной смены на заводе резинотехники, пьяным грузчикам или менеджерам из «М-видео», утопающим в кредитах, не до этих категорий. Стихийный русский бердяевский буддизм — он ведь как раз об этом.
Не хочу сказать, что если чего-то нет у меня, то обязательно не должно быть у другого. Делить чужие капиталы и раскулачивать, по мне, — скотство. Орать во всю глотку в своих сообщениях про то, что прожить зиму без моцареллы невозможно, — скотство идентичное. Каждому свое.
Единственный вопрос, на который хотелось бы мне услышать ответ: «Почему жалобные намотанные на кулак сопли привыкших к комфорту и чавканье дожирающих должны заглушать рев тех, кому на их стоны глубоко наплевать?» Кому важно другое. Такое отвлеченное, как, например, сегодняшняя луна в убытке, августовский звездопад, Россия…
