Вот пишут: «Убили кого не жалко, Немцов был отработанный материал». Ну, как бы да. А знаете ли вы, что значит «сакральная жертва»? Давайте вспомним. Это может оказаться не так неинтересно, как кажется.
У многих древних народов был ритуал казни царя. Царь считался ответственным за плодородие, и когда сила его истощалась, от этого страдали и земля, и народ, поэтому царя приносили в жертву Матери-Земле. То есть первое условие жертвования — это «отработанный материал».
Второе условие: жертвоприношение происходило в дни смерти старого года, перед возрождением солнца и нового года. То есть — на границе зимы и весны.
Какой там у нас сегодня день?
Позже, когда нравы смягчились (то есть стали более ханжескими), вместо царя стали приносить в жертву животное, более всего на него похожее (социальной функцией и характером), то есть — козла. Иудеи, например, козла не убивали, а отпускали в пустыню, где он умирал самостоятельно, — отсюда выражение «козёл отпущения». А древние греки уже тогда обставляли ритуал по правилам демократии: после убийства козла назначали расследование — кто да как посмел? И обнаруживали виновного — им оказывался… жертвенный нож! На этом демократия не заканчивалась: жертвенный нож судили, признавали виновным и наказывали — топили в море.
Похоже на расследование современных заказных политических убийств?
Иногда, чтобы исполнить ритуальную казнь царя, но сохранить его жизнь, его заменяли другим человеком. Например, осуждённого на смерть преступника наряжали в царские одежды, сажали на трон и давали ему «поцарствовать» некоторое время, например, три дня. Настоящий царь в это время куда-нибудь удалялся (как, например, Иоанн Грозный в Александрову слободу). Затем преступника казнили, и царь возвращался. Предполагают, нечто подобное собирался разыграть Иоанн Грозный с Симеоном Бекбулатовичем, но отыграл назад, что-то там не сложилось.
Немцов числился одно время в «преемниках», а став оппозиционером, вполне может сойти и за «преступника», казнимого всерьёз, но вместе с тем символически — взамен «настоящего царя». Рационального смысла в сакральной жертве не ищите. У неё должен быть символический смысл. И в убийстве Немцова его хватает.
Ну, например. Свидетельницей убийства стала его спутница, 23-летняя гражданка Украины с какой-то прямо литературоцентричной фамилией Дурицкая. Красиво? Не то слово. Мудро. В сакральных вещах случайностей не бывает.
Красиво и место жертвоприношения — в виду Кремля, чтобы международный телезритель сам, без подсказки понял, кто виноват и что ему за это будет. Отдельно хороши кадры на фоне Покровского собора, именуемого Храмом Василия Блаженного — в честь покоящегося в нём юродивого, предсказавшего великий пожар Москвы…
Определённо красив и белый автомобиль, из которого прилетели пули. Много их таких на вечно слякотных зимних московских улицах? Убийцам бы ездить на чёрном BMW, как все, не привлекая к себе внимания, ан нет. Белый автомобиль запомнился. Теперь только ленивый не вспомнит о четырёх всадниках Апокалипсиса: первый, Завоеватель (он же Чума и Мор), — на белом коне. Второй, Война, — на рыжем, Голод — на вороном, Смерть — на бледном.
Красив был и сам покойный, что тоже немаловажно. Представьте себе, что (не дай Бог) сакральной жертвой назначили бы какого-нибудь Пономарёва — с вечно бегающими глумливыми глазками, плешивого, или Гудкова — обрюзглого, животастого и тоже не весьма волосатого, или Яшина, похожего на вопросительный знак. Что сказала бы на это европейская домохозяйка? Ничего не сказала бы. А тут — другое дело. Человек же она. Есть же у неё сердце.
Потом, количество выстрелов — «не менее семи – восьми». Помните выражение — «семь пулек, как в Сараево»? Это из Ярослава Гашека. Именно благодаря ему мы помним, сколько пуль выпустил в эрцгерцога Фердинанда Гаврило Принцип, дав отмашку Первой мировой войне. Ну а раз тогда было семь, теперь может быть и восемь: жизнь-то не стоит на месте…
Разумеется, вы поморщитесь: ну какой злодей или спецслужбист (случайно ли убийством отметили первый день Российских спецслужб?) будет утомлять себя сегодня всеми этими эфемерными условностями? У него о другом голова болит: пути подхода, отхода, прикрытие… Да, конечно. На это можно ответить словами Гамлета — героя, пожалуй, самого главного произведения о цареубийстве: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».
От мира, в котором до сих пор существует искусство, ожидать можно чего угодно.
