Знаменитый философ XVIII века Вольтер писал: «Ничто более так не известно, как осада Мальты». Век Вольтера тоже был богат на большие войны и громкие деяния, но в то же время имелись веские причины, чтобы так увековечивать память событий двухсотлетней давности. Ведь именно на Мальте забуксовала машина османской военной экспансии в Средиземном море, стремившаяся подмять под себя весь христианский мир. Забуксовала, чтобы окончательно заглохнуть при Лепанто шестью годами позже.
Если же искать аналогии событиям, имевшим место в бассейне Средиземного моря во второй половине XVI века, то на ум в первую очередь приходят греко-персидские войны Античности. Снова, как в древности, столкновение цивилизаций: Азия против Европы, Восток против Запада, полумесяц против креста. И снова два сражения, сухопутное и морское, стали символами несгибаемости духа и стойкости западной цивилизации перед неистовым напором восточных орд. И если Лепанто в этом смысле сопоставимо с Саламином, то оборона Мальты, без сомнения, является Фермопилами христианской Европы. С той лишь разницей, что этот клочок земли все же удалось отстоять.
Срединное море под тенью ятагана
К началу XVI века турки-османы активно расширяли территорию своей империи, ведя постоянные войны с пограничными государствами. Одним из таких неспокойных соседей стал Иран: персы тоже вели агрессивную захватническую политику на Ближнем Востоке, поэтому столкновение интересов двух держав было лишь вопросом времени. К тому же персидский шах Исмаил I был шиитом, не отличался веротерпимостью и испытывал сильную личную неприязнь к соседу-сунниту Селиму I. Тот, впрочем, отвечал иранцу взаимностью. Естественно, что одержать верх для Селима стало делом принципа, — в 1514 году он разгромил Персию. Затем настал черед Курдистана и Сирии, в 1517 году был окончательно покорен Египет.
Пока османские султаны занимались расширением сухопутных владений, европейцы в Средиземноморье могли чувствовать себя в относительной безопасности. Особенно это касалось рыцарей-госпитальеров, или, иначе, рыцарей Ордена Святого Иоанна, штаб-квартира которых располагалась на острове Родос всего в десятке миль от турецких владений. Рыцари-иоанниты для турок были все равно, что пчела для медведя: убить не может, но больно ужалить – пожалуйста. Госпитальеры наносили немалый вред морским коммуникациям османов, увлекшись откровенным пиратством и нападая на любую лакомую «дичь», идущую под флагом с полумесяцем. Со своей стороны, магистры и командоры Ордена полагали, что занимаются богоугодным делом, сдерживая магометанскую угрозу на самом краю фронтира.
В XV веке турки предприняли две попытки захватить остров, но оба раза были отбиты и отложили затею до лучших времен, сосредоточившись на расширении сухопутных границ. Когда же султан Селим I победил, наконец, всех своих ближайших врагов, он тут же вновь обратил взор на остров, бывший для турок бельмом в глазу. Неизвестно, любит ли турецкий бог троицу, но султан явно рассчитывал третьим походом окончательно решить вопрос с крестоносными пиратами. Были начаты грандиозные приготовления, которые, однако, прервала внезапная смерть Селима осенью 1520 года.
Наследовавший ему сын Сулейман, вошедший в историю под прозвищем Великолепный, от мечты отца не отказывался, но предпочел сначала решить насущные дела в Европе — в частности, захватил Венгрию. Наконец, в 1522 году молодой султан решил, что настало время покончить и с рыцарями, благо к тому времени был достроен огромный флот и окончены все приготовления к грандиозному походу.
Летом 1522 года турки высадились на Родосе, началась длительная осада, руководил которой сам султан, лично прибывший на театр боевых действий. Османы провели несколько штурмов, которые были отбиты с большими для них потерями, что заставило султана начать инженерные работы под крепостью иоаннитов. Турецким саперам удалось удачно заложить несколько мин, которые обрушили стену у Кастильского бастиона, в пролом тут же ворвались янычары, которые захватили и смогли удержать внешние стены. На этом успехи османов кончились, хотя они еще несколько раз предпринимали попытки штурма внутреннего периметра укреплений.
Недели тянулись под гул турецких пушек, практически непрерывно осыпавших Родос чугунным градом, пока, наконец, не наступила зима, подведшая неутешительный итог: и осажденные, и осаждавшие понесли тяжелые потери, были измотаны и смертельно устали от войны. 17 декабря Сулейман бросил свое воинство на решающий штурм. Ожесточенная схватка не принесла туркам успеха, однако отняла у защитников последние резервы для обороны. Сразу после штурма Великий магистр Ордена Филипп де л’Иль-Адам приказал вывесить на стенах белый флаг и отправил к Сулейману парламентера.
Султан, сам сытый по горло затянувшейся и приносящей огромные убытки кампанией, несомненно, был обрадован таким поворотом дел. На радостях он проявил редкое для того времени великодушие, позволив рыцарям и родосским грекам покинуть остров с оружием, пушками, церковными реликвиями и при развернутых знаменах. Взамен он взял с рыцарей обещание никогда больше не поднимать против него и Порты оружие. Уже потом, годы спустя, он пожалел об этом решении.
После захвата Родоса Османская империя продолжила энергичную экспансию в бассейне Средиземного моря. Знаменитый турецкий флотоводец, капудан-паша Хайр-ад-Дин, прозванный Барбароссой, то есть «Рыжей Бородой», совершал дерзкие нападения на владения испанцев и Венецианской республики, нанеся ей такие убытки, восполнить которые она уже не смогла и была вынуждена заключить с Сулейманом унизительный мирный договор. Еще одна звезда Порты, адмирал Салих-реис, уничтожил у Балеарских островов крупный испанский флот.
Постепенно Средиземное море стало «отчим домом» для османских корсаров, у которых появлялись все новые и новые удобные базы для нападений на христианские торговые пути и города. Эта публика не имела решительно ничего общего с романтическим образом пирата, столь распространенным в литературе Новейшего времени. Османские корсары — жестокие разбойники, не чуждые порой и религиозного фанатизма, что делало участь христиан, попадавших к ним в плен, совсем уж горькой. Временами, правда, пленным предоставляли выбор: они могли принять ислам и присоединиться к разбойникам. Так, к слову, поступил в свое время один из наиболее известных мусульманских пиратов Улудж Али, урожденный Джованни Галени. Тех же, кто не желал отвергать Христову веру и становиться на путь грабежей, ждала судьба рабов, прикованных к галерным веслам. Или – секир-башка.
В 1551 году знаменитый турецкий флотоводец и пират Драгут-реис (Тургут-реис) выбил испанцев из Триполи, одного из важнейших средиземноморских портов, что создало ощутимую угрозу для испанских и итальянских владений на побережье. В мае 1560 года у острова Джерба близ побережья Туниса османский флот под руководством все того же Драгута и молодого зятя султана Пияле-паши в пух и прах разнес объединенную христианскую армаду под командованием генуэзца Джованни Андреа Дориа, будущего героя Лепанто.
Годы шли, но на самого султана Сулеймана время не действовало – он разменял уже седьмой десяток, но его ум не притупился, а решимость и амбиции лишь росли от победы к победе. Он остался последним здравствующим монархом своего поколения: Генрих VIII Английский и Франциск I Французский скончались еще в 1547 году с интервалом всего в два месяца; давний противник, император Карл V, добровольно оставил трон в 1556 году и ушел в монастырь, поделив владения между сыном Филиппом, взошедшим на престол Испании под именем Филиппа II, и братом Фердинандом, который и стал новым императором. Тем не менее свой жизненный путь султан полагал еще далеким от завершения.
Это был достаточно суровый человек, который просто не умел довольствоваться малым, а победы воспринимал как должное. Посол империи Габсбургов в Стамбуле Ожье де Бусбек так описывал реакцию султана на весть о победе при Джербе:
«…те, кто видел лицо Сулеймана в этот час триумфа, не могли обнаружить на нём и малейших следов радости… Выражение его лица оставалось неизменным, его жёсткие черты не утратили ничего из привычной мрачности… Все торжества и аплодисменты этого дня не вызвали у него ни единого признака удовлетворения».
Кто знает, возможно, в эти самые мгновения Великолепный обдумывал новую кампанию против старого, вновь объявившегося врага.
…Это будет великая битва Креста и Корана
А что же рыцари-иоанниты? После утраты Родоса они отплыли на Кипр, но нашли там лишь временное прибежище. Великий магистр обратился было к Карлу V с просьбой даровать Ордену остров Менорка недалеко от Испании, но получил вежливый отказ. В итоге госпитальеры оставались «бездомными» долгие восемь лет, пока все тот же император Карл не придумал, куда их можно было бы пристроить, извлекая при этом пользу и для себя.
В 1530 году он предложил рыцарям в качестве новой базы остров Мальта – важнейший стратегический пункт в Средиземном море, который прикрывал Италию, где располагались южные владения империи Габсбургов. Карл вполне обоснованно опасался, что Сулейман I рано или поздно решит вторгнуться на Сицилию и в Южную Италию и Мальта как раз будет являться идеальным плацдармом для такого нападения.
Прибыв на остров, рыцари первым делом возвели на мысе Биргу госпиталь, т.к. лечение больных было одной из главных задач Ордена с самого момента его основания. Возводить же полноценные укрепления и превращать, прямо скажем, не созданную для долгой обороны Мальту в неприступную крепость они начали лишь при новом магистре Хуане де Омедесе, который сменил в 1534 году умершего де л’Иль-Адама. Параллельно с этим рыцари стали создавать новый флот и очень скоро смогли практически полностью восстановить те силы, которыми располагали во время пребывания на Родосе. Естественно, что это повлекло новый виток вражды с турками, вылившийся в старую добрую войну корсаров.
Но по-настоящему мальтийцы разгневали султана уже при новом магистре. В 1557 году на эту должность в качестве 48-го главы Ордена был избран гасконский дворянин Жан Паризо де ла Валетт. На тот момент ему было 63, он являлся практически ровесником Сулеймана, и их пути уже однажды пересекались: де ла Валетт был в числе тех немногих оставшихся в живых рыцарей, которым султан позволил уйти после сдачи Родоса. Вот какое описание дал новому магистру современник и непосредственный участник тех событий, итальянский аркебузир Франческо Бальби:
«Он высок, хорошо сложен, внушает уважение и хорошо подходит к роли Великого магистра. Он выглядит скорее печально, но для своего возраста он весьма крепок, здоров и в здравом уме. Он очень набожен, мудр, у него хорошая память. Он очень опытен во всём, что касается военного и морского дела. Он умерен, терпелив и знает множество языков».
О нем также говаривали, что он «равным образом способен обратить в истинную веру протестанта и управлять королевством». К слову, пассаж о протестанте был едва ли не большей похвалой, чем о королевстве: дело ведь было в эпоху религиозных войн и такая характеристика говорила об абсолютной вере магистра в идеалы католического христианства и о способности внушать эту веру другим.
Новый Великий магистр пронес ненависть к туркам через всю свою жизнь — он отказался сложить оружие даже после принесенной на Родосе клятвы, долгое время сражался на море, даже командовал собственным галеоном. В ходе одного из сражений в 1540 году де ла Валетт попал в плен к османским пиратам и целый год махал веслами в качестве галерного раба. С годами он не растерял своих «нежных» чувств к подданным Порты и, едва вступив в должность Великого магистра, принялся еще сильнее укреплять остров, а флот Ордена участил рейды на турецкие торговые эскадры.
Узнав о том, что Орден восстановил былые силы и вновь атакует его флотилии, а также о том, кто именно стоит во главе всего этого, Сулейман, должно быть, помянул всех шайтанов преисподней, ведь это он сам сорок с лишним лет назад позволил рыцарям, и де ла Валетту в том числе, спокойно уйти при оружии и знаменах. Но что сделано, то сделано, и старому султану настала пора исправлять ошибки своей же молодости. Подобная операция требовала тщательных приготовлений: Мальта, в отличие от Родоса, находилась не в десяти, а в тысяче миль от владений Великолепного, поэтому следовало озаботиться не только подготовкой нужного количества орудий и боеприпасов, но и обеспечить огромную армию водой и продовольствием в дороге. Порта вновь начала длительную подготовку к грандиозному походу.
Естественно, что обе стороны конфликта располагали разветвленными шпионскими сетями, которые предоставляли своим господам информацию о любом движении противника. Так, действовавшие под видом венецианских купцов мальтийские шпионы в Стамбуле доложили магистру де ла Валетту осенью 1564 года о крупных военных сборах в Османской империи. Конечная цель будущего похода была очевидна – Мальта. В свою очередь, на острове действовала турецкая агентура, состоявшая преимущественно из греков, которые под видом рыбаков плавали вокруг мальтийских береговых укреплений, зарисовывали их расположение, пересчитывали пушки и т.д. В итоге у сторон имелось более-менее четкое представление о силах друг друга, и соотношение этих сил было явно не в пользу христиан.
Общая численность турецкого экспедиционного корпуса составляла свыше 40 тысяч человек. Они должны были отправиться к берегам Мальты на более чем двух сотнях судов различного водоизмещения и назначения. Помимо этого, суда доставляли артиллерию, боеприпасы, лошадей, провизию и прочие необходимые для длительных боевых действий припасы.
Султан Сулейман, проведший в походах добрую половину жизни, внезапно почувствовал себя слишком старым для такой дальней экспедиции. Во главе ее он поставил двух военачальников: триумфатор Джербы молодой Пияле-паша должен был командовать флотом, а шурин султана Мустафа-паша, бывший с ним еще под Родосом, брал на себя руководство сухопутными силами. Опытный ветеран и молодой вундеркинд должны были составить непобедимый тандем, вот только одного не учел султан – искренней ненависти, которую эти двое питали друг к другу. Тем не менее перед отплытием султан дал обоим строгий наказ действовать сообща и не вредить друг другу. Для большего спокойствия Великолепный отрядил им в помощь свою «старую гвардию» — Драгута и Салиха. Хайр-ад-Дин Барбаросса к тому времени благополучно преставился, да и эти двое были не юношами, но султан по-прежнему высоко ценил их опыт и таланты.
Рыцари тоже мобилизовали все доступные силы. Магистр разослал послания во все командорства Ордена с требованием прислать всех способных к обороне на остров, но даже с учетом этого силы защитников оказались скудными: около 600 рыцарей с оруженосцами, 2 тысячи опытных аркебузиров и еще порядка 5 тысяч человек вспомогательного войска и ополченцев.
Де ла Валетт отправлял письма и вице-королю Сицилии дону Гарсии Альваресу де Толедо, справедливо указывая на то, что оборона Мальты – долг не только рыцарей Ордена, но и всего христианского мира, ведь, едва заняв остров, султан тут же использует его как плацдарм для вторжения в итальянские и испанские владения. И в первую очередь – на Сицилию. Дон Гарсия все прекрасно понимал, но был связан по рукам приказом своего сюзерена. Филипп II, который прекрасно помнил Джербу, очень боялся повторения фиаско и занял выжидательную позицию, запретив отправлять на остров войска. В итоге ограничились лишь отправкой боеприпасов и продовольствия. Надо сказать, что за событиями вокруг Мальты тогда следила вся Европа. Елизавета I Английская заметила по этому поводу: «Если турки овладеют Мальтой, трудно даже предвидеть, какие опасности могут последовать для остальных христианских государств». И тем не менее ни один из христианских монархов не направил на остров какую-либо значимую помощь. Рыцарям предстояло одним биться за всю Европу.
Когда пришли вести о приближении турецкой армады, магистр устроил 15 мая 1565 года внеочередное и, как многие полагали, последнее собрание рыцарей Ордена. Обсуждали, кто какие позиции должен будет удерживать, как движутся последние приготовления и так далее. История сохранила для нас лишь небольшую часть речи, произнесенной магистром, но даже эти слова в полной мере передают мрачную решимость обреченных защитников до конца выполнить свой долг перед Богом и всем христианским миром:
«…Это будет великая битва Креста и Корана. Бесчисленная армия неверных надвигается на наш остров. Мы избранные солдаты Креста, и если святые небеса потребуют пожертвовать собой, то нет лучшего случая, чем этот. Поспешим же тогда, братья мои, на этот священный алтарь. Вспомним наши клятвы, выкажем презрение к смерти ради нашей веры, и это сделает нас непобедимыми».
Ярость обреченных
Магистр и рыцари понимали, что глупо мериться силами с таким врагом в открытом поле, поэтому они изначально сделали ставку на крепости. Была в больших количествах заготовлена питьевая вода, которую сливали в огромные бочки-цистерны. В свою очередь, чтобы лишить турок питьевой воды, де ла Валетт приказал отравить колодцы там, где должны были высадиться враги. Помимо этого, он приказал забросать трупами животных Марсу – низменность за Большой гаванью, богатую пресной водой и идеально подходящую для лагеря.
Мальтийские укрепления
Всего на острове имелось четыре очага обороны: город Мдина в центре острова, форт Сент-Эльмо, прикрывавший своими орудиями гавани и заливы, и соединенные понтонным мостом крепости Биргу и Санглия расположенные на двух параллельных полуостровах, с фортами Сент-Микаэль и Сент-Анджело соответственно.
Турецкая флотилия показалась на горизонте 18 мая. Джакомо Бозио, хронист Ордена и непосредственный очевидец, позже писал:
«В 13 милях от Мальты турецкая армада была ясно видна. Парусами был покрыт весь горизонт. От зрелища перехватывало дыхание: развернувшись в виде огромного полумесяца, по спокойному морю к Мальте двигались сотни кораблей — 130 галер, 30 галиотов, 9 транспортных барж, 10 крупных галеонов и две сотни малых вспомогательных кораблей».
Подойдя к острову, турки, однако, не спешили высаживаться: 18 мая пришлось на пятницу, праздничный для мусульман день недели, и турецкие паши рассудили, что не будет ничего страшного в том, чтобы обрушить на неверных гнев султана деньком позже. Благодаря этому рыцари успели закончить все приготовления, а крестьяне – укрыться за крепостными стенами.
19 мая турки начали высадку. Пияле-паша справедливо полагал, что нахрапом ломиться в Большую гавань, подставляясь под орудия сразу трех фортов, не лучший вариант, к тому же мальтийцы протянули через гавань цепь. Поэтому было принято решение высаживаться в гавани Марсаширокко в юго-восточной оконечности острова. Рыцари не предпринимали попыток помешать высадке турок: у них просто не имелось достаточных для этого сил. Высадка шла бойко, и уже 20 числа на острове находилось более 20 тысяч подданных султана.
А дальше началось то, что было ожидаемо абсолютно для любого, кто знал характер взаимоотношений двух пашей. Каждый из них стремился удовлетворить свои интересы, идти же на компромисс ради общей цели полководцам не позволяла гордость. Так, Пияле-паша считал, что гавань Марсаширокко пригодна лишь для стоянки в летнее время и было бы лучше увести флот на северо-восток, в более спокойную и безопасную гавань Марсамушетто, где корабли могли не бояться сильных осенних ветров в случае затяжной осады. Но это невозможно сделать, не попав под обстрел батарей форта Сент-Эльмо, поэтому, по мнению Пияле-паши, нужно было в первую очередь взять это укрепление. Мустафа-паша же, как командующий сухопутными войсками, думал в первую очередь о них, а не о моряках Пияле. Он изначально не планировал отвлекаться на Сент-Эльмо и понапрасну класть под ним людей, надеясь сходу овладеть Биргу и Санглией, выиграв кампанию за считанные дни. Когда же две наспех организованные атаки, проведенные 20 и 21 мая соответственно, не дали желаемого результата, Мустафе стало ясно, что на острове придется задержаться чуть дольше, чем он рассчитывал, и, скрепя сердце, паша стал готовиться к штурму Сент-Эльмо.
Форт защищали шесть с лишним сотен человек, из них 52 были рыцарями. Само укрепление имело классическую форму звезды и, на первый взгляд, не обещало стать серьезной проблемой. Однако уже в самом начале осады турки столкнулись с определенными трудностями. Во-первых, для того чтобы эффективно вести стрельбу по форту, им нужно было затащить по плохоньким грунтовым дорогам тяжелые осадные орудия на высоту Шиберрас, располагавшуюся в 4 с лишним милях от лагеря атакующих. Во-вторых, османам никак не удавалось вырыть траншеи: на возвышенностях под небольшим слоем почвы начиналась твердая порода, разбить которую не выходило. Пришлось копать землю у Марсы и перевозить ее на позиции, чтобы уже там из этого привозного грунта возводить укрепления.
Первые выстрелы турецких пушек прозвучали 23 мая. После нескольких дней непрекращающейся канонады Мустафа решился на приступ. Турки с воем ринулись на стены форта, но были отброшены ураганным огнем христиан. Уже у самых стен атакующие с ужасом поняли, что приготовленные «на глазок» осадные лестницы оказались слишком короткими, а их артиллерия не смогла пробить в стенах форта значительных брешей, через которые турки смогли бы пробиться внутрь. В итоге атака была отбита без каких-либо значимых потерь для христиан.
Дни сменялись днями, турецкие пушки исправно долбили стены Сент-Эльмо, но ощутимого результата все не было. Дух войска падал, а настроение Мустафы-паши с каждым днем становилось все более скверным. Оказалось, что османы не смогли даже полностью блокировать форт, – каждую ночь к его стенам приплывала лодочка, доставлявшая из Сент-Анджело провиант и забиравшая раненых. Ко всему прочему, с началом лета пришла жара и в турецком лагере на Марсе вспыхнула дизентерия, вызванная нечистой водой.
Неизвестно, сколько бы еще Мустафа маялся под стенами Сент-Эльмо, но вскоре на театр военных действий с опозданием в две недели прибыл опытнейший Драгут-реис. Прославленному мореходу было уже 80, но, как показала практика, он и в этом возрасте был на голову выше Мустафы-паши как полководец.
Увидев, что творится, Драгут почесал седую бороду и принялся разгребать весь этот бардак. Первым делом он установил дополнительные батареи к северу и к югу от форта, а главная батарея была усилена 50 новыми пушками, что сделало огонь турецкой артиллерии еще более концентрированным и интенсивным. Это дало результаты: стены форта начали разрушаться, давая осаждающим надежду на скорую победу. Параллельно с этим турки предприняли несколько атак, в ходе одной из которых им удалось овладеть равелином – внешним вспомогательным укреплением форта. Янычары начали атаку под покровом сумерек ранним утром, и часовые христиан, обессиленные тяготами осады и ранами, слишком поздно заметили противника. Тем не менее они держались до последнего, всеми подручными средствами отбиваясь от турок, с ревом лезущих на укрепление. Когда стало ясно, что равелин не удержать, остатки его защитников отступили в форт, прикрываемые несколькими добровольцами, пожертвовавшими собой.
Защитники форта, несшие потери от постоянного обстрела и вражеских атак, отправили магистру послание, в котором уведомляли его, что дела их безнадежны и удержание позиции не представляется возможным. Магистр, тем не менее, приказал им держаться до конца, заметив, что если это необходимо, то он готов лично прибыть в укрепление и заменить их. Эти слова устыдили защитников в их мимолетной слабости, и они поклялись держаться до последнего. Вскоре турки сумели окончательно отрезать форт от остального острова и сообщение защитников с их собратьями прекратилось.
Наконец, на 10 июня был назначен генеральный штурм. После основательной артподготовки турки бросились к изувеченным бомбардировками стенам форта. Однако несколько сотен христиан, удерживавших стены, отнюдь не были сломлены ни утратой внешнего укрепления, ни колоссальным численным перевесом противника. Рявкнули крепостные орудия, затрещали аркебузы, на головы османов полилась кипящая смола и дождем посыпались горшки с зажигательной смесью.
«По мере того, как янычары волна за волной продвигались вперед под призывы фанатичных дервишей и накапливались на мосту через ров, ведя ружейный обстрел через опускную решетку крепостных ворот и взбираясь на стены форта с помощью приставных лестниц, они в своих просторных, струящихся одеждах были буквально превращены в факелы, когда христиане сверху обрушили на их головы языки пламени «греческого огня»», — писал современник.
Оставив под стенами форта множество убитых, турки откатились назад.
Мустафа-паша пришел в ярость от неудачи своих воинов, которые в очередной раз не смогли взять форт, обороняемый кучкой отважных рыцарей. Следующие три дня османские пушки непрерывно обстреливали укрепление, а затем, 14 июня, Мустафа отправил к стенам парламентера, предложившего мальтийцам капитулировать. История не донесла до нас, насколько красноречив и вежлив в своих формулировках был тот парламентер, однако ему пришлось убегать к своим под градом пуль. Бомбардировки продолжились.
Через день, 16 июня, турки пошли в психическую атаку. Забили барабаны, в небо вырвался рожденный сотнями глоток клич «Алла!» — в бой ринулись айялары, обкуренные гашишем исламские фанатики, не боявшиеся смерти. Этот бой стал одним из наиболее ожесточенных — мусульманские берсерки, устилая поле своими трупами, смогли под градом пуль и картечи пробиться через бреши в стенах во внутренний двор форта. Там их встретила ощетинившаяся копьями живая стена из рыцарей и солдат. Фанатики вновь и вновь бросались на этот последний рубеж, но даже многократно усиленная дурманом слепая восточная вера не смогла в тот день одолеть грубую, животную ярость обреченных христиан, гибнувших во славу Христа, но не отступавших ни на шаг. За один день турки потеряли свыше тысячи человек, но и защитники Сент-Эльмо не досчитались полутора сотен собратьев.
Рыцари на обломках стен
В дополнение к неудачам минувших дней 18 июня турок постиг новый тяжелый удар: они лишились опытнейшего Драгута. Он, по обыкновению, находился на переднем крае османских позиций, когда рядом с ним упало большое каменное ядро, осколком поразив полководца в глаз. Истекающего кровью, смертельно раненого Драгута по приказу Мустафы-паши накрыли плащом и скрытно унесли в палатку, чтобы удручающая картина его мучений не подорвала и без того падающий дух солдат. Драгут умирал долгие пять дней и испустил дух лишь 23 июня, едва узнав, что Сент-Эльмо пал.
Решающий штурм форта произошел накануне, 22 июня: турки непрерывно, в течение семи часов, снова и снова бросались на приступ под оглушительный грохот пушек. Их поддерживали огнем и корабли Пияле-паши, приведшего на помощь свой флот. Защитники, которых к тому моменту осталось менее половины от изначального числа, израсходовали остатки пороха и взялись за копья, мечи и топоры, буквально собственными телами перекрывая пробоины в стенах. Внезапно навалившаяся ночь развела противников «по углам», но всем было ясно: с рассветом форт падет. В живых осталось около 60 защитников, и все они были ранены.
На следующий день, после мощного обстрела, окончательно раздолбавшего форт едва ли не «до подошвы», в него, после месяца осады, вступил Мустафа-паша. Изначально рассчитывая взять укрепление одним мощным приступом и малой кровью, он в итоге оставил под его стенами порядка 8 тысяч человек, то есть 20% от всей своей армии. Доподлинно неизвестно, слышал ли Мустафа о русском городке Козельске, но далее последовала сцена, очень напоминающая по характеру Батыеву расправу. Всем уцелевшим защитникам, кроме девяти рыцарей, за которых турки рассчитывали получить выкуп, янычары отрубили головы, а их тела по приказу Мустафы были прибиты к крестам, которые турки пустили плыть по водам Большой бухты.
Магистр де ла Валетт, увидев медленно плывущие по бухте страшные кресты, приказал казнить всех турок, попавших в плен во время первых неудачных штурмов Биргу и Санглии. Их головами зарядили две большие пушки-«василиски» и выстрелили в сторону развалин Сент-Эльмо. Это означало войну на уничтожение. Больше во время той кампании пленных не брали.
Мустафа-паша прекрасно понимал, что самое тяжелое – еще впереди. Как гласит легенда, взирая с развалин Сент-Эльмо на расположенные по другую сторону гавани форты Сент-Микаэль и Сент-Анджело, он промолвил: «Если этот маленький сын стоил нам так дорого, то сколько же мы заплатим за отца?» Он все же решил предложить мальтийцам капитуляцию на тех же условиях, что были при сдаче Родоса в 1522 году. Де ла Валетт в ответ предложил паше заполнить рвы у фортов трупами своих янычар.
Рыцари готовились разделить участь своих собратьев из Сент-Эльмо и биться до конца, тем более что 30 июня к ним тайком прибыло небольшое подкрепление от вице-короля Сицилии – 42 рыцаря и около тысячи солдат.
Для турок все началось по новой – они сняли орудия с позиций на высоте Шиберрас и под палящим июльским солнцем поволокли их к Биргу и Санглии. Первые выстрелы по укреплениям рыцарей были сделаны 4 числа, но идти на штурм Мустафа не решался до середины месяца. Наконец, 15 числа, решив, что стенам вражеских укреплений нанесен достаточный урон, паша приказал нанести удар по Санглии с двух сторон – с моря и с суши. Предполагалось, что Пияле-паша отправит к мысу десант на лодках, пока Мустафа будет отвлекать силы защитников фронтальной сухопутной атакой. Но Жан Паризо де ла Валетт не зря славился как превосходный воин и стратег: он раскусил замысел паши и заблаговременно отправил на побережье отряд солдат и лучших пловцов из числа местных жителей. Помимо того, на берегу была обустроена замаскированная батарея. Едва турецкие лодки подошли на расстояние прицельного выстрела, эта батарея открыла по ним ураганный огонь, тех же, кто доплывал до берега, добивали на мелководье солдаты и ополченцы из местных рыбаков, которые оставили на берегу тяжелые доспехи, тянувшие ко дну, и бросались на турок совершенно нагими, с оружием в руках. Вскоре прибрежные воды стали красными от крови мусульман. Тот день обошелся туркам еще в 4 тысячи убитых, но и христиане понесли существенные потери.
Мустафа-паша после этой неудачи более полумесяца не осмеливался на решительные действия, ограничиваясь лишь регулярными обстрелами крепостей. В это время Пияле-паша получил весть, что испанцы на Сицилии готовят большой флот в помощь осажденному острову, и вывел свои корабли в открытое море для патрулирования. Мустафу он в свои планы не посвятил, и когда воины в лагере увидели корабли, выходившие в море, началась страшная паника: солдаты решили, что их бросают на острове. Мустафе удалось с большим трудом успокоить свое войско, но стало очевидно, что с войной нужно заканчивать, чем скорее, тем лучше, иначе доведенные до отчаяния жарой, потерями и неудачами солдаты окончательно выйдут из подчинения.
Паша назначил дату штурма на 7 августа, рассчитывая овладеть Биргу и прикрывавшим его фортом Сент-Микаэль. Уже знакомый нам аркебузир Франческо Бальби был в тот день на стенах Сент-Микаэля и оставил нам описание того боя:
«7 августа. Генеральный штурм – 8000 человек у [форта] св. Михаила, 4000 у Кастильского порта… но когда они покинули траншеи, мы уже были на своих постах… Когда они полезли на укрепления, их приняли как дорогих гостей… Штурм продолжался девять часов, от рассвета до послеобеденного времени. К туркам подошло более дюжины подкреплений, мы же подкрепляли себя вином, сильно разбавленным водой, и несколькими кусочками хлеба… Победа вновь досталась нам … хотя никто из нас не стоял на ногах из-за ран или усталости».
Осажденные бросили в бой все резервы, сам Великий магистр Жан де ла Валетт бился на стенах как простой солдат и был ранен в ногу. Как гласит легенда, на просьбу соратников удалиться в лазарет он ответил, указывая на реющие вдалеке турецкие флаги: «Я никогда не покину моих солдат, пока эти знамена развеваются над Мальтой». В критический момент боя, когда все висело на волоске и османы были в шаге от победы, на помощь осажденным пришел немногочисленный отряд кавалеристов из Мдины под командованием капитана Винченцо Анастаджи. Всадники вихрем ворвались в оставленный без охраны турецкий лагерь и принялись поджигать и крушить все, что попадалось им под руку. Пияле-паша и Мустафа-паша решили, что это испанцы каким-то образом смогли подойти к острову и высадились у них в тылу, и поспешили прекратить штурм, развернув войска против новой угрозы. Когда стало ясно, что никаких испанцев нет, всадники отважного Анастаджи уже успели ретироваться. Штурм был сорван.
До конца лета турки продолжали обстреливать укрепления христиан и даже несколько раз ходили на штурм, но в этих атаках уже не было прежней ярости. Дизентерия, мучившая их еще с июня, к концу августа приняла просто катастрофические масштабы и буквально косила воинов султана. К сентябрю она унесла в общей сложности около 15 тысяч жизней. Трупов было столько, что их уже перестали хоронить, над турецкими позициями разносился невероятный смрад, источаемый гниющими на жаре телами.
Параллельно с этим все больше усиливался антагонизм между турецкими командующими. Меж них уже не было Драгута, способного своим авторитетом и веским словом примирить полководцев хотя бы на время. Чем ближе была осень, несущая с собой дожди и холодные ветры, тем чаще Пияле-паша заводил разговор о необходимости сворачивать осаду. Мустафа, твердо намеренный сидеть под стенами крепостей иоаннитов хоть всю зиму, только огрызался.
Под конец августа резко похолодало и хлынули дожди. У османов начались перебои с поставками продовольствия, чему способствовали христианские корсары, нападавшие на конвои, шедшие к Мальте. Моральный дух войска упал окончательно. В довершение всего Пияле-паша заявил, что в ближайшее время намерен отплыть со своим флотом обратно домой, а Мустафа, если ему так угодно, может оставаться на острове с войском на свой страх и риск.
Под самый конец лета, 30 августа, Мустафа предпринял последнюю отчаянную попытку овладеть крепостями иоаннитов и погнал свое воинство в атаку. Это был изматывающий и тягучий бой: христиане уже практически не имели сил держать оружие и сражаться, турки же не имели ни сил, ни желания закидывать своими телами врага. Бальби так высказался о них: «Они были так же истощены, как и мы».
В первых числах сентября случилось то, чего никто не ожидал: к Мальте с 9 тысячами солдат подошел вице-король Сицилии дон Гарсия Альварес де Толедо, которому Филипп II разрешил оказать рыцарям прямую военную помощь при условии, что Гарсия не будет вступать в бой с турецким флотом.
Узнав о прибытии испанцев, Мустафе-паше ничего не оставалось, кроме как сворачивать осаду: сил для боя со свежим и многочисленным неприятелем у него уже не было. Не дожидаясь, пока испанцы высадятся, паша отдал приказ о сворачивании лагеря. Артиллеристы еще продолжали стрелять по крепостям, словно надеясь каким-то чудом в последний момент разрушить их до основания, но израненный и кровоточащий исполинский монстр, называвшийся войском султана, уже начал отползать к кораблям. Франческо Бальби 5 сентября записал в своем дневнике:
«Они продолжили бомбардировать форт св. Михаила и пост Кастилия с прежней яростью. Но, несмотря на этот бравый обстрел, к превеликой нашей радости, мы обнаружили, что они начали грузить на корабли свои товары и свои пушки».
Окончательно осада была снята 8 сентября – в этот день католики отмечают Рождество Богородицы. В день избавления на Мальте звонили все уцелевшие колокола, возвещая сразу о двух чудесных событиях. Бальби вспоминал: «Я не мог поверить, что звук колокола может быть столь приятен для человеческого уха. Три месяца кряду колокола Мальты звали нас только в бой». 12 сентября последние корабли турецкой флотилии растворились в полосе горизонта, исчезнув из поля зрения выживших защитников Мальты. К тому времени лишь 600 из них могли держать в руках оружие.
За время осады турки потеряли, по разным подсчетам, от половины до ¾ войска. Можно только гадать, какую гамму чувств испытал Сулейман Великолепный, когда получил весть о столь бесславном конце своего грандиозного предприятия. История сохранила для нас фразу, которую он с горечью произнес: «Мои армии побеждают лишь вместе со мной». Султан было решил на следующий год собрать новую экспедицию и вести ее лично, однако затем передумал и отбыл с очередным походом в Венгрию, оставив мальтийскую затею на потом. Но «потом» не получилось: 5 сентября 1566 года Сулейман I по прозванию Великолепный скончался от инсульта в Венгрии в самый разгар кампании. Говорят, что на детях гениев природа отдыхает, – по крайней мере сын Сулеймана, наследовавший ему под именем Селима II, эту поговорку полностью оправдал. У него не было и малой толики талантов отца, завоевания которого, к вящей радости христианского мира, он не смог достойно продолжить. В историю же он вошел под именем Селима Пьяницы.
Великая осада Мальты обескровила Орден Святого Иоанна: погибла почти половина его рыцарей, а из тех, кто выжил, многие были искалечены и более не могли нести службу. Общие же потери защитников острова составили несколько тысяч человек, куда вошли простые солдаты, ополченцы и мирные жители. Крепость Биргу была разрушена практически до основания, и восстанавливать ее не стали, вместо этого решив построить новый город, который назвали в честь героического магистра, – Валетта. Сам магистр, до конца своих дней оставшийся хромым, отдал Богу душу 21 августа 1568 года, на два года пережив своего главного врага. В его честь в соборе Святого Иоанна в Валетте была выбита эпитафия, которая в переводе с латыни означает следующее:
«Здесь лежит Ла Валетт, достойный вечной славы. Он, кто некогда был бичом для Африки и Азии и щитом Европы, изгнавший язычников мощью своего священного меча, — первый, кто похоронен в сем возлюбленном городе, основателем которого он был».
Крест победил полумесяц.
