Русские люди! Родные мои! Любимые! Давайте обнимемся и тихонько скажем на ухо друг другу важную вещь (должен же это кто-то сказать, и пусть это будем мы, чем профессор Гарвардского университета Кац Магомедов).
Наша русская национальная идентичность в кризисе. Глубочайшем. Почему? Потому что наш ежедневный социальный, экономический и политический опыт НИКАК не коррелирует с нашей национальной идентичностью (которую я бы все-таки для чистоты эксперимента назвал бы «русско-советской»). Что нам говорят про нашу национальную идентичность инструменты тиражирования идентичности, от телевизора и кино до школьных учебников?
Что мы великий народ, народ-победитель. Но чувствуем ли мы себя на наших улицах великим народом, победившим всех и вся, шарахаясь от проносяшихся мимо со стрельбой дагестанских свадеб? Можем ли мы сказать, что мы ощущаем себя сыновьями покорителей Рейхстага, пугливо обходя танцующих лезгинку подвыпивших кавказцев? А может быть, наши знакомые, присылая нам из армии фотографии призывников с выбритым ДАГЕСТАН, будят в нас гордость за нашу армию и насыщают наши души свойственным русским (дагестанским) милитаризмом?
Нам говорят, что русские испокон веков были толерантным, терпимым, живущим в многонациональном интернационализме народом, у которого «дружба народов» привита почти что на генетическом уровне. Но разве на наших улицах мы видим дружбу народов? Разве засилие мусульманского Юга в наших городах порождает у нас интернациональную радость? Разве пятиминутная прогулка по улицам любого русского города не разбивает раз и навсегда все разговоры о «русской терпимости к другим нациям», оставляя в душе лишь сажу, горечь и десяток новых таджикских ругательств?
Нам говорят, что русские всегда были государственным народом, строителями империй, не привыкшими к жизни без государства. Возможно. Но разве сейчас не стало государство нашим худшим врагом? Разве не бежим мы от милиционера с еще большей прытью, чем от преступника? Разве не ужасаемся мы визиту государственных чиновников? Разве не собираем мы деньги, что угодно, лишь бы не попасть на прием к государственному врачу? Разве не творит над нами любой «государственник», что пожелает, а мы и пикнуть боимся, чтобы случайно не накликать еще одного?
Нам говорят, что русскими чертами всегда была доброта, душевность, открытость — но сколько из вас знают хотя бы своих соседей хотя бы по подъезду? Сколько из вас, увидев упавшего на улице, подойдут и попробуют помочь? Сколько из вас откроют дверь незнакомцу? Никакой ни доброты, ни душевности давно уже не осталось, мы боимся друг друга и не доверяем друг другу, словно мы не в родной стране, а в оккупированном Берлине, с недобитыми фашистами вокруг, все время ожидая ножа в спину. А ведь это не фашисты. Это соседи.
Нам говорят, что русской чертой всегда была великая культура — но где она? Кто из вас может назвать русские культурные достижения мирового уровня за последние годы? Мы смотрим американские фильмы, читаем английские сказки, слушаем французскую музыку и смотрим японский балет, надев итальянский костюм — все это под разговоры про то, какие мы культурные, какие мы великие. Даже еда — часть бытовой культуры — и та иностранная. «Суши», «пицца» — молодежь уже думает, что «кулебяка» — это название полового органа, какой уж тут балет.
Нам говорят о русской свободолюбивости, русской стойкости в борьбе за правду, русской непокорности — а в то же время нас дурят и угнетают каждый день все кому ни лень, от чеченцев до «единороссов», а мы в лучшем случае соберемся на бессильный митинг, который затем еще и обсуждаем как национальное восстание. Нацепи депутатский значок, подойти к любому современному русскому, плюнь в рожу — и ничего он не сделает тебе в ответ, только утрется и отползет в сторону, «кабы чего не вышло… начальство».
Конечно, приятно быть частью победившей всех и вся терпимой душевной культурной свободолюбивой нации, но к реальной жизни это не имеет никакого отношения. Вообще никакого. То, что мы полагаем частью «русскости», является частью воображаемой «русскости», никак не соприкасающейся с нашим ежедневным опытом, где мы не свободные победители, а — давайте скажем откровенно — лохи позорные. В связи с чем может родиться логичная мысль «Давайте тогда быстро всю нашу жизнь менять» — но сколько мы с вами уже видели этих призывов? И к чему они привели? Правильно, ни к чему. И ни к чему не приведут, пока на нацию в 120 000 000 человек находится несколько тысяч бузотеров, которых всегда можно держать под колпаком. «Русские, вставайте! Русские идут! Русский марш!» — и 10 тысяч человек, из которых реально что-то делает и вовсе пара сотен.
Так дело не пойдет. Каждый из вас может назвать десятки причин такого печального положения, но главная из них, я полагаю, в том, что у нас до сих пор господствует ВООБРАЖАЕМАЯ национальная идентичность. Та, где мы всех победили и ежедневно даем премьеру балета «Толстоевский» на радиоактивных развалинах Вашингтона, тогда как реально победили нас и ежедневно пляшут лезгинку на Манежке.
Я думаю, что нам нужна новая национальная идентичность. Идентичность не таких ленивых терпимых увальней, рассуждающих под стакан про «дружбу народов», пока таджики вдесятером дочку в подвале дерут, а национальная идентичность нации угнетенной, нации злой и нации, готовой делать больно всем, от горных народов до «партии всласти», до тех пор, пока не кончатся желающие с нами связываться.
Нам пора вернуться в реальный мир. У деда, может, и была Победа, только вот у нас — сплошное поражение.
Мы не хозяева на своей земле. Нас не уважают другие народы. Нас не уважает наше государство. О нас вытирают ноги все, кому ни лень. Наши жизни ничего не стоят. Реальная жизнь нашей нации не имеет ничего общего с героическими мифами прошлого, и транслируемая государством воображаемая идентичность служит лишь для апатии и самоуспокоения.
Нам нужна не только другая Россия.
Нам нужны еще и другие русские. Нам нужна новая национальная идентичность.
Один из ярких символов распада русско-советской идентичности: набирающие популярность «русские пробежки», участники которых используют языческую и имперскую символику, старательно подчеркивая свое отличие от основной популяции «русских» и активно внедряя новую коллективную суб-национальную идентичность, фактически «других русских». Если вопросы идентичности бросают на произвол судьбы интеллектуалы, вопросы идентичности не рассасываются — ими начинает заниматься улица по принципу «я ее слепила из того, что было».
