Демократия теперь прочно ассоциируется с выборами. В умах образовалась неразрывная спайка между правом избирать и быть избранным и истинно демократическим строем. «Демократия — это честные, свободные и конкурентные выборы». На самом деле нет. Даже наоборот.
Если уж вспоминать античность, подарившую нам само понятие демократии, то у древних народовластие прочно ассоциировалось не с выборами, а со жребием. Предложим читателю провести мысленный эксперимент, представив, что на должность, скажем, модератора комментариев в «Спутнике и Погроме» объявлен конкурс. И есть два варианта: вести предвыборную кампанию, заниматься агитацией за себя, заключать подковёрные союзы, топить конкурентов, или всем вместе отдаться воле случая, предоставив жребию право решить, кто станет модератором. Какой из этих вариантов вам по душе? Только честно!
В западной политической мысли проблему оппозиции жребия и голосования поставил профессор Университета Нью-Йорка Бернар Манен. В России издана его программная книга «Принципы представительного правления». Эта статья — в основном вольное изложение тезисов Манена и его русского переводчика и популяризатора Евгения Рощина.
Бернар Манен
Считается, что представительная демократия наряду с прямой демократией является разновидностью народовластия, при которой народ избирает своих правителей и так осуществляет власть. На деле то, что называют сегодня представительной демократией, возникло не так давно — чуть более двух веков назад — на основе институтов, берущих своё начало в английской, американской и французской революциях. Поначалу эта форма правления даже не воспринималась как демократия. Жан-Жак Руссо, познакомившись с системой представительства в Англии XVIII века, назвал её «рабством с вкраплениями свободы». Отчётливо разницу между прямой демократией, когда народ принимает законы, и представительным правлением, когда народ избирает тех, кто принимает законы, понимали и корифеи политической философии Джеймс Мэдисон и Эммануэль-Жозеф Сийес, повлиявшие на само формирование института представительства.
В результате долгой целенаправленной пропаганды антидемократическое по смыслу представительство мутировало в гибрид «представительной демократии», альтернативы которой в массовых стереотипах, кажется, уже не видно. Люди с пеной у рта готовы отстаивать избирательное право. Часто они не подозревают, что отстаивают в античном понимании аристократический — а то и вовсе олигархический — строй. Ведь олигархия и есть «власть немногих» — немногих избранных.
Во многом переход к массовым выборам в эпоху национальных государств и индустриальной фазы развития человечества был разумным и осмысленным. В странах-заводах предусматривались люди-винтики на любой случай. Так появилась на свет профессиональная бюрократия, профессиональный менеджмент и, конечно, профессионализированная политика, плодящая людей-депутатов, людей-мэров, людей-аппаратчиков.
Однако представительная демократия и её стержневой элемент, — электоральный процесс — как и всякое тварное явление, имеет множество побочных эффектов.
Во-первых, система отчуждает народ от участия во власти и не даёт ему вовлечься в правление. Проблема низкого политического участия является одной из центральных в политологии XX века. Граждане отчуждаются от политики под лозунгами «Наверху виднее», «Что я могу? Там дело делают профессионалы», «Я за них не голосовал» и так далее. Ответственность переносится на избранную власть — хоть со знаком «плюс» («Им виднее. Они люди опытные»), хоть со знаком «минус» («Мы за них голосовали, а они нам не сделали»). Народ приучается к гражданской безответственности, политическому инфантилизму и апатии. И страдает от этого, прежде всего, сама власть: «Мы им Крым подарили, а они из-за хамона ворчат». У безответственных же моральных страданий не бывает — они перед собой ни в чём не виноваты.
Памятник Юлию Цезарю на реке Рубиконе, где он, по легенде, произнёс свою знаменитую фразу «Жребий брошен». Бюст зиждется на игральной кости, использовавшейся в качестве жребия. Шутки ради стоит отметить, что сам Цезарь был избран не по жребию, а в результате всенародных выборов, которые позже по сути упразднил
Во-вторых, при голосовании людям полагается избрать самого лучшего. В результате система оказывается обречённой даже при идеальных выборах, поскольку тогда систематически и раз за разом будут избирать лучших из лучших. Они в конце концов образуют наверху устойчивую и почти несменяемую группу the best of the best, потому что хороший политик с опытом власти лучше хорошего политика без опыта власти. Группа политических сверхпрофессионалов с механической неизбежностью выродится в группировку узурпаторов в самом прямом и беззлобном смысле этого слова.
В-третьих, побочный эффект избирательного процесса — все издержки войны, пусть и политической. «Горе побежденным» и «победителей не судят», руины в информационном пространстве после бомбёжки компроматом, сломанные судьбы, ворох гласных обещаний и закулисных обязательств перед спонсорами, популизм и торжество бесчестия, увенчанного чеширской улыбкой политтехнологов. Метафорическая война избирательных штабов часто переходит в буквальную. Недаром одиозный Джин Шарп считает одним из лучших моментов для запуска цветных революций выборы. Первый украинский майдан сыграл как раз на этом: «У нас украли победу».
Худшим же последствием такой войны оказывается клубок договоренностей и обязательств, которые приходится брать на себя кандидатам. После прихода к власти они вынуждены расплачиваться вовсе не перед народом. К примеру, талантливый политикан-коммунист Анатолий Локоть после победы на выборах мэра Новосибирска был вынужден отдать совладельцу полукриминальной новосибирской «барахолки» Араму Суваряну должность по распределению всех пассажирских перевозок в городе. Через некоторое время армянороссиянин попался с поличным на взятке в 2 млн рублей и развернул в армянских СМИ кампанию под лозунгом «армянам не дают работать в России». Вряд ли Локтю пришлось бы так дорого расплачиваться со своими спонсорами, будь он избран по жребию.
Выступление Перикла перед гражданами Афин. Граждане слушают с нескрываемым недоверием, некоторые просят отчитаться «в этом месте поподробнее»
Но неужели жребий лишён всех этих недостатков? Ведь случайно избранные правители могут оказаться городскими сумасшедшими (в любом деле они всегда в первых рядах), подлецами, уголовниками, дураками и маргиналами. Древние понимали это не хуже нас, и потому выработали ряд способов компенсировать побочные эффекты жеребьёвки. Манен, ссылаясь на исследование Могенса Гансена, перечисляет несколько.
Во-первых, избранные на должность жёстко ограничивались в сроке правления — к примеру, не более года. Во-вторых, гражданин не имел права занимать одну и ту же должность два раза подряд. В-третьих, гражданин не имел права занять другую должность, не предоставив отчёт о деятельности в прежней. Три этих условия задавали принцип непреодолимой ротации.
В-четвёртых, перед вступлением в должность граждане проходили обязательную процедуру освидетельствования. Причём проверялось не насколько человек компетентен, а насколько он нормален в целом: платил ли налоги, исполнил ли воинский долг, хорошо ли относится к родителям. В-пятых — главное — деятельность избранных находилась под постоянным контролем. Любой гражданин мог выдвинуть против магистрата обвинение и потребовать его временного отстранения от должности, после чего судьбу чиновника решал суд, исполнявший в древности в значительной мере политические функции.
В дальнейшем, говоря о жребии, следует понимать под ним весь технологический пакет «ротация-освидетельствование-непрерывный контроль», а вовсе не простое вытягивание спичек вида «кому водить». Такая система препятствовала формированию профессиональной номенклатуры или политической элиты в нынешнем смысле слова. Возможно, на уровне многомиллионного государства это не так эффективно. Но на уровне полиса — более чем. Полисная организация жизни в этом смысле больше всего похожа на клуб. Неслучайно автор клубной теории Георгий Щедровицкий замечал, что настоящая политика (от слова «полис») делается в клубах.
Главным эффектом такого всеобщего участия в управлении обществом через жеребьёвку оказывается даже не равенство, справедливость или какая-нибудь особая политическая свобода. Главным эффектом такого устройства становится возложение людьми ответственности за свою жизнь на самих себя. Жизнь в античном полисе, где, по выражению Аристотеля, сегодня ты управляешь тем, кому будешь подчиняться завтра, — это непрерывная тренировка ответственности. Граждане тогда раскачивали политические мускулы до невиданной теперь степени. Неудивительно, что греки создали политическую философию, древние римляне — образцовую систему публичного права, а итальянцы эпохи Возрождения — современную политику. У всех перечисленных был институт жеребьёвки.
В должности секретаря одного из флорентийских коллективных органов правления набрался мудрости Никколо Макиавелли
Возможно ли такое сегодня, в условиях многомиллионных мегаполисов и циклопических государств? Не только возможно, но и реально практикуется. Например, в форме судов присяжных, куда граждане попадают по случайному принципу. Даже в России, где силовики приложили все усилия для превращения суда присяжных в недееспособный институт, граждане выносят больше оправдательных (и в этом смысле справедливых) приговоров, чем профессиональные судьи. На Западе возможности жеребьёвочного правления, особенно на муниципальном уровне, начинают пробовать всё чаще. Ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге Олег Хархордин утверждает, что в Западной Европе уже сотни городов занимаются организацией партиципаторного (то есть частичного) бюджетирования по данной модели:
Сюжет сводится примерно к следующему, если описать одну из 6 моделей. Вы никогда не можете отдать весь городской бюджет на обсуждение или аллокацию жителям: это было бы абсурдно. Но вы можете какую-то малую часть передать им, чтобы они занялись бюджетированием вместе с чиновниками. Многие города — даю примеры навскидку: Нант во Франции, Малага в Испании, Плоцк в Польше — отдают, например, 5% бюджета определенного комитета на создание комиссии…
И дальше вы с помощью такого классического республиканского механизма, как жребий, набираете в этот совместный комитет тех, кому не все равно. В Берлине попробовали это впервые в конце 1990-х, когда Шредер выдал по 500 000 евро некоторым микрорайонам и сказал: «Мы не можем мобилизовать энергию граждан на улучшение жизни в этих микрорайонах; может, деньги помогут?» Начали рассылать письма: «Хотите участвовать в комитете, который будет делить 500 000 евро?» Из 15 000 жителей отвечают обычно человек 300-500, что готовы. Дальше из них жребием выделяют 60. Дальше оставшимся говорят: «Знаете, плата за то, что вы будете делить реальные деньги, — это то, что вам придется 4 месяца ходить по уик-эндам на курсы повышения квалификации и слушать про проблемы микрорайонов…»
После лекций специалистов и нескольких уик-эндов остается человек десять. Из них жребием выбираются те пятеро, что и пойдут в комитет, куда войдут еще и пятеро членов профильного комитета мэрии, которые и будут делить 5% бюджета этого комитета.
Политическая жизнь кипела на главной площади Флоренции, где три основных органа управления — Синьорию, Двенадцать добрых мужей и Шестнадцать знаменосцев — выбирали по жребию
Часто задается вопрос: а кто эти горожане, кому хочется сидеть и тратить свое время по уик-эндам на лекции про эти заглушки? Оказывается, есть такие люди, и необязательно это женщины преклонного возраста, которые составляли в 1990-е годы основу судов присяжных в России… Оказывается, что человек, возможно, сначала приходит туда с одной мотивацией, а когда начинает ходить — то у него развиваются другие. Одна из них — следующая. Когда людям дают возможность потратить реальные деньги, и они понимают, что их решение что-то значит, им становится интересно. Конечно, может быть и экзистенциальная мотивация — если у вас при купании серьезно обварило ребенка из-за того, что кто-то перепутал и подал кипяток в кран с холодной водой, то некоторые дойдут до последнего и просидят несколько уик-эндов на лекциях, чтобы исключить подобные сюжеты для других. В комитетах по партиципаторному бюджетированию обязательна частичная ротация.
Почему при такой международной практике и при такой богатой политической философии жеребьёвки в России до сих пор проходят тысячи начисто лишённых смысла выборов муниципальных депутатов? Потому что читатель этих строк ни разу не сделал ничего, чтобы было иначе.
Вопрос ответственности — ключевой во всём разговоре о способах правления, будь то прямая демократия или непрямое представительство. Правит тот, кто готов взять её на себя. Разница между нами и древними греками, римлянами, итальянцами заключается лишь в том, что их строй стимулировал непрерывную ответственность за политику, а наш строй сводит всё дело к тому, чтобы опустить бумажку в урну один-два раза в год. И было бы в высшей степени нелепо гордиться правом опускать эту бумажку в прозрачную урну честно, свободно и конкурентно.
