Андропов — самый таинственный советский лидер (и один из самых загадочных политиков XX века). Соперничать с ним может разве что Иосип Броз Тито. Мы досконально знаем биографии глав государств XX столетия, монархов XIX и XVIII веков — но о человеке, который совсем недавно управлял одной из двух сверхдержав планеты, нам не известно почти ничего.
Ненастоящее имя, ненастоящее место рождения, биография до вступления в комсомол — мифологизирована и известна только со слов самого Андропова. Что особенно забавно, в разных автобиографиях будущий генсек указывал совершенно разные даты, путал имена и события, и даже не мог уверенно сказать, в каком году умерла его мать — а он в этот момент уже вступил в комсомол, то есть был уже достаточно большим мальчиком, чтобы запоминать такие вещи.
Андропов интересен еще и потому, что он, по слухам, кумир Путина и его команды силовиков. Эти люди неоднократно признавались в огромном уважении к генсеку-чекисту, по крайней мере в некоторых вещах они равняются на бывшего начальника и стараются на него походить. В конце концов, многие из нынешних всесильных экс-кгбшников начинали карьеру именно при Андропове.
О происхождении Андропова в сети ходит множество легенд, причем некоторые появились еще при его жизни.
По официальной версии (сам Юрий Владимирович придерживался её), он родился в июне 1914 года на станции Нагутская, в Ставропольской губернии. Имя и фамилия, полученные им при рождении, неизвестны: до начала 30-х он носил двойную фамилию Андропов-Федоров (считается, что в честь усыновившего его отчима). С именем тоже сложно — сначала мальчика звали не Юрием, а Григорием. Во всяком случае, в справке об окончании Моздокской фабричной семилетки, выданной в 1931 году, он значится как Григорий Андропов.
Дальше еще запутаннее: в свидетельстве о рождении, выданном Андропову в 1932 году, он фигурирует как Юрий-Григорий. Именно так, через тире. Встречали когда-нибудь у русских двойное имя? Особенно у русских якобы пролетарского происхождения? Мы нет. Позже тире пропали, но до совершеннолетия будущий Юрий Андропов был известен как Юрий-Григорий Андропов-Федоров.
С годом рождения все ясно — в школьном аттестате 1914-й исправлен на 1915-й. Но это по андроповским меркам мелочи: всего один год разницы.
Еще одна любопытная деталь: в свидетельстве о рождении вместо фамилии матери стоит прочерк. Мать, хотя Андропов в анкетах и сообщал о ее пролетарском происхождении, на деле была дочерью весьма богатого московского ювелира. Звали ее Евгения Карловна Флекенштейн. Когда скрывать это стало уже невозможно (Андропов начал партийную карьеру, а там кандидатов проверяли строго), появилась красивая легенда о маленькой девочке, холодной ночью подброшенной к дверям богатого особняка, и об усыновлении.
После 1917-го такие рождественные сказки сделались популярны. Например, советский маршал Родион Малиновский воспитывался в имении графа Гейдена, но на самом деле его отцом был некий землемер, убитый своим безумным братом еще до рождения сына. Графиня Гейден взяла мать маршала на работу гувернанткой, а маленького Родиона воспитывала как члена семьи (даже костюмчики он носил такие же, как остальные графские дети). Малиновский прекрасно знал французский — сам он утверждал, что нахватался случайно, работая мальчишкой в галантерейном магазине.
Нажмите, чтобы открыть полную версию свидетельства о рождении Андропова
Пока не открылась правда, Андропов утверждал, что его дед Карл Флекенштейн был часовых дел мастером. При проверке, однако, часовой мастер оказался купцом второй гильдии (по нынешним меркам — миллионером), чей магазин «Ювелирные вещи» когда-то располагался на Лубянке. Какая ирония.
Что касается этнического происхождения деда, то его часто называют финским евреем. Это спорно — можно по ряду признаков предположить, что он если и имел еврейские корни, то давно выкрестился. Во-первых, Карл Францевич — имя совершенно не еврейское. Во-вторых, фамилия Флекенштейн встречается как у евреев, так и у немцев. В-третьих, он жил в Москве, за чертой оседлости, что позволялось либо выкрестам, либо купцам первой гильдии (Карл состоял во второй). В-четвертых, его магазин пострадал в 1915 году в результате немецкого погрома в Москве. Теоретически, немецкое происхождение может объяснить даже двойное имя Юрий-Григорий: русские двойных имен своим детям никогда не давали, а вот протестанты могли.
В сущности, неважно, была ли Евгения настоящей дочерью ювелира Флекенштейна — воспитывали ее как родную. А это значит, что совершенно непонятно, как она могла оказаться на Кавказе в 1914 году. Другое дело — в 1917-м, спасаясь от революционных толп. Но раньше?
Андропов утверждал, что его мать вышла замуж за Владимира Андропова, якобы студента, который за пьянство вылетел из института и уехал работать телеграфистом на станции Нагутской, где у него и родился сын. Снова история из романа. Дочь московского миллионера влюбляется в нищего пьяницу и уезжает с ним на край земли, а богатый отец благословляет такой брак? Сомнительно. К тому же известно, что Евгения Карловна с 1913 по 1915 год жила в Москве и преподавала музыку в частной школе Мисбаха. В 1914 году маленькому Андропову было бы несколько затруднительно родиться на станции Нагутская, на другом конце огромной страны.
Свидетельство о рождении, впрочем, выдавалось с его слов, и Юрий-Григорий мог указать в нем все что душе угодно: метрики в революцию часто терялись, выдача свидетельства со слов обратившегося — обычная в те годы практика.
Нажмите для увеличения
Родители Андропова — уникальные люди. Они умирали неоднократно и каждый раз в разное время — отец дважды, а мать трижды. То ли у будущего генсека было плохо с памятью, то ли еще что, но в автобиографии 1936 года он пишет:
Отец служащий, телеграфист, потом дежурный по станции. В 1915 году отца переводят ревизором на ст. Беслан. Весною он умирает от сыпного тифа. Мать вышла замуж повторно в 1921 году. В 1931 году закончил учиться и тогда же умерла мать. Отчим — смотритель зданий.
Запомним эту дату: мать Юрия-Григория отходит в мир иной в 1931 году. В анкетном листе секретаря ВЛКСМ (тот же 1936 год!) Андропов неожиданно меняет показания. Отец по-прежнему умирает в 1915 году, а вот сроки кончины матери сдвигаются и теперь выясняется, что молодой комсомолец осиротел на год раньше — в 1930 году.
Нажмите для увеличения
Дальше странности заканчиваются и начинаются чудеса. В автобиографии с ярославской комсомольской конференции 1937 года находим такое:
Отец умер в 1919 году. В 1920 году мать повторно вышла замуж. Мать умерла в 1929 году, закончил учиться в 1930-м.
Вероятно, на конференции Юрия Владимировича поразил особенно сильный приступ амнезии. Даты совершенно другие, чем в прошлогодней автобиографии. Отец умирает не в 1915-м, а в 1919-м. Мать выходит замуж не в 1921-м, а в 1920-м и умирает не в 1931-м, а в 1929-м. И сам Андропов заканчивает учиться не в 1931-м, а в 1930 году. И наконец, в 1939 году в анкете вступающего в ВКП(б) он пишет: отец умер в 1919 году, мать умерла в 1931 году. Отчим из смотрителя зданий плавно превращается в учителя. Но это ладно, дата смерти матери опять другая!
Можно поверить, что Андропов мог не знать, когда умер отец — он тогда был почти младенцем. Можно поверить, что он не знал, когда мать вышла замуж во второй раз. Но чтобы подросток не помнил не то что день, а год смерти матери, с которой жил? Вывод очевиден: человек врет, причем врет неумело — общий сюжет легенды выучил, но детали путает, фальшивая биография еще не начала отскакивать от зубов.
Легенду свою он, по-видимому, выдумал по дороге. Обратите внимание — Андропов срывается с Кавказа и едет через половину страны не в столицу, а в заштатный Рыбинск, чтобы поступить даже не в университет, а в речной техникум. Так делают только в одном случае: если планируют порвать с прошлым и начать новую жизнь. Юрий-Григорий больше никогда не общался ни с отчимом, ни со сводной сестрой — сестра вообще пропала со всех радаров, в открытых источниках о ней ничего нет, хотя известно, что она существовала на свете и что есть даже детские фотографии с ней и маленьким Андроповым.
После техникума Андропов сделал совершенно фантастическую карьеру по комсомольской линии.
Еще в годы учебы он был секретарем комсомольской ячейки техникума. Затем стал комсоргом судоверфи, на которой работал. Потом возглавил городской комитет комсомола и почти сразу же стал главой областного комитета комсомола Ярославской области. И все это восхождение на вершины заняло у него два года (!) — два года, чтобы вырасти от активиста в техникуме до главы областного комитета.
Разумеется, такая взрывная карьера невозможна без протекции влиятельных людей. Андропову, вероятно, помогла женитьба на однокурснице Нине Енгалычевой, отец которой управлял череповецким отделением Госбанка (Череповец всего в двух-трех часах езды от Рыбинска).
Молодой карьерист понимал, что его неожиданный взлет не понравится многим — начнут копать, а биография шита белыми нитками. Будь он простым обывателем или мелким функционером — еще ладно, но в 24 года возглавить комсомол целой области, получить квартиру в престижном номенклатурном доме… И это неподалеку от Москвы, где и своих кадров имелось в достатке.
Поползли слухи: дескать, Андропов на самом деле сын царского офицера, не то погибшего в Первой мировой, не то вообще примкнувшего к белогвардейцам. Проверять биографию юного комсомольского светила отправили целую комиссию. Юрий-Григорий крупно просчитался: он на всякий случай заранее привез с Кавказа «тетку» Анастасию Журжалину, одним своим видом подтверждавшую его пролетарское происхождение, но ревизоры отправились не к ней, а в Москву, к бабке Андропова Флекенштейн, на его несчастье все еще живой. Та сообщила комсомольским детективам, что ее покойный муж и дед Григория никакой не часовщик, а купец второй гильдии. «Тетка» же Журжалина никакая не тетка, а бывшая личная няня — неплохо для захолустного пролетария, не правда ли?
Ликующая комиссия явилась к Андропову — «посмотреть ему в глаза». «Зачем же ты нам врал, Юра?» А Юра в ответ сделал удивленное лицо: так мол и так, не мог знать про деда-купца, с детства говорили, что часовщик. А что тетка не тетка, а няня — так вот от вас же сейчас узнал, товарищи, честное пролетарское, вся жизнь перевернулась. И вообще, друзья-комсомольцы, чего пристали? Дел по горло, трудиться хочу, горю без работы, а тут еще вы с этой проклятой биографией, будь она неладна!
Андропова… оставили в покое. Он, однако, понимал, что нехорошие моменты могут всплыть снова, и в 1940 году попросился в Карело-Финскую ССР. Эта республика только-только появилась на территориях, отбитых у финнов в недавней войне, своих кадров там не имелось, и потому в Карелию отправляли людей со всего Союза. «Тетку» и ненужную теперь жену с двумя детьми Юрий-Григорий бросает в Ярославле, на новом месте почти сразу женится во второй раз и до конца жизни не принимает никакого участия в судьбе детей. Сын его спился, несколько раз попадал в тюрьму и умер еще при живом отце, но Андропов, чтобы не компрометировать себя, не приехал на похороны. С ярославской семьей он просто порвал — как и с прежней, кавказской.
Хотя будущий генсек и уехал на край страны, фактически он ушел на повышение. Должность осталось прежней — секретарь ВЛКСМ, но Ярославль это всего лишь область, а Карелия — уже союзная республика, как Украина или Белоруссия. Совсем другой уровень влияния и связей. Именно в этот период Андропов познакомился с человеком, который сыграл решающую роль в его будущей карьере. Патроном и наставником Андропова стал сам великий Отто Куусинен.
Куусинен — уникальный человек, таких по всему Союзу можно насчитать от силы полтора-два десятка. Топовый социал-демократ еще в царской Финляндии, он 45 лет неизменно оставался в рядах советской элиты и ни разу не попал ни под какие репрессии.
Жизнь его в Советском Союзе в буквальном смысле началась со смерти. В годы Гражданской войны он залег на дно в Финляндии, да так удачно, что по РСФСР пошел слух: буржуазные белофинны злодейски убили товарища Куусинена. По Отто официально справили панихиду, питерский Дом Бенуа передали финским коммунистам и назвали его в честь павшего товарища — Клуб Куусинена. В клубе коротали свои дни бежавшие из Финляндии большевики.
Случилось, однако, маленькое недопонимание между командирами финских большевиков и рядовой пехотой: пехоте не понравилось, что ей ничего не перепадает из награбленного, а командиры шикуют в лучших ресторанах с дамами. Речь шла о больших деньгах: финские друзья рабочих успели неплохо пограбить и на старой родине, и на новой, и к тому же сидели на потоках контрабанды из Финляндии. В общем, братва не поделила общак: низовой актив финского большевизма явился в клуб со стволами и перестрелял свое начальство.
Погибших похоронили с государственными почестями на Марсовом поле, на памятнике написали, что они стали жертвами проклятых белофиннов, а товарищ Куусинен через несколько месяцев вернулся в Россию, много лет занимал топовые должности в Коминтерне, успел поруководить виртуальной Финской демократической республикой, десятилетиями заседал в ЦК и Политбюро, стал академиком, получил 4 ордена Ленина, благополучно без каких-либо проблем пережил все репрессии и после смерти в 1964 году упокоился в Кремлевской стене.
Именно к этому большому человеку и угодил в любимчики Андропов. Увы, вскоре после приезда Юрия-Григория в Карелию началась война. Для службы в армии он не подходил по состоянию здоровья. В наше время, в рамках мифологизации кумира силовиков, по ТВ в восторженном тоне начали рассказывать, что Андропов чуть ли не партизанил лично, но на деле в партизанщине всем заведовали люди из НКВД. Руководители партизанского движения в Карелии известны поименно, Андропова среди них нет — главкомсомолец разве что агитировал добровольцев, а затем передавал их в распоряжение компетентных товарищей.
К концу войны Андропов снова получил повышение — теперь уже не по комсомольской, а по партийной линии. Он становится вторым секретарём ЦК ВКП(б) Карело-Финской республики — благодаря хорошим отношениям с первым секретарем ЦК Геннадием Куприяновым. Увы, неожиданно началось Ленинградское дело, которое по касательной задело и нашего непотопляемого героя.
Взяли не только ленинградских лидеров, но и российскую элиту республиканского уровня, и даже некоторых партийных бонз всесоюзного значения. Например, попался Вознесенский, который возглавлял Госплан, в войну заседал в важнейшем ГКО, а после считался чуть ли не вероятным преемником Сталина. Арестованных заподозрили в страшном — они якобы планировали создать компартию в РСФСР (эта республика единственная не имела отдельной компартии), а там и до великорусского шовинизма один шаг. Ради такого дела даже восстановили смертную казнь.
Задело и Карелию. Под Куприянова начали копать, и тут на сцене появился Андропов. Как второй заместитель и ближайший соратник Куприянова, он выступил на пленуме ЦК и… подтвердил все обвинения в адрес начально, публично от него отрекшись:
Я признаю, что не проявил бдительность, партийную принципиальность, не сигнализируя вовремя в вышестоящие инстанции о недопустимом, в ряде случаев, поведении товарища Куприянова. Да, между Геннадием Николаевичем и Министерством лесной и бумажной промышленности Союза создались совершенно ненормальные отношения, которые он пытался перенести на других членов бюро, в том числе и на меня. (Реплика Куприянова из зала: «Юрий Владимирович, опомнитесь!..») Куприянов единолично решал важные хозяйственные вопросы республики, ни с кем не советуясь и не считаясь ни с чьим мнением. Теперь я понимаю: вести борьбу с недостатками в нашей республике — это значит вести борьбу с Куприяновым. Такой борьбы я не вел в течение длительного времени. Я с умилением смотрел в рот товарища Куприянова и считал многие вещи совершенно правильными и допустимыми, а возражал только по мелким вопросам, например в области расстановки кадров. На самом деле это была самая настоящая беспринципная линия соглашательства…
Куприянова посадили на 25 лет, но в заключении он провел только шесть. Во времена Хрущева его реабилитировали. О своих злоключениях Куприянов поведал в мемуарах, до сих пор официально так и не опубликованных. Однако некоторые отрывки все же попали в печать после Перестройки. По понятным причинам, Андропова бывший покровитель характеризовал далеко не лучшим образом:
Постоянную связь с подпольем и повседневное руководство подпольными райкомами вел Иван Владимирович Власов. Он несколько раз ставил передо мной вопрос о том, чтобы я послал его на работу в подполье. Когда я категорически отказал (замены не было), он предложил послать на подпольную работу Ю.В. Андропова: Юрий молодой, здоровый парень, что ему околачиваться в тылах? В комсомоле республики остались одни девушки-подростки пионерского возраста. А в ЦК комсомола хватит работников и без Андропова — пусть повоюет. И будет очень хорошо, если комсомольский партизанский отряд возглавит секретарь ЦК комсомола.
Но Юрий Владимирович сам не просился послать его на войну, в подполье или партизаны, как настойчиво просились многие работники старше его по возрасту. Больше того, он часто жаловался на больные почки. И вообще на слабое здоровье. Был у него и еще один довод для отказа отправить его в подполье или в партизанский отряд: в Беломорске у него жила жена, она только что родила ребенка. А его первая жена, жившая в Ярославле, забрасывала нас письмами с жалобой на то, что он мало помогает их детям, что они голодают и ходят без обуви, оборвались (и мы заставили Юрия Владимировича помогать своим детям от первой жены).
…Все это, вместе взятое, не давало мне морального права применить высшую силу, высшее право послать Ю.В. Андропова в партизаны, руководствуясь партийной дисциплиной. Как-то неудобно было сказать: «Не хочешь ли повоевать?». Человек прячется за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка.
Какая героическая картина — будущий председатель КГБ и генсек в окружении девочек-подростков прячется от немцев за спиной брошеной за ненадобностью жены.
В июле 1949 года, когда руководящие работники Ленинграда были уже арестованы, Маленков начал присылать к нам в Петрозаводск комиссию за комиссией, чтобы подбирать материал для ареста меня и других товарищей, ранее работавших в Ленинграде. Нас обвиняли в следующем: мы — работники ЦК КП Куприянов и Власов, политически близорукие люди, носимся с подпольщиками и превозносим их работу, просим наградить их орденами. А на самом деле каждого из тех, кто работал в тылу врага, надо тщательно проверять и ни в коем случае не допускать на руководящую работу. Кое-кого и арестовать! Я сказал, что у меня нет никаких оснований не доверять людям, что все они честные и преданные партии, что свою преданность Родине они доказали на деле, работая в тяжелых условиях, рискуя жизнью.
Весь этот разговор происходил в ЦК партии Карелии, присутствовали все секретари. Я сказал, ища поддержки у своих товарищей, что вот Юрий Владимирович Андропов, мой первый заместитель, хорошо знает всех этих людей, так как принимал участие в подборе, обучении и отправке их в тыл врага, когда работал первым секретарем ЦК комсомола, и может подтвердить правоту моих слов. И вот, к моему великому изумлению, Юрий Владимирович встал и заявил: «Никакого участия в организации подпольной работы я не принимал. Ничего о работе подпольщиков не знаю. И ни за кого из работавших в подполье ручаться не могу».
Я не хотел верить своим ушам и только сказал: «Юрий Владимирович, я не узнаю вас!».
Спорить было бесполезно. Андропов как умный человек видел, куда клонится дело, и поспешил отмежеваться. А ведь до этого в течение десяти лет у нас не было с ним разногласий ни по одному вопросу!
И это отречение Андропова было продиктовано, естественно, не скромностью. Это было продиктовано исключительно хронической трусостью и удивительным даром приспособленчества, которыми обладает этот человек (наряду со многими положительными качествами, которые он, несомненно, имеет).
…Не так легко и не совсем приятно писать плохое о человеке, с которым работал десять лет, которого до 1949 года я очень любил и уважал, защищал, когда, возможно, надо было наказывать, о человеке, который много раз в присутствии товарищей называл меня своим учителем. Нелегко признавать свою ошибку в оценке этого человека в прошлом. И все это еще более усложняется тем, что он занимает сейчас большой руководящий пост в партии.
Андропов действительно поднялся после Ленинградского дела — то ли догадался сам, то ли прислушался к советам товарища Куусинена. Точно известно, что в начале 50-х влиятельный патрон Юрия-Григория добился его перевода в Москву, в аппарат ЦК ВКП(б).
После смерти Сталина Андропова неожиданно начинают двигать по дипломатической линии. Его назначают послом в Венгрию — и как раз накануне знаменитого восстания. Венгерский мятеж оказался для СССР особенно тяжелым, потому что бунтовали не какие-нибудь мелкобуржуазные элементы, а часть венгерской компартии.
Венгерское восстание
Лидер Венгрии Надь фактически перешел на сторону восставших, а отрядами революционеров командовал член компартии генерал-майор Бела Кирай. Восстание хорошо задокументировано — венгры любили и умели зверствовать, в годы Гражданской войны, например, венгерские военнопленные сделались главным активом «интернациональных» отрядов РККА. Андропову наверняка пришлось нелегко.
После венгерских событий он вновь пошел на повышение и возглавил отдел ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран — нечто среднее между Коминтерном и Министерством иностранных дел, фактически — личный Коминтерн КПСС.
Следующие 10 лет будущий генсек разъезжал по разным странам, а затем наконец стал главой всемогущего КГБ.
Началась эпоха, за которую многие кгбшники до сих пор боготворят Андропова. Дело вот в чем: роль КГБ при Юрии-Григории многократно усилилась даже по сравнению с золотыми сталинскими временами. Штат сотрудников удесятерился: там, где при Сталине на один район в среднем приходился один чекист, теперь сидело по целиком укомплектованному отделу. Для кгбшников началась сытая жизнь — Андропов выбил им повышение зарплат и многочисленные льготы.
Если в сталинские времена из бонусов сотрудникам НКВД (да и то самым высокопоставленным) полагалась только власть, то теперь они начали превращаться в привилегированный слой. Даже рядовой сотрудник КГБ ощутил себя Человеком. Полномочия спецслужбы расширили: госбезопасность теперь занималась не только контрразведкой, но и «курировала» заводы и университеты, согласовывала все значимые кадровые назначения. Резкое возвышение КГБ вызывало зависть и недовольство у других органов. Именно при Юрии Владимировиче началась вражда между МВД и КГБ.
Упор Андропов делал на борьбу с мыслепреступлениями. Сразу же после своего назначения он сформировал знаменитое 5-е управление для борьбы с инакомыслием, которое на чекистском новоязе именовалось «идеологическими диверсиями». Управление постепенно разрослось до 15 отделов, каждый из которых курировал свое направление: работа с церковью, работа по анонимкам, работа по «сионистам», работа по националистам, работа по журналистам и т. д. Филипп Бобков, бессменный руководитель этой структуры, после распада СССР возглавил Аналитическое управление у олигарха Гусинского. В 5-м управлении начинал карьеру, например, миллионер и депутат Госдумы от «Единой России» Отари Аршба. Об этом прекрасном человеке известно следующее:
Превосходный организатор застолий в приятной компании, обладает незаурядным даром тамады. Его речь насыщена афоризмами и метафорами, приправлена настолько изощрённым юмором, что собеседнику трудно понять, шутит Аршба или говорит серьёзно.
Конечно, андроповские репрессии не сравнить со сталинскими — никого не расстреливали. Поначалу диссидентов сажали, потом стали ссылать или запирать в психиатрических больницах. Самых видных выгоняли за границу, что по тем временам можно было трактовать как награду. Но всё же контроль за мыслепреступлениями усилился — наказания смягчились, но в остальном инакомыслящих преследовали чуть ли не активнее, чем в сталинские времена.
Вскоре Суслов начал рассматривать Андропова в качестве возможного преемника дряхлеющего Брежнева, но сам умер раньше. Договоренности остались в силе: Андропов унаследовал пост покойного, ну а с должности секретаря КПСС было рукой подать до руководства страной. Брежнев умер через несколько месяцев, и Юрий-Григорий возглавил СССР (нарушив таким образом неписаное правило партии — никаких генсеков из КГБ).
Брежнев (крайний слева) и Андропов (второй слева)
В нулевые, на волне чекистского ренессанса, Андропова стало модно изображать реформатором и чуть ли не русским Дэн Сяопином (мол, только смерть помешала великому реформатору осуществить свои грандиозные планы). Никаким реформатором генсек-чекист, конечно, не был. «Распоясавшихся гаденышей к ногтю прижать» — вот и вся его реформа. Современники (за исключением чекистов) запомнили Андропова исключительно как мужика, который посылал в рейды за гражданами карательные милицейские патрули. Днем милиционеры устраивали облавы в магазинах, кинотеатрах, общественных местах, чтобы выявить прогульщиков (в том числе и прогульщиков школы!). Мол, что же вы это, граждане, тут ходите — работать надо. Облавы практиковались не везде, только в некоторых городах, и продлились недолго, но память после себя оставили крепкую.
В экономике дела обстояли не лучше. За Великую Реформу Андропова в нулевые пытались выдавать перевод нескольких предприятий в союзных республиках на хозрасчет — весьма скромный и осторожный эксперимент — и если за него считать генсека Дэн Сяопином, то Косыгина с его реформой 1965 года придется объявить вторым Лениным.
Много говорят о борьбе с коррупцией, но фактически новый генсек просто расправился со своими врагами. МВД и КГБ почти открыто враждовали из-за привилегированного положения последних, а глава МВД Щелоков считался чуть ли не личным врагом Андропова и делал все, чтобы его позлить. Чекисты преследовали Солженицына, а Щелоков заступался за него в Политбюро и даже предлагал выделить писателю квартиру и опубликовать все его книги. Чекисты гоняли Ростроповича, а Щелоков с ним дружил. Знаменитое Хлопковое дело тоже стало результатом сильной личной неприязни Андропова к главе Узбекистана Рашидову.
Это не значит, что коррупции не было — была, конечно. Просто коррупционные дела замечательно вписывались в смену брежневской гвардии на андроповскую — каждый генсек по неписаной традиции приводил свою команду. Андропов руководил всего 15 месяцев, да и то последние провел в коматозном состоянии. Но он успел возвысить отдельных людей, которые вскоре стали архитекторами Перестройки: Яковлева, Горбачева.
Если Юрий Владмирович на что и повлиял прямо, то это на советскую музыкальную индустрию — «Мелодия» при нем начала официально выпускать пластинки некоторых западных исполнителей, особенно джазовых. Сам Андропов был большим фанатом джаза, любил играть на фортепиано и имел обширную коллекцию записей Глена Миллера. Ходила даже веселая конспирологическая легенда (примерно как про гибель Пола Маккартни), что Андропов и есть Глен Миллер, который инсценировал авиакатастрофу (его пропавший самолет так и нашли) и перебрался в СССР.
В нулевые началась мифологизация образа мудрого государственника Андропова. Еще не став президентом, Путин восстановил на Лубянке мемориальную доску в честь генсека-чекиста, демонтированную в 1991 году. Про Юрия-Григория стали снимать документальные фильмы, глава ФСБ Патрушев написал к его 90-летию восторженную статью в «Российской Газете». Андропова рисовали великим умом, предвидевшим будущие потрясения, которым он только в силу слабого здоровья не сумел противостоять.
Никаким визионером, он, конечно, не был — он был осторожным бюрократом-приспособленцем, не помышлявшим о наполеоновских свершениях и всегда верно угадывавшим «генеральную линию». Идеальный карьерист, единственный «новый человек», которого удалось вывести советским архитекторам человеческих душ. Как-то на Андропова, тогда уже главу всесильного КГБ, наорал член Политбюро Кириленко, причем по мелкому поводу: чекисты опаздывали встретить в Москве какого-то чеха. Андропов слег с сердечным приступом — вот и весь «стальной генсек-реформатор».
Всю жизнь комсомолец и чекист Андропов жил чужой жизнью, боясь, что его мутная биография развалится. Еще в конце 70-х он жаловался друзьям, что недоброжелатели «копают под него», наводя справки в тех местах, где он, по легенде, провел детство.
Увы — мы никогда не узнаем, кем на самом деле был Юрий-Григорий Андропов-Федоров.
