Как работают Люди: Якоб Кеттлер во главе Курляндии

Когда в русском царстве еще только начинала утверждаться династия Романовых, на небосклоне европейской политики ярко вспыхнула звезда Курляндского герцогства. Преемником этой страны считается современная Латвия, что дает право латышам говорить о величии своей родины. В середине XVII века их предки ненадолго заткнули за пояс соседей из Литвы и Польши, которым формально подчинялись. Жители Митавы и Виндау управляли одним из мощнейших флотов в мире и поднимали свой странный флаг на крепостях в Западной Африке и Вест-Индии.

Колониальная история Курляндии демонстрирует, что прикосновение западной цивилизации из любого неграмотного куршского крестьянина может сделать человека. Ему даже можно будет сесть за один стол с джентльменами и сыграть с ними на большие деньги. Однако выиграть у них нельзя ни при каких, даже самых удачных раскладах.

Человечище

Истории успеха Курляндии не было бы без одного выдающегося человека. Хотя латвийцы со свойственной им простотой называют своего самого известного правителя Екобс, на самом деле у него было немецкое имя — Якоб Кеттлер.

Он родился в 1610 году, хоть и на задворках Европы — в Кулдиге — зато в хорошей семье. Его предки были сливками европейской аристократии. Дед по отцу — Готтард Кеттлер — последний магистр Ливонского ордена, выходец из старинного немецкого рыцарского рода. Мать Якоба Кеттлера носила понятную любому европейцу фамилию Гогенцоллерн, происходя из Ансбахской ветви, которая управляла немецкими землями, в частности, Пруссией, где герцогом был второй дед Якоба, Альберт Фредрик. Прадед Якоба — император Священной Римской империи Фердинанд I.

Чтобы всего этого не казалось мало, будущий герцог Курляндии был крестником Якова I, короля Англии, человека тоже непростой и интересной судьбы. Отец Якоба был в очень близких отношениях с английским королем, оказывал ему разнообразные услуги (характер которых неизвестен), получил от британской казны пожизненную пенсию в 400 фунтов в год, ну и назвал своего первенца в честь короля.

Исследование родословной Якоба Курляндского — увлекательнейшее занятие. Там попадаются слова «Брюнсвик», «Мекленбург», «Медичи», «претендент на датский и шведский трон», «королева Франции», «архиепископ Мюнстера», и чего только еще там нет. Короче, это все история Европы в чистом и самом познавательном виде.

Такое перечисление громких имен необходимо, чтобы кто-то случайно не принял слишком близко к сердцу тезисы о великой истории Латвии. Да, населявшие окрестности Елгавы крестьяне и правда добирались на построенных своими руками фрегатах до Антильских островов. И там обживали колонии, строили форты, управляли черными рабами, воевали и мирились с голландцами, англичанами и дикими карибами, которыми манипулировали испанские иезуиты.

Но вообще-то это был в гораздо большей степени процесс внутренней борьбы европейской аристократии за ресурсы и сферы влияния, чем история успеха трудолюбивого латвийского народа. По той простой причине, что никакого латвийского народа тогда не существовало.

Латвия в те годы была не та, что ныне. Были отдельно латыши (потомки издревле населявших эти места балтийских народов), а отдельно — ливы (тоже древние, но финно-угорские), а еще курши, земгалы, и еще с пару десятков народов и народностей, много веков живущих на этой земле.

А славный немецкий ганзейский город Рига был то под властью Ливонского ордена, то независимым городом в составе Священной Римской империи, а потом вообще переходил из рук в руки от поляков к шведам. Лет 50 после завоевания Рига официально считалась крупнейшим городом Швеции и стойко выдержала осаду русских войск в Шведско-русской войне 1656–1658 гг. Короче, Рига была явлением самостоятельным, никакого отношения к Курляндии не имевшим. Тем более что коммерческие начинания Якоба требовали от него жестокой торговой войны с рижанами.

Карта Ливонии в 1652 г.

Торговые интересы были у Якоба куда более важными, чем династические, родственные или тому подобные предрассудки. К примеру, покровительство и многочисленные благодеяния крестного отца Якова I, короля Англии, не помешали ему заключить торговые соглашения с Оливером Кромвелем — убийцей сына крестника Якоба, Карла I. Якоб обладал способностью с легкостью отделять мух от котлет — как это всегда умела делать высшая европейская аристократия.

Как бы то ни было, Якоб Курляндский был выдающимся экономистом, коммерсантом и политиком своей эпохи. Полвека спустя русский царь Петр практически след в след прошел путь Якоба и достиг блестящих результатов. Однако, в отличие от Якоба, Петр сумел защитить свои экономические достижения от тех же самых поляков и шведов, которые разорили Курляндию и ободрали ее как липку при первой же возможности. Кстати, ставку в борьбе с ними Петр также делал на друзей Якоба — англичан и датчан. Просто полагался на них меньше, чем на свои собственные армию и флот.

Куршская волость

Земли Курляндии издревле управлялись Тевтонским орденом. Крестоносцам удавалось веками сохранять баланс всех интересов: своих, папского престола, сильных соседей и местных диких племен от пруссов и куршей и до латгалов и ливов. Жизнь у этих людей была трудная еще задолго до прихода рыцарей: с одной стороны к ним постоянно приходили викинги, с другой подпирали русские, с третьей — поляки.

История появления крестоносцев в этих диких землях романтична и прозаична одновременно. Вообще-то изначально штаб-квартира Тевтонского ордена находилась, как и полагается, на территории современной Сирии. Но места там были недружелюбные, и довольно скоро орден переехал на родину, в Южную Германию.

Братья-тевтонцы были людьми храбрыми, отчаянными и небогатыми, и за плату выполняли различные военные поручения. Так, они и вписались в XII веке в объявленный с подачи польских королей Крестовый поход против языческих прибалтийских племен (к тому времени в рамках крестовых походов освобождать Гроб Господень было уже необязательно). Ну а за свои подвиги бедные, но благородные рыцари получили часть земель, завоеванных для Польши.

Получив жесткую трепку от туземных земгалов в 1236 году, рижские крестоносцы (тогда они назывались Ливонские братья меча) примкнули к набиравшему силу Тевтонскому ордену, что дало им возможность начать резкую экспансию. За пару десятилетий они подчинили соседние области на западе, включая земли куршей. На восток они тоже пытались идти, но там они столкнулись с неприятностью в виде вошедшей в полную силу Новгородской республики. История их первого большого конфликта тех лет хорошо известна каждому школьнику — это Ледовое побоище. Потом было еще несколько попыток рывка на восток, но дело застопорилось, и рыцари сосредоточили свое внимание на Прибалтике.

Так, герцогство Эстонское они честно купили у датчан в 1346 году. В Дании тогда было очень смутное время, и эстонские туземцы затеяли мятеж. Подавлять восстание отправили дружественных прогерманских рыцарей. Авторитетный датский исследователь Нильс-Скюум Нильссен указывает, что крестоносцы устроили непокорным крестьянам резню уже через несколько дней после восстания. А всю свою полноценную армию они перебросили из Риги к восставшей провинции Харью за 12 дней. Это больше 200 км по зимнему бездорожью, в сезон, когда никакие боевые действия вести было не принято.

После этого тевтонцы очень быстро захватили несколько датско-эстонских крепостей, а в Таллине знать сама вышла к ним навстречу через два дня после бойни, учиненной рыцарями в Харью. Ну а там слово за слово — оказалось, что датчане должны рыцарям денег. А поскольку королевская казна была пуста, Эстония была оценена в 19 тыс. кельнских марок (плюс-минус $2 млн по сегодняшним ценам, отталкиваясь от цены на серебро) и передана Ордену в зачет долга. Эстонские источники предполагают, что восстание туземцев было организовано самими крестоносцами, но теперь уже ничего не докажешь. Орден получил около 67 тыс. км², притом что до этой сделки его владения едва достигали 40 тыс. км². Стоит перечислить земли, которые тогда были объединены Ливонским орденом: архиепископство Риги-Земгалия, епископство Курляндское и эстонские епископства Ёзеля (Саарема), Дерпта (Тарту) и Ревеля (Таллин).

В общем, земли Ливонского подразделения Тевтонского ордена собирались веками кровью самих рыцарей, их многочисленных соседей и — куда без этого — кровью местных крестьян. Вместе с христианством они, как и полагается, обрели крепостное право (в Курляндии в конце XIV века оно было узаконено, а до этого существовало просто по факту).

Всё как у людей

Возвращаясь к вопросу участия латвийцев в целом и курляндских крестьян в частности в мировом политическом процессе колонизации, обратимся к латвийскому ученому Александру Валдонису Беркису, который в 1950-х годах издавал в США книги по истории своей страны:

«Все фермеры Курляндии были прямо подчинены дворянам — они были их личной собственностью, их товаром, движимым имуществом. Они не имели права покидать их земли, охотиться, варить пиво, продавать излишки урожая на рынках в городах. Пытки и телесные наказания применялись ко всем нарушителям. Дворяне как высшие судьи для своих подданных могли прощать или наказывать их, а также обращать свободных крестьян в крепостные. Жаловаться им было некуда».

Немецкий историк XVIII века Людвиг Альбрехт Гебхарди отмечал, что все не-германские жители Прибалтики при крестоносцах оказались под бременем самого жестокого крепостничества, ненавидели их исключительным образом и старались, как могли, навредить экономическим интересам своих властителей.

Составители национальной истории Латвии обязательно указывают в этом месте, что хотя дворяне были в основном немцы, а крепостные — латыши, речи о национальном угнетении быть не может. Что крепостное право было распространено вообще по всей Европе. Что в соседней Польше и России с крепостными обращались куда хуже, хотя там все были одной нации. А кое-где в Курляндии с латышами даже обращались по-божески и оставляли им личную свободу, собирая лишь налоги, которых, кстати, было около 20. А еще были крестьяне, принадлежавшие короне, а не конкретным дворянам, и у них вообще была не жизнь, а малина. Спорить с этим всем не имеет никакого смысла, потому что нет предмета спора.

Главное, что очевидно из этой части рассказа об истории Латвии, — легкое и простое понимание курляндцами института рабства. Едва основав в 1656 году торговый пост в Гамбии, они повезли оттуда сотни черных рабов. Разумеется, факт сходства юридического статуса латвийского крестьянина и черного раба не имеет никакого значения для политкорректного читателя.

Глазами же пришельцев из космоса, не знакомых с современным дискурсом о великой роли малых народов в общей дружной семье европейских наций, это выглядело примерно так. Сперва курляндские немцы везли своих рабов из Прибалтики в Африку для колонизации Гамбии, а потом вывозили из Гамбии других рабов для колонизации острова Тобаго. На выходе получались деньги, вырученные от продажи тех же рабов и продуктов их творческого труда на тобагских плантациях и курляндских факториях. Разумеется, это изложение реального положения дел вырвано из контекста и не учитывает героического труда и несомненных успехов латвийских крестьян.

Из магистров в герцоги

Готтард Кеттлер, дед Якоба, изначально управлял прибалтийскими землями как магистр Ливонского ордена. К тому времени это был уже далеко не Ливонский орден из рассказов об Александр Невском. Пытаясь защититься от сильных соседей, прибалтийские мелкие властители собрались в Ливонскую конфедерацию, и Орден был лишь одним из ее участников. Альтернативой ему были представители католической церкви. Земля в Прибалтике между ними делилась в пропорции примерно 60 на 40.

Карта Ливонской конфедерации

Власть формировалась вокруг городов с архиепископскими кафедрами. Крупнейшим владельцем земли можно считать архиепископа Риги, под его контролем было около 18 тыс. км² (напомним, Рига была крупнейшим городом в составе немаленькой Швеции, и по меркам тех лет вообще могла считаться гигантским мегаполисом). Для сравнения, у архиепископа Курляндии было около 4,5 тыс. км² земли.

К середине XVI века ситуация накалилась. С одной стороны отчаянно давили шведы — из Ингрии, которую они, получив по столбовскому миру, быстро заселяли финнами, через Эстонию и Ливонию. С юга — Польша и Литва, уже готовые к объединению в конфедерацию. Ну а на востоке маячило набирающее силу Русское царство.

Основные события растянувшейся на 25 лет Ливонской войны происходили на территории Литвы, и Россия выступала в роли агрессора. Одним из первых событий этого конфликта стал карательный рейд войск Ивана Грозного по Ливонии, потрясший даже видавших виды крестоносцев.

Надо отметить, что силы для прибалтийской экспансии у московского княжества появились после окончательного решения астраханско-казанского вопроса. В результате высвободились войска татарских лоялистов. А это были потрясающие отморозки — даже по меркам средневековой Европы. Экспедиционный корпус возглавлял Шах Али — соратник еще царя Василия, знакомый с раннего детства Ивану Васильевичу. Он был одним из высших сановников Московского царства той эпохи. Садистские наклонности этого человека, несомненно, глубоко больного по меркам современной медицины, давали ему и его воинству заметные преимущества и на поле боя, и в дворцовых интригах.

Саломон Хеннинг, личный секретарь Готтарда Кеттлера, в изданной в 1594 году истории Ливонии и Курляндии спустя 35 лет описывает ужасы татарского нашествия на Прибалтику. Разумеется, нужно делать скидку на пропагандистские гиперболы, но картина всё равно впечатляет: распоротые животы беременных крестьянок, детские головы на частоколах деревень, разорванные порохом внутренности — в общем, обычные татарские методы. Иными словами, московский князь заглянул в бездну татарских ханств, и бездна посмотрела на него в ответ.

Причина этого рейда была банальна: город Дерпт (он же Юрьев, он же Тарту) отказался платить оговоренную заранее дань. Именно это было формальным поводом для перехода русских войск через Нарву для карательной экспедиции.

Как рассказывал Саломон Хенниг, непосредственный участник боевых действий, разрозненные войска микрогосударств Ливонии как парализованные наблюдали за ходом наступления русских войск. То тут, то там возникали заговоры среди знати, пытавшейся ценой сдачи своих городов выторговать возможность сохранить свое имущество. Они готовы были стать вассалами Великого князя Московии, платить все назначаемые им налоги и закрывать глаза на зверские пытки, которым азиатские воины подвергали крестьян. Но Иван Грозный уже не соглашался на простую выплату Дерптского долга и откровенно потешался над ливонскими послами, захватывая и разоряя на их глазах все новые и новые города.

При этом Ливония только что вышла из длительной гражданской войны. Денег на армию ни у кого не было. Чтобы привлечь хоть каких-то солдат, правителям приходилось обещать золото из будущих субсидий от императора Священной Римской империи, которые еще только предстояло выпросить. Чтобы хоть как-то расплатиться с наемниками, дворяне закладывали целые провинции. Итак, денег нет, солдат нет, дворяне один за другим бегут к Ивану Грозному вымаливать покровительство, надежды нет, все жители Прибалтики находятся в состоянии паралитического ужаса перед лицом уже начавшейся катастрофы.

Именно в это время Готтард Кеттлер и возглавил Ливонский орден, и тогда это назначение вряд ли кому-то показалось удачей: его предшественник попал в плен к Ивану Грозному и сгинул в Москве. В ходе войны с кровожадным и умелым противником Ливонская конфедерация распалась. Принадлежавшие церкви и Ордену города были секуляризированы, территории разделены на шесть государств. Земли на юг от Даугавы объединены в герцогство Курляндии и Земгалии и переданы под протекторат Польши, которая теперь вместе с Литовским княжеством воевала против России.

Начало длинного пути

Готтард Кеттлер получил малюсенькое бедное государство, едва избежавшее войны с одним гигантским соседом, и находящееся в вассальной зависимости от другого. У него под боком было в целом дружественное, но себе на уме Прусское герцогство, в свое время получившее в управление часть территории Курляндии — Дурбе. Сейчас это официально самый маленький город Латвии с населением в 620 жителей, а тогда — довольно заметная провинция с выходом к морю и относительно богатыми поселениями. Опираясь на поддержку рыцарей, прошедших с ним войну и серьезно его уважавших, Готтард был вынужден участвовать в многочисленных интригах против главы ордена, епископов и своих соседей.

Вишенкой на торте бардака, творившегося в стране, можно считать каперские патенты, которые Кеттлер раздавал лихим людям, чтобы они грабили ганзейские суда, идущие в Ригу. Дело в том, что на этих судах из братских Германии и Голландии в Россию шло — сюрприз! — оружие.

Александр Валдонис Беркис отмечает, что Кеттлер, задумывая ликвидацию трехсотлетнего ордена и передачу его владений в подданство враждебных (хотя и относительно некровожадных) соседей, хотел получить в управление всю его территорию: 113 тыс. км² и около 1 млн подданных. Однако поляки с литовцами потребовали больше, и в итоге он удовольствовался более скромным куском — 27 тыс. км² и примерно 200 тыс. жителей. Но это был самый далекий от России угол угодий Ордена, и вся радость кровопролитной Ливонской войны досталась другим регионам. Ну и самое главное: у молодого государства было 110 км берега Балтийского моря и два отличных незамерзающих порта, Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс).

Ливония на карте Иоанна Портанция 1573 г.

Пока Польша, Литва и Россия теряли кровь и деньги в войне (считается, что Москва проиграла ее, потому что банально обанкротилась), молодая Курляндия набирала жирок. Сперва Готтард на три года получил в управление Польскую Ливонию. Потом поляки решили проучить главного торгового конкурента курляндских портов — Ригу, заблокировав ее с моря. Эту блокаду снял сам Кеттлер, спустя шесть лет войдя со своими войсками в Ригу.

Главной головной болью Готтарда были уже не садисты-татары, а собственное дворянство. Хотя ему лично принадлежала треть земель Курляндии, остальная знать и бывшие рыцари активно боролись за свои права. Кеттлеру пришлось издать нечто среднее между конституцией и манифестом о вольности дворянства, а затем учредить парламент, в котором заседали землевладельцы. Бывали случаи, когда аристократы просто отказывались признавать его власть и учреждали на своих землях подобия независимых государств, обосновывая их существование древними грамотами.

Мирное время

Ставку в развитии экономики Готтард Кеттлер сделал на горожан — бюргеров, в те годы почти исключительно немцев. В начале его правления города уже были островками цивилизации посреди моря крестьянской и, несмотря на вековые старания Ливонского ордена, языческой страны. Однако их размер не поражал воображение. Так, один из крупнейших городов и столица герцогства, Митава (Елгава), мог похвастаться в 1574 году всего 80–90 бюргерами, немецкими и латвийскими ремесленниками, мелкими торговцами и чиновниками.

Одной из привилегий Готтарда стало право давать поселениям статус городов — он пользовался им всё активнее. И хотя вольности горожан были весьма относительны, на фоне общего рабского положения коренных жителей страны они стали по-настоящему свободными и экономически активными курляндцами.

Удивительно, но даже дипломатические неудачи неожиданно оборачивались к выгоде Готтарда. Один из его портов, Либава, был еще во время войны заложен на неопределенный срок за 7 тыс. талеров прусскому герцогу. Это сущие копейки (сейчас около $100 тыс.), но тогда время было не такое, чтобы торговаться, да и русские войска вполне могли занять Либаву еще до того, как удастся потратить деньги. По другим данным, речь шла более крупной сумме — 50 тыс. талеров, хотя сути проблемы это не меняет.

Но опасность миновала, а Либавой все еще управлял герцог Пруссии. Ему была невыгодна конкуренция этого порта со своим Кенигсбергом, и торговля через Либаву чахла. Туда не пускали иностранные суда, а чуть позже там было запрещено селиться немцам вообще и торговцам в частности. Так что в недавно разоренном шведами городе волей-неволей сформировалось довольно однородное общество курляндцев-горожан, которым надо было как-то крутиться. И именно так появилась первая в Курляндии верфь. Правильно: если к тебе не идут суда, их нужно отправлять самому.

Когда Либаву удалось вернуть, она уже была вполне сложившимся центром судостроения. Оставалось только не загубить это дело, а раскрутить его на полную — с чем семья Кеттлеров отлично справилась.

Гордость и предубеждение

Два сына Готтарда, едва повзрослев, отправились получать образование и путешествовать по Европе. Благо их мать была из благородной семьи макленбургских и брандербургских правителей, и перед Вильгельмом и Фридрихом были открыты все двери континента.

Готтард скончался в 1587 году, когда его сыновьям было 18 и 13 лет. Это по нынешним меркам они дети, а тогда они поделили страну на две части и стали ею управлять. За молодыми герцогами, конечно, стояла местная знать, которая с разной степенью успешности перетягивала их на ту или другую сторону.

За время путешествия по Европе Вильгельм и Фридрих прониклись модными идеями меркантилизма — активного участия государства в экономике страны, одного из естественных следствий абсолютизма.

Как раз на рубеже XVI–XVII веков в Европе начали образовываться полноценные национальные государства. Центральные власти стремились подчинить себе строптивые вольные города и не слишком лояльных вассалов, привыкших, что на своей земле они цари и боги. По тем временам абсолютизм был самой прогрессивной идеей, при должном усердии позволявшей выводить в лидеры захолустных царьков и местных правителей, не имевших за душой ничего, кроме громкого титула. Сперва у себя в регионе, а затем и в масштабах континента. Требовалось только сломить сопротивление аристократии и подчинить все силы, имеющиеся в стране, общему делу выстраивания мощного государства. Сказать это легко, но на деле процесс требовал гигантской силы воли, терпения, харизмы, принципиальности, личной отваги и огромного количества везения.

Тут надо оговорить важный момент. Во времена феодализма основная практическая сила находилась в руках нобилитета — потомственной военной аристократии. Это, как правило, но не обязательно, были потомки первых рыцарей, бароны и графы, получавшие за заслуги перед сюзереном землю с населявшими ее жителями. У них в руках было юридически безупречное право владения довольно большими территориями, дававшими серьезные деньги, и, как следствие, дорогие наемные военные отряды, защищавшие их интересы.

Технически они были в подчинении у своего повелителя — короля, герцога, или князя. Но на практике получить поддержку (военную, денежную или политическую) от своих вассалов сюзерену удавалось далеко не всегда. Он считался хоть и первым, но все же равным, и получать от него приказы рыцарям очень не нравилось. Нередко аристократам удавалось заключать союзы между собой — как против других групп, так и против сюзерена.

В противовес этим своевольным рыцарям сюзерен был вынужден сколачивать собственную коалицию верных людей. Далеко не всегда они блистали длинной родословной и большими земельными угодьями. Главное, что по первому требованию они должны были без лишних разговоров являться на зов вместе с экипированными и обученными отрядами. Для подтверждения своей преданности они предпочитали постоянно находиться при дворе сюзерена, а чтобы этому было разумное объяснение, получали номинальные должности вроде хранителя печати, виночерпия, конюшего или стряпчего. Со временем, получая от сюзерена в управление какие-то территории, дворяне укрепляли свою силу, но оставались в полной зависимости от своего господина. Это очень грубое и упрощенное объяснение возникновения слоя придворной аристократии.

Многие европейские страны прошли путь противостояния между менее родовитой придворной аристократией и удельными феодалами, ведущими свой род чуть ли не от героев Трои. Последние не хотели укрепления власти сюзерена. В России таких феодалов проредила опричнина, а полный разгром им учинил Петр I. Этот процесс известен широкой публике во многом по карикатурным рассказам об обрезании боярам бород, но, собственно, именно тогда и возникла Российская империя. Она строилась силами относительно неродовитых, а иногда и вовсе безродных служащих императора — дворян.

Понятно, что далеко не везде и не всегда сюзерены могли отрезать бороду своим вассалам. Страны, которые прошли этот путь до конца, стали огромными и сильными империями, диктующими свою волю целому миру. Остальные были вынуждены влачить жалкое существование до тех пор, пока какая-то империя их не поглощала.

Двоевластие

В Курляндии начала XVII века худо-бедно удавалось внедрить меркантилизм, но с абсолютизмом дело обстояло так себе. На фоне постоянных нападений шведов местная знать, от которой герцоги особенно сильно зависели во время войны, постоянно требовала все новых и новых привилегий. Если даже суровому Готтарду едва удавалось сдерживать своих рыцарей, постоянно соглашаясь то на конституцию, то на парламент, то что уж говорить про его менее брутальных сыновей.

Старший Фридрих, мягкий и покладистый, лавировал более успешно. А вот горячего Вильгельма местная знать лишила прав герцога и выслала из страны. Причиной стал конфликт с двумя уважаемыми рыцарями, которых в пылу ссоры зарезали слуги герцога. Польские власти устроили показательный суд и признали Вильгельма виновным в нарушении прав и свобод аристократии. Фридриху передали в управления всю страну и строго наказали не зарываться.

К счастью, Вильгельм успел развить бурную деятельность еще до ссоры со своими боярами. Именно он заложил основу будущей промышленной революции в Курляндии. В полностью крестьянской стране (в столице жило всего 80 вольных бюргеров, а ремесленников вообще было 17 штук) он за короткое время сумел открыть первые литейные цеха, организовать производство дегтя и других необходимых для судостроения материалов.

Но самое важное, что он успел сделать за время своего правления — это жениться и родить сына. Супругой Вильгельма стала София Прусская. Эта дама была прямым потомком Гогенцоллернов и Ягеллонов. В качестве приданного она привезла Вильгельму не только спорные пограничные земли, но и родственные связи самой высокой пробы, резко повысив престиж правителей Курляндии. Которые вообще-то происходили из очень благородных, но звезд с неба не хватавших рыцарей.

Сын Вильгельма и Софии Якоб оказался в числе самых родовитых правителей Европы. К сожалению, 28-летняя София умерла спустя год после свадьбы и через месяц после рождения наследника.

Долгая дорога к дюнам

Изгнание Вильгельма — в 1617 году, когда Якобу было всего семь лет — ставило династию Кеттлеров в очень тяжелое положение. Дело в том, что по соглашению об образовании Курляндии ее относительно независимый статус сохранялся лишь пока у герцогства был законный правитель. Как только правящая ветвь Кеттлеров прерывалась, Курляндия полностью отходила польскому королю. Так что интриги курляндских дворян против Вильгельма были поддержаны Польским сеймом и королем Сигизмундом III не без задней мысли. Ведь только у Вильгельма имелся наследник, а у Фридриха, которому поручили управлять Курляндией, детей не было. Лишение же герцогской короны Вильгельма — это оговаривалось особо — лишало наследства и его детей. Полякам оставалось теперь только ждать.

Однако уехав в изгнание (и так никогда и не вернувшись на родину) Вильгельм развил невероятно бурную деятельность, опираясь на поддержку своих многочисленных родственников и — главное — родственников своей покойной жены. Просьбы вернуть Курляндский трон Вильгельму или юному Якобу сыпались в Варшаву от королей Англии, Франции, Дании и многочисленных правителей германских земель. Король Польши отпирался, утверждая, что такое решение должен принимать Сейм, а заседавшие там магнаты ни в какую не соглашались поддерживать независимость Курляндии.

Дошло до того, что король Швеции Густав Адольф предложил Вильгельму возглавить только что отвоеванную у Польши часть Ливонии (которой когда-то управлял Готтард Кеттлер). Но это требовало признания сюзеренитета Швеции, воевавшей с Польшей, и никаких шансов вернуть Курляндию у Кеттлеров уже, конечно, не оставалось бы. Вильгельм отказался.

В конце концов человеком, качнувшим весы в пользу Якоба, стал сэр Томас Рой, который был послан в Польшу английским королем Яковом I договариваться о прекращении ее войны со Швецией, а также отстаивать права Кеттлеров на Курляндский трон. Это был один из крупнейших английских сановников тех лет, известный путешественник и дипломат. В частности, он долгое время работал посланником в Константинополе и хорошо знал дела Запорожских казаков, воевавших в ту пору с Польшей.

Томасу Рою удалось добиться приглашения в Варшаву Вильгельма и Якоба Кеттлеров. В обмен на официальный отказ отца от своих прав на герцогскую корону, его сын был утвержден в качестве законного наследника своего дяди — Фридриха. Династия была спасена, и история взлета курляндской нации начинается именно с этого момента.

Меркантилизм плюс абсолютизация всей страны

Едва приехав на родину в Курляндию в качестве законного наследника престола, кронпринц развил бешеную активность, основываясь на самых современных достижениях экономической науки. Ставку он сделал на развитие городов, образование и подъем промышленности.

Едва родившись в 1610 году, после смерти матери он был отправлен к своему дяде Фредерику в Митаву, затем в два года переехал к тете в Кенигсберг, потом шесть лет провел в Берлине в обществе наследников правителей Бранденбурга. В 12 лет он поступил в университет Ростока. Затем учился в Лейпциге, где по окончании учебы получил номинальное звание проректора. Затем путешествовал и учился в Голландии, Франции и Англии.

У принца имелась большая библиотека, он много интересовался географией, механикой, промышленной и военной наукой, фортификацией, историей, религией, медициной, философией, юриспруденцией и политикой. Современники отмечали, что знания в интересующих его областях были почти энциклопедическими. Якоб собрал внушительную библиотеку, которая спустя многие годы станет основой для будущей библиотеки Российской академии наук.

Кроме родного немецкого и латышского Якоб говорил на шведском, русском, французском, польском, итальянском, латыни и голландском. Вообще все проведенное в Европе время он чему-то учился — и получив, наконец, отцовскую корону, за счет знаний и науки смог вывести свое отсталое герцогство на краю Европы в высшую лигу. Это к вопросу о том, зачем человеку нужно высшее образование — вот примерно для этого.

Образования Якобу вполне хватало, чтобы самостоятельно заниматься всеми экономическими вопросами своего герцогства. Опираясь на принципы меркантилизма, все основные отрасли промышленности он развивал за свои личные деньги, на своих собственных (а не принадлежавших дворянам) землях и за счет своих собственных крестьян.

Путешествуя по Голландии и Бранденбургу Якоб познакомился с передовыми достижения сельскохозяйственной науки. И уже на своих угодьях применил все новинки в области культивации земли, дренирования, селекции семян и прочего. За короткий срок его страна, традиционно экспортировавшая лишь зерно, стала отправлять на экспорт и продукты животноводства. Выручка от продажи мяса, масла, жира, шерсти шла в личную казну герцога, давая возможность инвестировать в развитие и других отраслей.

Историки подводят такие итоги индустриализации Курляндии при Якобе: 17 литейных заводов, 17 лесопилок, 10 шерстяных и 85 льняных (для производства парусины) фабрик, 14 цехов по производству селитры, 5 фуражных мельниц, 100 смоляных и дегтярных заводов, 10 стекольных заводов, 30 известковых печей, 20 кирпичных и 10 бумажных заводов. Для поддержания судостроения заработали специализированные фабрики по производству парусов и такелажа. Организовано несколько производств мыла. Главный сталелитейный завод находился в столице, крупные литейные цеха были в Балдоне и в районе Энгуре. Развитие сталелитейной отрасли дало возможность и потребность открыть нескольких пороховых и оружейных заводов.

Флагманом курляндской промышленности стало судостроение. Всего за пару лет организованная еще при отце небольшая верфь в Митаве (делала по одному кораблю в год) была перестроена и стала выпускать корабли серийно. За все время правления Якоба (44 года) его малюсенькая страна построила 135 больших кораблей для дальнего плавания. Уже к 1658 году — времени расцвета Курляндии — 24 корабля было продано Франции (шесть из них потом ушло в Англию). Верфь в Култиге строила бесчисленное количество мелких судов для прибрежной навигации. Личный флот Якоба насчитывал 60 больших морских кораблей, на которых стояло 1416 пушек. Для сравнения, у Швеции тогда было 30 кораблей такого размера, у Дании — 20, у Франции — 18. Впрочем, большая часть флота Кеттлера сдавалась внаем. К примеру, его фрахтовали венецианские купцы.

Сам Кеттлер активно путешествовал по Европе, изучая навигацию, договариваясь о приезде иностранных специалистов и обучая своих людей. Для тех, кому вся эта история что-то смутно напоминает: Якоба в европейский литературе упоминали как «герцога-шкипера».

Торговля — двигатель прогресса

Подавляющая часть курляндского флота принадлежала Якобу лично, так как строилась на его личных заводах из материалов, производившихся на его фабриках, из сырья, добываемого его личными крестьянами на его личных землях.

Так что вся история успеха Курляндии — это по сути рассказ о частной корпорации «Кеттлер». В развитии флота и промышленности страны принимали участие только личные друзья, а также многочисленные принадлежавшие Якобу крепостные курляндцы. Стоявшие в оппозиции герцогу благородные рыцари и их крестьяне по сути не принимали участия в этом предприятии. Примеры участия отпрысков благородных рыцарских фамилий в делах Якоба все же были, и весьма успешные. Но он предпочитал делать ставку на иностранцев.

Профиль Якоба на серебряном талере 1644 г.

Успехи Якоба на торговом поприще были обусловлены не только его выдающимися личными качествами. Европа вообще переживала экономический подъем. С одной стороны, подходила к концу Тридцатилетняя война. Континент постепенно отходил от опустошительной бойни всех против всех. В разоренных странах остро требовалось зерно, стройматериалы, ткани… там, в принципе, требовалось всё. И Курляндия очень вовремя начала поставки своих товаров по всей Европе. В латышских источниках перечисляются 26 городов по всему континенту, где работали представительства герцога. Товары из Митавы доходили даже до Португалии. С Францией у Якоба было подписано исключительно выгодное торговое соглашение. По легенде, чтобы получить его, пришлось подкупать кардинала Мазарини. На пике своего успеха Курляндия получила потрясающе выгодный торговый договор с Великобританией — курляндские корабли принимали не только в британских портах, но и во всех подчиненных Британии заморских владениях.

Особенно активно Якоб торговал с Данией и Россией — главными врагами Швеции, которая захватила почти всю оставшуюся часть Прибалтики и даже взяла под свой контроль формально независимую Ригу. Кеттлер мог беспошлинно работать в своих собственных портах и был в крайне выгодном положении по отношению к рижским торговцам, обложенным шведскими налогами. Всерьез рассматривался проект превращения Митавы в главный центр транзита русско-английской торговли. Ведь у России тогда не было выхода к Балтийскому морю, но движение по Даугаве (Западной Двине) позволяло судам пройти далеко вглубь Литвы, а там уже рукой подать до Полоцка и Витебска, а верховья Даугавы вообще находятся в Тверской области. Когда шведы окончательно захватили Ригу, у Польши и особенно у Литвы просто не осталось альтернатив для экспорта в Европу кроме курляндских портов. Само собой, это никому не нравилось.

Становление нации

Описывая стремительно богатеющую страну, латвийские историки обязательно рассказывают о становлении среднего класса и латвийской нации — маленькому государству, окруженному сильными и хищными соседями, всегда нужны легенды, обосновывающие местный национализм. До Якоба говорить о латвийской нации было просто смешно, а его правление хорошо подходит местным патриотам в качестве отправной точки появления сплоченного народа.

Якоб не мог опереться на свою немецкую по сути аристократию, которая сидела по удельным землям и плевать хотела на меркантилизм. Нобилитет все время правления Якоба неустанно пытался проглотить его, как в свое время его отца, бегая то к польскому королю, то к Литовскому великому князю, а то и к шведам и пруссакам, выкраивая себе побольше свобод, прав и независимости. Цари и боги в своих имениях, они рассматривали набирающего авторитет и состояние Якоба как прямую угрозу себе.

В отличие от Петра I, который 50 лет спустя сумеет удержать достижения промышленной революции, разгромив боярство, у Якоба на своих рыцарей не было ни времени, ни сил. Взять за бороду какого-нибудь Магнуса фон Нольде он не мог — его отец лишился всего как раз из-за неосторожной расправы с таким Магнусом. Время молодых львов еще не пришло — феодализм слишком медленно уступал свои позиции монархии.

На фоне постоянной грызни с аристократами Якобу ничего не оставалось, как создать с нуля средний класс. Нетривиальная задача в еще недавно нищей деревенской стране, где из 200 тыс. жителей почти все были крепостными. Дополнительная трудность заключалась в том, что горожане (бюргеры) вообще-то тоже были по большей части иностранцами, в первую очередь немцами. Именно они занимались ремеслами, вели местную торговлю и работали чиновниками.

Они крайне дорожили своим привилегированным положением и, как и аристократы, не хотели перемен. Ведь, как уже отмечалось выше, весь подъем Курляндии проходил на личные деньги Якоба, и он же был основным выгодоприобретателем прогресса. Какому-нибудь митавскому сапожнику появление десятков фабрик и заводов по всей стране не приносило никакой особенной радости. Якоб не поддерживал частный бизнес и предпочитал вести всю коммерцию самостоятельно.

Кроме того, еще недавно у коренных жителей Курляндии просто физически не было возможности переехать в город и основать свою мастерскую. Во-первых, они были крепостными, и за попытку побега их жестоко карали. Во-вторых, просто так основать свое дело было нельзя, требовалось вступить в гильдию. Гильдии, разумеется, управлялись немцами, и пускать всякую рвань и голытьбу в свой цех никто не хотел.

Ну и кроме того бюргеров было откровенно мало. Число квалифицированных мастеров — членов гильдий — во многих городах страны зачастую не превышало 4 человек. В столице, Митаве, в 1642 году на четвертый год правления Якоба жило 3 тысячи человек. Через 15 лет их число превысило уже 8 тысяч, но это всё равно не тот масштаб. К примеру, эти же 8 тысяч человек требовались Якобу в качестве моряков на флоте. А никакого резона идти на эту работу у свободных жителей курляндских городов вообще-то не было.

К тому же бюргеры и купцы начали досаждать герцогу требованиями расширить их права. Дошло до того, что они даже попросились в парламент, состоявший из аристократии. Герцог на это пожал плечами, сказал, что их усилия очень важны для страны и все такое, но он будет отстаивать права горожан сам. Ни в какой парламент средний класс, конечно же, не пустили.

За дело берутся латыши

Поднимать страну пришлось за счет крестьян, причем лично принадлежавших Якобу. Из 200 тыс. жителей его страны около трети были его крепостными. Обучать их ремеслам он сперва предложил гильдиям. Но те, крайне незаинтересованные в расширении числа мастеров и повышения конкуренции, устраивали какой-то фарс с экзаменами, требуя для поступления на обучение совершенно невозможных знаний и даже собирая с дремучих крестьян деньги. Якобу пришлось лично устанавливать правила для вступления крестьян в цеха, и какое-то количество специалистов он все же получил.

Латвийские историки любят описывать немыслимые свободы, которые достались просвещенным курляндским крестьянам во времена Якоба. Чуть ли не повсеместно свободные граждане управляли конторами, заводами, вели собственное фермерское хозяйство и отправлялись на кораблях в дальние странствования. Однако стоит отметить, что положение матроса на кораблях в те годы было не сильно лучше положения крестьянина. А на всю 200-тысячную страну свободных крестьян в расцвет правления Якоба насчитывалось аж 1,5 тысячи (по Юшкевичу). Для того, чтобы колонизировать далекую Гамбию и Тобаго, также набирали крепостных. Тем, кто ехал, обещали статус свободных фермеров и право владения черными рабами. Как тут устоишь? Правда, за все время существования колонии в Гамбии туда отправилось 600 курляндцев, на Тобаго — по самым смелым прикидкам, 700 человек. Так что говорить о поездках земгальских крестьян в колонии как о массовом явлении не приходится. Разумеется, на положение дел в 200-тысячной стране такие колонии повлиять не могли.

А стоит переключиться с латвийских источников на сторонние, как становится ясно: перед Северной войной 1700–1721 гг. балтийские провинции можно было описать словами «рай для аристократии и ад для крестьян». Это из записки об истории Прибалтики для британского Foreign Office, написанной в 1919 г. А столица Митава описывалась путешественниками-иностранцами как «поразительно грязная».

Карта Ливонии и Курляндии на 1700 г.

Иными словами, представление о том, что немецкая правящая каста якобы внесла большой вклад в освобождение и образование прибалтийских туземцев или тем более сформировала их национальную общность и пробудила самосознание, — это чистой воды красивая сказка.

Много говорилось про армию герцогских крестьян, латышские историки описывают чуть ли не национальную гвардию. На деле проблема была в том, что собственной армии, основанной по старым традициям на рыцарях, которые должны были по зову сюзерена на белых конях, в блестящих латах и с развевающимися знаменами являться сами и предоставлять обученных и экипированных вассальных воинов, у вечно конфликтующего с аристократией Якоба просто не было. По соглашениям с нобилитетом Якоб в случае войны мог рассчитывать максимум на 200 всадников, но как рьяно эти 200 всадников готовы были отстаивать интересы своего герцога-шкипера, показала через какое-то время шведская интервенция. Если коротко, то не отстаивали совсем.

Герцог начал тренировки своих крестьян — сперва тайно. Ведь стоило ему усилить свою личную армию, как аристократы тут же бежали к польскому королю, который напоминал Якобу, что никакой военной независимости у Курляндии быть не должно. Лишь когда началась Польско-шведская война, крестьянские воины более-менее легализовались. Но даже латышские историки называют цифру в 4700 человек на всю страну. Обученные военному делу крестьяне, скорее всего, использовались как морские пехотинцы на кораблях герцога.

Как бы то ни было, надо отдать должное: заводы работали, корабли ходили по морям, чиновники занимались исполнением поручений герцога. Превратив средневековый феодальный бардак в более-менее устойчивый прогрессивный и промышленно-ориентированный порядок, Якоб получил возможность выйти в высшую лигу европейских стран и начать колонизацию.

Поехали!

Якоб начал подыскивать себе колонии уже в 1640-х гг. В 1644 году посланец герцога Георг Фиркс вел переговоры с испанским королем о получении прав на Тринидад. Из этого ничего не вышло, но отношения были налажены, и испанцы в дальнейшем неплохо относились к курляндцам на Тобаго, где перед этим последовательно разрушали все поселения англичан и голландцев.

Позже Якоб обращался к папе Иннокентию X с предложением о совместном основании колоний в Тихом океане. Масштабы этого проекта были грандиозные. Предполагалось, что партнеры отрядят 40 военных кораблей и 24 тыс. колонистов под руководством герцога. Ватикан должен был обеспечить финансирование проекта — требовалось 3–4 млн талеров (в пересчете на стоимость серебра это около $50 млн). По тем временам эта сумма примерно соответствовала термину «сколько звезд на небе» и плохо укладывалась в голове. Прибыль папского престола должна была заключаться в распространении католической религии, а Якоб был готов согласиться на более скромную долю в виде дохода от торговых операций. Однако Иннокентий X умер, а его преемник, Александр VII, отказался обсуждать этот проект.

Брат жены Якоба, бранденбургский курфюрст Фридрих Вильгельм I, предлагал совместно выкупить у Дании часть ее колонии Транкебар на юге Индии. По какой-то причине, скорее всего, из-за очень сложного сообщения с этими местами, Якоб отказался. Неудачными оказались попытки герцога примкнуть к одной из частных голландских и французских колониальных компаний — никому не хотелось помогать конкуренту.

Стартом курляндской колонизации надо считать 1651 год. Именно тогда уже набравший силу и штампующий десятки океанских кораблей, сотни пушек и готовые команды моряков и пехотинцев Якоб сумел основать свою первую заморскую колонию. Это произошло на острове в устье реки Гамбия в Западной Африке. Остров сейчас совсем крохотный — 0,35 га. Но надо отметить, что с тех пор его сильно размыло водой, а при курляндцах он был примерно в шесть раз больше.

Такой размер, впрочем, вполне соответствовал и аппетитам, и возможностям Курляндии. При этом он был не обидным, потому что стратегическое расположение колонии и пушки позволяли полностью запирать огромную реку, по которой в европейские метрополии шли слоновая кость, золото и рабы.

Остров курляндцы в 1651 году назвали именем Святого Андрея, а сейчас он официально переименован в остров Кунта Кинте. Это вымышленный персонаж романа «Корни», который олицетворяет собой гордую, но трагическую судьбу черных рабов. В честь него на берегах Гамбии проводятся фестивали, Канье Уэст поет про него песни, да и вообще — он вроде Скарлетт О’Хара или Моби Дика, только для афроамериканцев. Именно на острове Святого Андрея и в поселке Джуффура на противоположном берегу реки располагалась одна из главных перевалочных баз рабов на пути из Западной Африки в Вест-Индию и Европу. Основали ее курляндцы, но по какой-то причине латыши не спешат вешать там мемориальную табличку.

Перечисляя прибыль, которую приносила Якобу торговля колониальными товарами, историки отдельно говорят, что торговля рабами имела огромную рентабельность по сравнению со всем остальным. Разумеется, это был очень конкурентный рынок. До Якоба низовья Гамбии уже освоили португальцы, а две частные английские фирмы имели разрешение от своего короля на освоение этих мест.

Джунгли зовут

Разведка и отношения с властями были поручены герцогскому агенту в Амстердаме, Хенриху Момберу. У него было две задачи: организовать торговлю с Гвинеей (область в центре западной Африки к северу от Гвинейского залива) и отправить туда пару кораблей для выбора удобного места для основания колонии. Этот план сильно не нравился голландцам, и Якобу пришлось послать в Гаагу своего представителя Франца Германа Путткаммера, потомка одного из древнейших рыцарских родов. Он вел переговоры о том, чтобы передать под покровительство Генеральных штатов Нидерландов все земли, который удастся захватить Якобу. При этом колонии должны были оставаться в личной собственности герцога и его потомков. Не получив никакого утвердительного ответа, курляндцы решили было собрать для похода коалицию соседних балтийских стран. Однако эта схема тоже как-то не пошла, и в конце концов было решено действовать в одиночку.

В конце 1651 года за небольшую ежегодную плату Момбер купил у туземного «короля» местности Барра остров св. Андрея на реке Гамбия и небольшой участок на берегу реки напротив острова. У другого «короля» местности Комбо курляндцы купили остров Банджол (св. Марии) в устье Гамбии, а чуть позже — еще один участок выше по реке. И хотя все территории описываются как небольшие, общая площадь приобретений Якоба в Гамбии составила 2 тыс. км². Правда, зная нравы тех лет можно предположить, что по большей части эти покупки были фиктивными. Если активность курляндцев на Банджоле еще была заметна (в 1661 г. англичане отмечали руины укрепленных построек на острове), то во многих других отмеченных агентами Якоба местах никаких следов цивилизации так и не нашлось.

Действовали первые курляндские поселенцы очень энергично и без особого шума. Джон Блейк из Британской гвинейской компании обнаружил строящийся форт на острове Св. Андрея уже в начале 1652 года. Его якобы удивило, что он возводился на песке — по представлениям тех лет первый же ливень или наводнение на реке смоет постройки. Он даже попытался донести эту мысль до строителей. Надо отметить, что построенный в 1652 году форт, несмотря на неоднократные осады и бомбардировки, частые ливни и наводнения, бурную африканскую растительность и десятилетия запустения, оказался очень устойчив и в значительной степени сохранился до наших дней.

Строил его майор Фок, выходец из знатного вестфальского рода, предки которого перебрались в Швецию, а затем управляли ее эстонскими землями. Герцог Якоб послал его обустраивать африканские колонии. Устройство крепости на острове Св. Андрея отвечает даже современным требованиям фортификационной науки.

Карта острова Св. Андрея и курляндского форта на нем, 1755 г.

Форт построен в форме прямоугольника с четырьмя бастионами в каждом углу, которые почти точно смотря на четыре стороны света. Сейчас подвергается критике решение Фока со слишком острыми углами бастионов и главный тактический просчет — отсутствие питьевой воды на острове. Снабжение крепости велось с купленного курляндцами участка на берегу реки из поселка Джуффура и форта Джиллифри. Оно сильно зависело от прихотей короля Барра и легко прерывалось нападающими. Стоит признать, что с военной точки зрения форт был хоть и превосходным, но ни одной серьезной битвы и длительной осады не выдержал, а разрушили его не пушки, а скорее отмена рабства.

Наивно думать, что полноводная река с ее несметными богатствами был обойдена вниманием предприимчивых европейцев. Только что появившийся форт и колония оказались в центре сложных дипломатических, военных и политических игр, безжалостных к слабым. Голландцы, испанцы, португальцы, французы и англичане без передышки накапливали первоначальные капиталы, при первой возможности захватывая и разоряя чужие поселения, корабли и земли. Причем мало было, к примеру, дружить с англичанами против голландцев, требовалось еще принимать ту или иную сторону в противостоянии британских роялистов и сторонников Кромвеля. Ошибаться было нельзя.

Якоб пытался занять позицию строгого нейтралитета, но это оказалась неудачная идея. Во-первых, легко и приятно быть нейтральным дипломатом, стоя в почтительном поклоне на паркете в Сент-Джеймсе. А на малюсеньком острове посреди африканской реки, к которому подходят четыре вооруженных пиратских корабля какого-нибудь Руперта Пфальского, волей-неволей приходится занимать более четкую позицию. Во-вторых, даже получив твердое признание своего нейтралитета, герцог постоянно терял свои суда во время англо-голландской войны. Им приходилось идти через воды обоих противников, и кто-нибудь обязательно соблазнялся легкой добычей.

Вообще, путешествия из Митавы в Гамбию тогда были очень увлекательным приключением, слабо поддающимся планированию. Историки приводят в качестве примера судьбу курляндского судна «Леопард». Корабль вышел из Курляндии в апреле 1654 года. Его капитаном был Клес Фредриксен. Сперва он пришел в Амстердам и загрузился медью и другими товарами. Затем благополучно добрался до колонии Якоба в Гамбии, где обменял свой груз на рабов. Однако там Клес Фредриксен умер, и его сменил Корнелиус Фредриксен. Под его командой «Леопард» отправился на французский остров Мартиника, где продал рабов и загрузился другими товарами. По пути в Европу корабль зашел на Сент-Китс, где внезапно умер теперь уже Корнелиус. Третий (явно не лучший) капитан направился в Амстердам. Но по пути, попав в шторм, «Леопард» сбился с курса и был сильно поврежден. Определить новые координаты удалось только в проливе Святого Георга между Ирландией и Великобританией. Чтобы отремонтироваться и пополнить запасы, «Леопард» зашел в Бристоль. Там он был конфискован, а команда высажена на берег из-за подозрения в перевозке контрабанды с Сент-Китса. Конец.

Будни колонизатора

Получив более-менее стабильную колонию в Африке, Якоб был вынужден быстро заселять и расширять ее. И успех этого дела целиком зависел от качества администрирования проекта. Историки раз за разом пишут о том, как часто и грубо ошибался в людях Якоб Кеттлер: в его книгах и университетах не учили распознавать жуликов. А те вокруг маленького герцогства кружили стаями.

Но поскольку в Курляндии в конце 1652 года не было ни одного курляндца, способного поднять такой серьезный проект, как колонизация Африки, Якобу приходилось искать специалистов-администраторов за границей. В итоге руководителем миссии был назначен ДюМулен. Этот человек известен латвийским историкам как искатель приключений, до прибытия под начало Якоба живший в Дании и оставивший после себя много долгов и очень плохую репутацию. В качестве заместителя (как тогда говорили, лейтенанта) к ДюМулену приставили отпрыска старинного рода первых колонизаторов Прибалтики, Фридриха Вильяма Тролла фон Трейден.

Перед ДюМуленом стояло много очень сложных задач: сформировать компанию для извлечения богатств реки Гамбии, нанять норвежцев для работы в шахтах, подрядить датчан-ремесленников и многое другое. Внутри Курляндии, получается, не было не только организаторов, но и колонистов, вопреки распространенному утверждению о массовом переезде герцогских крестьян в колонии. Компания получила в распоряжение три судна («Крокодил», «Патентия» и «Кур») и материалы, необходимые для расширения поселения в Африке.

В октябре миссия прибыла в Копенгаген и начала рекрутировать колонистов — надо было набрать 140 человек. Однако активность ДюМулена очень не понравилась местным властям, и рекруты были ссажены на берег. Чуть позже оказалось, что полученные от герцога 1300 рейхсталеров для выплат членам экспедиции были почти полностью растрачены ДюМуленом на покрытие своих старых долгов в Дании. Та же участь постигла и следующие трансферты Якоба на нужды компании.

В декабре ДюМулен предложил фон Трейдену плыть на «Патентии» вперед, а сам он должен был догнать его через три месяца. Но запасов на кораблях не хватало, команда без жалования роптала, и экспедиция никак не могла начать. Для покрытия самых необходимых нужд была продана даже часть железных изделий, предназначенных для обмена в Африке на товары для колонистов. Корабли время от времени перемещались из порта в порт. Чуть позже как песок сквозь пальцы утекли еще 300 рейхсталеров. Лишь в конце марта экспедиция, наконец, вышла в море из Гельсингфорса (Хельсинки) с твердым намерением дойти до Африки. Но уже у берегов Норвегии (внезапно) оказалось, что на кораблях почти нет запасов еды, так как у ДюМулена не было денег на провизию. Терпеть этот бардак уже не было сил, команда «Крокодила» взбунтовалась и привела все три корабля назад в Виндаву.

Поначалу герцог арестовал бунтовщиков, но потом, разобравшись в делах экспедиции, схватился за голову и посадил за решетку уже ДеМулена. Его продержали в тюрьме два года, а потом выпустили под обещание вернуть все растранжиренные деньги.

Для второй попытки масштабной экспедиции был нанят еще один датский морской волк, полковник Филипп фон Зайц. Ему дали уже четыре корабля и назначили губернатором колонии в Гамбии. Фон Зайц быстро собрался, бодро вышел, дошел до Гамбурга, занял под имя герцога Якоба крупную сумму и сбежал. Это уже походило на комедию.

В конце концов Якобу удалось привлечь одного из знатных и благородных курляндцев к делу колонизации. Полковник Отто Стил стал именно тем человеком, который смог воплотить мечты герцога о завоевании Африки. В 1654 году он со своим флотом прибыл в Гамбию и сменил майора Фока на посту главы колонии, которая как раз начинала расцветать.

Кроме форта Св. Андрея на берегах Гамбии было восемь укрепленных курляндских поселений. В каждом жило 15–20 европейцев (далеко не все они были курляндцами) и столько же местных. Вся колония управлялась губернатором и коммерческим директором. У каждого направления торговли был комиссар. Всего в администрации курляндской Гамбии служило 8–9 высших чиновников и 12–13 купцов. Столицей колонии был порт Фредерик. Один за другим в Гамбию были посланы курляндские пасторы Готшальк Эберлинг и Иоахим Данненфельд. К сожалению, значительная часть их работы заключалась в отпевании и похоронах умерших колонистов.

Курляндские поселения в Гамбии

По данным латышских историков, всего Якоб послал в Гамбию около 600 своих крестьян, часть из них — с женами и семьями. Однако места оказались негостеприимными, и многие колонисты умирали от болезней. Нехватку рабочих рук восполняли черными рабами. Хотя латвийские историки рассказывают о том, каким мягким и добрым Якоб и его представители были к местным жителям, трудно предположить, что безостановочный конвейер по перевозке рабов приносил туземцам счастье. Скорее всего, все было как обычно: местные царьки продавали своих земляков по сходной цене.

Стоимость рабов из Африки на американских плантациях составляла 17 фунтов стерлингов за голову. Согласно данным Национального архива Великобритании, эта сумма примерно соответствует 1300 современных фунтов, то есть около 120 тыс. рублей. При этом многочисленные торговцы под покровительством коронованных особ возили рабов сотнями, и миллионные состояния делались в считаные месяцы.

В Гамбию курляндцы везли соль, металлические изделия, водку, стекло, янтарь. Назад — слоновую кость, черное дерево, кожу, перец, воск и красители. Ну и рабов. За время независимого существования курляндской колонии в Гамбии с 1651 по 1658 гг. туда было сделано 30–40 рейсов.

Колония приносила прибыль: колониальные товары расходились в Польше, России и Швеции. На горизонте замаячила вожделенная для любого колонизатора перспектива — добыча золота. О золотоносных песках на берегах Гамбии Якобу рассказал видный деятель британской реформации, путешественник и пират принц Руперт Пфальский. Еще одним высокорентабельным промыслом стала ловля жемчуга.

Споры о первенстве

Как именно у Якоба появилась идея основать колонию на Тобаго, не совсем понятно. Историки — и современники, и нынешние специалисты — расходятся во мнениях. По одной версии, король Англии Яков I подарил Тобаго Якобу на крестины. Или не подарил, а дал право выкупить остров у графа Уорика. А может быть, у графа Монтгомери Пембрук, который получил право заселить остров еще в 1628 году. Причем на этот остров также претендовали голландцы. А на соседнем Тринидаде вообще обосновались испанские иезуиты, которые наладили отношения с местными индейцами и их руками разрушили все ранние поселения европейцев на Тобаго.

Историки подчеркивают, что для Якоба было очень важно получить полностью легальное и несомненное юридически право на Тобаго. Даже после того, как герцог вроде бы купил права на остров у английских графов, он добивался подтверждения своих прав уже от Оливера Кромвеля, затем у Карла II, голландских властей и французского короля.

Когда именно началась курляндская колонизация Вест Индии — тоже открытый вопрос. Латыши называют 1637 год. К этому времени Якоб еще не стал герцогом, а его страна была далека от готовности к колонизации Америки. Согласно данным, пожалуй, самого авторитетного историка Курляндии, Леонида фон Арбузова (как и полагается интеллигентному человеку, он, живя в Митаве с середины XIX века, преподавал и писал книги исключительно по-немецки), в 1637 году Якоб только что вернулся из своего заграничного образовательного путешествия по Европе. Сразу по возвращении домой кронпринц озаботился строительством гавани в Виндаве. Вполне возможно, что от имени Якоба какой-то корабль с какими-то поселенцами и правда приходил на Тобаго в 1637 году. Но что стало с этой колонией из, как пишут, 212 поселенцев, не очень понятно. Скорее всего, то же, что и со следующими партиями — их уничтожили испанцы в альянсе с местными дикарями карибских племен.

Вообще никаких подробностей о ранних (до того, как Якоб выстроил экономику своей страны) попытках курляндцев закрепиться на Тобаго нет. Современные латвийцы добились установки на Тобаго памятной доски, где указано, что курляндцы были на острове с 1639 года. Тоже вполне может быть, но точных данных об этом нет ни у фон Арбузова, ни, к примеру, у французского историка Даксон-Лавеса. В 1813 году он издал крайне подробную и дотошную книгу «Статистическое, коммерческое и политическое описание Венесуэлы, Тринидада, Маргариты и Тобаго». При этом надо понимать, что Даксон-Лавес был тринидадским плантатором несколько десятилетий и знал эти острова как свои пять пальцев. Так вот он говорит, что после разгрома в 1634-м испано-индейской экспедицией первой колонии Тобаго — голландцев из города Флашинг — остров больше 20 лет оставался незаселенным.

Никаких сообщений о курляндцах на Тобаго до 1654 года нет и у Дариуша Колодзейчика, профессора варшавского университета, признанного специалиста по средневековой дипломатии. Его рассказ о колонизации Тобаго латыши могли бы назвать предвзятым. Как нетрудно догадаться, поляки рассматривают историю своей вассальной провинции как собственную, и статья Колодзейчика об этом носит говорящее название «Czy Rzeczpospolita miala kolonie w Afryce I Ameryce?» («Имела ли Речь Посполитая колонии в Африке и Америке?»).

В любом случае, если курляндцы и высаживались на Тобаго в 1637–1639 гг., то об этом хотелось бы узнать хоть какие-то подробности. О следующей гипотетической экспедиции 1642 года хотя бы известно, что ее возглавлял некий капитан Катун. Кто он — вопрос открытый. Вместе с тем этот факт упоминается во вполне уважаемом труде Чарльза Прествуда Лукаса «Историческая география британских колоний». Правда, обычно аккуратный в указании источников Лукас в этом месте пишет по сути от своего имени, не объясняя, откуда взялись эти данные, которые затем будут повторены во многих рассказах и очерках, включая Википедию. Если доверять Лукасу — кавалеру ордена Бани и многолетнему служащему министерства колоний Великобритании — в 1642 году курляндцы с разрешения англичан основали форт Джеймс и начали обрабатывать земли вокруг.

Карта северной части побережья Южной Америки на 1667 г.

Некоторые исследователи утверждают, что эту немаленькую колонию в 300 человек, прибывшую на двух кораблях, опять разгромили испанцы с карибами. Выжившие колонисты из этой партии вроде бы перебрались сперва на Тортугу, а затем на Ямайку. По другим данным — на Дикий берег на территории современной Гайаны. Историческая наука очень выиграла бы от обнаружения документальных свидетельств этих событий. Третья версия Лукаса — что колония благополучно существовала до 1654 года, когда на юге острова высадились голландские поселенцы во главе с братьями Лампсиусами.

Роберт Монтгомери Мартин, в 1839 году описавший историю британских колоний, пишет, что мол, да, говорят, курляндцы высадились на северном берегу Тобаго в 1648 году. Но на этом он прерывается и переходит сразу к 1654 году, когда на остров прибыли почти одновременно голландская и первая документально засвидетельствованная и не вызывающая никаких сомнений курляндская партия.

Таким образом, в вопросах первенства заселения Тобаго уверенности нет. Сэр Лукас упорно подводит нас к мысли о том, что когда на остров прибыли голландцы, он уже давным-давно был освоен по велению английского короля — это понятно с точки зрения сотрудника министерства колоний Великобритании, но весьма сомнительно со всех остальных точек зрения. Скорее всего, настоящей колонизации «меланхоличного острова», как его называет один из главных исследователей этой земли Дуглас Арчибальд, курляндцы в 1630–1640 гг. обеспечить не могли — в силу целого ряда инфраструктурных и организационных проблем.

Остров несбыточных надежд

Официально задокументированная и не вызывающая никаких сомнений дата высадки и реальной организации курляндской колонии в Тобаго — 20 мая 1654 г. Как уже говорилось выше, это было время наивысшего расцвета курляндского герцогства в целом и бизнеса курляндского герцога Якоба.

Почему именно Тобаго — история умалчивает. Есть, конечно, уже упомянутая версия о подарке крестного, но Якоб в течение десятилетий снова и снова выкупал и пытался переподтвердить свои права на остров, явно не осознавая себя его полноправным хозяином. Другой факт, имеющий документальное, а не гипотетическое подтверждение, в том, что 20 февраля 1628 года Яков I передал Тобаго вместе с рядом других владений Филиппу, графу Монтгомери и Пермбруку. Это был один из самых знатных дворян в Англии. Кроме всех прочих должностей, он занимал пост ректора Оксфордского университета, а также спонсировал первое издание сочинений Вильяма Шекспира. Почему английский король кому-то дарил Тобаго — тоже непонятно. К примеру, обитавшие по соседству на Тринидаде испанцы полагали это недоразумением и не уставали исправлять его. Голландцы также считали этот остров своим на основании грамот Генеральных штатов Нидерландов.

Название вышедшего из Курляндии 20 мая 1654 года корабля — «Герцогиня Курляндская». Он был вооружен 40 пушками, а 80 семей колонистов плыли под охраной 120 пехотинцев. Вокруг спешно обустроенного форта Джеймса был спешно организован поселок Джеймстаун. В латышской литературе фигурируют также Якобсштадт и вовсе уж вышиванный Якобпилс. Чуть позже появились Казимирсхафен и Фридрихсхафен.

Помимо этой версии (англо-латышской) есть и другая, не очень приятная для курляндцев. Изданный в Риге на немецком в 1872 году очередной том «Балтийского альманаха» на основе изданных в Голландии в 1671 году разъяснений указывает, что первую колонию на острове всё-таки основали голландцы, а прибывшие в 1654 году 150 вооруженных курляндцев приплыли к Тобаго, ища себе «любую землю, где без особого риска белый человек мог бы утвердить свое право владения». Злоупотребив гостеприимством голландцев, они высадились на острове для пополнения запасов воды, а потом захватили давно существовавшее там поселение. А форт Джеймс — это переименованный и в дальнейшем перестроенный старый форт Флиссинген. Компания же братьев Лапсиусов, чье поселение было захвачено курляндцами, предпочла пока не воевать, а построить на юге острова другой форт.

Авторы этой версии пытаются выяснить, кто был прав, а кто нет, и дает ли право сильного все остальные права. Разумеется, по понятиям Карибского моря в XVII веке это все лирика. Факт остается фактом — курляндцы получили колонию в Вест Индии и сумели там закрепиться.

Курляндская мечта

Дальше, как и полагается хорошо отлаженному колониальному механизму, корабли пошли по расписанию. В 1655-м отмечен приход судна «Константа» со 120 колонистами. В следующем году «Константа» пришла еще со 120 колонистами и солдатами. Несколько кораблей привозили укрепляющейся колонии еду. В 1658 году отмечено еще два корабля: «Der Konig David» со 150 и «Der Islander» еще со 100 курляндцами.

В середине 1650-х гг. на Тобаго была настоящая колонизация, а не рассчитанные на доказательство своих прав рассказы о полумифических первопроходцах, от которых не осталось никаких следов. С 1654 года события хорошо задокументированы и полны подробностей, отсутствие которых и ставит под сомнение как минимум масштаб предыдущих поселений, а, по большому счету, и их существование.

Монумент в Заливе великой Курляндии на острове Тобаго. Текст на табличке: в память о живших здесь в 1639–1693 гг. отважных курляндцах из далекой Латвии на балтийских берегах

Промышленная революция в Курляндии привела к большому дефициту квалифицированных рабочих рук. Но фермеров — личных крепостных Якоба — там хватало, и именно они стали основной массой первых поселенцев Якобштадта. Переселенцы получал статус свободного человека — а значит могли владеть черными рабами. На первые три года колонисты были освобождены от налогов. Если верить латышским данным, в 1658 году в колонии жило 700 семей курляндцев и 500 солдат и чиновников герцога (довольно оптимистичная цифра).

Администрирование колонии осуществлялось из столицы, Митавы. Якоб лично назначал губернаторов. Первым из них стал Моллен, через два года его сменил майор Вольфрат фон Бредероф (Бредерло), третьим главой колонии был назначен Бреверн. Военная администрация была отделена от гражданской. Ею руководил комендант форта Якоба. Первыми были Кристоф Кайзерлинг и Кристиан Тиссен. В случае опасности они созывали милицию из поселенцев. Коммерческими вопросами ведали спецпредставители герцога на местах. Еще одним важным человеком в колонии был пастор местной евангелической церкви. До разгрома колонии в 1658 году им был Энгельбрехт.

Из Курляндии на Тобаго корабли добирались в среднем шесть недель. Маршрут был таков: через Шотландию и Ирландию, с остановками на Мадейре и островах Зеленого Мыса. Из Гамбии в Якобштадт корабли с рабами добирались всего за две недели. Рабы занимались обработкой земли и по большей части жили в форте Якоб.

Прекрасный климат, достаток пресной воды, плодородная почва и отсутствие беспокоящих многие острова Карибского бассейна ураганов позволили быстро обустроить плантации. Основными продуктами колонии, вывозившимися в Курляндию, были табак, сахар, кофе, перец и корица.

Голландская колония на Тобаго тоже крепла. Там, кроме хороших урожаев сахара, удалось быстро развести относительно крупные стада домашних животных. Разделение небольшого острова на две не очень дружелюбные части вносило напряжение. После противоречивой истории первоначального столкновения голландцев и курляндцев обе стороны не раз пытались установить первенство.

Коменданту форта приходилось снаряжать специальных разведчиков, чтобы следить за активностью соседей. Как рассказывают латышские историки, уже через год голландцы попытались захватить (или вернуть) курляндскую часть острова. При помощи милиции губернатору Якобштадта (латышские источники называют его губернатором Тобаго) удалось отбить атаку и даже перейти в наступление. Под угрозой разорения своей колонии братья Лампсинсы чуть ли не попросились в подданство к герцогу Курляндии. Тот благосклонно согласился оставить их на острове.

Но Лампсинсы не унимались и постоянно жаловались в свои Генеральные штаты, утверждая, что курляндцы отобрали «их» колонию. Герцог Якоб не был злопамятным человеком и даже позволил ябедникам построить две церкви — одну свою, голландскую и еще одну для конфессии французской реформаторской церкви. Дело в том, что нидерландская компания Лампсинсов активно вербовала в поселенцы французов, которые за свою веру преследовались на родине. Так что французов на Тобаго было порядочное количество. Позже этот факт стал поводом для претензий на остров со стороны Французской Вест-Индской компании.

Разумеется, голландские и немецкие историки острова излагают события первых лет колонизации острова по-другому: никому не ведомые курляндцы приплыли, захватили форт, постоянно нападали на другие поселения, трясли грамотами не то о покупке острова, не то о подарке короля Якова I, который давно умер. Французы и голландцы описывают курляндцев как жестких и коварных людей, которые ценой интриг и обмана сумели построить на Тобаго колонию на костях рабов.

Конец эпохи

Успехи Курляндии в деле колонизации Вест Индии и Африки могут ввести современного читателя в заблуждение относительно ее положения в Европе. Да, можно путем невероятных усилий и денежных вливаний выйти в высшую лигу. Но аутсайдеры всегда будут аутсайдерами, даже если иногда они одерживают случайные победы над грандами.

Катастрофа случилась в октябре 1658 года. Незадолго перед этим началась давно назревавшая война между Швецией и Польшей. А Курляндия, какой бы успешной она ни была в Вест Индии, в Европе оставалась в вассальной зависимости от Польши. Так что сохранять нейтралитет в этой войне было невозможно, тем более что шведы вторглись в регион.

Герцог Якоб все деньги тратил на развитие промышленности и заморские проекты, а на армию у него отчаянно не хватало. Хваленые крестьянские войска, которые были, возможно, неплохи в сражениях против голландских колонистов на Тобаго и африканских дикарей, в бою с регулярными частями Карла X как-то терялись. Шведский генерал-майор Дуглас в считаные недели оккупировал Курляндию со всеми ее достижениями промышленной революции и осадил Митаву. Через пару дней он захватил столицу и взял в плен герцога Якоба и всю его семью. Несколько следующих лет герцог провел в заточении в замке Ивангорода.

Это было не просто унижение. Шведы вытерли ноги о курляндский суверенитет, а ближайшие друзья, Польша и Дания, только развели руками. Серьезно разговаривать с представителями таких суверенов никому уже не приходило в голову. Курляндия за короткое время была разорена оккупацией и постоянно ходившими туда-сюда войсками соседних держав.

Едва получив известие о пленении Якоба, голландские колонисты Тобаго потребовали от губернатора курляндской колонии Бреверна сдать им крепость и перейти в подчинение компании братьев Лампсинс и Генеральных штатов Нидерландов. Сделать это, по мысли голландцев, надо было потому, что никто кроме них не сможет защитить и содержать колонию, потерявшую центральное управление. Во многом это было правдой — никто не платил солдатам в форте Якобс жалование, суда из Курляндии стали приходить крайне редко.

Картина «Триумф Карла Х над польско-литовским Содружеством», ок. 1655 г.

Поначалу Бреверн отказался, но голландцы осадили крепость. Не помог и сбор милиции из числа курляндских поселенцев. В конце концов защитники Якобсштадта сложили оружие и передали свою колонию в управление братьев Лампсинс в обмен на обещание восстановить независимость, как только Якоб обретет свободу и сможет сам управлять своими владениями.

Одновременно с захватом курляндской колонии на Тобаго неугомонная компания голландских братьев Лампсинс в отместку за все свои обиды решила захватить и колонию Якоба в Гамбии. Как и в Америке, голландцы прикрывались необходимостью «охраны» владений герцога, пока он остается в шведском плену. Они выкручивали руки потерявшему связь с Якобом Хенриху Момберу, заставляя его подписать специальное соглашение о защите африканской колонии. По этому договору все оружие и припасы в форте Св. Андрея должны были передаваться голландским представителям. Голландцы подошли к острову 4 февраля 1659 года и потребовали от его коменданта Отто Стила выполнить условия договора с Момбером. Позже агент герцога послал Стилу письмо с просьбой как можно дольше удерживать форт, но было поздно — голландцы уже заняли крепость и начали энергично вывозить найденные на запасы — чтобы, конечно, обезопасить их и сохранить для герцога Якоба.

Но одно дело — придумывать поводы для грабежа, и совсем другое — реально защищать заморские колонии от кого-то. Едва заняв форт Св. Андрея, голландцы узнали, что к ним направляются силы французов, тоже желающие «защитить» имущество герцога Якоба. Воевать с французами Голландская Вест-Индская компания не хотела, и в июне 1660 года спешно покинула Гамбию, увезя в Голландию Отто Стила. Вместо французского королевского флота пришли обычные пираты на службе у шведского короля. Захватив форт и вывезя все оставшиеся товары, гарнизон и артиллерию, они попытались продать остров голландцам. Чуть позже Момберу удалось снарядить пару кораблей на подмогу гамбийской колонии, и Отто Стил вернулся в свою крепость с подкреплением.

Англия правит

Если ты сидишь в шведском плену, от желающих поуправлять твоими колониями обычно нет отбоя. Уже через год, в начале марта 1661-го, к острову Св. Андрея подошла английская флотилия капитана Холмса. Он дал Отто Стилу 10 дней на капитуляцию. Пытаясь договориться с захватчиками, комендант форта лично вел переговоры с капитаном, но в конце концов курляндцам пришлось уступить.

Тем временем в Европе шли оживленные переговоры между представителями Якоба, Голландской Вест-Индской компанией и английским двором. Купцы предъявляли договор с Момбером и требовали от англичан возместить убытки. Джордж Даунинг, английский посол в Гааге, заявлял, что поскольку колонии принадлежат Якобу, он и должен требовать компенсации, а голландцы тут ни при чём. Эти препирательства могли бы длиться бесконечно, но тут началась одна из многочисленных англо-голландских войн.

Несмотря на все доказательства правоты голландских купцов, вышедший из тюрьмы Якоб и английский король Карл II сумели договориться. Согласно договору 17 ноября 1664 года Англия получала курляндскую колонию в Гамбии взамен на признание прав Якоба на Тобаго и обещание поддержки курляндских колонистов со стороны администрации Барбадоса.

Кроме того, герцог получал право торговать на берегах Гвинеи на сумму в пределах 12 тыс. фунтов стерлингов с уплатой более мягких, чем обычно, пошлин. Для этого курляндцы могли строить торговые фактории под защитой английских фортов. Сам Тобаго признавался собственностью Якоба и его потомков. Обустраивать поселения там могли либо курляндцы, либо англичане. Товары из Тобаго должны были вывозиться только в английские или курляндские порты (исключение сделали для Гданьска). Кроме того, Якоб обещал передать Англии на год 40-пушечный корабль, если она вступит в войну с кем-либо кроме Польши (вассалом которой Курляндия все еще формально была).

Нетрудно догадаться, что этот курляндско-английский междусобойчик со стороны выглядел не очень убедительно. Корнелиус Лампсинс без особого труда получил от французского короля Людовика XIV бумагу аналогичной силы. Формально остров интересовал Францию из-за довольно большой франкоговорящей диаспоры — это в метрополии протестанты были вне закона и преследовались властями, а в Вест-Индии они превращались в единокровных братушек, которых необходимо было поддержать в их справедливой борьбе против англо-курляндских захватчиков. Короче, остров был объявлен французским владением, а Корнелиус Лампсинс стал целым бароном Тобаго.

Забавно, что узнав про такой удар в спину со стороны уважаемого торгового партнера Людовика XIV, герцог Якоб попытался снова (уже, кажется, четвертый раз) выкупить остров, на этот раз за 200 тыс. флоринов. Лампсинсы сперва было заинтересовались, но потом все же предпочли отказаться. К 1665 году в голландской колонии на Тобаго было уже 1500 поселенцев и 7 тыс. рабов. Они экспортировали сахар, какао и ром. Робкие попытки курляндцев вернуться на остров при поддержке губернатора английского Барбадоса провалились.

Горе побежденным

Всю оставшуюся жизнь герцог Якоб вел переговоры о возврате своих колоний. Нетрудно догадаться, что ничего у него из этого не вышло. Английские аристократы во главе с герцогом Йоркским, братом короля Карла II и будущим королем Яковом II в 1660 году основали Королевскую Африканскую компанию, которая на многие годы стала монополистом в торговых операциях в Центральной Африке. Захват капитаном Холмсом в 1661 году острова Св. Андрея был в интересах именно этой компании, и возвращать форт каким-то курляндцам королевские коммерсанты не собирались. У их бизнеса был совсем другой масштаб: только в 1672–1689 гг. они вывезли из Гвинеи до 100 тыс. черных рабов, счет шел на миллионы фунтов стерлингов.

Даже полученное в 1664 году от Карла II разрешение торговать в Африке Якобу не удалось использовать: представители Королевской Африканской компании раз за разом разворачивали курляндские корабли на том основании, что их разрешения на торговлю не были подписаны главой фирмы, герцогом Йоркским. Одним из немногих курляндцев, которому все же удалось продать свои товары в Гамбии и загрузиться новыми, стал в 1669 году тот самый Отто Стил. Правда, на обратном пути его корабль разбился о скалы в Ирландии. Из-за переохлаждения Стил потерял обе ноги и с большим трудом добрался до Данцига. Там он получил от Якоба немного денег для возвращения на родину и завершил, таким образом, свою славную карьеру.

Добрые отношения с герцогом Курляндии были принесены британскими аристократами в жертву коммерческим интересам. О несправедливости того, как обошлись с Якобом, пишут очень разные британские историки Белла Созерн и Сэр Джон Милнер Грей. Но эти сожаления уже не имеют значения.

Перед смертью Якоб пытался основать новые колонии. Так, он предложил французам отдать ему остров Мартиника в зачет старого долга за 24 корабля, построенных для Франции на верфях Курляндии. Была попытка основать поселение на Тринидаде и бесконечная торговля с Англией за какую-нибудь — любую — территорию в Африке или Америке в качестве компенсации за гамбийскую колонию.

Как пишет Александр Валдонис Беркис, после пленения Якоба и разорения Швецией Курляндии все серьезные геополитические игроки потеряли к герцогу уважение. Англичане, голландцы и французы понимали, что у Якоба нет сил содержать и защищать свои колонии.

В 1681 году герцог Якоб Кеттлер умер. Его наследники пытались возродить колонии, но запутались в хитросплетениях дворцовых интриг и британского правосудия, которое давало своим все, а остальным — закон. Последнее судно отправилось из Курляндии в заморские колонии в 1692 году.

Спустя 17 лет по результатам Полтавской битвы граф Шереметев занял Курляндию, де-факто присоединив ее к Российской Империи. А спустя еще некоторое время, в 1730 году, супруга внука герцога Якоба, Анна Иоанновна, на десять лет станет российской императрицей, а страной фактически будет править внук одного из придворных Якоба — Эрнст Иоганн Бирон.

Источники:

Juskevics, Hercoga Jekaba laikmets Kurzeme

Lucas, Historical Geography of the British Colonies

Jerry C. Smith, William Urban and Ward Jones, Salomon Henning’s chronicle of Courland and Livonia

Jean-J. Dauxion Lavaysse, A Statistical, Commercial, and Political Description of Venezuela, Trinidad, Margarita, and Tobago

DARIUSZ KOŁODZIEJCZYK, Czy Rzeczpospolita miala kolonie w Afryce I Ameryce?

Robert Montgomery Martin, The Colonial Policy of the British Empire

Douglas Archibald, Tobago: The Melancholy Isle

Baltische Monatsschrift. 21 Band Riga, 1872

Alexander Valdonis Berkis The history of the Duchy of Courland (1561-1795)

Л.А. Арбузов Очерк истории Лифляндии, Эстляндии и Курляндии