Автор текст: Олег Насобин, старший научный сотрудник ФКУ НИЦ ФСКН РФ.
В отношении большинства людей к политическому устройству и культуре Европы ярко проявляется эффект Даннинга–Крюгера: люди, имеющие скромный уровень квалификации и узкий кругозор, не могут понять, что их суждения ошибочны, а оценки — ложны. Вот почему им кажется, что они правы и лучше других понимают ситуацию.
Посетив европейские страны в качестве туриста или пожив в среде местных обывателей, человек приобретает уверенность, что «лично убедился» и знает о Европе всё. Тем не менее без пристального изучения принципов построения законодательных и властных структур нельзя сформировать объективное суждение об устройстве государства и жизни в нём. Так рождаются устойчивые мифы.
«Всем известно», например, что европейские страны, такие как Франция, построили свои социальные и политические институты на основе демократических принципов и Декларации прав человека. Допускается при этом, что во Франции существуют отдельные проявления коррупции и девиации от моральных норм, характерные для политиканов. Но и на солнце бывают пятна, как говорится, ведь идеального мира не существует. Исключения лишь подтверждают правила и укрепляют миф: Франция — это оплот демократии и пример демократического общества.
Однако реальность совсем не соответствует содержанию вышеприведенного утверждения. Во Франции отсутствие «демократии» — это не «отдельные недоработки», а системная, базовая проблема. Реальная, а не глянцевая Франция, наряду с другими государствами ЕС, являет собой тоталитарную политическую структуру, по-прежнему живущую за счет ограбления колоний.
Человеку, желающему действительно разобраться в вопросе устройства Европы (и, более узко, в устройстве Франции), прежде всего требуется осознать, что в ней отсутствует элементарное разделение власти на три независимые ветви: законодательную, исполнительную и судебную.
Такое разделение есть основное условие и признак социальной организации демократического типа. Верно и обратное: отсутствие разделения властей есть характерный симптом тоталитарного общественно-политического устройства страны. «Принцип разделения властей способствует рассредоточению государственной власти между властными различными звеньями, структурами. Это предупреждает её концентрацию в какой-либо одной структуре, не позволяет превратить её в авторитарную и тоталитарную власть»({{1}}).
В соответствии с французской конституцией 1958 года (конституцией Де Голля), исполнительная ветвь власти, а именно правительство Французской Республики и ее премьер-министр, наделены полномочиями принимать законодательные акты без участия обеих палат парламента: Национального собрания и Сената (статья 43 п. 9. конституции Французской Республики). Напротив, Национальное собрание и Сенат Французской республики не вправе принимать решения без одобрения правительства, то есть исполнительной ветви власти. Более того, парламентарии ущемлены в своих естественных правах: они не смеют даже выносить некоторые вопросы на обсуждение внутри своей ассамблеи.
Бурбонский дворец. Именно здесь заседают парламентарии Национального собрания
Таким образом, обе палаты Франции еще в середине XX века были сознательно превращены, по расхожему выражению местных политиков, в «простую регистратуру».
Третья ветвь французской власти — судебная, также прямо и непосредственно находится в руках правительства. Высшая судебная инстанция Франции — кассационный суд — прямо подчинен премьер-министру страны({{2}}) его собственным декретом. Судьи во Франции не избираются, а назначаются. Каждые три года они по приказу переезжают из города в город, и вместе с ними переезжают семьи. При этом вопросы перемещения судей находятся де-факто в руках правительства и спецслужб.
В таких условиях французские судьи вполне предсказуемо руководствуются не законом или прецедентным правом, а «революционной необходимостью», то есть сиюминутными соображениями, и принимают свои решения исходя из пользы их для правительства, или, если уж говорить прямо, — для кукловодов, скрывающихся за правительственной ширмой.
Яркий пример такого судилища мы наблюдали буквально несколько недель тому назад: Кристин Лагард, в настоящее время занимающая пост директора-распорядителя Международного валютного фонда, под гнетом улик и доказательств была осуждена французским уголовным судом за «халатность» по соответствующей статье уголовного кодекса. Суд происходил в открытом режиме, и потому отрицать ее вину судьям было затруднительно.
«Халатность» мадам Лагард (хотя речь идет скорее о коррупции) обошлась государственной казне в сумму более 400 миллионов евро. В «ошибочном решении» (по определению суда) подсудимой был заинтересован предприниматель Бернар Тапи, близкий соратник Николя Саркози, в то время президента Республики. Мадам Лагард, в свою очередь, входила и входит в круг ближайших конфидентов бывшего президента.
Кристин Лагард, директор-распорядитель МВФ, в прошлом министр финансов Франции
Суд, признав вину подсудимой, удивил французов приговором: судья не назначил виновной никакого наказания, мотивировав свое решение тем, что Кристин Лагард «является высокопоставленным и уважаемым человеком, для нее важна международная репутация». Решение суда вызвало возмущение во французском обществе. Потомки Робеспьеров никак не могли взять в толк, зачем все это было тогда, в 1789-м? Зачем отрезали головы и разнесли Бастилию? Ведь население Франции все еще верит, что перед законом в их стране равны и начальники, и простые квартиросъемщики. Впрочем, на риторические вопросы никаких ответов не последовало, и население потихоньку успокоилось.
Поскольку у современных французских граждан нет никаких рычагов влияния на власть, все «акции протеста» французов выразились в подписании слезных челобитных в никуда и в бессмысленных «демонстрациях» ни о чем.
В своем презрении к жителям своей территории Франция не отличается от своих соседей. Особенности французской социальной морали присущи и сожителям Франции в Европейском Союзе. Вот характерный пример: как известно, Конституция ЕС, текст которой, совместно с другими учредительными актами члены Союза, торжественно подписали в 2004 году, в соответствии с законом должна быть принята на референдумах каждой из стран.
Народы Нидерландов и Франции на референдумах 2005 года текст Конституции отвергли.
Тогда вместо изменений и доработки текста заголовок «Европейская Конституция» был попросту заменен заголовком «Лиссабонское Соглашение», которое не принималось на референдумах и просто «вступило в силу». «Лиссабонское Соглашение» — это и есть «конституция», с которой народы Европы теперь вынуждены смириться и жить.
Подобная грандиозная афера попросту невозможна в демократическом социуме. Трудно представить себе что-нибудь аналогичное в США или Великобритании, например.
Зависимость судов и беспомощность декоративных «парламентов» Евросоюза порождают интересный эффект: коррупция становится в ЕС системообразующей силой, она никак не наказывается. При этом европейский обыватель лишен всяких шансов эту коррупцию увидеть и осознать: СМИ, правоохранительные органы и администрация действуют согласованно, особенно злостные злоупотребления уводятся из фокуса общественного внимания.
Уголовные дела против коррупционеров, в изобилии возбуждаемые во Франции, всегда появляются вскоре после перемены правительства и являются скорее результатом межклановой мести, чем установления «справедливости». К тому же «ворон ворону глаз не выклюет», и такие «дела» внутри «истеблишмента» всегда заканчиваются потешными приговорами: независимо от тяжести преступлений, на нары никого не сажают.
Например, бывшего министра внутренних дел К. Геана «уличили» в воровстве денег, предназначенных для выплат «сексотам». Разведка осталась без информаторов, и потому «террористы» действовали нагло и безнаказанно. Погибли сотни людей.
Клоду Геану в суде дали небольшой срок условно, к тому же попросту «забыв» другие проделки этого близкого дружка Николя Саркози, которые между тем моги потянуть и на «пожизненное».
Клод Геан, бывший глава МВД Франции, обвиняемый в коррупции
С другой стороны, ни у кого не вызывает сомнений некомпетентность французских министров: в ответ на просьбу журналистов один из них, министр труда, не смог расшифровать аббревиатуру, которой обозначаются трудовые контракты во Франции. Это выглядит также нелепо, как если бы министр иностранных дел в России не смог расшифровать аббревиатуру «МГИМО». Другой общественный деятель, Франсуа Копе, называя цену на булочки с шоколадом, ошибся примерно в 15 раз.
Словом, лица, облеченные властью, во французском Правительстве выглядят картонными фронтменами. Трудно представить себе способность этих людей к принятию решений.
Но кто же тогда управляет страной и ЕС в целом? Кто эти люди? Ведь следует признать, что в части колониальной политики в Африке и России Франция по-прежнему преуспевает. В России значительная часть экономики принадлежит французам, и в том числе такие стратегические отрасли, как торговые розничные сети.
Франция и ЕС управляются закрытыми обществами, которые оказывают влияние буквально на все без исключения отрасли и сферы жизни Европы, включая ее колонии. К закрытым обществам относятся как пресловутые «масоны», так и более прозаичные коммьюнити, которые не на слуху. Например, корпус инспекторов финансов. Следует избегать термина «тайные общества», поскольку другой термин — «закрытые общества» — выражает суть явления гораздо лучше.
Вот об этих «закрытых обществах» мы и собираемся поговорить в следующих материалах этого цикла.
