В обсуждении украинских событий многие обращают внимание на то, как вдохновлено протестующие поют украинский гимн. «Ах, как поют! Как поют! А у нас что? Эх, Россия».
Оставив за скобками отношение к украинским протестующим, зафиксируем факт: они действительно, черт возьми, поют на баррикадах украинский гимн! Самый настоящий, совершенно официальный, государственный гимн Украинской Республики.
Представить, чтобы на какой-нибудь Болотной и даже Манежной площади вдруг запели гимн РФ — это фантастика. Даже на пропутинских демонстрациях и митингах, вроде массовых акций «Наших» или мобилизации сторонников ВВП в Лужниках перед выборами, вообразить это решительно невозможно. То есть, возможно, но в формате «раздали каждому по листочку с текстом, по команде начали петь». А чтобы у кого-то в толпе возник порыв, он запел «Россия — священная наша держава», а толпа вдруг подхватила — нет.
— Бхыыыррыгыыхыхы… Леса и поля!.. Бхыырырыхы… Навеки сплотил!.. Ну его, ребята, давай лучше «Яблочко»!
Здесь необходимо небольшое отступление. Разумеется, символы государства в современном мире неизбежно девальвировались. Де-юре мирового правительства нет, но де-факто каждый человек уже ощущает себя гражданином мира безо всякого правительства. Разговоры о переезде в другую страну — обыденность, сам переезд связан примерно с теми же трудностями, с какими раньше был связан переезд в другой город. Миграция внутри государства не замечается вообще: «Сел на поезд и поехал жить в Москву». В СССР «лимиту» было видно, коренные горожане к ней относились с недоверием. Сейчас в Москве невозможно отличить, вырос человек в Сокольниках или в Усть-Каменогорске. Разве что южан (русских) по говору можно распознать. Мир стал государством, государства — городами, города — районами. Земной шар сжался на порядок, на порядок же расширились горизонты восприятия Земного шара человеком. Раньше дрались район на район. Потом это стало казаться абсурдом, но футбольные фанаты совсем недавно всё ещё находили удовольствие в том, чтобы, приехав в другой город, навести там шороху и сразиться с местными. Сейчас люди в массе своей не понимают уже и этого. Другой город — это слишком близко.
В этих условиях бесполезно предъявлять кому-то претензии в отсутствии патриотизма. Мир крестьянина XIX века не простирался дальше собственного села, но, усваивая национальную культуру, он открывал перед собой целую вселенную, которую, дай бог, успевал хоть как-то освоить умом до конца жизни. Теперь вселенная открыта каждому с рождения и в национальных рамках человеку тесно. Родина — это home sweet home, но и только: за её пределами жизнь не заканчивается.
Подобное мироощущение просочилось в Европу уже давно (в частности, Хосе Ортега-и-Гассет его красочно описал в книге «Восстание масс», это 1930 (!) год, а в политике оно воплотилось ещё раньше — с учреждением Панъевропейского Союза), теперь оно приходит и к русскому человеку, который провёл ХХ век за железным занавесом. Именно поэтому, скажем, многие люди до сих пор не могут запомнить расположение цветов на нашем триколоре — для них это какая-то обыденность, не представляющая серьёзного интереса, хотя этот флаг есть хотя бы на его автомобильном номере, а равно и на всех автомобильных номерах в стране. Ну, есть и есть. Ок. Так надо. В какую сторону смотрит конь на современном московском гербе? Сходу не все москвичи ответят. Никто же не запоминает, из скольких секций у него состоит батарея в комнате. Это надо быть маньяком, помешанным на батареях.
— Патриотизм есть? А если найду?
То есть, оголтелый ура-патриотизм в современном обществе БЕЗУМЕН. Это удел маргиналов и деревенщины. На этом основании можно было бы сделать вывод, что украинское общество находится на более низкой ступени развития, раз вдохновляется патриотическими песнопениями на войну с «Беркутом», и в этом будет доля правды, но только доля.
Девальвация государственных символов не означает, что их нет. Они есть и должны занимать своё место. Иначе говоря, современный государственный гимн должен быть простым, запоминающимся, ненавязчивым, не слишком пафосным и симпатичным каждому, но при этом всё-таки торжественным и допускающим академическую аранжировку. Это почти «логотип».
Такой была «Патриотическая песня» Глинки — первый по-настоящему национальный русский гимн, отвечавший всем требованиям нового времени. Под него выросло наше поколение, поколение 90-х, «дети перестройки» (фактически 90-е — это 1985-2000), как презрительно клеймил нас Аркадий Мамонтов, когда бесновался на тему Pussy Riot. Мол, что с них взять, люди при Брежневе говна не хлебнули, жизни не знают. Этот гимн ни к чему не обязывал, ничего не пропагандировал, на его основании никто никого ничего не заставлял делать, им никто не прикрывался. Он просто был нашим гимном и всё. Нашим русским гимном. Ещё в ту эпоху, когда школьников учили песенке: «У моей России светлые косички / У моей России длинные реснички / У моей России голубые очи/ На меня, Россия, ты похожа очень», которую сегодня (безотносительно некоторой шизофреничности текста) признали бы ультраэкстремистской.
Первый российский гимн, версия без слов
Когда Путин в числе первых своих решений объявил смену гимна на советский — первая моя мысль была «ЗАЧЕМ?» У гимна Глинки не было слов? Неправда — к нему уже были написаны слова, даже есть его запись в исполнении какого-то голосистого певца (я не разбираюсь, извините). А вот как раз у советского гимна слов не было — точнее, были, но старые, про союз нерушимый. Утвердить гимн Глинки готовились, уже был указ. Слова такие:
Славься, славься, Родина Россия,
Сквозь века и грозы ты прошла
И сияет солнце над тобою,
И судьба твоя светла.
Над старинным московским Кремлём
Вьётся знамя с двуглавым орлом
И звучат священные слова:
«Славься, Русь, отчизна моя»
Первый российский гимн, версия со словами
Коротко, ясно, полторы минуты. Нормальный текст — у гимнов такие и должны быть. Подпиши и всё. Нет — вернули советский. Причём Владимир Владимирович, чаще всего дистанцирующийся от всех спорных переименований, памятников и реставраций, привыкший по всем подобным вопросам занимать нейтралитет и пускать всё на самотёк — мол, какая разница, Ленинградская область или Петербургская, лишь бы экономика росла — в этот раз проявил несвойственную ему принципиальность и фактически повернул вспять естественный процесс. Были готовы слова гимна, указ о признании этих слов официальными словами гимна, запись гимна с этими словами. Зачем лезть против ветра? Нет, полез.
Начался цирк. Поскольку советское руководство меньше всех чтит собственную историю, мы получили пятую (!) версию текста советского гимна. Изначально это был гимн партии большевиков («Славой овеяна, волею спаяна партия Ленина, армия Сталина» — хоть написано недурно). Когда во время Второй Мировой его утверждали как государственный, там появились другие строки про Сталина. Потом культ личности развенчали, про Сталина стало нельзя (что? Сталин? Не было никакого Сталина) и какое-то время гимн существовал без текста. Типа, «сами даже не знаем, что тут сказать, ещё не придумали». Потом удосужились всё-таки написать новый текст, уже без Сталина. В 2000-м пришлось убрать ещё и про Ленина, — Ленин у нас теперь скорее плохой исторический персонаж, значит не было никакого Ленина. Заодно убрали про коммунизм и красное знамя, зато появился бог.
Чувствуете гордость за страну? А она есть!
В результате получили гимн, который и петь-то неловко. Бравурный, длинный, при этом абсолютно бессодержательный, утверждённый по принципу «Ну что, суки, не ждали?» Фактически у России НЕТ НАЦИОНАЛЬНОГО ГИМНА. Есть мелодия, исполняющаяся в предписанных случаях согласно протоколу — никому не нужная мертвечина. Люди не хотят её петь ни при каких обстоятельствах, кроме начала футбольных матчей, когда любой гимн становится просто фанатской речёвкой.
30 декабря 2000 года — именно эту дату можно считать окончанием 90-х, поворотом назад, влево, «не туда», даже «туда» — как хотите. Именно тогда, в эту чёртову предновогоднюю ночь, когда утвердили новый старый гимн, начался советский ренессанс, продолжающийся по сей день.
Последствия его известны: некоторые вещи, казавшиеся дикими не то, что в 90-е, а даже при Горбачёве (и даже «тем более при Горбачёве»), постепенно начали считаться обыденными: политические статьи за инакомыслие, однопартийная дума, отсутствие содержательной парламентской дискуссии, запрет даже самых невинных массовых акций, политический цирк, трэш, постоянный hate-speech на тему врагов и какое-то издевательское присутствие государства в частной жизни граждан. Даже 9 мая превратилось из какого-никакого народного праздника в оголтело-патриотическую вакханалию. Хотя, казалось бы…
Я даже готов согласиться с логикой властей, не спешащих расставаться с советской топонимикой и символикой там, где она осталась. Задача России — стать страной первого мира и занять в нём сообразное своему потенциалу и статусу место, а что там будет нарисовано на гербе — дело десятое. Что надо — то и будет. А громкие переименования только создадут трудности и лишние общественные споры о форме, а не о сути. Ок. Пускай так. Но ведь возвращение советского гимна и создало эти споры. Это всё равно, что Санкт-Петербург переименовать обратно в Ленинград. Так зачем же?
Товарищ Сталин и другие товарищи горячо приветствуют возвращение к коммунистическому идеалу
Единственный рациональный аргумент в пользу гимна — потакание ностальгии. Ностальгия по социализму — действительно распространённое явление, особенно в тех бывших соцстранах, для которых антикоммунизм не означает форму русофобии (ОСТальгия в бывшей ГДР, югоностальгия в странах бывшей Югославии). Иногда на ностальгии вообще вырастали целые культуры — например, шестидесятники в СССР грешили идеализацией Ленинской эпохи — мол, старые большевики — это настоящие пламенные борцы за свободу, а дальше пришли гадские карьеристы-тираны и всё испортили. Ностальгировать людям запрещать нельзя — это издевательство, но речь идёт не о «Старых песнях о главном» и не о КСП, а о государственном гимне — такие вещи утверждаются с расчетом на поколения вперёд.
Но нашего поколения в этом «вперёд» нет. Есть биомасса для пехоты движения «Наши», «братских народов союз вековой», а с другой стороны — бандерлоги, креаклы, власовцы, нацболы, фашисты и безнадёжные дети перестройки, которых воспитывать и воспитывать, прививать и прививать любовь к нашей великой советской родине отбившимся от рук беспризорникам истории, жившим в такую эпоху, что не дай бог — уж лучше ГУЛАГ, чем «лихие 90-е». Даже афиши какой-нибудь «Дискотеки 90-х» оформляют порой пионерами в галстуках и комсомольскими значками, хотя мы не были пионерами, не носили галстуки, и уж точно не состояли в комсомоле и даже не знаем, как расшифровывается ВЛКСМ, и что комсомол это тоже аббревиатура. И нет у нас гимна, того прекрасного республиканского гимна, особо подчёркивавшего, что над Кремлём снова развевается знамя с двуглавым орлом. Есть «Союз нерушимый».
Но есть и ностальгия по девяностым. Неактуализированная до такой степени, что в том же вконтакте существует огромное количество тематических пабликов, но дальше ностальгических же фотокарточек дело не идёт. Есть явный спрос, но он не может удовлетворяться вкладышами и херши-колой. Это просто фон эпохи — не мы его создали.
И очень не хочется верить, что всё, что от нас останется — просто фон. Чем обернётся наследие 90-х — самой свободной эпохи за последние сто лет? Как оно откликнется сейчас, когда самое время ему чем-нибудь откликнуться? Не Pussy же Riot мы предъявим своим потомкам! Не телеканал же, прости господи, «Дождь». Что тогда? Ответы на эти вопросы придётся дать очень скоро. Иначе за нас будет говорить Аркадий Мамонтов. А я очень не люблю, когда Аркадий Мамонтов начинает говорить.
Все мы родом из детства и базой для нашей реализации станут наши родные 90-е годы ХХ века. Тогда мы выросли, тогда сформировались, тогда получили первичные знания и представления о мире. И это не так уж плохо, а скорее даже очень хорошо. Дети перестройки, люди мира, первое (и пока последнее) свободное поколение без идеологического кретинизма, сопровождавшего взросление наших несчастных родителей. В конце концов, мы единственное поколение, выросшее под государственный гимн, который не стыдно петь. Хоть и слов у него тогда ещё не было.
Теперь они есть и ждут, когда придём мы.
