«Мы — это китайская компартия, и мы решаем, что означает слово “коммунизм”»
— Чен Юань, сын участника Великого похода и начальника Госплана, глава «Китайского банка развития»
Эти люди без конца говорят о равенстве, далеко превосходя по доходам и уровню жизни подавляющую массу сограждан. Эти люди захватили власть на волне недовольства коррупцией среди правящих элит, но сами оказались подвержены ей даже в большей степени. Когда-то они были самыми безжалостными коммунистами, теперь же они являются самыми безжалостными капиталистами.
Что это? СССР 2.0? Подвид японского госкапитализма? Помесь рыночной экономики и конфуцианской этики? Наверное, всё сразу, ведь речь идёт о Коммунистической партии Китая (КПК).
Запретный город
Самое удивительное в КПК — это её удивительная способность выживать. Будь то «Культурная революция» маоистов в 1960-х годах или политический кризис 1989-го — партия находила в себе силы «изменить всё, чтобы всё осталось по-прежнему». Партии больше 90 лет, в ней состоит 85 миллионов человек. В Китае есть много достойных граждан, но так уж получилось, что только члены КПК обладают достаточными знаниями, навыками и связями, чтобы управлять страной. Ближайшей аналогией будет партия «Баас» в саддамовском Ираке: в своё время её запрет привёл к полной потере управляемости в стране.
Китайские предприниматели любят говорить, что «Дэн Сяопин довёл социализм до совершенства, а до него социализм имел много недостатков»
Молодёжью вступление в партию рассматривается как хорошая первооснова для удачной карьеры. Парадоксальным образом чем больших капиталистических успехов добивается КНР, тем больше молодых людей стремятся принести клятву «хранить секреты партии, провести жизнь в борьбе за идеалы коммунизма (sic!) и оставаться верным партии»: если в период «голодной молодости» через год после подавления студенческих протестов на площади Тяньаньмэнь (в ходе чего погибли сотни человек) в партию вступили только 26 тысяч студентов (четверть от количества поступивших за три года до этого и 2% от общего числа вступивших в том году), в куда более «сытом» 2010-м в партию вступили 1,2 миллиона студентов (40% от общего числа вступивших). Если ещё в 1997-м только 4% учащихся ВУЗов состояли в партии, то сегодня в некоторых колледжах и университетах в партии состоят до 80% учащихся. В то же время членство в партии необязательно даёт особые преференции при приёме на работу, даже на государственные предприятия: показатели по приёму на работу для партийных и беспартийных выпускников одни и те же. Значит, либо принимаются во внимание в первую очередь оценки, либо, что не исключает первого, руководители высшего и среднего звена КПК не спешат растить себе будущую смену. Однако на самом верху цепочки менеджмента начинается совсем другой разговор. В буквальном смысле слова.
На столе любого из исполнительных директоров 55 крупнейших предприятий стоит красный телефон — это экстренная связь с партией, недоступная для внешней прослушки и даже для АНБ. Конечно, тесные элитные связи не редкость даже в демократических странах. Во Франции 90% истеблишмента страны происходит из трёх закрытых элитных школ, в Японии работа в министерстве финансов или бизнесе (а также членство в правящей Либерально-демократической партии) начинается с Юридического института при Токийском университете, есть свои элитные клубы и в демократических США (Лига Плюща), но до специального телефона не додумался никто. В самом Китае такой телефон — это признак высокого статуса и допуск в клуб, состоящий из трёхсот человек верхушки КНР, управляющих страной. Но как выглядит этот центр принятия решений?
ЦК партии состоит из 370 человек и включает в себя: министров, чиновников высшего звена из Пекина, глав регионов и больших городов, очень хорошо представлена «фракция» военных, есть представители других силовых структур (совсем немного) и представители меньшинств. Между тем далеко не все главы крупнейших госпредприятий состоят в ЦК. ЦК выбирает из своих рядов Политбюро (25 человек), а Политбюро выбирает 9 человек (по правилам, их должно быть не меньше пяти), из которых будет состоять Постоянный комитет — главный руководящий орган страны. В принципе сия политическая конструкция была бережно скопирована китайцами с той, что создал Ленин в СССР. Даже закрытая система связи, о которой говорилось выше, имела советский прототип — «вертушку».
Продвижение внутри партии происходит непросто: как у масонов, есть своего рода «степени посвящения» — для этого партией создано 2800 учебных центров, в которых члены партии проходят подготовку и переподготовку. К слову, даже вышестоящие функционеры КПК обязаны проводить в этих партийных школах не менее 110 часов в год.
Одна из пяти топовых партийных школ в Шанхае: со времени открытия (2005) там успели поучиться 100 тысяч человек (в том числе 4 тысячи иностранцев — в основном граждане РФ и Венесуэлы)
Практически весь произвол властей и силовиков в КНР имеет конституционную основу: в главном документе страны чёрным по белому прописана руководящая роль партии в развитии страны. Поэтому когда китайского диссидента Ху Цзя в 2008-м арестовывали за попытку срыва Олимпийских игр, свои действия полиция оправдывала, без шуток, «конституционными нормами». Конечно, чем богаче становится страна, тем ощутимее становится запрос общества на власть закона. Здесь КПК, в полном соответствии с заповедями Макиавелли, «возводит плотину на пути стихии»: из 200 тысяч китайских адвокатов треть состоят в партии, 95% юридических фирм имеют партийные комитеты, которые занимаются вопросами их оплаты и, конечно же, оценивают степень их верности. Вопрос о коррупционноёмкости этих комитетов оставим открытым, но даже необходимость платить взятки смотрящим от партии тоже является формой контроля над юристами. Нынешний председатель Верховного Суда КНР Чжоу Цян является первым руководителем высшего юридического органа страны с, собственно, юридическим образованием — и то большую часть своей жизни он посвятил партийной карьере. В ответ на критику со стороны стран Запада за вмешательство в работу судебной власти партия говорит, что «это не вмешательство, а просто лидерство».
Как можно увидеть, партия играет важнейшую роль в жизни КНР. Согласитесь, большой прогресс по сравнению с 1921-м годом, когда 13 человек с праздничными биографиями встретились в тайне в Шанхае, чтобы основать партию! Кстати, сейчас на этом месте стоит музей, который все партийные учащиеся самых разных возрастов и уровня посещают хотя бы раз в год. Припасть к корням, так сказать.
Однако когда-то могуществу партии был брошен серьёзный вызов, который потряс её до самого основания и заставил переродиться.
Момент истины
Вопреки распространённому мнению, революции совершаются не в период «закручивания гаек», а, напротив, в период изменений. В 1989-м Китай стоял на пороге эпохи колоссальных преобразований, и вёл его по этому непростому пути Дэн Сяопин. Уже появились первые победители и проигравшие, хотя в отношении КПК стоит, наверное, сказать, что были «более выигравшие» и «менее выигравшие». Но всё же была часть элиты и руководства, считавшая, что получила недостаточно и что страна идёт в неправильном направлении: именно конфликт внутри элиты дал протестам вырасти до таких масштабов, в то время как в 1970-е первых протестующих раскатали бы танками за первые несколько часов. У несостоявшегося переворота было много отцов, но первым среди них был Ху Яобан, не доживший, впрочем, до самих беспорядков.
Сейчас об этом никто не говорит, но с 1985-го партия решила, что пришла пора очиститься, дав старт громкому коррупционному делу, в рамках которого тюремный срок получили почти 7 тысяч человек из «старой гвардии». Ответ последовал быстро: где-то через год начались волнения на национальных окраинах с терактами и убийствами. Ещё по государственному ТВ начали транслироваться передачи, критикующие КПК: особенно хорошо шёл документальный цикл «Печальные напевы о Желтой реке», показанный несколько раз.
В 1989-м оппозиционные настроения в столице достигли высшей точки. Кроме того, протесты и марши прошли во многих других регионах страны, что в условиях полного отсутствия социальных сетей и сотовой связи было возможно только при условии участия главной мобилизующей силы в стране — КПК (точнее, её части). Например, только в Гуанчжоу в акциях протеста участвовали до 400 тысяч (!) человек, а ведь были ещё протесты в Шанхае, Урумчи, Нанкине и других важных городах.
В 1989-м протесты охватили не только столицу, но и все ключевые регионы страны. Всего марши и акции протеста прошли в 84 четырёх самых крупных городах
Протесты, проходившие под лозунгами борьбы с коррупцией и возвращения к ценностями 1960-х, до сих пор упорно продолжают называть студенческими, хотя на пиковой точке развития протестов студенческие комитеты как раз начали закрываться и объявлять о выходе из движения, освобождая место для обывателей.
Всё это происходило на фоне исторического визита в страну Михаила Горбачёва, который собирался как раз нормализовать испорченные отношения с Пекином, отягощавшие внешнюю политику Совдепа эпохи застоя. Тут я хотел бы продолжить борьбу с заблуждениями и указать на то, что на самом деле отношения СССР и КНР начали портиться ещё до хрущёвского доклада о культе личности Сталина: в годы Корейской войны, когда Сталин решил продавать китайцам оружие вместо того, чтобы в духе революционной солидарности давать его китайцам просто так. Но это было отступление.
Среди бунтующей китайской молодёжи Горбачёв был весьма популярен, ведь он совмещал экономические реформы с политическими. Протестующие даже обратились в советское посольство, чтобы им дали возможность пообщаться со своим кумиром. Горбачёв, однако, отказался. Это решение далось ему очень нелегко, многие представители советской делегации оказались настолько поражены размахом протестов, что даже начали опасаться «насчёт неправильного выбора»: Примаков называл происходящее «революцией», Степанов-Мамаладзе сокрушался, что «быть может, мы ведём переговоры с политическими трупами». Горбачёв, однако, хотя и имеет не вполне заслуженную репутацию слабого и глупого политика, сделал очень умный по меркам советского руководителя вывод: «Вот тут некоторые из присутствующих подкидывали идею пойти китайским путем. Мы сегодня видели, куда ведет этот путь. Я не хочу, чтобы Красная площадь походила на площадь Тяньаньмэнь». С другой стороны, он верил в то, что санкции и международная изоляция КНР (которые так и не произошли) приведут КНР к более тесной дружбе с Россией и формированию нового антиамериканского политического блока (Россия-Индия-Китай). В каком-то смысле так и получилось: РФ в определённом смысле дружит с Китаем, а отношения стран БРИКС с США становятся всё хуже. Впрочем, личной дружбы в политике не бывает — и, хотя китайские товарищи были осведомлены о готовящемся августовском путче против Горбачёва (и даже поддерживали контакты с его организаторами), предупреждать его не стали. А призывавший в 1989-м оборвать все связи с Китаем Ельцин вскоре стал большим другом КНР. Но вот мы опять отвлеклись.
Бунт «реакционных революционеров» был подавлен в лучших азиатских традициях: с танками, горой трупов и крови. Бессмысленно рассуждать о том, прав был Пекин или неправ. Гораздо важнее знать, что произошло позже.
Спустя два года небольшая группа чиновников, журналистов и военных к годовщине подавления беспорядков подготовила манифест на 14 тысяч иероглифов, где была изложена программа партии по проникновению во все сферы экономики с целью закрепления позиций внутри страны: как было написано в манифесте, «партия должна взять в свои руки не только оружие, но и экономические активы». Это и придало экономическому развитию Китая новый толчок, поскольку возглавляла этот процесс партия и она же была и является основным бенефициаром. Основным вдохновителем манифеста был Чен Юань, глава «Китайского банка развития». Отец Юаня, Чен Юн, был большим человеком в китайской номенклатуре и близким другом Сяопина, разошедшимся с ним во взглядах по поводу темпа экономических реформ. Сын оказался человеком более прогрессивным и сформулировал главный тезис КПК: «в экономических вопросах минимум контроля, в политических областях максимум контроля». Всё остальное — детали. Главное, что из кризиса партия вышла обновлённой и даже более сильной, чем раньше.
Сегодня партия предпочитает не вспоминать о 1989-м. Политика замалчивания была столь успешной, что молодое поколение континентального Китая имеет самые смутные представления о произошедшем и даже в КПК только 15% членов партии в курсе, что именно произошло летом 1989-го
Тяньаньмэнь превратил руководящую роль партии в плановой экономике в доминирующую роль в экономике рыночной. Сместился фокус политики государства: упор был сделан на развитие городов — и если до конца 1980-х правительство благоволило деревне («цибуля, кабанчики» и прочий огород на Майдане — это, без шуток, вещь абсолютно в духе ранней КПК), то теперь сельское хозяйство обложили тяжёлыми налогами, получение кредитов в деревне стало практически невозможным. Собственно, отсюда и взялся поток «внутренних рабочих-мигрантов» из сельской местности: прежде чем сделать города местом великих возможностей, партия в приказном порядке лишила всех возможностей деревню.
Памятуя о том, какую роль сыграло распространение новостей в беспорядках, партия также усилила контроль над определённой информацией экономического, политического и социального толка. В сегодняшнем Китае под закон о защите государственной тайны подпадают следующие данные: случаи использования детского труда, планы и стратегия участия в международных конференциях профсоюзов, статистика департамента семьи по количеству вынужденных абортов, аналитика по национальным меньшинствам, данные о реакции населения на религиозную политику государства, данные Всекитайской федерации профсоюзов по безработице и условиям труда. По факту китайское государство сегодня может объявить государственной тайной что угодно, как это было в 2002-м со статистикой о распространённости СПИДа в Хэнане (где тогда от этой болезни страдали до 1 миллона человек) или тяжёлого острого респираторного синдрома в Гуандуне. Даже данные о степени загрязнённости земель в КНР всё ещё являются закрытой информацией. За их разглашение в КНР грозит тюрьма.
Масштабные экономические реформы и массовая урбанизация сопровождались ростом социального и политического влияния китайской рабочей силы внутри страны, поэтому трудящихся тоже поставили под свой контроль: Всекитайская федерация профсоюзов охватывает 280 миллионов человек (что делает её крупнейшим профсоюзным объединением в мире), но ограничения, накладываемые на тех, кто там состоит, весьма серьёзны. Не вступить туда нельзя: это единственное легальное объединение подобного толка в КНР. Руководителей профсоюзов там чаще назначают, чем избирают. Сами рабочие вполне обоснованно обвиняют руководство в защите больше интересов правительства, нежели самих рабочих.
Благородный дом
Организационный отдел Центрального комитета Коммунистической партии Китая — одна из важнейших частей КПК, отвечающая за кадровые вопросы. На пути к вершине власти отделом руководили такие гиганты китайской политики, как Дэн Сяопин, Ху Яобан, Цзэн Цинхун. В начале 2000-х отдел страдал от противоречий между старыми коммунистами (теми самыми «дедами, которые воевали» на полях ВМВ) и молодыми карьеристами, куда больше озабоченными вопросами заработка, здравоохранения и прочими буржуазными ценностями. Страна богатела, старая гвардия уходила на покой, но демократии так и не случилось и в итоге, в лучших традициях императорского Китая, должности там стали продавать. В самом Китае это уже секрет Полишинеля — примерно то же самое, что и коррупция в высших эшелонах власти РФ. «Все всё знают, но никто ни о чём не говорит». Отдел критически важен для тех членов партии, кто готов отдать большие деньги за продвижение по службе (а таких много). Временами даже происходят курьёзы.
Так, в 2007-м сычуанский бюрократ среднего звена отдал $63 тысячи (по меркам Китая это невероятно большие деньги) человеку якобы из отдела в обмен на обещанное продвижение по службе. Мошенник скрылся с деньгами в неизвестном направлении. Места чиновник не получил, но этот случай прекрасно иллюстрирует имидж отдела.
Любопытный факт: этот отдел, созданный в военном 1937-м, изначально служил своего рода архивным отделом разведки и контрразведки, где собирались и хранились досье на всех членов партии. Позднее Мао начал использовать эти архивные данные для создания списка имён «благонамеренных функционеров», которым можно было доверить ответственную и при этом выгодную работу в экономике, госведомствах и так далее. Так отдел постепенно стал кузницей/аукционом кадров КПК. Но сбором информации на всех управленцев он занимается до сих пор.
Все люди на фото обязаны своими постами Организационному отделу
Сегодня, вопрос об управлении всем (от ассоциации людей с ограниченными возможностями до постройки дамбы) решается именно через этот отдел. Вообще в Китае сегодня существует сравнительно развитое гражданское общество — почти 2 миллиона НПО, из которых официально не зарегистрированы ¾ (что позволяет им избегать контроля со стороны КПК). Чисто физически партия не может присматривать за всеми, но всё же в её руках остаются ключевые «активы социума»: например, Организационный отдел руководит крупнейшим и важнейшим бизнес-объединением страны — Всекитайской федерацией промышленности и торговли.
Отдел также отвечает за предоставление постов представителям приблизительно 55 национальных меньшинств Китая: уйгуров, тибетцев и других. Там же занимаются квотированием рабочих мест в ВУЗах и правительстве для восьми других китайских политических партий. Нет, это не ошибка и не шутка: в КНР официально зарегистрировано 9 различных политических партий. Нельзя сказать, что они оказывают глубокое влияние на жизнь страны, да и пространства для манёвра у них совсем немного, но, как видите, определённое представительство в структурах власти они имеют.
Упоминавшийся ранее успех КПК среди студентов также связан с деятельностью отдела: с мая 1991-го года он очень плотно работает с профессорами и главами студенческих объединений.
Террористический заговорщицкий генезис КПК отражается в работе отдела — вся его деятельность невероятно засекречена, ни у кого нет достоверных данных о том, сколько именно людей получили свои посты через него. На начало 1990-х отдел контролировал 5 тысяч высших чиновников КНР, сколько сейчас — сказать трудно.
Безусловно, одними взятками искомый пост через отдел не заполучить. Правила для назначений определяются 70-ю различными предписаниями, продвижение по службе обусловлено в первую очередь качеством работы, успехами в учёбе (переквалификация в партийных школах минимум раз в 5 лет). Для региональных руководителей (и дальнейшего их продвижения или низложения) у отдела есть специальные методики оценки, включающие в себя показатели экономического роста, привлечения инвестиций и — с недавних пор — чистоты воздуха и общей экологической обстановки. Отдел даже периодически нанимает международные хедхантерские фирмы для поиска достойных кандидатов. Да, типичный совдеповский отдел уверенно шагнул в XXI век. Сохранив неповторимый колорит азиатского непотизма.
Высшие чиновники в КНР имеют обыкновение «окапываться» в своём секторе со своей семьёй. «Мясник Тяньаньмэня» Ли Пенг построил карьеру в энергетической сфере, где двое его детей получили высокопоставленные позиции. Чжу Ронцзы поднялся в финансовом секторе, и его сын впоследствии стал главой крупнейшего инвестбанка КНР. Чжан Цземинь долгое время работал в технологическом секторе, впоследствии обеспечив сыну прекрасную работу в Шанхае.
Но при этом отдел продолжает работать с успешными менеджерами как с аппаратчиками, «перетасовывая» их. Например, бывший министр торговли Чен Деминь до своего назначения успел побыть мэром Сучжоу и поуправлять угольной промышленностью в Шаньси. Это не единичный пример: глава нефтегазовой CNOOC в начале века вдруг стал губернатором провинции Хайнань, глава PetroChina стал вице-министром в органе госпланирования, председатель правления Huaneng Power стал заместителем губернатора в Шаньси, вице-директор Центробанка стал главой Строительного банка Китая, председатель Chinalco стал министерским советником. То есть получается «Партия сказала “Надо!” — квалифицированный менеджмент ответил “Есть!”»
Можно ещё много рассказывать об этом, но суть такова: дорога «в тысячу ли» к большим деньгам и настоящей власти в КНР начинается с первого шага в коридорах Организационного отдела ЦК КПК.
Железная цена золотых лет
Идеология и прилюдное уважение к идеям равенства и братства в Китае являются лишь ширмой, довольно плохо скрывающей колоссальный объём власти отдельных лиц. А где власть — там и борьба за неё. Давайте рассмотрим несколько «кейсов».
Первый и относительно свежий — Чжоу Юнкан, АКА «Мастер Кан». Будучи министром общественной безопасности и членом ЦК разных созывов, он заработал себе репутацию «китайского Эдгара Гувера» (в 2012-м бюджет всех ведомств под его контролем достиг отметки в $111 миллиардов, что на $5 миллиардов больше официального военного бюджета страны на тот момент), чьи власть и могущество прекратят своё существование только вместе с ним самим: при Ху Цзиньтао он построил огромную шпионскую сеть внутри страны и имел колоссальное влияние на всю верхушку КПК даже после выхода на пенсию в ноябре 2012-го. Но и без силового актива его «гауньси ван» (кит. «сеть связей») весьма обширна: до карьеры силовика (где он был в центре процесса расширения и модернизации силовых структур КНР и контролировал. разведку, полицию и судей), он побывал партийным секретарём в Сычуане и управленцем в нефтяной индустрии. Говорят, что Юнкан до своего падения в скрытой форме контролировал всю нефтяную промышленность КНР. На пике своей силы в 2010-м году он считался третьим по власти человеком в КНР — после президента Ху Цзиньтао и премьера Вэня Цзябао.
Но в декабре прошлого года он был помещён под домашний арест по подозрению в коррупции и злоупотреблении властью. Несколько ранее его сын Чжоу Бин пошёл на сотрудничество со следствием, что, несомненно, способствовало успехам в расследовании. Ещё через несколько месяцев в поле внимания правоохранительных органов попали близкие соратники Юнкана, в их числе такие крупные рыбы, как вице-президент PetroChina International Шэн Диньшен (был секретарём Юнкана в 1990-е, в годы работы обоих в CNPC) и бывший топ-менеджер CNPC Ли Хуалинь. Одновременно шёл суд над близким к Юнкану бизнесменом Лю Ханем (тот был очень дружен с тем самым сыном Юнкана) и ещё 34 разными интересными людьми: судили их за убийство и организацию ОПГ, но можно даже не сомневаться, что они в ходе предварительного дознания рассказали много интересного про своего могущественного покровителя. Потому что за день до начала суда над ними полиция внезапно изъяла у семьи Юнкана $14,5 миллиардов (эта сумма сделала бы самого Чжоу 69-м в списке миллиардеров Forbes, будь это состояние честно заработанным). Эпопея с Юнканом тянется уже полгода, и ей необязательно придётся закончиться расстрелом или тюремным сроком: «тигр в клетке», произошла ротация элит и перераспределение активов. Но, конечно, происходило всё это не на пустом месте и падению Юнкана предшествовало падение его даже более могущественного соратника.
«Мастер Кан» видел многое, но не разглядел предзнаменований своего падения
Уже довольно много времени прошло с тех пор, как Бо Силая, бывшего члена Политбюро и одного из наиболее влиятельных людей КНР (до определённого момента, конечно), исключили из партии и приговорили к пожизненному сроку за коррупцию и превышение полномочий. Разбираться в обвинениях и судебном процессе очень не хочется не потому, что обвинения были беспочвенными (с официальной зарплатой около $1,5 тысяч в месяц он умудрился скопить $136 миллионов), а потому, что в опалу Бо впал совсем по другой причине. Нижеследующая история достойна того, чтобы быть беллетризованной ныне покойным мастером корпоративного триллера Майклом Крайтоном. И назвать её нужно будет «Смерть англичанина».
Всё началось в феврале 2012-го, когда старый друг и правая рука Бо, шеф полиции Чунцина Ван Лицзюнь внезапно появился за 400 километров от места службы, в американском консульстве в Чэнду. По одним данным, он просил политического убежища (!), по другим — он искал место, чтобы спрятаться от полицейских (!!), присланных Бо (!!!), чтобы арестовать его. Что бы между старыми друзьями ни произошло (а произойти может много: это же Азия), Лицзюнь начал говорить. И слова его привели к самому громкому политическому скандалу в КНР за последние 20 лет.
Выяснилось, что семейство Бо имело отношение к таинственной смерти британского бизнесмена Нила Хейвуда, друга семьи, кроме прочего, помогшего устроить сына Бо в престижный английский пансионат Хэрроу. История получилась очень мутная: вроде бы англичанин был любовником жены Бо, Гу Кайлай, помогал ей выводить деньги из Китая и проводил с ней какие-то сомнительные финансовые дела, а потом они поссорились (то ли она ему задолжала $22 миллиона, то ли он попросил слишком большую комиссию за вывод средств из КНР; говорят, что он даже угрожал ей причинить вред её сыну) и вроде бы она его отравила. В этой истории есть свой смысл: близкие и подручные Бо были печально известны в Чонцине своей практикой вымогательств, похищений и даже пыток в отношении предпринимателей. Однако, кроме откровений «плохого лейтенанта» Лицзюня, было ещё кое-что очень важное во всей этой истории.
Тогда премьером КНР был Вэнь Цзябао, и внутри Китая он был первым врагом Бо по нескольким причинам. Кроме соображений о борьбе элит, дело ещё в идеологических расхождениях: Бо всегда был суровым маоистом, Вэнь же всегда следовал заповедям своего демократически настроенного учителя Ху Яобана, уже знакомого нам по истории 1989-го. Бо был яростным хунвэйбином и выходцем из партийной элиты, сломавшим три ребра родному отцу в ходе спора об идеалах коммунизма, — Вэнь был сыном обычного учителя и его семья пострадала в ходе Культурной революции. Отец Бо Силая, Бо Ибо в 1989-м устроил реакционную чистку в партии — Вэнь в это же самое время был в стане преемника Яобана, Чжао Цзыяна. Бо Силай, будучи главой Чунцина, добился огромных успехов именно как апологет сильного и ответственного государства, что породило в переживающем капиталистические метаморфозы Китае восхищение «чунцинской моделью», — Вэнь же выступал за гораздо более либеральную «гуандунскую модель». Бо с теплотой вспоминает время, проведённое в рядах хунвэйбинов, — Вэнь осудил Культурную революцию как катастрофу. В общем, Вэнь был первым человеком, заинтересованным в низложении Бо Силая.
На его счастье, в низложении Силая были заинтересованы и англичане. Причины тут куда более простые: мандарин убил или дал убить тай-пэна. Островные феодалы не бросают своих неотомщёнными (тем более что Хейвуд принадлежал к не самой последней семье в Англии и когда-то выполнил работу для консалтингового агентства Hakluyt & Co, основанного бывшим сотрудником MI6). Так-то Силай был самым популярным китайским политиком как в Китае, так и за его пределами (особенно в США), — и без санкции из Англии Вэнь бы и руки на него не осмелился поднять. В итоге Бо получил пожизненное, а его жена получила смертную казнь с отсрочкой на два года, которая, если ничего не произойдёт, будет заменена в этом августе на срок от 14 лет до пожизненного. Хотя следствие было проведено со множеством нарушений (например, мёртвого Хейвуда оперативно кремировали и ни один независимый патологоанатом не смог точно сказать, от чего он умер), англичане следствием и приговором, согласно официальному заявлению, остались довольны. От себя замечу, что очень похожая линия «коварная китаянка по настоянию мужа избавляется от ухажёра-европейца» когда-то была в старом B-movie «Маска Фу Манчу».
«Мастер Кан», однако, будучи старым другом Силая, в это беспокойное время оказался единственным среди топов КПК, кто попытался вступиться за Бо. Будучи секретарём Политико-юридической комиссии ЦК КПК, он, по некоторым данным, мог попросить Бо скрыть известие о побеге Лицзюна. Так или иначе, в мае 2012-го группа ветеранов КПК написала открытое письмо с просьбой убрать Юнкана со всех постов за «крамолу» и в поддержку Бо Силая. В ноябре 2012-го он покинул Постоянный комитет, получив «понижение» до уровня члена Политбюро. В августе 2013-го появились слухи о том, что наверху был достигнут консенсус по вопросу о расследовании в отношении Юнкана (Си Цзиньпин как раз утвердился в должности главы государства). Ну а то, что произошло дальше, вам известно. Хотелось бы отметить, что «Мастер Кан» не сумел повторить судьбу Кан Шэна (с которым его в Китае постоянно сравнивают), главного силовика эпохи Мао: тот был жестоким интриганом до самой своей смерти от рака в 1975-м. Может быть, дело в том, что, в отличие от Юнкана, он мог в нужный момент дистанцироваться от старого союзника: когда его друг генерал Линь Бяо был объявлен предателем по подозрению в подготовке переворота, Кан Шэн резко оборвал с ним все связи, а генерал погиб в крайне подозрительной авиакатастрофе над Монголией в ходе бегства в СССР.
Однако мы не можем точно сказать, планировал ли Бо Силай переворот: КПК после 1989-го старается «не выносить сор из избы» (совсем как топы путинской РФ). Но всё же наш друг Лицзюнь успел поведать, что Бо Силай прослушивал старших товарищей по партии, так что это вполне возможный вариант. Разговор о политических интригах в КПК завершим иллюстрацией мысли о том, что «время — это плоский круг»: в 1966-м году Кан Шэн представил Мао Цзэдуну «доказательства» того, что Бо Ибо (отец Бо Силая) подписал некий антикоммунистический манифест, — 46 лет спустя тот же манифест, уже «подписанный» Бо Силаем, фигурировал как дополнительная очерняющая деталь. А эпиграфом к процессу над Юнканом стала серия статей в китайских СМИ, где разоблачались действия Кан Шэна.
Бо Силай (справа) и его сын Бо Гуагуа (слева). Сын, как и полагается наследнику коммунистических традиций, учился в Гарварде (где снимал квартиру за 3 тысячи в месяц и катался на «порше») на деньги, происхождение которых является весьма сомнительным. По его словам, не собирается заниматься политикой и планирует «распространять образование и культуру на благо народа», но в 2010-м он организовал поездку в Китай для сокурсников, которая завершилась их встречей с топами КПК, так что с ним всё непросто
Власть, чтобы красть
Говоря о партийной коррупции в Китае, очень важно понимать следующее: взятки, «распилы» и «откаты» в КПК имеют мало общего с происходящим в РФ, там это рассматривается как своего рода вид транзакционных издержек.
Когда вице-мэра Пекина Ли Чжихуа осудили по обвинению в получении взяток на сумму $1 миллион, многим в Китае эта сумма показалась недостаточной, обычно партийные чиновники попадаются на более крупных делах: начальник бюро железных дорог в Урумчи наворовал на $3,6 миллиона; у начальника полиции в беднейшем городе Гуандуна дома нашли $4,4 миллиона наличных; мэр Сучжоу попался на взятке в $12,2 миллиона; генерал-лейтенант лишился должности из-за обвинений в хищении очень крупной суммы денег.
Китайская флэш-игра о борьбе с коррупцией. Здесь можно самостоятельно ударить жулика током
Да, в КНР периодически объявляют войну коррупции и даже добиваются каких-то успехов в этом (в 2006-м 97 тысяч чиновников были осуждены за взяточничество и финансовые преступления), но существующая система, при которой партия контролирует саму себя, позволяет самым крупным коррупционерам оставаться на плаву и избегать судебного преследования. Уместным будет сравнение с РФ, где война с коррупцией на местах оказалась довольно успешной и теперь практически невозможно дать взятку чиновникам низшего и среднего звена, в то время как чиновники высшего звена замкнули на себя все коррупционные потоки. Цифры говорят сами за себя: семья предыдущего премьера Вэня Цзябао, согласно оценкам западных журналистов, скопила $2,7 миллиардов (и эти люди даже грозили западным изданиям иском за клевету!). По большому счёту, 8 семей современной КНР занимают главные позиции в экономической и политической жизни страны. Несмотря на навязываемую большинству пропагандистскую жвачку про коммунизм и равенство, они с удовольствием пользуются офшорными схемами.
Неистребимости партийной коррупции в КПК есть несколько объяснений. Первое и самое очевидное — это то, что экономика страны генерирует много новых миллионеров ежегодно и искушение собрать с них дань весьма велико. Второе — это низкие зарплаты чиновников. Официальная средняя зарплата министра в КНР — $1450 в месяц. Это серьёзные деньги для Китая, но, согласитесь, всё же несерьёзная сумма для человека, ответственного за жизнь миллионов граждан. В этом, кстати, Китай похож на РФ.
По причине коррупции из всех государственных должностей наибольшей популярностью среди соискателей пользуются не МИД и даже не Министерство финансов, а провинциальные таможенные и налоговые службы, ведь там существует широчайший простор для воровства.
КПК сражается с коррупцией уже не первый десяток лет. Очередная кампания против «мух и тигров» (ох уж этот восточный стиль речи, имелась в виду коррупция на всех уровнях власти) была объявлена в январе прошлого года. Это уже не первый раз: Мао казнил высших чиновников за коррупцию до того, как это стало мейнстримом, Дэн Сяопин (как вы уже знаете) начал очищать партию в 1986-м и т.д. и т.п., но смысл всех чисток вовсе не в желании приблизиться к западным стандартам политической этики. Главная задача — «подвинуть» старую часть элиты и открыть дорогу для новой. Лозунги войны против коррупции народу понятны и приятны, «слить» часть воров поменьше не жалко, так что время от времени КПК начинает эту «договорную войну» под своим чутким руководством. А независимые и честные борцы с коррупцией вроде Сю Чжийонга в эту схему не укладываются, даже наоборот, грозят своими действиями сделать чиновничью сказку гражданской былью — и их-то партия арестовывает даже активнее, чем самих коррупционеров. 40-летний адвокат, кроме борьбы с коррупцией, занимался также такими злободневными для Китая проблемами, как права мигрантов из сельской местности, обеспечение доступа к образованию для всех граждан и, наконец, компенсация для китайцев, пострадавших от некачественной пищи. Хороший парень, да? А получил четыре года тюрьмы «за нарушение общественного порядка» после долгого суда, проходившего за закрытыми дверями. Совсем недавно тюремные сроки получили ещё три активиста, выступавших за раскрытие чиновниками и партийцами данных о своём финансовом состоянии.
Изображение Чжийонга, распространённое в китайском интернете
53% жителей КНР считают коррупцию в стране очень большой проблемой. Только в 2013-м партия получила от населения почти 2 миллиона жалоб на коррупцию среди официальных лиц (на 49,5% больше, чем за год до этого). Столкнувшись с таким запросом со стороны населения, правительство сначала не придумало ничего лучше, чем начать давить социальные сети (служащие в КНР основным источником сведений о коррупции), но потом остановилось и сделало сайт для анонимных жалоб граждан партии на нерадивых бюрократов.
За период 2000-х из Китая в офшоры было выведено почти $4 триллиона. И, как вы можете догадаться, участие КПК в этом процессе было весьма активным. Глубоко симптоматично выглядит случай с семьёй Цзябао: жена вовлечена в сомнительные аферы с бриллиантами, дочь сильно замешана в делах с американским банком J.P. Morgan (когда эти связи всплыли в прессе, банк под нажимом общественного мнения был вынужден отказаться от инвестиций в китайскую химическую промышленность), другие члены его семьи выводят средства в офшоры — нескромный успех для сына скромного учителя.
А как же упоительные истории про то, как проворовавшихся чиновников выводят расстреливать прямо во дворе родного учреждения и потом присылают их семьям счёт за потраченную пулю? Частично это правда, но вся борьба с коррупцией в Китае сводится исключительно к перераспределению собственности и власти в пользу верхушки. О чём тут говорить, если у 5 бывших и нынешних членов Постоянного комитета ЦК КПК зарегистрированы компании в британских офшорах?
С 1989-го, кроме уже знакомых вам Бо Силая и Чжоу Юнкана, за коррупцию сели всего два топовых игрока из Политбюро — секретарь пекинского отделения Чен Ситонг (1998) и секретарь шанхайского отделения партии Чен Лянью (2008). Оба получили обвинения в растрате денег, столь несерьёзных (если сложить сумму, то не наберётся и $500 тысяч — сравните с суммами Цзиньпиня и Цзябао), что единственной причиной их падения нам видится только политика.
Хотя на низшем уровне всё делается очень серьёзно: в 2013-м 182 тысячи чиновников были наказаны за «дисциплинарные нарушения» (на 20% больше, чем в 2012-м и на 40 тысяч человек больше, чем в 2011-м). Как результат, у Rémy Cointreau в последние три месяца 2013-го года упали на 30% продажи коньяка в КНР, а у пятизвёздочных отелей в стране 18% спад в бронированиях.
Облики морали
Практически у всех продажных чиновников есть любовницы. И это — чрезвычайно мощное средство давления на таких людей.
Вот, например, Лей Чженфу, секретарь районного парткома в Чунцине, оказался замешан в секс-скандале: в 2012-м всплыла видеозапись его секса с 18-летней подругой, в результате чего он потерял свой пост и получил 13 лет тюрьмы за взятки и злоупотребление полномочиями. С ним в тюрьму пошли ещё примерно 20 человек, потому что видеозапись была сделана за несколько лет до этого одним девелопером, стремившимся «закрепить» обещания Чженфу шантажом. Будучи хитрым китайцем, он потом додумался дать эту запись друзьям, чтобы они могли попользоваться, но «знают двое — знают все», так история и стала достоянием общественности. Это не единичный случай, когда секс губит карьеру сынов партии.
Передача «Шантаж» — страшно представить, какой потенциал у неё был бы в КНР
В 2006-м любовница вице-адмирала пожаловалась властям на нерадивого любовника, отказавшегося продолжать содержать её и их ребёнка, выросшего вне брака. В 2007-м году 11 (!) любовниц провинциального чиновника из Шаньси, многие из которых были жёнами его подчинённых (!!), сдали своего партнёра/патрона, после того как он перестал благоволить к их семьям (!!!), — абсолютно китайская история в духе романов Джеймса Клавелла. В 2013-м любовница выложила в социальные сети подробности своих интимных отношений с Фанем Юэ, заместителем директора Государственного управления по архивам.
Иногда чиновник может попытаться нанести «упреждающий удар», как это в 2007-м сделал шаньдунский аппаратчик, подстроивший автокатастрофу для надоевшей любовницы, однако его вывели на чистую воду и по совокупности преступлений вынесли смертный приговор.
Фань Юэ и его роковая любовь
Любви покорны все члены партии: например, декан провинциальной партийной школы Цинь Гуоган вступил в слишком тесные отношения с одной из студенток и был отстранён от работы (однако не уволен). Другой член партии Ванг Вен, вице-директор Куньминского института зоологии при Китайской академии наук, вёл слишком беспорядочную половую жизнь, чтобы и далее занимать пост, требующий моральной чистоты (он занимался партийной дисциплинарной работой в вузе), — и был уволен. Кто-то, как Ван Гуоянь, партийный секретарь одного юго-восточного университета, попадается на излишней сентиментальности: он инвестировал $160 тысяч незаконным путём заработанных денег на взятки для продвижения проекта своей любовницы-застройщика.
Вообще иметь любовницу членам партии запрещено, но по факту они есть практически у каждого хоть сколько-нибудь важного представителя КПК. Адюльтер (причём обычно речь идёт о трёх любовницах) в числе прочих преступлений вменялся в вину таким большим людям, как министр железных дорог Ли Чжицзюн, замглавы Государственного комитета по делам развития и реформ КНР Лю Тенань, замгубернатора Аньхоя Ни Факе и замгубернатора Западного Сычуаня Гуо Йонсянь. По слухам, у ныне опального Бо Силая было до 100 любовниц в ту пору, когда он был на вершине власти. Как и с коррупцией, главное тут не попасться.
Конечно, КПК не была бы коммунистической партией, не пытайся она заниматься и моральной стороной жизни тех, кто в ней состоит. Для обозначения неподобающего строителям коммунизма образа жизни есть специальные словосочетания, постоянно используемые в партийной прессе, методичках и обращениях: «даоде байхуэй» (кит. «моральное разложение»), «янжонг даоде байхуэй» (кит. «серьёзное моральное разложение»), «шеньхуо фухуа» (кит. «дегенеративный образ жизни»), «шеньхуо милан» (кит. «рассеянный образ жизни»). В народной среде партийных зачастую называют «цветными волками» (слэнговое обозначение для извращенцев).
Всё вышеописанное является идеальной иллюстрацией к тезису «не надо строить патриархальную духовность». Безвкусные проявления любвеобильности членов партии были бы невозможны при государственном строе, отличном от того, который был установлен в КНР. В республиканской Франции женатый президент, как выяснилось зимой, имел любовную связь с другой женщиной — и ничего (судить-то его надо как политика). Как сказал один политический деятель Испании: «Всё, что выше пояса, — принадлежит партии, всё, что ниже, — мне». Жёсткий кодекс поведения в КПК и различные вариации «закона о нравственности» провоцируют чиновников кидаться во все тяжкие: тратить общественные деньги на подарки любовницам, использовать для увеселительных покатушек ведомственное авто и так далее. Картина вполне знакомая тем, кто застал застойные времена в СССР. Сослаться на азиатскую дикость не получится: императорский Китай и режим Гоминьдана подобным никогда не страдали, там был вполне себе цивилизованный институт наложниц или любовниц. Но на этом вмешательство КПК в жизнь своих подчинённых не останавливается.
Время от времени партийных чиновников даже самого высокого ранга заставляют играть в революционных операх — безумных трэшовых постановках, берущих своё начало в хунвэйбинских 1960-х. Считается, что это помогает им укрепить дисциплину. Мы же можем лишь предположить, что вынужденный периодически проходить через подобное унижение министр вполне будет человеком крайне неприятным. Наверное, в этом и смысл идеологической работы центральной комиссии КПК по проверке дисциплины — заставить человека думать, что жизнь строится на подчинении и глупости.
Бо Силай в цепях. Фотография сделана задолго до ареста — один из могущественнейших людей Китая играет в «революционной опере»
С каждым новым правительством публикуется ТОП-10 книг, по факту обязательных для прочтения всеми членами партии. Можно считать, что это своеобразная версия придворного правила «аристократия подражает монарху». Мао любил «Троецарствие», Сяопин был ценителем романов про боевые искусства, Цзян Цзэминь любит западную классику (в первую очередь Данте, Шекспира и Марка Твена). Сейчас, когда страна стоит перед эпохой системных вызовов, в рекомендуемом партией списке книг есть только современные китайские авторы, рассказывающие о наиболее важных, с точки зрения КПК, проблемах страны.
В «Китайской волне» Вейвея Чжана говорится о перспективах развития современного Китая и его нынешнем состоянии, в «Как КПК работает в Китае» Си Чуньтао обсуждается политическая история КПК (особенно много места автор уделяет объяснениям того, почему КПК не исчезла в небытии как ЦК КПСС после множества совершённых ей ошибок), в «Китае развивающемся: 1978-2008» Ву Сяобу рассказывает о руководящей роли партии в исторический период экономических перемен, в «Раскрывая правду о китайской экономике» Джастин Лийу Йин (бывший главный экономист Всемирного банка, между прочим) говорит о неприменимости западных экономических рецептов в условиях развивающихся стран. Все эти труды написаны очень хорошо, в них полно данных и интересной аналитики, но в то же время в каждом из них нет даже намёка на критику КПК. То есть «Большой скачок», стоивший стране почти 40 миллионов жизней, по их мнению, был «досадной ошибкой». Интересным штрихом к партийному списку литературы является невероятная популярность различных биографий Цзэна Гофаня, политического и военного деятеля эпохи монархии. Согласно официальной трактовке, «он был великим дипломатом и способствовал делу единства Китая» (очевидно, имеется в виду подавление восстания тайпинов и заключение неравноправных договоров с европейскими державами). К слову, это единственный герой эпохи имперского Китая, публично уважаемый высшими лицами КПК.
Тени и пыль
Итак, мы с вами узнали все, что позволено знать «лаоваям». Пришло время поговорить о перспективах КПК.
Более полугода назад по итогам Третьего пленума партия объявила о начале серьёзных экономических и социальных реформ. Мы тогда же сказали, что работать КПК будет максимально осторожно и вообще главной их целью является закрепление доминирующего положения партии в жизни страны, а вовсе не настоящая либерализация. Время показало нашу правоту: только в мае в стране были арестованы десятки диссидентов, а каких-то кардинальных перемен в экономике страны, судя по всему, ожидать не стоит. Вся будущая «приватизация» будет состоять в переписывании госпредприятий на родственников, которые и так уже задействованы в бизнесе. Вот, например, Дэн Дзягуй, муж старшей сестры Си Цзиньпина, владеет 50% крупной компании Excellence Effort Property Development, имеющей доли во многих крупных предприятиях страны (например, 18% в Jiangxi Rare Earth & Rare Metals Tungsten Group Corp., поставляющей редкоземельные металлы, используемые в частности американцами в изготовлении авиатурбин и «умных бомб»). Сын Вэня Цзябао, Вэнь Юнсонг с 2006-го инвестирует в разные китайские предприятия через свою офшорную компанию. Ещё один свояк Си Цзиньпиня, Ву Лонг, владеет телекомовским гигантом New Postcom Equipment Co., но до него ей владели три разных представителя этого клана. Ничего не изменится, просто таких людей станет больше и стесняться им будет уже нечего.
Экономический фактор тоже на стороне КПК. Недавно мы писали о городах-левиафанах — в случае Китая будет применим термин «регион-левиафан». Территория вокруг Пекина скоро будет вмещать в себя 100 миллионов человек, Чунцин — это один из главных мегагородов КНР, и именно такие регионы являются драйверами экономической и политической жизни Китая. Вообще уровень жизни в прочно контролируемых партией и лучше населённых восточных прибрежных провинциях гораздо выше, чем в центре и на западе страны. К чему мы ведём? Выиграть политическую битву за Китай можно только в этих городах, а КПК давно укрепилась там — в КНР нет хоть сколько-нибудь организованной городской оппозиции.
Пока партия контролирует самые большие города страны (а она их контролирует), всё у неё будет хорошо
У партии есть два [потенциальных] врага. Первый — это 500-миллионный средний класс с абсолютно западными запросами и потребностями. Второй враг — это рабочие мигранты из сельской местности, искусственно удерживаемые в статусе людей второго сорта благодаря существованию жесточайшего института прописки (они, по сути, не имеют никаких прав в городе) и являющиеся движком «китайского экономического чуда», всего их около 250 миллионов человек.
Оба класса в силу своих интересов и размера представляют значительную угрозу в перспективе, однако КПК умело играет на противоречиях между ними: если что, голодных «пролов» всегда можно будет накормить за счёт обнаглевшего среднего класса, устроив ремейк Культурной революции, — средний класс это прекрасно понимает и жмётся к КПК, в которой он видит защиту от «венесуэлизации». И это не говоря об отсутствии ярких сильных лидеров и единства в гражданском движении.
Но возможна ли конкуренция между армией и КПК? Вариант интересный, но крайне маловероятный. Во-первых, армия и партия повязаны общим «первородным грехом» 1989-го, когда гусеницы танков, наматывающие кишки демонстрантов, стали нагляднейшей иллюстрацией к ответу на вопрос «Почему китайская армия не станет выступать против КПК?» Как мы вам уже объяснили, 1989-й — это время, когда всё «было не так однозначно», и то, что армия тогда не решилась даже просто объявить нейтралитет, как это обычно происходит в странах Третьего мира в годину кризиса, уже достаточно, чтобы считать её верным союзником партии и сейчас. Во-вторых, расходы на оборону повышаются на 12% в год, а что могут дать армии противники партии? То есть чисто теоретически средний класс Китая может сформулировать «ястребиную» внешнеполитическую программу в духе «главные тайваньские сепаратисты сидят в Пекине!», но проблема в том, что внимательный осмотр ключевых фигур китайского гражданского общества не позволяет нам считать, что в самом китайском обществе есть запрос на активную имперскую политику, которая смогла бы апеллировать к чувствам военных. В-третьих, офицеров успешно и эффективно устранили из политики и бизнеса, обеспечив в то же время их почётом и деньгами, дав огромный военный имущественный комплекс «под личную ответственность», то же самое относится и к солдатской массе: у людей и так всё есть и они занимаются любимым делом. В-четвёртых, основные протестные силы современного Китая ни у офицеров, ни у солдат симпатии не вызывают: тибетцы и прочие уйгуры в их глазах остаются «нацменами завоёванными», таких им расстреливать не жалко; городской средний класс — «мямли и рохли с претензией на образованность и более высокий уровень культуры»; нищие и бесправные сельские рабочие — просто «оборванцы». В-пятых, есть много естественных барьеров: комиссары, система партийного контроля над офицерами и жёсткая система отбора добровольцев (в армию КНР берут далеко не всех).
Потенциал для политических беспорядков внутри армии мизерный, самый яркий случай неповиновения армии в Китае выглядел так: лейтенант НОАК застрелил комиссара, командира и ещё нескольких офицеров, затем отправился на площадь Тяньаньмэнь, где убил 17 человек, чтобы затем застрелиться. Хотелось бы сказать, что он сделал это ради свободного национального Китая, но на самом деле история вышла по-китайски житейская: жена лейтенанта ждала второго ребёнка, комиссар приказал сделать аборт (тогда с этим строго было), у лейтенанта сдали нервы. «Тут вам не Форт Худ».
Говоря о нынешнем руководстве страны, Си Цзиньпин вполне может рассчитывать на симпатии армии: он был «мишу» (кит. «доверенный зам с большим количеством полномочий») одного из предыдущих министров обороны Гэна Бяо, помимо этого, его семья обладает тесными связями в офицерской среде.
Китайская армия имеет гораздо больше общего с партией, чем с остальными группами населения
Заключение
Принимая во внимание всё вышеописанное, у нас, наверное, есть все основания доверять тем, кто говорит, что КПК продержится ещё не один десяток лет. Степень проникновения КПК во все сферы жизни общества так глубока, что дальнейшее развитие Китая без партии представляется совершенно невозможным, даже в случае проведения радикальных демократических реформ. Тут можно вспомнить Мексику, где Институционно-революционной партии принадлежит в стране если не всё, то очень многое, и после «электоральных перерывов» она неизменно возвращается к власти в стране, где вся система управления заточена под неё. Стоит вспомнить и про Либерально-демократическую партию Японии, лишь ненадолго покидающую правительство для того, чтобы вскоре туда вернуться. В «новом демократическом Китае» (если такой состоится) КПК в силу естественных или не очень естественных причин будет занимать такое же доминирующее положение, как сейчас, просто будет демократический камуфляж. А даже если итоги выборов окажутся неудовлетворительными, тонны компромата, собираемые Организационным отделом КПК на всех публичных лиц Китая, позволят партии спокойно пережить краткосрочное правление конкурентов (которым отдел, если вы помните, сейчас раздаёт должности в правительстве).
«Красная аристократия», на первый взгляд, держится крепко, но им и всем политическим аналитикам не даёт покоя одна мысль — развал СССР в 1991-м году и бесславный роспуск КПСС. Имея перед глазами такой страшный пример, сложно успокаивать себя мыслями о «гончандан вансуй» (кит. «десять тысяч лет правления КПК» — официальный пропагандистский слоган в КНР). Нет смысла обсуждать здесь сомнительный генезис КПК, стоит сказать только о том, что Мао и компания, так же как и советские большевики, — люди с фальсифицированными биографиями с европейским следом в них. Как вы убедились выше, нынешняя высшая партийная элита не чурается офшоров и вывода капиталов за рубеж. А что это значит? Это значит, что КНР вместе к КПК точно так же может закончиться буквально за день.
Что почитать по теме:
— The Party: The Secret World of China’s Communist Rulers
— Double Paradox: Rapid Growth and Rising Corruption in China
— Why Communism Did Not Collapse: Understanding Authoritarian Regime Resilience in Asia and Europe
— The Claws of the Dragon: Kang Sheng — The Evil Genius Behind Mao — And His Legacy of Terror in People’s China
— A Death in the Lucky Holiday Hotel: Murder, Money, and an Epic Power Struggle in China
— From Revolution to Reform: A Comparative Study of China and Mexico
— Mapping China’s Red Nobility
