28 августа 1938 года расстрелян один из самых одиозных деятелей ВЧК Александр Эйдук.
Во время революции 1905 года латыш Эйдук никак себя не проявил, хотя Латвия пылала больше других провинций. Сам он утверждал, что вступил в РСДРП в 1903 году, но скорее всего верна другая дата — 1906 год. Именно тогда он появился в Одессе на подпольной работе. Но длилось это не очень долго. Уже через несколько месяцев Эйдук покинул Россию и больше не возвращался до революции. Сначала он жил в Германии, потом в Вене. Там залег на дно.
С началом Первой мировой войны его интернировали как гражданина Российской Империи. Однако в декабре 1917 года внезапно отпустили — «по невыясненным обстоятельствам». Хотя обстоятельства, кажется, яснее некуда.
После возвращения он сразу же становится председателем ревтрибунала одной из армий РККА. Затем его перебрасывают в другую армию и, наконец, он попадает в ВЧК. Причем сразу же на руководящие должности. К 1918 году органы ЧК были латышской вотчиной, и соплеменника устроили по высшему разряду.
Эйдук входит в состав Коллегии ВЧК — главного руководящего органа, который к тому же имел право вершить «революционное правосудие» и назначать приговоры. В 1921 году Эйдука выводят из руководства ЧК и назначают смотрящим за различными организациями. Так, он был полномочным представителем СНК при ARA — Американской организации помощи, которая помогала голодающим в советской России. Товарищ Эйдук, надо полагать, следил, чтобы помогали не слишком много.
Заодно Эйдук возглавлял всю завербованную ЧК агентуру по линии наркомата внешней торговли. Так официально называлась эта должность. На деле Эйдук просто курировал потоки контрабанды. Дело в том, что в Гражданскую войну и первое время после нее РСФСР по факту вел полулегальные торговые операции, поскольку не был признан ни одним государством. Поэтому приходилось пользоваться услугами контрабандистов и нанимать их в штат, о чем честно писал в своих мемуарах внешторговец Георгий Соломон:
Это потребовало в конце концов необходимости создания в прифронтовой полосе ряда специальных контрабандных агентур постоянного характера и выделения всего делопроизводства в центре в особое отделение под названием «Отдел агентур», который скоро стал одним из главных отделов комиссариата.
Разумеется, чекистам и самим хотелось сидеть на потоках контрабанды, особенно в условиях военного коммунизма. Так что поставили своего человека. Соломон так вспоминал об этом:
— Да видите ли, Георгий Александрович, — ответил мне Дзержинский, — приходится быть сугубо осторожным… За последнее время ваши благожелатели стали urbi et orbi звонить всякие нелепости. Я лично, конечно, не обращаю на это никакого внимания но… идут доносы, и я хочу предложить вам одну комбинацию, которая, по-моему, ликвидирует эту шумиху о том, что вы культивируете контрабандистов и авантюристов…
— Феликс Эдмундович, — перебил я его, — ведь надо же иметь в виду, что вести контрабандное дело можно только с помощью контрабандистов, или авантюристов, что то же самое…
— Ну, конечно, но дело в том, что надо положить конец этим интригам, — сказал он, — и я предлагаю вам ввести в ряды ваших сотрудников одного из видных сотрудников ВЧК, которому вы можете поручить ведать именно делами о контрабандистах… Как вы относитесь к этому проекту?..
— Кого вы имеете в виду? — спросил я, весь насторожившись
— Александра Владимировича Эйдука, — ответил Дзержинский
Мне ничего не оставалось делать, как согласиться. Читатель поймет, почему я не удержал восклицания, услыхав от Дзержинского это имя… Эйдук!.. Это имя вселяло ужас, и сам он хвастал этим. Член коллегии ВЧК Эйдук отличался, подобно знаменитому Лацису (тоже латыш, как и Эйдук), чисто садической кровожадностью и ничем не сдерживаемой свирепостью…
Впрочем, Соломон работал с ним недолго, но оставил впечатляющее воспоминание о посиделках:
Мы сидели у моего письменного стола. Вдруг с Лубянки донеслось (ветер был оттуда) «заводи машину!» И вслед за тем загудел мотор грузовика. Эйдук застыл на полуслове. Глаза его зажмурились, как бы в сладкой истое, и каким-то нежным и томным голосом он удовлетворенно произнес, взглянув на меня:
— А, наши работают…
Тогда я ещё не знал, что означают звуки гудящего мотора.
— Кто работает?.. Что такое? — спросил я.
— Наши… на Лубянке… — ответил он, сделав указательным пальцем правой руки движение, как бы поднимая и опуская курок револьвера. — Разве вы не знали этого? — с удивлением спросил он. — Ведь это каждый вечер в это время… «выводят в расход» кого следует…
— Какой ужас! — не удержался я.
— Нет, хорошо… — томно, с наслаждением в голосе, точно маньяк в сексуальном экстазе, произнес Эйдук, — это полирует кровь…
Сидеть на потоках контрабанды и ничего не спереть, конечно, было для Эйдука просто невозможным. Уже в 1923 году он со скандалом был исключен из партии. Официально: за пьяные кутежи. Но за такие мелочи тогда из партии не гнали. Поэтому, вероятнее всего, Эйдук либо крупно проворовался, либо не поделился с кем-то из чинов. Изгнание было щадящим благодаря связям латышского чекиста с тогда еще могущественными Зиновьевым и Реденсом.
Эйдука сослали на руководящие должности в строительную промышленность. После разгрома троцкистов латыша восстановили в партии, и карьера снова пошла в гору. Он вернулся в НКВД на должность руководителя одного из районов Дмитровлага — одного из ключевых лагерей, силами которого строился канал Москва — Волга.
Сказка закончилась 4 июня 1938 года, когда его в один день сначала уволили из НКВД, а затем арестовали. Эйдука обвинили в шпионаже в пользу США и Германии. Оказалось, что его завербовали еще в 1917 году, когда отпустили в Россию «при невыясненных обстоятельствах». Но такое уж государство СССР — там на всех должностях работали шпионы.
28 августа 1938 года состоялся скоротечный суд. Эйдук был признан виновным и в тот же день расстрелян.
Автор рубрики «День в истории» — Евгений Политдруг
