11 мая 1881 года был опубликован манифест о незыблемости самодержавия, определивший консервативное направление политики Александра III.
Манифест издали спустя почти два месяца после восхождения Александра на престол. Эту двухмесячную паузу образованные слои населения истолковали как замешательство нового императора, который пытался определиться с вектором своего правления. На деле проблема состояла не столько в замешательстве императора (который, впрочем, действительно находился в серьезных раздумьях), сколько в борьбе за влияние на государя двух противоборствующих сил — либеральной и консервативной.
Во главе либерального крыла стоял министр внутренних дел Лорис-Меликов, которого поддерживали военный министр Милютин и министр финансов Александр Абаза. Консервативное крыло оказалось не таким крупным по составу, зато его олицетворением и вдохновителем был сам Победоносцев — один из преподавателей Александра еще в юные годы. Этих же позиций придерживался старейший граф Строганов, в свое время бывший главным воспитателем Александра.
Сразу же после вступления нового императора на престол встал вопрос, что же делать с т. н. конституцией Лорис-Меликова, проектом создания представительного органа с законосовещательными функциями. Проект, как известно, одобрил сам покойный Александр II, но официально он так и не был принят.
Поскольку доклад был одобрен покойным государем в день его убийства (но окончательное решение вопроса откладывалось на несколько дней до специального совещания), хитрый Лорис-Меликов весьма грамотно позиционировал свое детище как политическое завещание покойного. Дескать, Александр одобрил проект накануне гибели, стало быть, вопрос решенный, такова воля отца и ее надлежит осуществить.
Александр III вроде бы склонялся к этому, но затем отложил вопрос на несколько дней, созвав специальное совещание, на котором дал высказаться как либеральной «башне», так и консервативной. Совещание состоялось 20 марта в Зимнем дворце и обнаружило резкие расхождения между двумя флангами. Триумвират Лорис-Меликов, Абаза и Милютин выступил с активной поддержкой проекта и вообще продолжения курса либеральных реформ в принципе. С ними заодно был великий князь Константин Николаевич.
Резко против выступило консервативное крыло из бывших воспитателей императора — Строганова и Победоносцева. К ним присоединился член Государственного совета, предшественник Меликова на посту главы МВД Лев Маков и министр путей сообщения Константин Посьет. Неопределенно-нейтральную позицию заняли остальные участники совещания, включая великого князя Владимира Александровича, вскоре официально получившего статус регента на случай смерти Александра III.
В итоге никакого решения принято не было и за влияние на императора развернулась борьба между двумя группами. Тем временем Александр понемногу начал расставлять своих людей на ключевые посты, что несколько ослабляло мощь либеральной «башни». Так, на следующий день после совещания новым петербургским градоначальником стал генерал Баранов. Министром государственных имуществ стал граф Игнатьев, чью кандидатуру отстаивал именно Победоносцев. Также был заменен комендант императорской квартиры, которым стал генерал Литвинов. Новым начальником дворцовой охраны стал близкий к новому императору Воронцов-Дашков.
Перестановки на высоких постах явно свидетельствовали о том, что консерваторы усиливают влияние. Однако в начале апреля Александр внезапно уравновесил силы, назначив директором Департамента полиции ставленника Меликова Плеве.
Но через несколько дней своего поста внезапно лишается Абаза, бывший одним из самых активных представителей либерального крыла. В начале мая в Гатчине Александр проводит новое совещание. Либеральное крыло ожидало полного разгрома, но император неожиданно дал всем высказаться, заверил, что всех ценит и вообще вел себя так, что после совещания лидеры либерального крыла едва не танцевали от радости. Они сочли, что одержали победу, что консервативное крыло повержено, а Победоносцев разбит.
Однако сам император пришел к выводу, что эти люди его совсем не поняли. Он писал Победоносцеву:
Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убеждён, что для счастья России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу.
Победоносцев понял, что наступает благоприятный момент, и всеми силами попытался убедить его не давать спуску этим людям. Вообще, в молодости Победоносцев сам был убежденным либералом и даже анонимно печатался в герценовском «Колоколе». Но с годами полностью разочаровался как в либерализме, так и в его адептах.
Если будут вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступить так называемому общественному мнению, — о, ради бога, не верьте, ваше величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и ваша: это ясно для меня, как день. Безопасность ваша этим не оградится, а еще уменьшится. Безумные злодеи, погубившие родителя вашего не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое бремя можно вырвать только борьбой с ними на живот и на смерть, железом и кровью. Хотя бы погибнуть в борьбе, лишь бы победить. Победить не трудно: до сих пор все хотели избегать борьбы и обманывали покойного государя, вас, самих себя, всех и все на свете; потому что то были не люди разума, силы и сердца, а дряблые евнухи и фокусники.
Простите мне мою правду. Не оставляйте графа Лорис-Меликова. Я не верю ему. Он фокусник и может еще играть в двойную игру. Если вы отдадите себя в руки ему, он приведет вас и Россию к погибели. Он умел только проводить либеральные проекты и вел игру внутренней интриги. Но в смысле государственном он сам не знает, чего хочет, — что я сам ему высказывал неоднократно. И он — не патриот русский. Берегитесь, ради бога, ваше величество, чтоб он не завладел вашею волей, и не упускайте времени.
Ощутив уверенность в своих силах и своей позиции, Победоносцев по предложению Александра, окончательно определившегося со своей позицией, набросал проект манифеста, который стал бы выражением консервативных устремлений. Вечером 10 мая министр юстиции Набоков привез на совещание к Лорис-Меликову манифест, который буквально поразил всех присутствовавших. Либеральное крыло, уже праздновавшее победу, было в смятении. Милютин вспоминал:
Такая неожиданная новость, поразила нас как громом: какой манифест? Кем он изготовлен? С кем советовался государь? Сконфуженный Победоносцев объявил, что это произведение его пера: что вчера государь призвал его в Гатчину и приказал сочинить манифест с тем, чтобы сегодня он был напечатан, а завтра по прибытии государя в Петербург, обнародован… Гр. Лорис-Меликов и А. А. Абаза в сильных выражениях высказали своё негодование и прямо заявили, что не могут оставаться министрами. Я присоединился к их мнению. Набоков, Игнатьев и бар. Николаи, хотя сдержаннее, также высказали своё удивление. Победоносцев, бледный, смущённый, молчал, стоя, как подсудимый пред судьями. Расстались мы в сильном волнении.
На следующий день манифест о незыблемости самодержавия был опубликован. Документ носил программный характер:
Но посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления, в уповании на Божественный Промысл, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений.
Это был триумф Победоносцева, который хотя и оставался только лишь обер-прокурором Синода, стал настоящим серым кардиналом в эпоху правления Александра. Триумф одного обернулся крушением остальных. Либеральное крыло в полном составе ушло в отставку. Через несколько дней после публикации манифеста прошение об уходе подали Абаза, Лорис-Меликов и Милютин. В июле лишился поста председателя Государственного совета и дядя императора — великий князь Константин Николаевич, с которым Александр имел весьма натянутые отношения, если не сказать больше.
Началась т. н. эпоха контрреформ. Впрочем, это весьма громкое название, раздутое прогрессивной общественностью тех лет, а потом еще больше раздутое в советских учебниках. В действительности контрреформы были мягкими и в целом не подвергали серьезной ревизии ни одну из масштабных реформ предшественника. Ни одна из реформ не была отменена, некоторые были лишь немного отбалансированы в более выгодную для власти сторону. Например, был немного повышен имущественный ценз для горожан при выборах в земства, а также увеличены возможности контроля за земствами со стороны губернаторов. Но никакой отмены земств не последовало. Отдельные дела были выведены из компетенции судов присяжных, но сами суды никто не отменял и не ограничивал. Даже всемирно распиаренный циркуляр о кухаркиных детях ничего никому не запрещал и носил рекомендательный характер, причем он не требовал выгонять детей трудящихся из гимназий и не запрещал им учиться, а оставлял на усмотрение директоров этих учебных заведений вопрос приема детей из низших слоев общества в зависимости от их способностей и возможностей их семей.
Словом, никто не собирался «прокручивать фарш назад», ограничившись лишь небольшими корректировками в отдельных областях.
