Одним из ключевых событий экономической истории постсоветской России стал дефолт, разразившийся в августе 1998 года. Крах государственных финансов и последовавший за ним тяжелейший кризис банковской системы стал наглядным подтверждением того, насколько важна для страны макроэкономическая стабильность. В условиях невозможности осуществления займов на международных финансовых рынках российским властям не оставалось ничего другого, кроме как придерживаться принципов бюджетного консерватизма.
Однако уже вскоре после дефолта цены на «черное золото» стали устойчиво расти, и перед правительством встала дилемма: что делать со стремительно увеличивающимся притоком нефтедолларов? В начале 2000-х годов излишки доходов направлялись на осуществление выплат по предоставленным стране займам, следствием чего стало снижение уровня долговой нагрузки на экономику. В середине прошлого десятилетия российские финансовые власти пришли к выводу о необходимости стерилизации экспортной выручки от продажи углеводородов за рубеж, для чего был создан Стабилизационный фонд, впоследствии разделенный на Резервный фонд и Фонд национального благосостояния.
Первоначально предполагалось, что накапливаемые в нем средства будут расходоваться в периоды низких цен на нефть, когда у правительства могут возникнуть затруднения с исполнением финансовых обязательств. Так, в принципе, и произошло: за шесть месяцев, прошедших с июля 2008 года по январь 2009-го, стоимость барреля нефти марки Brent упала со 147 до 32 долларов. Вследствие этого за двенадцать месяцев 2009 года Кабинет министров вынужден был потратить 76 миллиардов долларов из средств Резервного фонда. В этом контексте есть все основания говорить, что наличие «кубышки» действительно позволило хеджировать риск бюджетной разбалансировки.Впрочем, не менее правдоподобным будет и обратное утверждение: использование государственных нефтяных фондов привело к ослаблению фискальной дисциплины. Подтверждением здесь служит тот факт, что в 2007-2013 годах резко возросли бюджетные расходы на поддержку госкомпаний (с 730 миллиардов рублей до 1,7 триллиона рублей) и латание дыр в Пенсионном фонде (с 79 миллиардов рублей до 3 триллионов рублей). Правительство тратило миллиарды долларов на дорогостоящие инфраструктурные проекты (саммит АТЭС во Владивостоке, зимние Игры в Сочи), реализация которых сопровождалась масштабными хищениями выделенных из федеральной казны средств. Как результат – увеличение ненефтегазового дефицита бюджета на фоне растущих нефтяных цен.
Помимо этого, факт существования «большой заначки» сыграл роль негативного стимула для институциональной модернизации экономики. Вовсе не случайно, что именно во второй половине «нулевых» правительство отказалось от реализации намеченных ранее преобразований. В первую очередь можно отметить пенсионную реформу, начатую в 2002 году, но так и не доведенную до конца: предполагавшееся расширение сектора добровольных накоплений в реальности обернулось их изъятием. Последствия этого можно будет ощутить через несколько лет, когда развалится система, функционирующая по принципу солидарности поколений. Сюда же относится и ползучее расширение госсектора, и повышение налогов на труд, и деградация судебной системы, что, в конечном счете, сыграло немаловажную роль в скатывании экономики в стагнацию.
Какой же из этой ситуации есть выход? Для того, чтобы обеспечить макроэкономическую стабильность и при этом сохранить стимулы для проведения структурных реформ, необходимо предпринять ряд следующих мер.
Во-первых, постепенно отказаться от финансирования бюджетных расходов за счет средств государственных нефтяных фондов;
Во-вторых, установить порядок, при котором сверхдоходы от экспорта нефти будут использоваться исключительно для целей пенсионной реформы;
В-третьих, последовательно снижать налоговое бремя и, тем самым, минимизировать возможность появления в руках государства избыточных финансовых ресурсов.
В таких условиях у правительства возникнет потребность в соблюдении принципов бюджетного консерватизма и при этом не будет средств, которыми можно «залить» любую социально-экономическую проблему. По крайней мере, в это хочется верить.
