Донбасс, или развёрнуто Донецкий каменноугольный бассейн, есть понятие геологическое. Геология — наука молодая и создана для обслуживания промышленной фазы развития человечества, которой не более 300 с малым лет. Примерно столько же лет назад и открыты угольные ископаемые Донецкого кряжа. Название району дали позже, в первой половине XIX века, а серьёзное промышленное освоение начали ещё позже, с конца XIX века. Хотя при желании историю Донбасского края можно возвести к 300 миллионам лет тому назад, когда в каменноугольный геологический период — карбон — сформировались здешние залежи. Говорят, в те времена стрекозы имели размах крыльев в один метр — есть над чем подумать участникам конкурса на геральдику Донецкой Народной Республики.
Но есть в допромышленном прошлом этого района пара эпизодов со злободневным символизмом, которые просто жалко упустить, не коснувшись. Локальная легенда гласит, будто в XII веке, предположительно, вблизи Славянска состоялась битва князя Игоря с половецким ханом Кончаком, описанная в «Слове о полку Игореве». Тут уж не важно, является «Слово» подделкой или оригиналом, — всё одно литература и литературность русской истории в этом сюжете раскрывается во всей красе: современный князь Игорь Гиркин-Стрелков, окопавшись в Славянске, отбивает налёты азиатов-укров, окружённый не менее художественными персонажами.
Второй эпизод относит к территории Донбасса знаменитую битву на реке Калке 1223 года, протекающей по югу Донецкой области в районе Мариуполя. На этот раз уже объединённые русско-половецкие войска дали бой монгольским ордам. Поначалу союзники монголов били, однако затем половцы струсили и обратились в бегство, смяв по пути русские войска, что привело к поражению. Историк и этнолог Лев Гумилёв полагал, что, помимо битвы на Калке, половцы приняли участие в этногенезе украинцев. «Никогда мы не будем братьями».
П. Рыженко, «Калка»
Почти всю свою допромышленную историю Донбасс был частью Дикого Поля — обширных и практически безлюдных земель всей нынешней Новороссии с довеском — по сути, проходного двора, где завсегдатайствовала только иррегулярная конница промышлявших набегами кочевников. Потихоньку русское государство протискивалось на юг, делая в проходном дворе выгородки в виде засечных черт — системы оборонительных укреплений и преград для амортизации атак кочевых орд. Рвы, валы, надолбы, завалы, частоколы, засеки, палисады сооружали на открытых промежутках между естественными лесными, речными и холмистыми участками и укрепляли острогами, крепостями, земляными и деревянными фортами, с организацией постоянного патрулирования засечной стражей, набираемой из местных жителей. Одной из таких стала Изюмская черта длиною свыше полутысячи километров, которую выстроили в конце XVII века с опорой на естественную географию здешних рек Коломак, Мжа, Северский Донец и Оскол. Полвека спустя продвинулись ещё южнее, завершив Украинскую линию по руслам речек Сухая, Лузовая, Кисель, Берека, Берестовая, Орель, Очепь, укреплённую 18 крепостями, связанными 140 редутами и сотнями реданов. Окончательно Новороссийскую губернию отсекли от татар Днепровской линией, построенной к концу XVIII века — к моменту, когда подоспело и окончательное решение крымского вопроса. Поэтому многие современные города Донбасса ведут свою историю из таких засечных острожков, как, например, нынешний Артёмовск, некогда укрепление Бахмут, или Славянск, некогда крепость Тор.
По мере продвижения засечных линий началось геологическое прощупывание Донбасса. В 1721 году подьячий Григорий Капустин был по решению созданной двумя годами ранее Петром I Берг-коллегии направлен рудознатцем Василием Лодыгиным в эту «обезлюдевшую, веками не вспахиваемую кипчаково-ковыльную заокоёмную пустошь», как красиво выразился Владислав Тетерин. Далее автор сообщает:
Исследовав казачьи земли близ Кундрючьих городков (Соколово-Кундрюченские шахты в Ростовской области), составив подробную рукописную карту, рудознатец двинулся с обозом вверх по течению речки Кундрючьей и вышел к берегам Северского Донца близ нынешних городов Свердловска и Краснодона. Затем прошел вверх по течению реки Каменки, притока Донца, до Лисичьего Буерака (город Лисичанск), набрав и там земляного уголья для проб; повернул на юго-запад к Бахмуту (город Артемовск), обогнув полукольцом главный хребет Донецкой возвышенности — Нагольный кряж. В конце октября из Бахмута его обоз направился к Дону, в Острогожский уезд. Взяв там образцы железных, золотых и серебряных руд, Капустин с обозом тронул по зимним российским дорогам в обратный путь. (Солнечный камень Дикого поля // Вокруг света. № 12 (2638), 1978.)
Дальше началась настоящая детективная история. Взятые пробы Капустин привёз в Москву, где их исследовал иноземный пробирный мастер русской службы Кашпер Вейс, обнаруживший в руде цветные металлы, но забраковавший образцы угля. Слабые топливные качества показал минерал и по результатам испытаний кузнечным мастером то ли англичанином, то ли голландцем Марком Реером, посоветовавшим в отчёте продолжать пользоваться голландским углём. Капустин испытания оспорил и заказал собственную экспертизу в Туле, показавшую добротность угольев. Однако сюжет с Вейсом вновь повторяется, на этот раз с образцами, привезёнными нарочной от рязанского мужика Ивана Палицына: Кашпер (доброе привидение) охотно исследовал руды, а уголья будто и вовсе не стал смотреть, выбросив в сарай. Автор истории Леонид Губин на этот раз уже не намекает, а говорит прямым текстом: Россия закупала уголь у Голландии и Англии «за золото», а на русскую службу пробиреров нанимали в основном из числа англичан (хотя представить англичанина с именем Кашпер Вейс затруднительно).
Как бы то ни было, но по возвращении из Персидского похода Пётр I приказал снарядить новую экспедицию к разведанным Капустиным местам, хотя донецкий уголь, как мы знаем, посчитали негодным, а заодно исследовать найденные Палицыным ископаемые в Рязанском уезде, хотя уголь оттуда, как мы знаем, Вейс выбросил в сарай. Мало того, возглавить экспедицию поручили не кому-нибудь, а вызванным через вице-адмирала русского флота англичанина Томаса Гордона из Англии специалистам во главе с Егорием (Грегори) Никсоном, которых английское правительство якобы выпустило с большим трудом, да и то лишь потому, что сочло их малоквалифицированными специалистами. Экспедицию назвали Большой в силу длинного маршрута, включавшего одним из пунктов исследование донецких находок. На стадии её подготовки ключевая фигура предприятия Григорий Капустин неожиданно попал под арест по ничтожному обвинению, но был отпущен через месяц. При этом сама экспедиция составляла государственную тайну.
Пребывая в Москве на месте первых раскопок, англичанин Никсон получил присланные из Бахмутского уезда образцы угольев, отчего-то передумал «гадить» и решительно реабилитировал ранее забракованный Вейсом материал: «1724 года мая 5-го числа показали мне уголье, которое я пробовал, и оное является изрядно, а пепел из оного синий есть. Такие уголья мы называем в Англии на угольных заводах самыми лучшими… они на всякие потребы угодны». Быть может, получил образцы получше? Не тут-то было: по словам Тетерина, Никсон «фактически опробовал тот же донецкий уголь, что и доставленный Капустиным и который Кашпер Вейс в свое время забраковал». Дальше больше.
Капустин, чью репутацию Никсон хорошим отзывом об угле укрепил, на англичанина вместо благодарности страшно ополчился и совместно с приставленным от Берг-коллегии унтер-офицером Андреем Масловым стал слать в центр кляузы, дескать, Никсон пьянствует, вместо угля ищет железные руды для строительства своего железоделательного завода, а вместо предписанного использования бурильного инструмента роет живыми силами колодцы-дудки, затягивая время. При этом английские мастера также пьянствуют и дебоширят, параллельно посылая в Берг-коллегию какие-то скандальные письма.
Нестыковки в образе Никсона продолжают сгущаться. Лично посетив бахмутское месторождение, он сообщает, что «оное уголье не такой доброты, как те, которые мне в Москве показаны», но при этом тут же советует открывать угольный завод. Причём подобный завод вблизи Бахмута вроде бы уже сложился и на его шахтах работает 200 человек, добывающих горючее для нужд солеварных кузниц. Вроде бы Никсон — малоквалифицированный специалист, но при этом его со скрипом отпускают в Россию. Вроде бы пьянствует и бездельничает, но при этом активно ищет рудники для своего железоделательного завода.
Наконец, Капустин добивается проверки деятельности английской команды: Берг-коллегия присылает Ивана Телепнева, «дабы установить пригодность иноземных угольных мастеров и рассчитать их, если „они свое дело буде не знают или плохо знают“». По приезду он немедленно отправляет английских подмастерьев в Москву. Никсона же Телепнев упорно пытается заставить работать или хотя бы перемещаться вслед за Капустиным, но тот в ответ сопротивляется с необъяснимым упорством, не желая выезжать даже на небольшие расстояния. Последнему обстоятельству, впрочем, имеется очевидное объяснение: уже наступила зима, а пускаться в путь по русским морозам иностранцы опасались. К примеру, ранее по тем же причинам возглавить экспедицию накануне зимы отказался рудный мастер Самуил Себастьян Ронталлер.
В конце концов, Телепнев доложил о бесперспективности Большой экспедиции, а в июне 1725 года Берг-коллегия определила, что «мастер Никсон дело свое плохо знает, велеть отпустить в его отечество». К тому моменту инициатор Большой экспедиции Пётр I полгода как умер. Его преемница Екатерина I больше экспедиции в эти края не назначала, угольную разведку свернули, и история промышленного Донбасса приостановилась до конца XVIII века. Внезапно. Хотя, как мы помним, уголь был нужен настолько, что закупался у Англии да Голландии «за золото».
Конечно, история эта скроена по лекалам распространённой в советской мифологии героизации простых мужиков от сохи. Сын крепостного Капустин подошёл на роль как нельзя кстати. Донецкий писатель Леонид Губин создал его образ в книге «Первооткрыватель» в 1957-ом году, через три года после выхода которой Капустину возвели памятник в Лисичанске. Повторно Губин выпустил роман про Капустина и иже с ним «Камень-уголье» в 1981 году, и вновь всего через два года в Макеевке «Колумбу Донбасса» установили ещё один ростовой памятник. Поскольку внешность Капустина неизвестна, на первом монументе его сделали похожим на молодого Ильича, а на втором — на тогдашнего директора «Макеевугля» Александра Чумака.
Памятник Капустину в Макеевке (слева) и в Лисичанске
Но легенда о рудознатце из народа, коим Капустин и был на самом деле, не требовала такого обилия путаницы и нестыковок: жил-был талантливый хороший человек, к чему все эти Никсоны-Вейсы-Рееры? Думается, нагромождением детективных хитросплетений хотели объяснить необъяснимый уход из Донбасса. Два десятилетия после смерти Петра сюда никто даже не совался. Незначительная добыча для мелких нужд велась полукустарным методом: киркой, лопатой да ведром. Даже в середине XIX века, несмотря на кратно выросшую российскую индустрию, на территории нынешней Донецкой области добывалось лишь немногим более 1 миллиона пудов угля. Это четыре железнодорожных состава. За весь 1850-й год. Всё.
Иными словами, дело выглядит так, будто Донецкий бассейн со всеми его богатствами был… попросту не нужен. Как же такое могло случиться? Да очень просто.
Металлургия начала XVIII века держалась целиком и полностью на древесном угле — кусках древесины, полученных путём прокаливания в ямах, кучах или ретортах, — примерно таких же, что мы покупаем для жарки шашлыка. Калорийность их горения выше, чем у каменного угля, и достаточна для выплавки металла. Каменный же уголь был непригоден для указанных целей, за исключением раритетного антрацита: этим, в частности, объясняются противоречивые данные по испытаниям капустинских «горюч-камней». Первые железоделательные заводы, построенные голландцами недалеко от Москвы, также пользовались древесноугольным горючим, пока Петру I не понадобилось строить флот и он не наложил ограничение на использование леса. Встал вопрос о переносе производства в другой регион, предсказуемо выбрали Урал с его сравнительной освоенностью, изобилием древесины, речными коммуникациями и богатыми рудными залежами, — словом, одним сплошным «треугольником Лаунхардта», которого не было на Донбассе. Так в 1715-1720-х годах стали создавать, по выражению Петра Щедровицкого, уральский металлургический кластер. С одной стороны, силами частной инициативы Демидовых, с другой — силами казённой инициативы Татищева — прямых конкурентов, пребывавших в состоянии открытой войны.
Население империи было скудным, для уральского кластера остро не хватало людей, наскребали по сусекам, наметали по амбарам: к заводам приписывали крепостных и казённых мастеровых, разрешали покупать для заводских нужд деревни целиком, посылали на работы проституток и нищих. Даже при наличии «треугольников Лаунхардта» в донецкой «заокоёмной пустоши» рабочих сразу на оба кластера взять было неоткуда — тут либо-либо.
Простейшая схема локационного треугольника Вильгельма Лаундхардта — метода нахождения пункта оптимального размещения отдельного промышленного предприятия относительно источников сырья и рынков сбыта продукции
Понять интриги вокруг Большой экспедиции и Никсона в контексте борьбы «Демидовы против Татищева» и «Урал против Донбасса» отсюда нетрудно: достаточно сказать, что президент Берг-коллегии и первый русский масон Яков Брюс был личным покровителем Василия Татищева, как и косвенно Капустина. Задачей Никсона было подтвердить богатые запасы бесполезного каменного угля, что, с одной стороны, делало район подведомственным Берг-коллегии, а с другой, закрывало вопрос о возможности создания здесь конкурирующего металлургического кластера: уголь ищи, железо не ищи. Никсон задачу, очевидно, понял не вполне, его и слили. А быть может, напротив — всё очень хорошо понял и сыграл отведённую роль.
Донбасс был великим приобретением русского народа, но досрочным. Это понимал и император Пётр, которому приписывают следующие слова об ископаемом угле: «Сей минерал если не нам, то потомкам нашим зело полезен будет».
Полезность его задним числом вскрылась благодаря англичанам, которые, как и русские, оказались в ситуации острого дефицита леса для углежжения. Но у них не было Урала — пришлось изгаляться. Решение нашли столь же простое, сколь и гениальное: прокалили вместо древесины каменный уголь — получился кокс с его высокой теплотворностью. В 1735 году на нём произвели первую доменную плавку чугуна. Древесный уголь одной ногой шагнул в могилу. А в 1784 году Генри Корт запатентовал процесс пудлингования — выплавку стали из чугуна с применением помешивания, для которой был достаточен жар обычного каменного угля. Древесный уголь перенёс в могилу вторую ногу. Если в 1750-ом году, по данным П.Щедровицкого, Россия была крупнейшим в мире экспортёром стали и чугуна и занимала больше 50% рынка Англии, то уже в 1800-ом её доля на английском рынке упала до 10%.
Пока Донбасс, как и всё Дикое Поле, пустовал, правительство империи не прекращало попытки заселить его по крайней мере иноземцами, принимая их в вечное подданство. Показательны два случая. Россия на пару с Австрией разыграла славяно-христианскую карту в противостоянии с Турцией, особенно актуальную для находившихся под османской протекцией балканских славян. В середине XVIII века полковник австрийской службы Иван Хорват обратился к императрице Елизавете Петровне с предложением, от которого невозможно было отказаться: он просил принять его в российское подданство, обязался набрать из болгар, македонцев и валахов, как указывает Фёдор Ходеев, два полка — конный в тысячу и пехотный в две тысячи человек — и за свой счёт организовать их переселение на юг России. Елизавета I охотно согласилась, подчеркнув, что примет не только этих переселенцев, но «и сколько бы сербов ни захотело, как единоверцы приняты будут». Они и были приняты. Хорват со своими переселенцами основал Елизаветград, ныне Кировоград. А другие два полковника австрийской службы Иван Шевич и Райко Депрерадович привели в 1753 году сербов для поселения в районе современного Луганска — так образовался Славяносербский уезд Екатеринославской области.
Второй эпизод представлял собой спецоперацию князя Потёмкина-Таврического и Александра Суворова, сравнимую по красоте с известной «вежливой операцией» в Крыму. Не ударяясь в подробности, скажем лишь, что из-под носа у поставленных под протекторат крымских татар удалось вывести половину греческого населения полуострова. В 1778 году, во время Святой Пасхи, в пещерной Свято-Успенской церкви под Бахчисараем митрополит Игнатий призвал христиан покинуть Крымское ханство, что положило начало путешествию, завершившемуся основанием Мариуполя. Церковь эта в пещере ущелья Марии в Крыму, где началась история второго по величине города Донбасса, открыта для туристов и в наши дни.
Свято-Успенский христианский монастырь располагается в Долине Марии в Крыму сегодня
В целом же Дикое Поле так и оставалось безлюдной пустошью. Достаточно заметить, что каждой семье переселенцев в этих краях отдали в среднем 100 гектаров (!) земли во владение. Лишь бы жили.
Между тем, большой бросок на юг и основание Черноморского флота, совершённые русскими в XVIII веке, поставили территориальную организацию промышленности в новую ситуацию: обходиться одним лишь Уралом стало невозможно. В 1792 году командующий Черноморским флотом вице-адмирал Николай Мордвинов посетовал рапортом о проблемах снабжения боеприпасами и необходимости закладки на юге страны нового оружейного завода. Особенно он желал заполучить чугунные карронады — лёгкие корабельные пушки ближнего боя фирмы «Каррон» Чарльза Гаскойна, известные также как гасконады. Дела в те времена делались просто: Гаскойна для строительства завода и пригласили, тем более что к тому моменту он уже занимался модернизацией промышленности на севере России. Шотландец лично выехал для оценки местности под закладку предприятия в нижнем течении реки Лугани, осмотрел Лисью балку, где было решено добывать уголь для нужд завода, а позже построить первый в России шахтёрский посёлок — ныне Лисичанск. Здесь же в 1799 году произвели первый российский кокс. Первые улицы поселения при Луганском литейном заводе стали первыми улицами будущего Луганска. И множество других «впервые» успел наделать в России Карл Карлович, прежде чем скончался под Санкт-Петербургом и по собственному завещанию был похоронен в Петрозаводске. Донбасс начал свою индустриальную историю, отложенную ранее на три поколения.
Рост промышленности и населения Донщины в следующие полвека носил поступательный характер, пока не сменился новым рывком. Со второй половины XIX века Россия вошла в стадию железнодорожного бума, и Донбасс сорвал джек-пот: он мог поставлять как железнодорожную металлургию, так и топливо для паровозов. С конца 1860-х край охватила «каменноугольная горячка». По подсчётам Петра Фомина, добыча угля подскочила с 3 миллионов пудов в 1868-ом году до 43 миллионов пудов в 1880-ом.
Донбасс на «Карте минеральных богатств Российской Империи», иллюстрация из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907)
Металлургия шла в паре. В 1869 году князь Сергей Кочубей продал валлийскому промышленнику Джону Юзу концессию на изготовление железных рельсов. Юз, как опытный индустриальный управленец, сразу стал работать в комплексе и основал «Новороссийское общество каменноугольного, железного и рельсового производств». На построенном им Донецком металлургической заводе, действующем по сей день, был внедрён полный металлургический цикл, впервые в России запущено восемь коксовых печей, освоено горячее дутьё. Предприятие стало одним из промышленных центров страны, а вокруг него выросла Юзовка — современный Донецк. Профиль донецкого промышленного кластера окончательно сложился как по структуре, так и по стилю.
Показательна политика финансово-экономических властей империи по привлечению иностранных инвестиций, об отсутствии которых плачутся сегодня. Министры финансов Александра III и Николая II Николай Бунге, Иван Вышеградский, Сергей Витте своими налоговыми, таможенными, денежными реформами стимулировали приток иноземного капитала из Англии, Франции, Германии, Бельгии, Швейцарии, Америки в лице всевозможных Фарке, Скараманге, Боссе, Генефельдов, Ротштейнов, Смитов, Бедюве, Куксов, Гамперов и иже с ними, от которых не отставали и доморощенные промышленники вроде Алчевского или Иловайского. Широко распространялось акционирование предприятий. По данным Романа Манекина, в 1900 году в акционерные общества объединились 75% всех донецких предприятий, а на Лондонской и Парижской биржах достаточно было добавить к названию ценной бумаги прилагательные «донецкий» или «днепровский», как её котировки взлетали вверх. Область от Северского Донца до Приазовья, по словам Манекина, превратилась в крупнейший промышленный центр Европы и получила название «Русского Рура». Всего в Донбассе к 1900 году работало до 300 разного рода предприятий и заведений металлообрабатывающей, химической, местной обрабатывающей и пищевой промышленности. Донбасс взял реванш, сместив к началу ХХ века Урал с позиций главного промцентра державы.
Карта Юзовки и окрестностей 1911 года и фото района юзовского металлургического завода
Людей, верящих, что царская Россия не обошлась бы без сталинской индустриализации, история Донецкого бассейна на рубеже XIX-XX веков заставляет рыдать и плакать. Индустриализация при «кровавом» монархическом режиме была не только стремительной и масштабной, но и обошлась без ГУЛАГов и ликвидации частной собственности. Приток населения в некогда «заокоёмную пустошь» был массовым и инициативным: по переписи 1897 года численность здешнего населения возросла до 1,1 миллиона человек (из них русские — 86%). Потянувшиеся за устойчивыми заработками бывшие крестьяне увеличили число работного люда с 1900 по 1914 вдвое.
Юзовка, 1912 г.
Отдельной статьи заслуживают трагические события революции и гражданской войны, к концу которой в рабочем состоянии оказалось лишь 15% шахт, не работало 46% промпредприятий, из почти 300 тысяч шахтёров остались 130 тысяч, а по итогам ленинского раздела всё ещё потенциально богатый русский Донбасс был прирезан к молодому сепаратистскому государству Украине — для нагуливания веса последней. Отдельная история — и новая индустриализация Донбасса, произведённая, как известно, американскими компаниями руками американских специалистов по американским технологиям. Отметим лишь, что в советское время роль этого промрегиона оставалась высокой, хотя и была потеснена теперь уже из Сибири: вначале разработкой Кузбасса, а к концу СССР и нефтегазовых месторождений. Для самостийной же Украины Донбасс (с ассоциированными с ним Харьковщиной и Запорожьем) и вовсе стал единственной дойной коровой, которую талантливые галицийские селяне в благодарность за ключевую долю в экспортной выручке регулярно бьют по морде, плюют в глаза, выжигают клейма «криминального региона» и радуют популярными кричалками вроде этой: «Спасибо жителям Донбасса за президента-пидораса», — которую даже печатали на футболках.
Есть ли у Донецкого региона с его суровой индустриальной душой будущее? Как и в случае с Крымом, свидомые начинают поговаривать, дескать, оно, быть может, и неплохо — слить этот мрачный край с устаревшей экономикой глупым москалям. Но если рассуждать сравнениями, то Китаю 70-процентная доля угля в структуре энергопотребления не помешала сделать вторую экономику мира, а упомянутому Кузбассу ничего не мешает сегодня постоянно наращивать добычу угля.
Но основания видеть будущее у Донбасса есть и более фундаментальные. Постиндустриальный миф вдолбил в головы наивных неофитов идею, что тяжёлая металлургия и грязная, фу-фу-фу, добыча всяких бякушек из-под земли больше не в тренде и будто будущее за экономикой услуг, аутсорсинга, фрилансинга, дауншифтинга и прочей хипстерщины. На самом деле всё с точностью до наоборот. Настоящее будущее — это не деиндустриализация, а сверхиндустриализация экономики. Аналогии тут проводить надо с промышленной революцией, стартовавшей три сотни лет назад. Тогда аграрную экономику начала вытеснять промышленная, но что произошло на деле? А на деле производительность сельского хозяйства выросла на порядки. Ничтожное число фермеров, используя промышленные трактора, сеялки, комбайны, химикаты и транспорт поставляют то, на что прежде требовались силы тысяч людей, в объёмах и качестве, о которых прежде можно было лишь мечтать.
Поэтому и «постиндустриальный» мир будет не миром без угля и стали, а с точностью до наоборот: миром сверхдобычи и сверхпроизводства. Развитые страны это уже давно понимают, появился даже новый термин «решоринг», как антоним «оффшоринга». Британский премьер в Давосе и вовсе заявил, что у Британии появился шанс стать «нацией реиндустриализации»: «I think there is a chance for Britain to become the „Re-Shore Nation“». «Re-shore» в буквальном переводе означает «возвращение на берег». Некогда отнятый большевиками русский Донбасс нынче возвращается к родной пристани. И сделает это даже ценой уничтожения всей Украины, о чём честно и загодя предупредил:
Донбасс порожняка не гонит, не лезет первым на рожон.
Мы всю страну углем засыплем и, если надо, подожжём.
— Роман Минин, «Донбасс порожняка не гонит».
