Почти полгода назад мы делали подробный разбор доклада Всемирного банка о буднях трудовой миграции — это один из самых информативных документов подобного рода в мире, но мы лишь в общих чертах коснулись происходящего в этой сфере на территории бывшего СССР.
Возможность наверстать упущенное появилась на прошлой неделе, когда увидело свет 80-страничное исследование «Трудовая миграция, денежные переводы и человеческое развитие в Странах Центральной Азии». Руку к нему приложили сотрудники Евразийского банка развития, ООН, Высшей школы экономики и Российской академии наук. Разумеется, ожидать невероятных открытий от документа, подготовленного таким сложносочиненным авторским коллективом, не стоит, но свою функцию он выполняет: несколько упорядочивает хаос из гастарбайтеров и денег и позволяет в очередной раз проговорить старые, как Российская Федерация, вопросы, ответов на которые до сих пор нет ни у кого.
Гости
Масштаб проблемы красноречиво иллюстрирует небольшая подборка статистических данных. Сообщается, что в Киргизии, Таджикистане и Узбекистане проживает в совокупности менее 45 млн человек. Ни одна из этих стран не имеет общей границы с РФ. Между тем из 11 млн иностранцев, официально зарегистрированных в России, как минимум одна треть — жители трех степных республик. При этом, по данным Федеральной миграционной службы РФ, в 2011–2014 годах разрешение на работу в России получили всего лишь 840 тысяч граждан Узбекистана, 367 тысяч граждан Таджикистана и 134 тысячи граждан Киргизии. И это притом что в апреле, как сообщала ФМС, в России проживало 505 тысяч киргизов — большинство из них, как видно, туристы. Если же говорить о нерегулярных мигрантах (тех, кто не имеет ни регистрации, ни разрешения на работу), то из 2,8–3 млн таких гастарбайтеров на долю трех южных республик приходится 1,5–2 миллиона.
Казахстан тоже может похвастаться впечатляющими цифрами: в 2013 году на киргизов, узбеков и таджиков здесь приходились три четверти зарегистрированных иностранцев. По данным Всемирного банка, в 2013 году РФ и Казахстан принимали 75–80% всех учтенных мигрантов из Киргизии, Таджикистана и Узбекистана. Но высокие относительные показатели Казахстана не должны вводить в заблуждение. В 2004–2008 годах в стране были выданы квоты на привлечение всего 133 тысячи трудящихся-мигрантов — менее 2% населения. В 2010 году, по оценкам Всемирного банка, в Казахстане работало (в том числе неофициально) всего лишь 420 тысяч граждан Киргизии и Узбекистана. Так что в основном мигранты из Центральной Азии едут все-таки в Россию: 78% из Кыргызской республики, 74% из Таджикистана и 58% из Узбекистана. Кстати, третья по популярности страна назначения — Украина.
Чтобы окончательно понять, насколько экономики стран Центральной Азии зависят от России, достаточно посмотреть на статистику по объему денежных переводов, отправляемых гастарбайтерами в родные края. По данным Центрального банка, в 2013 году переводы из России в дальнее зарубежье составили 2,6 млрд долларов (притом что трансграничные, предполагающие использование кредитных организаций, а не только платежных систем, составили 37 млрд долларов), в страны СНГ — 20,8 миллиарда (трансграничные — 21,7 миллиарда). На Киргизию из этого объема пришлось 2,1 млрд долларов, на Таджикистан — 4,15 миллиарда, на Узбекистан — 6,6 миллиарда — всего почти 61%. В мировом масштабе это, конечно, сущие копейки: по данным Всемирного банка, в 2014 году во всем мире мигранты перевели в родные развивающиеся страны 436 млрд долларов. Индия и Китай приняли 134 миллиарда из этой суммы.
Зато Таджикистан и Киргизия — абсолютные мировые рекордсмены по доле денежных переводов в ВВП: 49 и 32% соответственно. Следующими в списке идут Непал и Молдавия — выходцы из этих стран возвращают в родные края 29 и 25% ВВП. Узбекистан выделяется на этом фоне — всего 12% ВВП, притом что в абсолютном выражении среди соседей по Центральной Азии он получает самый большой объем переводов. С другой стороны, и экономика в Узбекистане куда более развитая, чем у соседей — в первую очередь благодаря добыче (15–16 место в мире) и экспорту газа.
Обратимся к статистике денежных переводов от Всемирного банка. В 2013 году их объем для Узбекистана составил 6,6 млрд долларов, для Таджикистана — 4,15 миллиарда и 2 миллиарда — для Киргизии. Сравним их с данными Банка России. Полное совпадение в случае с Узбекистаном и Таджикистаном — и странный разрыв на 100 млн долларов для Киргизии. Причем цифры Банка России превышают показатели Всемирного банка. В принципе, расхождение слишком несущественное, чтобы обращать на него внимание. С другой стороны, точно подсчитать, сколько именно денег гастарбайтеры отправляют домой, невозможно. Суммы могут оказаться куда выше официальных данных. Об этом пишут и сами авторы исследования:
Исследование денежных переводов, отправляемых мигрантами в Таджикистан, проведенное МОТ в 2010 году, показало, что 13% мигрантов не отправляли денежные переводы через официальные финансовые учреждения. Что касается Кыргызской Республики, по сообщениям СМИ в 2014 году, 5% заработанных мигрантами средств перевозились домой «в кармане», а не отправлялись через банки… Согласно отчету, подготовленному Всемирным банком в 2011 году, трудящиеся-мигранты в Казахстане лично перевозили домой 37% заработанных средств, 36% денежных средств передавались домой через друзей или родственников или лишь 20% средств переводились с использованием услуг официальных финансовых учреждений.
Эта цитата в какой-то мере объясняет тот обескураживающий факт, что почти все денежные поступления в страны Центральной Азии идут из России, хотя местные умельцы уезжают на заработки и в другие страны. Тем не менее если в реальности и существуют какие-то неучтенные денежные потоки из других государств, из РФ они тоже идут. Есть все основания полагать, что их объем весьма значителен.
Сильнее всего зависимость от денежных переводов из России у беднейшего в этой компании Таджикистана. Денежные переводы в два раза превышают экспорт товаров и услуг, в 34 раза — чистые прямые иностранные инвестиции (ПИИ) и в 11 раз — объем официальной международной помощи в целях развития. На этом фоне Киргизия держится вполне неплохо: отрыв по экспорту — 0,8 раз, по ПИИ — 3 раза. В исследовании отмечается, что денежные переводы в период 2010–2013 годов позволили сократить количество граждан Киргизии, живущих ниже черты бедности на 6–7 процентных пунктов — 350–400 тыс. человек, до 31% населения. Исследование МОТ 2011 года отмечает, что денежные переводы составляют более половины доходов для 60% домохозяйств в Таджикистане и полностью обеспечивают доходы 31% домашних хозяйств.
Таким образом, в очередной раз подтверждается феноменальная зависимость экономик Таджикистана и Киргизии (и в меньшей мере Узбекистана) от России. Ситуация, учитывая приведенные выше цифры, в общем-то беспримерная для современной экономики. Одна страна фактически в одиночку тащит на своих плечах экономики двух других бедных стран — нигде в мире такого больше нет.
В прошлом году наши азиатские друзья столкнулись с началом российской рецессии, что, разумеется, отразилось на объемах денежных переводов. Сильнее всего — на 16% до 5,6 млрд долларов — просели переводы в Узбекистан, зависящий от них в меньше степени, чем остальные две страны. Переводы в Таджикистан упали на 8% до 2,8 млрд долларов, в Киргизию — всего на 1%. В конце прошлого года многочисленные СМИ то ли с радостью, то ли с тоской передавали слова представителей Федерации мигрантов РФ: гастарбайтеры из Центральной Азии начинают уезжать, спасаясь от беспощадного российского кризиса. Глава ФМС Константин Ромодановский тогда успокаивал общественность: мигранты съездят домой на праздники, отметят Новый год и вернутся. Что получилось в результате, мы узнаем по итогам 2015 года. Стоит отметить, правда, что нет такого катаклизма, который мог бы серьезно уменьшить количество азиатских мигрантов и поколебать связь между РФ и экономиками Центральной Азии.
Тем не менее объемы денежных переводов продолжают уменьшаться. За первые два квартала года по сравнению с аналогичным периодом 2014 года сократились на 40% до 569 млн долларов переводы в Киргизию, на 58% до 696 миллионов — в Таджикистан и на 54% до 1149 миллионов — в Узбекистан.
И еще один интересный и очень важный момент, на который редко обращают внимание во время дискуссий о трудовой миграции: приезжие из Центральной Азии пока что так и не успели сформировать в России диаспоры. Такие формирования существуют и функционируют, но в сравнении с диаспорами кавказцев они выглядят совершенно недееспособными. Об этом в какой-то мере свидетельствует статистика ЦБ по трансграничным переводам, осуществляемым нерезидентами и резидентами РФ. Так, на один доллар, отправленный в 2014 году из России в Грузию или Армению нерезидентами, пришлось соответственно 2,6 и 1,13 доллара, отправленных резидентами. Со странами Центральной Азии ситуация противоположная: основные переводы совершают нерезиденты. Например, из 5,6 млрд долларов переводов в Узбекистан резиденты РФ отправили в прошлом году только 760 миллионов, из 2 млрд долларов переводов в Киргизию на резидентов пришлось всего 867 миллионов.
Отношение к диаспорам может — и должно — быть двояким. Тем не менее диаспоры — это свидетельство экономической и социальной зрелости страны, поставляющей окружающему миру мигрантов. Раз уж бывшая республика СССР живет за счет экспорта трудовых ресурсов в Россию, здесь у нее должен быть своего рода лоббистский орган. Диаспоры, помимо того что раздражают коренное население во всем мире, выполняют крайне важную задачу: будучи представительствами той или иной расы, осевшими в более развитом государстве и сформировавшимися в условиях более высокого уровня жизни, они становятся проводниками этого уровня жизни в родных страна — начиная с сердечной боли за диких и немытых соотечественников и заканчивая конкретными инвестициями в экономику покинутых стран.
Так становится понятно, насколько нация созрела и готова к переходу на новый уровень развития; в случае с Центральной Азией — способна ли она заниматься только трудовым кочевничеством или готова задуматься о развитии внутреннего производства. Логика, конечно, идеалистическая, но в России у узбеков, киргизов и таджиков нет и этого. Их гастарбайтерство — экономический one night stand с РФ, длящийся уже второе десятилетие.
И это — самый главный вопрос, который должен подниматься в бесконечных дискуссиях о том, что нужно делать со среднеазиатской миграцией. В исследовании отмечается, что для многих развивающихся стран значимость трудовой миграции и денежных переводов с течением времени ослабевает. Менее развитые государства-экспортёры трудовых ресурсов постепенно сближаются с более развитыми, средний доход населения увеличивается, растет потребление и инвестиции (например, в жилищное строительство), медицина и образование становятся доступнее — а их принято считать одним из ключевых драйверов высокого экономического роста. Затем бедное государство переходит от паразитирования на трудовых рынках других стран к самостоятельному экономическому развитию — догоняющему. В качестве примера в исследовании приводятся Балканские страны. Так, в начале 2000-х денежные переводы, поступающие в Албанию и Боснию, составляли соответственно 17 и 26% от ВВП этих стран. За полтора десятилетия зависимость резко сократилась до 10–12% ВВП.
Но пока что Центральная Азия продолжает паразитическое существование: из трех рассматриваемых степных республик только в Узбекистане ВВП на душу населения сегодня выше, чем после развала СССР. Что касается Таджикистана и Киргизии, то спустя четверть века их уровень благосостояния все еще ниже показателей 1990 года на 8 и 29% соответственно. По различным оценкам и опросам, около 80–90% денежных переводов, поступающих в стран Центральной Азии, расходуется на текущее потребление. На образование, медицину и тем более инвестиции в производство уже не хватает.
Сомнительные плюсы и очевидные минусы
Итак, самим киргизам и таджикам от регулярных выездов в Россию даже не хорошо, а просто нормально. Есть ли какая-то польза от регулярного притока гастарбайтеров самой России?
Многие сторонники рационального использования труда мигрантов любят говорить, что постоянный приток рабочей силы из бывших республик СССР позволяет снять структурные ограничения в российской экономике — в первую очередь демографические. Пока население стареет, а безработица держится на феноменально низком уровне в 5%, у нас просто не остается свободных рабочих рук для устойчивого экономического развития. Тезис этот представляется крайне спорным. Во-первых, российский рынок труда — та еще terra incognita. Он требует подробного изучения и уточнения уже сделанных выводов. Во-первых, цифры Росстата по безработице довольно сомнительны, во-вторых, до конца не изучен потенциал перераспределения трудовых ресурсов из непроизводственных сфер (управление, юриспруденция, услуги) в производственные. Интуиция подсказывает, что бесчисленная армия невостребованных на рынке труда менеджеров, банковских клерков и юристов была бы как нельзя кстати в высокотехнологичных производствах, которых в стране — дефицит.
Стоит взглянуть на отрасли трудоустройства мигрантов в России: большинство (61%) занято в торговле и строительстве. И это притом что существенная часть приезжих до визита в РФ могла работать в отраслях, требующих совершенно иной квалификации: сельском хозяйстве, производстве, образовании. Можно предположить, что приезжающие в Россию мигранты в массе своей не приобретают новые навыки, которые могли бы пригодиться им на родине, а в какой-то мере теряют старые.
Посмотрим также на уровень образования приезжих. За последние полтора десятилетия с 21% до 12% сократилась доля мигрантов, получивших высшее образование, с 31% до 24% — закончивших техникумы или профессиональные училища. На их место пришли либо гастарбайтеры, за плечами у которых только средняя школа (рост с 40% до 50%), либо умельцы, которым даже школа оказалась не по зубам (рост с 8% до 14% — таких даже больше, чем выпускников вузов).
Другими словами, поток мигрантов в Россию с каждым годом все больше и больше маргинализируется. Маловероятно, что не знающие русского языка малограмотные строители, продавцы и грузчики помогают развиваться российской экономике и снимают какие-то структурные ограничения.
С другой стороны, большой плюс мигрантов в России заключается в том, что они занимают низкооплачиваемые рабочие места, позволяя русским людям работать на более высоких — с точки зрения ответственности, компетенций и заработной платы — позициях. Мигранты создают определенный «буфер» для работающего российского населения: именно по ним кризис бьет в первую очередь и лишь затем доходит до более высоких позиций, занятых русскими. Это, конечно, вопрос вкуса — радоваться или нет тому, что выходцы из стран Центральной Азии спасают кого-то от безработицы. Но если взглянуть на проблему с другой стороны, то активное использование труда мигрантов не улучшает российский рынок труда, а наоборот — ведет к его деградации. Низкая зарплата, несоблюдение трудового кодекса и нечеловеческие условия труда становятся чем-то обыденным и безальтернативным. Если работодатель нанимает за копейки условного Анзура, у него нет никаких стимулов — даже эстетических — предоставлять ему современное и технологичное оборудование для работы. Неудивительно, что русские и приезжие живут и работают в параллельных вселенных: только 7% россиян отмечают конкуренцию с гастарбайтерами за рабочие места.
Пожалуй, нет необходимости подробно останавливаться на других минусах трудовой миграции и доказывать, что гастарбайтеры — идеальное топливо для коррупции, теневой и неформальной экономики, а также социального напряжения. Авторы исследования с трогательной заботой отмечают, что трудовая миграция может оказаться губительной и для самих республик бывшего советского Юга. Так, в одном из недавних докладов ЮНЭЙДС (Объединённая программа Организации Объединённых Наций по ВИЧ/СПИД) по ситуации в Таджикистане отмечено, что почти 10% зарегистрированных новых случаев ВИЧ-инфекции в 2014 году выявлены среди возвратившихся мигрантов. Показатель инфицирования ВИЧ среди мигрантов, возвратившихся в Узбекистан в 2014 году, удвоился по сравнению с 2013 годом.
Наконец, миграция деструктивно влияет на институт семьи: покинутые жены, оставленные дети — полный комплект. До трети женатых мужчин из Таджикистана не возвращаются домой, а их женам потом тяжело вступить в повторный брак. В исследовании приводится несколько душещипательных историй из жизни таджикских мигрантов в России:
Кир — гражданин Таджикистана и этнический таджик; ему 50 лет и он продает сухофрукты в Москве уже в течение 17 лет. Его жена и трое детей живут в Таджикистане, Кир приезжает домой каждый год на 2–3 месяца, но дома он чувствует себя «гостем». Кир «покупает свободы от семейных отношений», отправляя денежные переводы жене из Москвы. В Москве у него сексуальные отношения с женщиной из Узбекистана, их союз разрешен муллой. Они встречаются два — три раза в месяц в ее квартире или в других местах в Москве. Это типичный пример гостевого брака.
Что нужно делать
Трудовая миграция из государств бывшего советского Юга в Россию неприемлема, взаимодействие России со степными республиками должно принять более цивилизованную форму. Запрос на рабочую силу из республик, разумеется, есть — в том числе на низкоквалифицированную. Но сейчас мы получаем поток безграмотных, маргинальных, несоциализированных и в массе своей не способных к восприятию российской культуры гастарбайтеров, которые через какое-то время возвращаются на родину в еще более жалком состоянии. Это Средневековье и крепостничество.
Как бы мы ни пытались усовершенствовать нашу миграционную политику, единственная возможность решить эту проблему заключается в опережающем социально-экономическом развитии Таджикистана, Киргизии и Узбекистана и постепенном сближении уровня жизни в этих республиках с российским. И именно Москва должна взять на себя ответственность за эти процессы. Это стоит денег и усилий, но результат — при разумном подходе к решению задачи — полностью окупит все затраты. И уж точно перевесит минусы, которые сегодня несет трудовая миграция.
Увы, сейчас у России не существует четко сформулированной стратегии в отношении Центральной Азии. Пока что все цели Москвы в регионе ограничиваются геополитикой, военным присутствием, борьбой с наркотрафиком и терроризмом. Внятно сформулировать, какую пользу с точки зрения экономики мы извлекаем от сотрудничества с азиатскими народами, не может никто. Эта проблема носит общий характер: у российских властей нет региональной политики. Пример тому — многочисленные региональные образования от ЕАЭС и Таможенного Союза до ШОС. Кстати, принимать Киргизию в ЕАЭС — совершенное безумие. Рапортуя об ужесточении миграционных правил, Россия одновременно убирает единственные барьеры для бесконтрольного притока мигрантов из страны.
Заниматься регионом нужно уже сейчас, пока Россию не опередил Китай. Пекин приступает к реализации проекта «Шелковый Путь» — с точки зрения географии республики Центральной Азии идеально подходят на роль глобального логистического хаба. Китайский проект, во-первых, грозит похоронить давние амбиции бывшего главы РЖД Владимира Якунина, который мечтал как раз из России сделать евразийскую транзитную державу. Во-вторых, пока что Китай вкладывается в транспортную инфраструктуру в республиках Центральной Азии, но велика вероятность, что со временем он начнет переносить в Таджикистан или Узбекистан собственные производства, окончательно включив регион в сферу своего политического и регионального влияния. Россия таким образом лишится доступа к дешевым трудовым ресурсам. Гастарбайтеров уже начали пытаться приспособить к делу на родине. Вот что пишут специалисты Всемирного банка в недавнем исследовании «Человеческое развитие в Центральной Азии»:
Российские компании осуществляют стратегические инвестиции в совместные предприятия в странах Центральной Азии, чтобы стимулировать экономический рост в регионе и извлечь политическую выгоду из своего присутствия. Российские инвестиции в первую очередь направлены в энергетику и способствуют развитию нефтегазовой промышленности и гидроэнергетики региона. Но в последние годы российские компании обращают внимание и на другие отрасли. Так, российские компании вкладываются в производство в Киргизии, где низкая заработная плата делает крайне привлекательным производство в стране товаров, с их последующим экспортом в Россию.
Анализ экономического потенциала Узбекистана, Таджикистана и Киргизии — тема отдельного большого текста. Мы оставляем за скобками такой важный барьер на пути экономического развития региона, как нестабильность.
Тем не менее активное размещение российских обрабатывающих производств в степных республиках (а не просто обмен инвестиций на энергетические ресурсы) должно стать основой экономической стратегии РФ в Центральной Азии. Экспансией в бедные страны занимались и занимаются все транснациональные компании, и России не зазорно последовать их примеру. Для российских предпринимателей, продвигающих тезис о том, что дешевый труд мигрантов компенсирует высокую налоговую и административную нагрузку, это решение вполне может стать оптимальным.
Следом должны подтянуться инвестиции в инфраструктуру и человеческий капитал республик бывшего СССР. Вместо того чтобы формировать ВВП Таджикистана и Киргизии с помощью денежных переводов и таким образом нести ответственность за жизнь в республиках, нужно превратить жителей степных кишлаков в современных и образованных людей, способных к восприятию ценностей мировой цивилизации и того уровня жизни, к которому она пришла в XX веке. Но здесь, конечно, нужно соблюдать меру. Возводить в центре Душанбе многомиллиардный фонтан грозненского образца необязательно.
Подобные идеи имеют смысл только если Россия кардинальным образом пересмотрит свою собственную промышленную политику и сумеет перейти от рецессии к стабильному экономическому росту. В противном случае переносить в страны Центральной Азии будет попросту нечего.
Есть, правда, внеэкономические способы поправить российский рынок труда, и ими следовало бы воспользоваться как можно скорее. В первую очередь — это кардинальная реформа образования, призванная снизить искусственно раздутую популярность гуманитарных профессий в пользу производственных. Второе — изменение условий труда в строительстве и ЖКХ, применение передовых технологических практик, оборудования и норм. Таким образом можно будет вернуть хоть какое-то уважение к подобной работе у русских людей: никому не хочется трудиться в нечеловеческих, угнетающих условиях, в атмосфере гибнущего Советского Союза. Более того — технологическое обновление этих отраслей может стать стимулом для российской обрабатывающей промышленности, в том числе для машиностроения.
