Захудалые многоэтажки, в которых торгуют наркотиками и оружием. Гаражи, возле которых пьют заводские рабочие в спортивных штанах. Неумело накрашенные девицы в белых сапогах. Продавцы, которые хамят и грубят покупателям. Место, где умирают мечты, где разочарование, ненависть и боль ломают судьбы. Нет, это не Брянск, не Тирасполь и даже не Лодзь. Возможно, это Халле-Зильберхёе, а возможно — пригород Лейпцига. Несмотря на столько лет бесконечных потоков денег, несмотря на все усилия социальных работников и чиновников, Восток Германии, бывшая ГДР, до сих пор представляет собой дремучий постсовок. Наследие «витрины социализма» — безработица, алкоголизм и высокая доля подростковых беременностей. Несмотря на заявление госпожи Меркель от 2009 года, что «уже нельзя отличить выходца с Запада и с Востока» (имеются в виду западная Германия, ФРГ, и восточная Германия — ГДР. В дальнейшем будем использовать эти выражения), эти отличия есть и они существенны. В статистике и в быту. Даже рожденные после объединения Германии люди, выросшие на территории бывшей ГДР, именуются «Осси» — от немецкого слова «Остен», «Восток». Даже сейчас, четверть века после упразднения социалистического режима, «Осси» считаются ушибленными Красным.
Несмотря на все конфликты с «Весси», несмотря на то, что эти края до сих пор страдают от социалистического эксперимента, существует большая группа людей, ностальгирующих по тем временам. Есть даже специальный термин, обозначающий тоску по ГДР, — «Остальгия» (от «Остен» и «Ностальгия»). Воплощается это по-разному. Кто-то продает у легендарного КПП «Чарли» в Берлине флаги ГДР и всякие погремушки с немецко-советской символикой, кто-то закупается в магазинах, специализированных на продаже ГДРовских продуктов, а кто-то голосует на парламентских выборах за работников «Штази».
У ГДРовской ностальгии есть две основные причины. Первая — это исток любой ностальгии: «раньше всё было лучше». Этот эффект знает каждый из нас, общавшийся со стариками. «При Сталине я был молодым и крепким, а сейчас беспомощный старик. Дотянулся проклятый Медведев!» К тому же существуют хорошо описанные эффекты селективной памяти и даже замещения памяти. Человек не помнит, как его одноклассник настучал в «Штази» на дядю, — он помнит, как его принимали в «Союз свободной немецкой молодёжи» (аналог пионеров-комсомола). То, что дети не видели в лицо бананы, меркнет по сравнению с тем, что им однажды дали пострелять из малокалиберного оружия. Можно вспомнить детские сады. Уставший ребенок сидит полураздетый на стуле, ему запрещают прислоняться к стенке. Воспитательницы стоят у открытого окна и курят. Ребенок сидит и мерзнет, потому что у него не получилось заснуть на деревянной койке без матраса. Это нормально? Как ребенок может в 30 ностальгировать по такому детству?.. Да очень просто. Спустя 25 лет грубые воспитательницы со своими издевательствами забыты, а веселые игры он помнит до сих пор.
Несколько лет назад в США был проведен интересный психологический эксперимент (описанный в учебнике Зимбардо и Геррига «Психология»). Испытуемых разделили на две группы. Первой группе показывают поддельную рекламу про Диснейленд, в которой говорится о том, что там есть возможность встретить «любимого героя детства — Багза Банни». Второй группе ничего не показывали, но в помещении висит картина Багза Банни. Затем психологи у них спрашивают: «Встречали ли вы в детстве любимых персонажей из мультиков в Диснейленде?» В первой группе испытуемых 17% сказали, что встретили в Диснейленде Багза Банни. Во второй группе — 6%. Шутка в том, что Багз Банни не является диснеевским персонажем и его нельзя встретить в Диснейленде. Если людям всю жизнь вбивать в головы, что у них было счастливое детство, они начнут вспоминать это счастливое детство. Даже если его не было. Или было, но редко. От этого очень тяжело тем, кто действительно пострадал от режима. Те, у кого семья осталась с другой стороны стены, те, кто сидел по политическим статьям. Все мы знаем прелести социалистического строя — даже получше немцев. Слишком часто встречаются люди, рассказывающие о том, что «В ГДР всё было лучше», «У меня было хорошее детство — я систему даже не заметил», «А вот нам никто не навредил». Переубедить их нельзя: слишком прочно засели в головах выдуманные или обрезанные воспоминания.
То же самое относится и к профессионалам, ученым, интеллигенции. Целью ГДР было создание «Нового Человека», для которого труд — естественная потребность, а не зарабатывание на хлеб. Социальные классы должны были отмереть. В государстве рабочих и крестьян (а также «союза рабочего класса с интеллигенцией») социальное происхождение играло огромную роль: потомкам интеллигенции и предпринимателей было труднее попасть в высшие учебные заведения, детям крестьян и рабочих было легче. Детям из партийной номенклатуры или «потомственным рабочим» давались всякие льготы, им создавали легкие условия в школах и университетах.
В государстве, где общее недоверие народа и власти друг к другу достигло апогея, «правильное» социальное положение было гораздо важнее профессиональных качеств. Те, кто вырос в таких условиях, с благодарностью вспоминают страну, в которой им было легко. Они выросли в социалистическом вакууме и не нашли себе места в непривычном капиталистическом обществе, в котором людей оценивают не по пролетарскому происхождению, а по личным заслугам.
Западная капиталистическая демократия — это общество конкуренции и индивидуализма. Индивидуализм считался в ГДР реакционным пережитком старых времен, как и в СССР. Личная ответственность и самоопределение отвергались: Партия — мозг рабочего класса. Экономическая политика ГДРовского политбюро — министерства являлись лишь исполнительными органами — не следовала экономическим принципам, но лишь устройству социализма. Техническая отсталость ГДР привела к постоянной нехватке рабочих рук, безработицы в реальном социализме не было. Эгалитаризм и лишение ответственности были утешением для тех, кто по каким-либо причинам не хотел и не умел испытывать на себе невидимую руку рынка. Сейчас эти люди с тоской вспоминают ГДР, где не надо было быть талантливым, креативным или трудолюбивым человеком, чтобы добиться среднего уровня жизни.
Второе условие, которые приводит к проявлению тоски по ГДР, — это остракизм, которому выходцы с Востока до сих пор частично подвергаются. Даже студентов-первокурсников, никогда не живших при том режиме, называют за спиной «Осси», над ними смеются. «Ахаха, ты бананов не ел, в нинтендо не играл и вообще ватник». Несмотря на то, что и бананы, и приставки, и демократия там уже есть 20 с лишним лет. В 2010 году одну женщину в Штутгарте не взяли на работу, а её бумаги пометили надписью «Осси». Она судилась с фирмой и получила компенсацию. Увы, но даже такие вещи, как диалект, на котором разговаривают в Саксонии, вызывает отторжение у жителей Запада. В определенной степени дети Востока и Запада действительно разные. Они выросли на разных книгах, фильмах, игрушках, сладостях.
Всё это не исчезло вместе со стеной. Родители продолжили готовить социалистические блюда, но любимую ГДРовцами Soljanka можно сейчас заказать только как «венгерский колбасный суп». Дефективная социалистическая культура канула в лету, но дети, выросшие в её системе координат, остались. Преображение ГДР случилось по другому сценарию, не как в других частях Восточной Европы. ГДР была относительно богатой «витриной социализма», но к власти пришли не «свои». В других странах бывшего Варшавского договора во главе народа встали диссиденты, как Лех Валенса или Вацлав Гавел. «Перестройку» делали те, кто жил при социализме и страдал от него. Немецкое объединение — это игра в одни ворота, процесс, в ходе которого модель ФРГ попросту насадили в ГДР. И эту модель насаждали люди, не имевшие отношения к ГДР. Люди, в 80-х требовавшие перемен, стали аполитичной массой, отстраненной от реального управления. Даже сейчас в редакциях и советах директоров страны очень мало выходцев из ГДР. Из этого выросли комплексы, комплексы компенсируются сказками про то, что раньше было лучше.
Очень часто Германию приводят в пример, когда идет речь о настоящих люстрациях преступного соцрежима, о преодолении всей социалистической системы. Это, мягко говоря, не так. Ряд современных немецких интеллектуалов, помнящих, что было тогда, видят, что ФРГ семимильными шагами идёт в сторону ГДР. Михаэль Клоновски, один из виднейших публицистов и авторов Германии, как-то рассказывал об одном случае в 1990 году. Один из его восточноберлинских друзей выдал пророческую фразу: «Они постоянно говорят о том, когда мы поднимемся до Западного уровня. Им стоит задуматься о том, когда Запад упадёт до нашего». Даже люстрация «Штази», ГДРовского КГБ, прошла очень поверхностно: они до сих пор сидят в парламенте, становятся мэрами и — как у нас — успели закрепить свое финансовое положение во время приватизации. Частично это связано с тем, что в Германии нет традиций классического консерватизма (когда социальный консерватизм совмещается с экономическим либерализмом). Социальное государство прописано в конституции, консервативная партия регулярно поддерживает социал-демократов в их борьбе за повышение налогов. «Уважаемые люди», члены самых разных политических партий, открыто вспоминают радости ГДР и требуют возвращения к ним. Общественные организации пострадавших от режима напоминают об ужасах социализма, но их не слышат. Если за отрицание Холокоста могут дать 5 лет тюрьмы, то за отрицание существования приказа стрелять по тем, кто бежал через стену на Запад, дают места в Бундестаге. Несмотря на сотни реальных трупов! Последнего человека, пытавшегося сбежать из социалистического рая, застрелили всего за несколько месяцев до падения стены, в 1989 году. Естественно, нельзя строить социализм, не вспоминая его реальную практику. Когда после прошлых выборов в парламенте не осталось ни одной партии, отвергающей экономический социализм, ходили шутки о том, что «Христианско-демократический союз» и «Социал-демократическая партия Германии» объединились в новую «Социалистическую единую партию Германии».
«Остальгирующие» считают, что это подтверждает их правоту. Кто-то поддерживает эти тенденции, кто-то их отвергает и проповедует систему ГДР в притововес им, хотя это ТО ЖЕ САМОЕ (правда, пока без стен и расстрелов — и то хорошо). Как уже было сказано, у каждого тоска проявляется по-разному. Не все голосуют за чекистов на парламентских выборах — кто-то просто устраивает ГДРовские вечеринки, видя в наследии социалистической диктатуры модный тренд. Сейчас они практически сошли на нет, но в девяностых и нулевых эти «ГДР-вечеринки» пользовались большой популярностью (на наши деньги — «дискотека 80-х»).
Нельзя забывать, что ГДР — это хоть и мягкий, сытый, но всё же тоталитарный строй. Тоталитаризм дает людям чувство стабильности: государство уже всё за тебя решило. Есть точный план, через сколько лет ты получаешь квартиру, машину. Государство выделяет тебе высшее образование и место работы. Государство контролирует цены на продукты и зарплату. А при капитализме всегда приходится самому крутиться, принимать решения, что-то мутить: риск там, сбережения здесь — в общем, спонтанный порядок и случайные структуры. Когда люди, воспитанные на том, что за них все решают, остаются наедине с самим собой, это очень тяжелый удар по мироощущению.
Если человек не смог устроиться в капитализме, то зачем он ему? Этих людей можно понять. Главным вопросом в этом отношении является смена поколений. Но смена поколений не сможет упразднить цивилизационный конфликт, который чувствуется до сих пор. Думается, что отказ от национализма, даже от патриотизма (вместо него Хабермас проповедовал концепцию «Конституционного патриотизма» — эфемерная идентичность, основанная на законах), лишь углубляет эту проблему. Ведь как две ветви немецкого народа могут объединиться, если нет общенационального стержня? Язык, культура и национальные традиции сидят гораздо глубже каких-то стен, социалок и партий. Можно понять, принять и простить тех, кто по личным причинам видит преимущества в ГДРовском социализме, но надо также понимать, что это конкретное следствие топорного объединения.
150 тысяч граждан ГДР рисковали своими жизнями при попытке убежать на Запад (их называли «Republikflüchtlinge» — беженцами из республики). Лишь 40 тысяч из них смогли это сделать, 71 тысяча попали в тюрьму за попытку. Около 800 человек погибли, пытаясь выбраться из социалистического рая. Психический террор, пытки, слежка, карательная психиатрия, политические репрессии — вот настоящее лицо ГДР. Гражданин превращался в маленького серенького таракана без ответственности за свою жизнь и без собственного мнения. Иначе он объявлялся врагом народа. Доносы поощрялись. Кое-кто сейчас изображает ГДР как маленький кусочек тишины, утопию, государство рабочих и крестьян без безработицы, социального дна и борьбы за места в детских садах. Эти люди существуют. Они живут, растят детей, покупают продукты, голосуют и избираются на выборах. Из-за сложных социальных процессов, имевших место в девяностых, к ним до сих пор относятся как к изгоям, а они, в свою очередь, не доверяют «Весси». Нынче заводским рабочим перестали платить больше, чем инженерам, ученым и коммерсантам (которые в ГДР были скучными номенклатурными чиновниками). Их вырвали из своего уютного мира с первомайскими парадами, советскими фильмами и гарантированным трудоустройством.
Эту проблему можно решить, но её нельзя решить, объявив их людьми второго сорта и отказывая им в работе с пометкой «Осси». Эту проблему нельзя решить, вложив ещё несколько миллиардов в ржавую социальную систему Востока, подсадив ещё тысячи людей на пособие и огородив их от действительности. Здесь нужен комплексный подход: в первую очередь людей надо отучить от велфэрного социализма и привычки сваливать всё на государство, от учебы до приобретения машины. Даже сейчас к выросшим на Востоке относятся как к дикарям (иногда — как к благородным дикарям, но это не лучше). «Восток» — это неонацисты, чекисты, безработица и воровство. Но «Восток» — это ещё и миллионы немцев, вырванных судьбой и штыками Советской Армии из национального государства. К счастью, попытки ГДР создать «новую историческую общность — народ ГДР» не увенчались успехом (вероятно, сказывается отсутствие этнических меньшинств для разбавления элит) и «Осси» является национальной принадлежностью ещё меньше, чем «советский». Поэтому немецких «совков» и «ватников» не стоит загонять в угол и откармливать социальными льготами. До сих пор существует «налог солидарности»: специальный налог на восстановление инфраструктуры Востока. Это порождает злобу на Западе и зависимость на Востоке.
Заканчивая наш экскурс в социалистическое прошлое и настоящее Германии, хочется подвести итоги. Ностальгия по тоталитарному строю — это естественная реакция на полный крах мироощущения и устройства страны. Она будет присутствовать всегда и везде. Хоть после Третьего рейха, хоть после СССР, хоть после ИГИЛ. Ностальгия по собственной молодости — абсолютно нормальное явление, которое вообще распространено на всех, и я уверен, что через 40 лет мы увидим нынешних белоленточников, рассуждающих о том, как они хорошо при Путине сидели в Жан-Жаке и кушали хамон, а сейчас (даже если президентом будет сын Навального) — всё плохо и вообще, верните нам наши нулевые. Ничего странного или необычного в этом нет: если на момент «А» человек молод и силен, а на момент «Б» стар и слаб, то момент «А» автоматически будет считаться чем-то более интересным, возвышенным и совершенным. Помимо таких эффектов, есть хорошо изученные психологические феномены замещения памяти под воздействием манипуляции, которые действуют точно так же.
Нельзя обращаться с жертвами или детьми социализма как с преступниками и, тем более, как с детьми. Исключение (через враждебное отношение или через отгораживание при помощи раздутых социальных пособий — это неважно) приводит к углублению проблемы, которую может решить только твердый общегражданский фундамент, тщательная культура памяти жертв режима и полноценные люстрации. Всё остальное лишь ухудшает ситуацию и продлевает социальный конфликт. Хочется верить, что уже следующее поколение жителей Востока Германии вырастет в общем, едином культурном пространстве — и покажет РФ пример того, как можно сгладить последствия разных культурных предпочтений без объявления части страны людьми второго сорта и развязывания гражданской войны (я смотру на тебя, Украина).
