Неисчислимы восстания русского народа против большевицкой власти: крестьянские, городские, офицерские, политические. Сегодня, 6 июля, — годовщина одного из этих восстаний, возможно, самого «глубокого», предполагавшего создание новых политических смыслов в согласии с общей белогвардейской доктриной. Это восстание объединило самые разные слои населения: от купцов и черносотенцев до меньшевиков и рабочих, общенародный порыв к свободе сумел убедить участников восстания в том, что политика — вторична, поскольку сначала нужно убрать «вот это вот», в кожаной тужурке и с белым порошком под носом. Без ликвидации большевизма не могло быть здорового развития политической и социальной жизни в Ярославле. Плюрализм участников отображается и в его непосредственных руководителях: эсер-террорист Борис Савинков и дворянин-офицер Александр Перхуров. Как писал поэт, «вот дворянин, с ним рядом нищий — чины забыты до поры».
Восстание было организовано «Союзом защиты Родины и Свободы», лидером которого и являлся Борис Савинков. Весной 1918 года не было ещё антисоветских сил в центральной России — лишь Добровольческая армия подняла русское знамя и встала на путь борьбы с большевизмом. Савинков не доверял ни «добровольцам», ни тайным офицерским союзам, в которых он видел реакционеров и монархистов, поэтому он решил создать свою собственную организацию для борьбы с большевиками. Несмотря на причудливые взгляды и преступное прошлое Савинкова, он являлся искренним борцом с большевизмом. Если после Гражданской войны появились «сменовеховцы», утверждавшие, что СССР стал продолжением Российской империи и поэтому хорош, то Савинков придерживался противоположных взглядов. Он считал советскую власть продолжением царской власти, и поэтому стал с ней бороться. Так он описывает собственные взгляды в книге «Конь Вороной»:
«У меня нет дома и нет семьи. У меня нет утрат, потому что нет достояния. И я ко многому равнодушен. Мне все равно, кто именно ездит к Яру, — пьяный великий князь или пьяный матрос с серьгой: ведь дело не в Яре. Мне все равно, кто именно «обогащается», то есть ворует, — царский чиновник или «сознательный коммунист»: ведь не единым хлебом жив человек. Мне все равно, чья именно власть владеет страной, — Лубянки или Охранного Отделения: ведь кто сеет плохо, плохо и жнет… Что изменилось? Изменились только слова. Разве для суеты поднимают меч? Но я ненавижу их. В распояску, с папиросой в зубах, предали они Россию на фронте. В распояску, с папиросой в зубах, они оскверняют ее теперь. Оскверняют быт. Оскверняют язык. Оскверняют самое имя: русский. Они кичатся тем, что не помнят родства. Для них родина — предрассудок. Во имя своего копеечного благополучия они торгуют чужим наследием, — не их, а наших отцов. И эти твари хозяйничают в Москве… Если вошь в твоей рубашке Крикнет тебе, что ты блоха, Выйди на улицу — И убей!»
Увы, мы совершенно не согласны с мировоззрением Савинкова, видя Российскую империю нравственным если не идеалом, то по крайней мере ориентиром. Однако Савинков, в отличие от большевиков, считал себя патриотом России и поэтому смог преодолеть свою ненависть к русскому ancien régime и подключился к общей борьбе с поработителями Отечества. К лету 18-го года большевизм окончательно сбросил маску и показал свое истинное лицо: убиты Государь и Августейшая семья, красный террор набирал силу, введена человеконенавистническая доктрина «военного коммунизма». Города голодали, люди боялись, страна опозорена Брестским миром. В советской историографии Ярославское восстание, или «Ярославский мятеж», часто связывали с проходившим одновременно бунтом левых эсеров, называя выступление «Союза защиты Родины и Свободы» «эсеровским мятежем», но это далеко от истины. На самом деле восстание не носило ярко выраженного политического характера; к нему присоединились практически все силы. Партийные разногласия были забыты перед лицом врага.
Собственно, «Союз защиты Родины и Свободы» действовал не только в Ярославле. Он имел отделения по всей верхней Волге: Рыбинск, Муром, Кострома. Сильны были связи с офицерским подпольем. Однако ВЧК набирала силу и отлавлила заговорщиков. После провала антисоветского подполья в Москве Перхуров отправился вместе со своей ячейкой в Ярославль. Сам Перхуров был потомственным дворянином (Тверской губернии), вся его семья служила России: брат Борис служил в 3-м Сибирском корпусе Белой армии, другой брат Сергей — во 2-м Уфимском корпусе. Его двоюродный брат, тоже Александр, во время Второй мировой войны поступил в РОА. Сам Александр Перхуров начал служубу в Русско-Японскую; за подвиги в Первой мировой был награжден Орденом Святого Георгия 4-й степени. После большевицкого переворота Перхуров отправился на Дон, где Каледин и Корнилов формировали первые силы сопротивления, однако Корнилов его послал в Москву — для создания подпольной офицерской организации. Когда в силу внутренних разногласий и действий ЧК подпольная организация развалилась, Перхуров примкнул к «Союзу защиты Родины и Свободы» и отправился, по приказу Савинкова, в Ярославль.
Оказавшись в городе, Перхуров организовал офицерский союз в Ярославле — всего набралось 120 человек. Восстание началось в ночь на 6 июля: Перхуров собрал сотню бойцов на местном кладбище и двинулся в центр города с целью захвата оружейного склада. На момент выступления у сотни бойцов имелось всего 12 револьверов. Однако офицеры работали резко и эффективно, они с легкостью разоружили местное большевичье, разгромили красный штаб и захватили, помимо оружия, средства связи (телеграф, почту, радиостанцию). До полудня весь центр города находился в руках белых повстанцев. Примечательно, что часть красноармейцев сразу же перешла на их сторону. В этот же день повстанцы опубликовали воззвание к жителям Ярославля, начинавшееся со следующих слов:
«ГРАЖДАНЕ!
Власть большевиков в Ярославской губ. свергнута. Те, кто несколько месяцев тому назад обманом захватили власть и затем путем неслыханных насилий и издевательства над здоровой волей народа держали ее в своих руках, те, кто привели народ к голоду и безработице, восстановили брата на брата, разделили по карманам народную казну, — теперь сидят в тюрьме и ждут возмездия».
Перхуров и его отряд являлись частью Северной Добровольческой армии и подчинялись Добровольческой армии на Юге России (тогда ещё под командованием Алексеева). В первый день восстания Перхуров также издал приказ «О введении военного положения в Ярославле и Ярославской губернии», объявив себя от имени Алексеева командиром вооруженных сил Ярославля. Отряд, выросший к тому времени до нескольких сотен, возможно, тысячи штыков, именовался «Ярославским отрядом Северной Добровольческой армии». Сам отряд в большинстве своём состоял из «среднего класса»: офицеров, интеллигенции, учащейся молодежи, купцов, как и Белое движение в целом. По разным причинам в Ярославле к восстанию примкнули крестьяне и рабочие, а также монархически настроенные черносотенцы (некоторые источники упрекают их в подготовке еврейского погрома в Ярославле, но никаких внятных доказательств этому нет, да и погрома не случилось).
Повстанцы использовали знаки отличия, которые через 96 лет обретут новый смысл:
Одновременно с Ярославлем восстания прокатились и по другим городам: Владимир, Муром, Рыбинск. К сожалению, восставшим в других местах не удалось овладеть городами — красные быстро задавили их и вырезали участников. Счастливое исключение составил Ярославль, но ему пришлось крайне тяжко. Со всех сторон город обстреливали большевики, везде пылали пожары, красные стягивали войска со всего региона… По словам участников, среди осаждавших Ярославль красных было много мобилизованных немцев и венгров. Так как русских находилось не слишком много, костяк большевицкой армии в ранний период составляли как раз немцы, австрийцы, венгры и китайцы; чтобы скрыть участие мобилизованного «бывшего врага», их часто выставляли «сознательным латышским пролетариатом».
С идеологической точки зрения, власть Перхурова придерживалась — как и остальные белогвардейцы — принципа непредрешенчества: русский народ сам решит, как ему дальше жить. В первые дни восстания в городе появился огромный плакат с лозунгом «Да здравствует свободная Россия! Долой большевиков! Да здравствует Учредительное собрание!» В листовках новой ярославской власти народ призывался к спасению «нашей родины и нашего народа от позора, рабства и голода». Этим, в принципе, исчерпывается вопрос о политической программе восставшего Ярославля. В течение следующих дней в городе были отменены все указы и декреты советской власти и восстановлены добольшевицкие порядки. Ярославль старался вернуться к нормальной жизни, но тяжелые бои с красными осложняли эту задачу. Тем временем крестьяне Ярославской губернии стягивались на помощь повстанцам — в основном фронтовики и крестьянская молодежь. Основная часть крестьян ещё не испытала на себе все прелести большевизма, и волна крестьянских восстаний прокатится по Волге, по Сибири и центральной России только после поражения Белых армий.
Вскоре после роспуска советских структур были распущены и февралистские структуры — 13 июля милиция, городская дума и другие учреждения, введенные Керенским, исчезли. Их заменили отчасти старые структуры, отчасти — новые, соответствующие обстановке. Политическую систему периода восстания в Ярославле лучше всего можно охарактеризовать как «временная военная диктатура». Практически такая же система позже будет введена на территории, занятой ВСЮР, а позже и во врангелевском Крыму. Основные принципы этого управления: примат военных целей, отказ от партийно-политического деления в пользу сословно-корпорационного, концентрация власти в руках исполнительной власти. Именно так выглядела бы Национальная Россия в первое время при победе Белого движения. К глубокому несчастью для России, этого не случилось.
Красные сформировали «Чрезвычайный штаб по ликвидации мятежа», во главе которого встали простые русские люди Я. Ленцман, А. Геккер и Ю. Гузарский (последний и вовсе запросил у командования поставку химического оружия для уничтожения Ярославля, но, к счастью — или к сожалению? — восстание было подавлено до того, как большевики сумели отравить храбрых повстанцев). Основной ударной силой большевиков были, как уже сказано выше, китайцы, немцы и представители различных национальностей Австро-Венгрии.
Борьба приняла практически национальный, этнический характер, и защитники города стояли насмерть. Ожидалась высадка союзников в Архангельске, но она, конечно же, опоздала. Большевики продолжили обстрел города, они даже сбрасывали бомбы с аэропланов, чтобы стереть город, посмевший поднять меч против Хама, с лица земли. Считается, что первым городом, подвергшимся жестокой бомбежке, была испанская Герника, но Советы и в этом были «впереди планеты всей»: бомбы, сброшенные на Ярославль, отнюдь не являлись единичным случаем. Известно о применении аэропланов против крестьянских восстаний на всем протяжении 20-х годов.
Русское национальное восстание Ярославля кончилось особой подлостью, преступным вероломством, которого защитники города никак не заслужили. На момент восстания в городе находилось множество военнопленных. 21 июля, когда стало очевидно, что сопротивление сломлено, что город вот-вот будет взят, повстанцы решились на отчаянный шаг. Они сдались. Но сдались они не большевикам — они освободили немецких военнопленных и сдались так называемой «Германской комиссии военнопленных №4». Германцы обещали, что в ответ на свое освобождение они будут придерживаться нейтралитета и оставят белогвардейцев в своем плену, не выдавая их красным. Всё это происходило после Брест-Литовска, так что Советы не находились в состоянии войны с немцами и повстанцы были бы спасены. «Были бы»… Немцы вероломно предали своих освободителей и выдали их большевикам на следующий день. Началась зверская расправа над защитниками города: практически сходу были расстреляны 400 человек. Во время самого восстания 600 человек погибли, защищая город. Кто-то прорвался, кто-то смог сбежать, но львиная доля повстанцев была уничтожена без пощады, под молчаливое одобрение немцев. Полагаю, что такими случаями объясняется неприязнь «германофильского» пути развития Белого движения, присущая, например, Деникину. Как можно доверять тому, кто подписал мир с Троцким и напоил ленцманов и геккеров русской кровью в Ярославле?
Город пал, в Ярославле начался беспощадный красный террор, Перхуров оказался в застенках ЧК и через два года был расстрелян.
Но Ярославское восстание показало, что социальная база Белого движения была достаточно широкой — к офицерам и юнкерам присоединились рабочие и крестьяне — и что противостояние людоедскому режиму большевиков сумело объединить все политические фракции: черносотенцы и эсеры на одних и тех же баррикадах!
Сам Савинков писал о результатах восстания:
«Его нельзя назвать удачным, но оно не было бесполезным. Впервые не на Дону и не на Кубани, а в самой России, почти в окрестностях Москвы, русские люди, без помощи кого бы то ни было, восстали против большевиков и тем доказали, что не все русские мирятся с национальным позором Брест-Литовского мира и что не все русские склоняются перед террором большевиков. Честь была спасена».
Честь и свобода. Главные ценности, за которые русские дрались с самого начала революции, и за которые они продолжают драться до сих пор.
