В этот день ровно 108 лет назад на Аптекарском острове прогремел сильнейший взрыв. Этот теракт, осуществленный «максималистами», стал самым крупным по количеству жертв в Российской империи. Его жертвами стали 30 человек. Отличительной особенностью этого взрыва стало то, что все жертвы были случайными. Он имел серьезные последствия для жизни страны, именно после этого в России официально вводились военно-полевые суды. Однако организаторы и исполнители этого чудовищного теракта, в отличие от убийцы Столыпина Мордко Богрова, малоизвестны кому-либо, кроме специалистов.
Организатором взрыва был «Союз социал-революционеров максималистов». Эта маленькая группа только появилась на политической арене. Вернее, никакой политикой они не занимались. В отличие от эсеров, которые наряду с индивидуальным террором против государственных служащих вполне признавали и легальные политические методы борьбы и охотно в них участвовали, максималисты не признавали ни парламента, ни частную собственность, ни капитализма вообще. У них была крайне простая программа: всех убить и все отобрать. Идею создания «трудовой республики» они даже не успели теоретически оформить, поскольку времени не хватало. На теории и политических фантазиях они вообще предпочитали не заморачиваться, вместо этого участвуя в экспроприациях.
Организатором союза был некто Михаил Соколов, известный по кличкам «Каин», «Медведь» и «Анатолий». В прошлом он примыкал к эсерам и какое-то время провел в Женеве, где пропагандировал среди них идею «аграрного терроризма», которая заключалась в том, что вооруженные отряды крестьян будут заниматься партизанскими террористическими действиями по всей стране, что приблизит торжество справедливости и крушение проклятого капитала. Идеи Соколова были ближе к анархистским, чем к эсеровским, и когда началась революция 1905 года, он начал действовать по-своему. Он успел засветиться в Москве на баррикадах после начала вооруженных столкновений, а в 1906 году начал создание своей организации. Первой соратницей стала его любовница Наталья Климова, дочь весьма высокопоставленной персоны. Ее отцом был член Госсовета от партии «Союз 17 октября».
Если спроецировать это на наше время, то он был бы сенатором Совета Федерации. Дядя ее в прошлом был градоначальником Екатеринодара. За несколько месяцев до покушения на Столыпина она прибыла с папой с Ривьеры, где жила некоторое время. Судя по всему, как и многие девушки-революционерки тех лет, она была из психических. Как писал потом ее отец в просьбе о помиловании:
«Вам должна представляться верной моя мысль, что в данном случае вы имеете дело с легкомысленной девушкой, увлеченной современной революционной эпохой. В своей жизни она была хорошая, мягкая, добрая девушка, но всегда увлекающаяся. Не далее как года полтора назад она увлеклась учением Толстого, проповедующего „не убий“ как самую важную заповедь. Года два она вела жизнь вегетарианки и вела себя как простая работница, не позволяя прислуге помогать себе ни в стирке белья, ни в уборке комнаты, ни в мытье полов, и теперь вдруг сделалась участницей в страшном убийстве, мотив которого заключается будто бы в несоответственной современным условиям политике господина Столыпина».
Следом пришло еще несколько людей, образовавших московское отделение. Это была дочь купца и молодая учительница Надежда Терентьева, сын священника, студент Виноградов, некто «Маврин», чью настоящую личность так и не удалось никогда установить.
Позднее к максималистам перешло так называемое белостокское отделение, в лице Хаима Каца, Александра Кишкеля, Доры Казак, Давида Закгейма и Давида Фарбера. Это были уже бывалые боевики с опытом работы и убийств:
«В Белостоке в течение 1905 г. все они принимали активное участие в местной террористической борьбе. Так, по показаниям одного из членов той же рабочей дружины, Д. Шляхтера, и по сведениям белостокского охранного отделения, в феврале 1905 г. Закгейм стрелял в околоточного надзирателя Ходоровского, в июле бросил бомбу в полицмейстера Пеленкина, причем Кац был „патрульным“, в августе руководил покушением на пристава Самсонова. По этому делу Закгейм, Кац и Дора Казак (Фарьер) привлекались к дознанию, прекращенному Виленской судебной палатой. А. Кишкелю приписывалось тем же белостокским охранным отделением участие в убийстве коменданта ст. Белосток, полковника Шрейтера, и в покушении на пристава Шереметева».
Этнический состав отделения объясняется просто: это было еврейское местечко, где почти 90% населения составляли евреи. Более того, Белосток был центром анархического движения в Российской империи. У анархистов практически не было никакой программы, кроме грабь/убивай. Особенно хорошо пошло дело анархизма как раз в черте оседлости. Вопреки распространенному мнению, большевики вовсе не были популярны в этой среде. Основной приток евреев туда пошел уже после 1917 года. До этого они предпочитали эсеров, анархистов и «Бунд». Надо добавить, что белостокские в покушении на Столыпина не участвовали, их специализацией были вооруженные грабежи.
Первой удачной экспроприацией стало ограбление «Московского общества взаимного кредита». Им удалось похитить почти 900 тысяч. В отличие от многих других партий, где над похищенными деньгами существовало хотя бы какое-то подобие контроля, никакой аскетической партийной дисциплины у максималистов не было. Они тратили деньги на себя, кое-что откладывая на будущие акции, тем более что они были весьма амбициозны. Они планировали при помощи шахидов-смертников, обвешанных взрывчаткой, захватить здание Госсовета, чтобы потребовать немедленного отречения царя и «передачи земель, фабрик и заводов народу». В случае необходимости они должны были взорваться вместе со всеми. Однако от этого плана пришлось отказаться из-за ухода Госсовета на каникулы.
Тогда они решили убить кого-то из высокопоставленных чиновников. В качестве кандидатов на убийство рассматривались Дурново, Витте и Столыпин. Выбор пал на Столыпина. Подготовка к покушению велась с размахом: во всех районах города были сняты конспиративные квартиры, приобретены два автомобиля, оборудован склад с лабораторией по изготовлению бомб, оружие покупалось через Финляндию. Однако Охранное отделение арестовало несколько человек. В квартире «Маврина» нашли лабораторию с пятью готовыми бомбами, а еще у несколько максималистов обнаружился целый арсенал оружия. «Маврин» при попытке ареста оказал вооруженное сопротивление и убежал, однако его удалось окружить в одном из зданий и он застрелился.
Эта неудача не смутила максималистов, на роль взрывотехника был подобран Владимир Лихтенштадт, происходивший из знатной революционной семьи. Его мать — Марина Гроссман — в свое время была участницей «Народной воли». Тетя — Розалия Гроссман — также была активистом «Народной воли» и вышла замуж за двоюродного брата Федора Тютчева. Двоюродная сестра Лихтенштадта Вера Яницкая позднее стала одним из первых советских психоаналитиков и вышла замуж за Отто Юльевича Шмидта.
Лихтенштадт учился сначала в Петербурге, потом в Лейпциге и примкнул к революции только в 1905 году. Позднее, когда он был пойман по делу о покушении на Столыпина, он признался во всем и отказался от адвоката. Он был приговорен к смертной казни, но помилован, наказание ему заменили на бессрочное заточение в Шлиссельбурге. В тюрьме он сделал первый русский перевод скандальной книги Отто Вайнингера «Пол и характер» — 23-летний исследователь бисексуальности Вайнингер написал эту книгу, после чего сразу же застрелился, так что книга тогда шумела в Европе. Во время Февральской революции Лихтенштадта освободили, после чего он взял себе вторую фамилию Мазин, в честь умершего в заключении каторжника, с которым подружился. Сначала Лихтенштадт поддерживал меньшевиков, а затем перешел к большевикам. В 1919 году во время наступления на Петроград, когда большевики реально были испуганы до смерти, ожидая, что со дня на день все рухнет, он решил красиво умереть. Вот как описывает это знавший его Кибальчич:
«Мой друг Мазин (Лихтенштадт) ушёл на фронт после нашего совместного обращения к Зиновьеву: «Фронт повсюду». Зиновьев возразил: «В лесах и болотах вы погибнете быстро и бессмысленно. Там нужны люди, более приспособленные к войне, чем вы, и их хватает». Мазин настоял на своём. После он сказал мне, что положение катастрофическое, наше дело, очевидно, проиграно, и нет никакого смысла в том, чтобы прожить ещё несколько месяцев, выполняя к тому же ставшую бессмысленной организационную, издательскую и прочую работу; что в эпоху, когда столько людей бесцельно умирают в глуши, ему противны канцелярии Смольного, комитеты, печатная бумага, гостиница «Астория». Я парировал, что следует держаться до конца, жить и не рисковать без крайней необходимости, всегда останется время умереть, расстреляв последние патроны. (Я сам вернулся из командировки, практически смертельной. У меня не осталось ни страха, ни боязни показать его; зато появилось достаточно причин жить, чтобы продолжать борьбу, так что даже самое здоровое донкихотство стало казаться мне бессмысленным; я был уверен, что этому рассеянному близорукому интеллигенту не суждено провоевать более двух недель.) Мазин (Лихтенштадт) воевал немного дольше.
Без сомнения, желая спасти, Зиновьев назначил его комиссаром 6-й дивизии, которая преграждала путь Юденичу. Дивизия таяла под огнём, распадалась на части; её остатки в беспорядке разбегались. Возмущённый Билл Шатов показал мне письмо Мазина, в котором говорилось: «От 6-й дивизии осталась лишь беспорядочно бегущая толпа, с которой я ничего не могу поделать. Командования больше нет. Я прошу снять с меня мои политические обязанности и дать мне ружьё пехотинца». «Он с ума сошёл! — воскликнул Шатов. — Если бы все наши комиссары стали такими романтиками, хороши бы мы были! Я пошлю ему матерную телеграмму, есть у меня заветные слова, уверяю вас!» Но я видел беспорядочное бегство и понимал реакцию Мазина. Ни с чем не сравнить вид побеждённой, охваченной паникой армии, которая ощущает вокруг себя предательство, никому более не подчиняется, превращается в стадо обезумевших людей, готовых линчевать любого, кто встанет у них на пути, и бежит, побросав ружья в канавы… Всё это вызывает чувство непоправимого, паника так заразительна, что людям мужественным остаётся лишь покончить самоубийством. В.О. Мазин поступил, как и написал: отказался от командования, подобрал ружьё, собрал маленькую группу коммунистов и попытался остановить одновременно бегство своих и наступление врага. Четверо отчаянных на опушке леса, из которых один ординарец, отказавшийся их покинуть. В одиночку завязали они бой с кавалерией белых и были убиты.
Позднее крестьяне показали нам место, где комиссар расстрелял свои последние патроны и погиб. В Петроград привезли четыре обожжённых трупа, из которых один, маленький солдат, убитый ударами прикладов (с пробитым черепом), словно пытался ещё закрыть лицо рукой. Я узнал Мазина по узким ногтям, один бывший каторжник из Шлиссельбурга — по зубам. Мы предали его земле на Марсовом поле».
Итак, подготовка к покушению на Столыпина шла полным ходом. За его дачей на Аптекарском острове, где он принимал посетителей, было установлено наблюдение. Был разработан окончательный план покушения: в один из приемных дней трое переодетых в жандармов шахидов должны были пронести в здание три чемодана с бомбами общим весом полтора пуда и взорвать здание. На роль «жандармов» были выбраны Никита Иванов, проходивший по делу об ограблении артельщика из Брянска, Иван Типунков —рабочий из Брянска, о котором сообщается, что он неоднократно привлекался по делам о государственных преступлениях, а также некто Элия Забельшанский — уроженец Минска, недавно приехавший из Франции с бельгийским паспортом и известный по кличкам «Альфонс» и «Француз». В некоторых источниках указывается, что бомбы для покушения были изготовлены в подпольной динамитной мастерской большевика Красина, будущего советского посла в Британии, которая размещалась в одной из квартир Максима Горького. Также утверждается, что охраной лаборатории руководил знаменитый большевистский боевик Симон Тер-Петросян, известный под кличкой «Камо». Впрочем, информации об этом в советских источниках нет.
Жандармскую униформу для них достали Климова и Терентьева. Под фамилией «Морозова» Климова сняла восьмикомнатную квартиру на Троицкой улице, где под видом ее мужа поселился Иванов, под видом некоего Миронова — Типунков и под видом горничной — Терентьева. Туда же в последнюю ночь перед покушением приехал ночевать Забельшанский. Из этой квартиры на наемном экипаже убийцы отправились к даче Столыпина.
В этот день прием у Столыпина начинался в 14.00. У дачи находилось большое число просителей. Террористы прекрасно знали, что в приемный день на даче будет много людей, Климова на суде свидетельствовала:
«Решение принести в жертву посторонних лиц далось нам после многих мучительных переживаний, однако, принимая во внимание все последствия преступной деятельности Столыпина, мы сочли это неизбежным».
Террористы прибыли на место и зашли внутрь здания с чемоданами в руках. Далее показания расходятся. Историк Лурье пишет об этом так:
«12-го августа 1906 года, в начале четвертого часа, к даче министра внутренних дел П.А. Столыпина на Аптекарском острове подъехали в ландо три лица, из которых двое были одеты в форму ротмистров Отдельного корпуса жандармов, а третий был в штатском платье. Выйдя из ландо, приехавшие лица быстро направились в переднюю с портфелями в руках. Находившийся в швейцарской агент охранной агентуры Петр Казанцев, заметив, что один из прибывших офицеров имеет накладную бороду, крикнул генералу Замятину: „Ваше превосходительство… неладное“, — и сделал попытку вырвать из рук офицера портфель, но в это время все трое прибывших с возгласами: „Да здравствует свобода! Да здравствует анархия!“ подняли вверх свои портфели и одновременно бросили их перед собою. Раздался оглушительный взрыв; большая часть дачи министра была разрушена, и многие из лиц, состоявших при министре внутренних дел П.А. Столыпине и прибывших к нему на прием, были убиты и поранены».
Газета «Русское слово» писала в тот день со ссылкой на корреспондентов:
«Злоумышленники подъехали к даче министра, когда запись посетителей была прекращена. Прислуга не хотела пускать, но они намеревались силой войти в приемную. Во время столкновения с прислугой один из злоумышленников, одетый в жандармскую форму, обронил снаряд, разорвавшийся со страшной силой.
Разворочены прихожая, дежурная комната, приемная и подъезд, снесен балкон второго этажа и опрокинуты деревянные стены. Министр, принимавший посетителей в кабинете, остался невредим. Дети, находившиеся на снесенном балконе, ранены: старшая дочь в обе ноги, а сын в бедро.
Здоровье сына и дочери Столыпина утром было сравнительно удовлетворительное. Дочери ночью впрыскивали морфий. Вопрос об ампутации ног решится сегодня.
П.А. Столыпин неоднократно получал угрожающие письма, а 8-го августа, по слухам, получил смертный приговор с печатью боевой дружины. По получении этого приговора был усилен надзор за прибывающими на вокзал.
Передают, что через час после покушения в одну из столичных редакций доставлено было письмо, снабженное такой же печатью и утверждающее, что «взрыв на Аптекарском есть первый опыт радиоактивного способа покушения на значительном расстоянии».
Одна из дочерей Столыпина также вспоминала об этом:
«Благодаря верному Замятнину (адъютанту Столыпина, — прим. авт.) террористам не удалось осуществить свой план и мой отец не был убит. Вероятно, адъютанта смутили головные уборы максималистов: приехавшие были в старых касках, хотя незадолго до этого форма претерпела существенные изменения. Увидев, что они разоблачены, террористы вначале попытались прорваться силой, а затем, когда их попытка оказалась неудачной, метнули портфель с бомбой».
В результате мощнейшего взрыва здание было полностью разрушено. Более-менее уцелел только столыпинский кабинет, благодаря чему Столыпин не пострадал. Зато пострадали его дети: дочери раздробило ноги, трехлетнему сыну осколок попал в бедро, а их няня погибла.
Всего на месте взрыва сразу погибли 27 человек. Еще трое скончались от ран позже. Пострадали более ста человек. Среди погибших была беременная женщина и ребенок одной из пришедших на прием женщин. Также погибли пензенский губернатор Хвостов и князь Накашидзе — изобретатель первого российского бронеавтомобиля. Он собирался зайти на прием к Столыпину, чтобы представить свои идеи по использованию броневиков. Все три террориста также погибли на месте.
Взрыв имел серьезные последствия, спустя 12 дней в России для борьбы с революционным террором вводились военно-полевые суды. Теракт стал самым крупным по количеству жертв, и даже эсеры поспешили откреститься от максималистов. ЦК эсеров сделал заявление:
«1) ни „Боевая Организация“ партии, ни какой-либо из других ее боевых отрядов никакого отношения к этому делу не имеет
2) что способ совершения этого акта (взрыв в квартире в часы приема посетителей) совершенно противоречит тем принципам, которые партия считала и считает для себя морально и политически обязательными».
Лидер максималистов «Каин» взял фамилию Чумбуридзе и занялся подготовкой следующего теракта. На этот раз планировалось взорвать здание департамента полиции. Пока «Каин» проводил в Финляндии учредительное собрание партии, белостокцы решили устроить экспроприацию в Питере. Им удалось похитить 400 тысяч рублей, однако в перестрелке были убиты двое экспроприаторов, еще шестеро пойманы живыми. Пойманных довольно быстро повесили. Это была последняя успешная акция максималистов. На их след уже вышли, и в течение нескольких недель весь актив был арестован. По одной версии, их сдал двойной агент Соломон Рысс. По другой версии, их личности установили в ходе расследования их преступлений. Сначала задержали Лихтенштадта и Терентьеву. Затем уличные агенты опознали в прохожем «Каина» и он был задержан. В конце ноября опознали и задержали Климову. Всех их приговорили к смертной казни, но позднее ее заменили пожизненным заключением. Повесили только «Каина».
Про судьбу Лихтенштадта в тюрьме мы уже писали ранее, Терентьева была отправлена на каторгу на Урал, где пробыла до самой Февральской революции, она прожила дольше всех и умерла уже в 30-е годы. А вот с Климовой все было не так просто. Как уже говорилось, у нее был весьма высокопоставленный отец, который умер вскорости после процесса. Однако, невинно хлопая глазками, Климова произвела серьезное впечатление на общественность. В тюрьме она даже написала книжку для детей. Климову, например, боготворил пламенный коммунист и сталинский сиделец Варлам Шаламов, родившийся в год вынесения ей приговора. В общем, мадам организовали побег по высшему разряду. В 1909 году в московскую тюрьму, где она содержалась, был внедрен на должность надзирателя агент (хотя, возможно, надзирательницу, также бежавшую с заключенными, подкупили огромными суммами). Из Москвы Климову вывезли в монгольскую пустыню (!!), откуда на верблюдах переправили в Токио (!), откуда через Италию (!) ее перебросили в Париж.
В Париже она стала любовницей самого Савинкова, но потом разошлась с ним и вышла замуж за бывшего каторжанина, бежавшего в Париж. У нее родились три дочери, одна из которых умерла в младенчестве. Но жизнь самой Климовой была недолгой, в 1918 году она умерла от «испанки».
Интересно, что после разгрома максималистов некоторые их члены сделали попытку восстановить организацию, однако оказалось, что все деньги, добытые после ограбления в Фонарном переулке в октябре 1906 года, разворовали. Из 400 тысяч осталось только 60, где были остальные деньги — никто не знал.
Один из максималистов потом вспоминал:
«И второстепенные, и третьестепенные члены боевой организации, исполнявшие при жизни „Медведя“ и других передаточные функции и знавшие адреса, особенно адреса денег, бесконтрольно пользовались ими после смерти Соколова для каких угодно дел. Так, один из членов боевой организации подозревался в том, что передал около тридцати тысяч рублей „Партии Социалистов-Революционеров“ на организацию убийства Лауница, другой — в том, что захватил из той же кассы 25 тысяч рублей и скрылся в Париж, третий, — что скрылся с 25-ю тысячами рублей, у него хранившихся».
К тому же им так и не удалось выбрать нового лидера. После этого никаких акций и экспроприаций они уже не совершали, хотя теоретически организация продолжала существовать какое-то время, пока окончательно не распалась в 1911 году. Однако после Февральской революции уже другие люди восстановили ее, хотя и не участвовали уже ни в каких серьезных акциях, кроме восстания большевиков в октябре, где они принимали участие как рядовые члены. Вскоре организация раскололась на две части: одни ушли к большевикам, другие перебрались к левым эсерам.
Столыпин же еще успел осуществить свою главную реформу — аграрную. На него готовилось еще пять покушений, но на этот раз их удалось предотвратить. Не предотвратили только последнее, совершенное сыном миллионера и отчаявшимся декадентом Мордко Богровым в Киеве, спустя пять лет после взрыва на Аптекарском острове.
