«Студент варшавского университета в самом начале войны уходит добровольцем на германский фронт и все три с половиной года остается в строю, несмотря на многократные ранения и контузии.
Приходят тяжелые октябрьские дни, наступает полное разложение армии, и Борукаев уезжает на родину в далекий Владикавказ, а отсюда в Нальчик.
В это время и до тихого Нальчика докатывается большевистский вал, и здесь начинает бесчинствовать присланный комиссар не то из парикмахеров, не то из амнистированных рецидивистов. Процветают реквизиция, социализация и другие обычные аксессуары нового строя.
Комиссар наглеет все больше и больше, выселяет казаков — обладателей лучших домов, посылает вооруженных матросов зазывать ’’в гости» чужих дочерей и жен, «конфискует» имущество «бежавших контрреволюционеров» и т.д. Недовольные шепчутся по углам, собираются в лесу, обсуждают, жалуются и не знают, что им делать.
Тут в первый раз начинает действовать будущий командир «волков».
— «Вы не знаете, что делать, а я знаю», — говорит он на одном из таких тайных сборищ.
И в тот же вечер подстерегает комиссара, возвращающегося из «управления», подходит к нему вплотную и, не вызывая лишнего шума, довольствуется услугой кинжала.
С рассветом он уходит в горы и без хлеба, без оружия, скрываясь от кишащих большевистских агентов, идя только по ночам, пробирается к Шкуро, начавшему организовывать своих партизан.
С этого момента кончается его личная жизнь и его дни становятся отныне достоянием русской истории».
Газета «Жизнь» (Ростов-на-Дону),
№ 59 от 4 (17) июля 1919 года
Опыт партизанской войны известен в русской армии ещё со времен Дениса Давыдова и войны 1812-го года, но в совершенстве императорская армия им овладела лишь в ХХ веке. Самый известный из партизанских отрядов Русской Императорской Армии, ставший легендарным, — «Волчья сотня» Шкуро. Стоит отметить, что первые «волки» среди казаков появились ещё в 1900-1901 годах у забайкальцев. Считается, что 2-я сотня 2-го Аргунского полка изобрела характерный «волчий вой», волчью символику и фирменные папахи из волчьего меха. Забайкальские волки также участвовали в боях с японцами в 1904-1905 годах. В это время Георгиевский кавалер Раменский написал полковую песню, которую, к сожалению, не удалось пронести сквозь десятилетия: «Быть может, часть волков и ляжет, / И вовсе домой не вернется, / Зато остальные расскажут, / Как волчья сотня дерется…» Когда они подавляли Боксерское восстание и громили японцев, «волчья сотня» забайкальцев не являлась партизанским отрядом, но их следовало упомянуть, так как именно они первыми использовали волчий имидж.
Подлинная история широко известной «Волчьей сотни» неразрывно связана с именем Андрея Шкуро. Будущий партизан родился в 1886 году в станице Пашковской (недалеко от Екатеринодара). Кубанский казак получил отличное военное образование: 3-й Московский кадетский корпус, затем казачья сотня Николаевского кавалерийского училища. После училища он служил в Первом Уманском Кубанском казачьем полку. Великую войну Шкуро начал на посту командира взвода в 3-м Хопёрском. Отчаянно храбрый казак принимал участие в тяжелых боях в Галиции, где был многократно ранен и за свою смелость и военный талант был награжден орденом Святой Анны. Свою следующую награду, Георгиевское оружие, Шкуро получил за взятие в плен толпы австрийцев вместе с орудиями и пулеметами. В 1915 он становится есаулом «за отличие в делах» и в период затишья на фронте предлагает командованию проект отряда специального назначения. Условия позиционной войны привели к тому, что роль кавалерии постепенно сходила на нет и многие кавалерийские части оказались в тылу. В это время зародилась идея создания летучих партизанских отрядов для диверсионной деятельности и молниеносных набегов в тылу врага. Всего было создано около полусотни таких отрядов (с самым разнообразным составом и численностью).
Делами партизанских отрядов управлял Походный атаман всех казачьих войск Великий князь Борис Владимирович. Действительно эффективными оказались лишь немногие из этих отрядов, среди них части Чернецова, Анненкова и (тогда ещё есаула) Шкуро.
Сам Шкуро описывал структуру и задачи своего отряда так:
«Каждый полк дивизии отправляет из своего состава 30–40 храбрейших и опытных казаков, из которых организуется дивизионная Партизанская сотня. Она проникает в тылы противника, разрушает там железные дороги, режет телеграфные и телефонные провода, взрывает мосты, сжигает склады и вообще, по мере сил, уничтожает коммуникации и снабжение противника, возбуждает против него местное население, снабжает его оружием и учит технике партизанских действии, а также поддерживает связь его с нашим командованием».
Начальство одобрило проект Шкуро, и его вызвали в Могилев, к Борису Владимировичу. Там проходили учения для партизан и эксперименты с новыми тактиками и оружием. При одном из этих опытов, когда испытывались зажигательные пули, присутствовал сам Государь, с удовольствием присоединившийся к учениям и выстреливший из винтовки в стенку, которая загорелась. Эти специальные пули должны были использоваться во время диверсионной деятельности в немецко-австрийском тылу, но изобретение до конца войны так и не поступило в войска. С конца 1915 года Шкуро формировал «Кубанский конный отряд особого назначения». Первым заданием спецназовцев Шкуро был рейд по немецким тылам, в ходе которого казаки на той стороне фронта уничтожили целую роту немцев и взяли в плен несколько десятков солдат неприятеля, потеряв при этом всего двух человек. Эти рейды продолжались, и каждые двое суток партизаны проникали в тыл врага, уничтожая живую силу противника и добывая информацию. Вскоре произошла и первая крупная операция кубанцев — захват штаба немецкой дивизии. Местные жители перерезали штабные телефонные линии, и конным пробегом (около 60 километров) отряд быстро добрался до штаба, где перебил охранную роту и пленил весь штаб дивизии вместе с начальником. Немцам удалось перебросить части на спасение своего штаба, и завязался тяжелый бой. Захваченный генерал пытался сбежать и был зарублен. Трое суток партизаны скрывались от огромных преследующих их сил немцев и всё же добрались до своих, принеся с собой важные документы из штаба и пленных офицеров. За это славное дело Шкуро был представлен к Георгиевскому кресту.
Когда деятельность партизанского отряда усложнилась, Шкуро попросился на Юго-Западный фронт, где ещё происходили кавалерийские схватки. Так как он оказался смелым и талантливым партизаном, Шкуро были переданы ещё несколько отрядов, в частности — донские казаки-«быкадоровцы», уральские казаки-«абрамовцы» и Партизанский отряд 13-й кавалерийской дивизии. Отряд Шкуро вырос до 600 шашек и действовал в южных Карпатах, поддерживая наступления нашей пехоты. Пока пехота атаковала противника, Шкуро проникал в тыл врага и нарушал коммуникации, громил обозы и штабы, а иногда и атаковал противника с тыла, создавая чудовищные клещи, которых враг не выдерживал (с одной стороны — русская пехота со своим «ура!», сзади — лихие казаки). В боях при Карлибабе Шкуро был тяжело ранен, и вскоре после этого отряд был придан 3-му конному корпусу, которым командовал легендарный граф Келлер, «первая шашка русской кавалерии».
Шкуро служил под начальством Келлера до революции и вынужденной отставки графа. Приказ № 1, ставший гвоздем в гробу русской армии, привел к разложению пехоты, которая часто конфликтовала с казаками, по словам Шкуро, отличавшимися критическим отношением к революционерам. Когда дело чуть не дошло до перестрелок с «солдатскими комитетами», Шкуро принял решение покинуть фронт и вернуться на Кубань. По обратной дороге он описывал следующий случай:
18 апреля 1917 г. (1 мая нового стиля) мы подъехали к Харцизску. Уже издали была видна громадная, тысяч в 15, митинговавшая толпа. Бесчисленные красные, черные, голубые (еврейские) и желтые (украинские) флаги {77} реяли над нею. Едва наш состав остановился, как появились рабочие делегации,
чтобы осведомиться, что это за люди и почему без красных флагов и революционных эмблем.
— Мы едем домой, — отвечали казаки, — нам это ни к чему. [73]
Тогда «сознательные» рабочие стали требовать выдачи командного состава, как контрреволюционного, на суд пролетариата. Вахмистр 1-й сотни Назаренко вскочил на пулеметную площадку.
— Вы говорите, — крикнул он, обращаясь к толпе, — что вы боретесь за свободу! Какая же это свобода? Мы не хотим носить ваших красных тряпок, а вы хотите принудить нас к этому. Мы иначе понимаем свободу. Казаки давно свободны.
— Бей его, круши! — заревела толпа и бросилась к эшелону.
— Гей, казаки, к пулеметам! — скомандовал Назаренко.
В момент пулеметчики были на своих местах, но стрелять не понадобилось. Давя и опрокидывая друг друга, оглашая воздух воплями животного ужаса, бросилась толпа врассыпную, и лишь стоны ползавших по платформе ушибленных и валявшиеся в изобилии пестрые «олицетворения свободы» свидетельствовали о недавнем «стихийном подъеме чувств сознательного пролетариата».
После отпуска на родине Шкуро отправился со своим отрядом в Персию к генералу Баратову. Проведя некоторое время там, он решил вернуться в Россию и какое-то время скитался по Кавказу и по родным краям. Он на себе испытал все прелести революции, от арестов матросами до попытки вынудить его встать на службу к революционерам, и в конце концов решился на путь сопротивления. Шкуро узнал, что Деникин где-то собирает армию… После длительного общения с казаками он понял, что те решительно недовольны большевиками, и приступил к формированию «Южной Кубанской армии» — первого белогвардейского выступления кубанцев. «Волками» в это время командовал Борукаев. Сход на «Волчьей поляне», поход на Ставрополь, зимние бои с большевиками — Борукаев был отчаянным воином и настоящим русским патриотом. После объединения с Добровольческой армией Шкуро доложил командованию, что не желает командовать ставропольским гарнизоном, так как «не создан для оборонительной борьбы». Ставка согласилась с предложением Шкуро отправиться в Баталпашинск для подготовки очередного восстания. С этого момента он уже стал начальником «Отдельной Кубанской Партизанской бригады».
Во главе этой бригады Шкуро двинулся на Кисловодск, который взял в сентябре 18-го года. Вскоре ему пришлось под давлением огромных большевицких сил отступить от города. Когда 1-ю Кавказскую казачью дивизию отправили на уничтожение красных в Баталпашинском отделе, Шкуро взял свою «Волчью сотню», обогнал дивизию и сам повёл их в атаку на авангард большевиков, который был полностью разгромлен. Вскоре «Волчья сотня» выросла до «Волчьего дивизиона» и исполняла функции личного конвоя и личного резерва Шкуро. Так описывал «волков» полковник Елисеев:
«У пролеска стоял спешенный „Волчий дивизион“ — личный конвой генерала Шкуро. Я его вижу впервые, почему и заинтересовался. К тому же от своих офицеров слышал критику на него, и конечно, неосновательную, что „волки“ расквартировываются в центре городов, являются привилегированной частью у Шкуро. Но добавляли, что, когда было надо или в случае боевой неустойки, Шкуро бросал их в самое пекло боя, и те уже не поворачивали своих коней назад… Вот почему я и был заинтересован рассмотреть их.
Все „волки“ были в косматых, волчьей шкуры, папахах. Все хорошо одеты, почти сплошь в черкески или в шубы-черкески. У многих серебряные кинжалы. Лошади в хороших телах. Их было человек двести».
О подвигах Шкуро и его «волков» в ходе Русской Весны 1919-го года мы уже писали. Пока Деникин кидал все силы на Москву, Шкуро громил Щорса и Махно. После успешной обороны Донбасса от большевиков и боев с махновцами Шкуро отправили на другие участки фронта. Он предлагал Деникину, с которым находился в очень сложных отношениях, начать крупномасштабное партизанское движение в красном тылу, но тот ему отказывает. Начальник «волков» придумал план по поддержке Московской директивы: создание множества конных диверсионных отрядов, которые должны были взрывать ж/д пути, сжигать мосты, пресекать телеграфные линии связи и ликвидировать штабы большевиков. Вероятно, Деникин не хотел, чтобы какие-то казаки, тем более партизаны, внесли огромный вклад в освобождение Москвы, когда это должен был сделать он, желательно во главе офицерских рот. Деникин отказался от планов Шкуро, и Московская директива провалилась (а вместе с ней, возможно, и вся Гражданская война). Однако опыт и идеи Шкуро не растворились в истории. Другие люди воспользовались его идеями… В частности, советское армейское руководство. Перед началом операции «Багратион» было сделано с немцами именно то, что Шкуро предлагал сделать с ними. Паралич Heeresgruppe Mitte послужил идеальной почвой для советского наступления. Если бы Деникин в свое время послушался Шкуро, ни этого наступления, ни этой войны, возможно, не было бы. История, как известно, — девушка легкого поведения с большой любовью к иронии.
Осенью 1919 года Шкуро берёт Воронеж, но к тому времени силы белого наступления на Москву уже захлебнулись. Как и предсказал Шкуро, большевики перебросили огромные силы по железным дорогам и остановили ВСЮР. К концу года белые отходят к Новороссийску, из которого эвакуируются в Крым. В Крыму, как известно, главнокомандующим стал Врангель, который очень плохо относился к «батьке Шкуро». В ходе очередного конфликта Врангель увольняет Андрея Григорьевича из Русской Армии, и тот перебирается во Францию. В эмиграции Шкуро выступал за дальнейшую борьбу с большевиками и в 1941 году предлагает германскому руководству создание казачьих частей в составе Вермахта. В составе этих частей было несколько «волчьих сотен», но ни одна из них не имела отношения к Шкуро. Он занимался делами Казачьего резерва при Главном управлении Казачьих войск. Его «волки» так и не вернулись: он несколько раз предлагал немцам в 1944-1945 годах создание волчьего отряда для диверсионной деятельности в тылу РККА, но ему в этом отказывали. Можно предположить, что немцы опасались стихийного восстания под руководством Шкуро, которое носило бы именно русско-национальный, а не немецкий колорит.
В 1945 году Шкуро вместе с Красновым прорывается в Австрию, в печально известный город Лиенц, где находилось большое количество казаков и их семей. Англичане выдали казаков Сталину, вместе с ними — атамана Краснова и генерала Шкуро. При аресте чекисты упрекнули его в том, что у него «погоны из той же канители, что и у нацистских генералов», на что Шкуро лаконично ответил, что «Другой не нашли». Кубанский казак быстро наладил отношения с красноармейцами и веселил их анекдотами и историями про Гражданскую войну. Тем не менее, он осознавал безысходность ситуации и несколько раз пытался покончить собой по дороге в Москву. После месяца допросов в СМЕРШ его отправили на Лубянку. За допросами в СМЕРШ следовали пытки и допросы на Лубянке… Шкуро, как и Краснов, отказывался от публичного признания своей вины и раскаяния. 16 января 1947-го года смертный приговор был приведен в исполнение. Перед самой смертью Шкуро харкнул в лицо чекисту и в последний раз вспомнил славные дела своих волков.
