Ранее: часть вторая
Но вернемся на день назад. Ведь на фронте имелись боеспособные и лояльные части, сам государь на своем поезде мчался в Петербург из Ставки, а кроме того, отправил во главе с генералом Ивановым так называемую «карательную экспедицию», которая должна была остановить беспорядки. В ее составе имелся Георгиевский батальон отборных солдат, а также две пулеметных роты. Кроме того, с фронтов отзывались еще четыре полка. В обще сложности в Петроград должны были приехать около 50 тысяч лояльных государю солдат. Но в итоге никто не доехал. «Карательная экспедиция» Иванова — один из самых таинственных и загадочных моментов в русской истории. Существует сразу несколько версий того, почему она не состоялась. По одной из них, отряд Иванова двигался к Петрограду по железной дороге, не встречая сопротивления, но он был сознательно дезинформирован заговорщиками генералами Алексеевым и Рузским. Якобы Алексеев послал ему такую телеграмму:
«Частые сведения говорят, что в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному Правительству, в полном составе приводятся в порядок. Временное Правительство, под председательством Родзянки, заседая в Государственной Думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным Правительством, говорит о незыблемости монархического начала в России, о необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему всё изложенное и просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения верны, то изменяются способы ваших действий, переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы».
По другой версии, Рузский послал ему от имени государя (!) телеграмму, в которой приказывал остановиться и пока не предпринимать никаких действий. Позднее он прислал ему еще одну телеграмму о том, что он снят со своего поста и войска отозваны.
В действительности наиболее вероятно, что Иванов либо был посвящен в детали заговора (в него оказались вовлечены практически все высшие офицеры, а он был генерал-лейтенантом), либо сам понял, что происходит и куда дует ветер, и попросту решил сговориться с заговорщиками: он остается там, где сейчас, ему взамен ничего не делают в будущем. Действительно, уже когда Иванов был арестован солдатским комитетом после отречения государя, Керенский лично потребовал его сразу же освободить, что и было выполнено. С чего бы вдруг у революционера вдруг заиграл гуманизм и благородство по отношению к человеку, который его, по официальной версии, собирался в крови утопить?
Тем не менее оставался еще государь, который на поезде срочно ехал в Петроград. И тут на арену выходят два ключевых персонажа революции, чьи имена невозможно отыскать в учебниках истории: Ломоносов и Бубликов. Биография Юрия Ломоносова совершенно невероятна: будучи заместителем министра до революции, он после Октября так сошелся с большевиками, что сам Ленин перед ним на коленях ползал, умоляя стать наркомом путей сообщения. А Ломоносов ему писал письма, мол, да неинтересно это мне, запри меня лучше с толпой красоток в немецкий городишко на пару лет, я тебе такой паровоз сочиню, что любо-дорого. Кроме того, Ломоносов стал куратором таких эпических афер, как строительство «Алгембы» и «Паровозная афера». Мы писали о непостижимой истории этого человека отдельный текст. У товарища сын учился в Кембридже, сам уехал в Британию и стал гражданином, там же с Капицей работал, а большевики только молча сносили его усмешки.
Бубликов был депутатом Госдумы и выходцем из военно-промышленных комитетов. Он избрался от Екатеринбурга, перед выборами сделав очень щедрое пожертвование Горному институту. После революции уехал в США, где написал книгу, а потом не совсем ясно, чем занимался. Известно лишь, что он умер в 1941 году.
28 февраля, вооружившись пистолетами, Бубликов с Ломоносовым набрали на улице солдат и пошли брать под контроль министерство путей сообщения. Войдя в помещение, они объявили, что теперь они здесь власть и все им подчиняются. В интервью газете New York Times Бубликов позднее упоенно рассказывал, как это было:
«Все служащие перешли в моё распоряжение. Один из них попытался оспорить моё право на захват управления и сделал заявление по этому поводу. В середине речи его лицо изменилось и упрямство исчезло, так как он посмотрел вниз и увидел револьвер Ломоносова, упёртый ему в живот. В один миг он понял обстановку. «Прошу прощения», — сказал он, и инцидент был исчерпан».
Этот же Бубликов спустя неделю после отречения конвоировал государя в Царское село из Могилева. Это, безусловно, самый загадочный персонаж революции, наряду с Ломоносовым. Прежде всего Бубликов непонятен, не может себя объяснить. После эмиграции в США он написал книгу воспоминаний, после которой Бубликов по-прежнему остается неясным: царизм — плохо, Временное правительство – отвратительно, большевики ужасны. Все плохие, так и хочется спросить: а чего вы, господин хороший, сами-то хотите? Вот с Гучковым, Милюковым, Алексеевым все понятно, а тут петляет кругами господин.
Надо сказать, что на тот момент железные дороги являлись главной транспортной артерией страны и, заблокировав их, можно было сорвать какие угодно планы. Теперь контроль над ними перешел к заговорщикам, и государь не мог беспрепятственно проехать на своем поезде. Ему пришлось повернуть на Псков, где базировался штаб Северного фронта, которым командовал один из главных заговорщиков, Рузский. Он должен был выделить несколько полков на подавление восстания, но саботировал приказ. Когда императорский поезд прибыл на станцию, Рузский демонстративно нарушил все требования этикета и не вышел встречать его. В разговоре Рузский посоветовал государю сдаться победителям, тогда же пришла телеграмма от генерала Алексеева, который написал, что беспорядки подавить невозможно и необходимо «правительство народного доверия».
Позднее пришла телеграмма из Кронштадта, в которой сообщалось, что адмирал Непенин, командующий Балтфлотом, присоединился к революции. Непенин либо не входил в изначальное число заговорщиков (что вряд ли) и попытался оседлать момент с выгодой для себя, либо ему просто не нашлось места в новых реалиях. Через несколько дней он был убит прямо на улице толпой матросиков-братишек. Почему? А просто так.
Ночью Рузский (по некоторым версиям, угрожая убийством) потребовал от государя немедленно подать согласие на отречение. Фактически государя оказался заложником у Рузского. Тот ему популярно объяснил, что сейчас он свяжется с командующими фронтами и они все потребую его отречения, а если будет упорствовать, то за его жизнь никто отвечать не будет.
То, что заговорщики рассматривали возможность убийства государя в случае отказа, признавал позднее Милюков:
«Гучков не исключал и самых крайних форм устранения царя, если бы переворот совершился в форме, напоминавшей ему XVIII столетие русской истории, — в форме убийства. Но если бы переворот совершился в форме, которую он лично предпочитал, — в форме военного пронунциаменто, то он желал бы удаления царя в форме наиболее «мягкой» — отречения от престола».
Вы все понимаете, что означает этот дипломатичный намек Рузского на то, что за его жизнь никто не будет нести ответственности в случае отказа. На следующее утро одна за другой стали приходить телеграммы. Великий князь Николай Николаевич выступил на стороне заговорщиков, посоветовав отречься (он оказался оскорблен тем, что Николай убрал его с поста главнокомандующего). Николай Николаевич имел значительное число лично преданных сторонников в офицерских верхах и планировал вернуться на должность главнокомандующего.
Все командующие фронтами, кроме Колчака (которого толком даже не уведомили), прислали телеграммы с требованием отречения. Ранее с каждым из них связался Алексеев: часть командующих и без того была настроена оппозиционно, с другими Алексееву пришлось провести работу и убедить их, что все будет в лучшем виде, государь сам изо всех сил хочет отречься, и настоятельно рекомендовал послать им Николаю II телеграмму с требованием отречения. Сахаров и Брусилов позднее уверяли, что Алексеев грозил им, что Дума откажется присылать на фронт боеприпасы, если командующие фронтами откажутся поддержать ее в этом вопросе.
Позднее приехала думская делегация. Делать было нечего, и государь отрекся в пользу сына при регентстве Михаила Александровича, у которого среди заговорщиков оказалось немало сторонников. Что происходило дальше, сейчас установить очень трудно. Любую революцию и заговор сопровождает чудовищная ложь, а опираться приходится на свидетельства и воспоминания очевидцев, которые в таких случаях всегда лгут. По официальной легенде, государь в последний момент передумал и отрекся в пользу Михаила и за себя, и за сына. Кроме того, Николай Николаевич назначался верховным главнокомандующим. Отречение было подписано карандашом (!), а его распечаткой и распространением занимался уже известный нам Ломоносов.
Также есть свидетельства, что государь предпринимал попытки переиграть ситуацию и отречься в пользу сына, передав через Алексеева свой манифест, когда заговорщики уехали, но Алексеев утаил его. Можно предположить, что требованием заговорщиков как раз было отречение в пользу Михаила, а не сына. В пользу этого говорит тот факт, что среди них имелось несколько сторонников Михаила, в том числе и сам Алексеев, но по всем законам император не мог отречься в пользу Михаила (во-первых, нарушение закона о престолонаследии, во-вторых, Михаил состоял в морганатическом браке), поэтому и понадобилась вся эта возня с цесаревичем: мол, царь-дурак неправильно отрекся. Также не исключено, что заговорщики требовали отречься в пользу Михаила, прекрасно понимая, что он будет нелегитимным императором и его будет легко заставить отречься, тогда как приставлять нож к горлу несовершеннолетнего цесаревича было бы весьма сомнительно. Данная версия, безусловно, имеет право на жизнь.
После этого часть заговорщиков направилась к Михаилу, которому объявили, что если он примет власть, то они «не могут ручаться за его безопасность» (думаю, все снова поняли эту дипломатичную угрозу), и посоветовали также отречься, чтобы вопрос о будущем страны решало Учредительное собрание. Хотя постфактум многие заговорщики рисовали себя сторонниками монархии, такое поведение странно для монархистов. В действительности среди заговорщиков было несколько группировок: сторонники Михаила Александровича, сторонники Николая Николаевича и республиканцы. Нельзя исключать, что эти действия были продиктованы борьбой между различными группировками. Возможен и такой вариант, что они почувствовали, что власть падает к ним руки, и решили, что лучше уж они станут властью в полном смысле, чем всего лишь придворными фаворитами. Монархия перестала существовать.
Дальше начались гучковские чистки в армии. Благодаря им легко отследить, кто входил в число заговорщиков, а кто остался предан царю. Если человек увольнялся или понижался в должности, это значило, что он не поддержал восстание. Если человек повышался в должности, зачастую резко, он был активным участником.
Судьбы активных участников сложились по-разному. Главный двигатель заговора, неутомимый авантюрист Гучков, достаточно быстро наломал дров, лишился всех постов, стал сторонником военной диктатуры Корнилова, за что даже ненадолго арестовывался. После революции большевиков облачился в одеяние протестантского пастора и бежал на юг. Позднее стал представителем белых в Европе, пытался добиться помощи от англичан и французов. Остался в эмиграции, где был ненавидим монархистами настолько сильно, что однажды оказался избит ими на улице. Дочь Гучкова стала коммунисткой, вступила во французскую компартию и работала на ОГПУ. Сам он умер от рака в 1936 году.
Милюков почти сразу лишился постов во Временном правительстве. Поддерживал Корнилова, уехал в эмиграцию, где занимался теоретизированием на тему «как нам победить большевиков». Был настолько ненавидим монархистами, что его собирались убить, но перепутали с другим кадетом — Набоковым (отцом писателя) — и убили того по ошибке. Редактировал эмигрантскую газету, с началом войны начал поддерживать СССР.
Протопопова «забыли» в Петропавловской крепости. Пока он там сидел, к власти пришли большевики, которые недолго думая расстреляли его как деятеля царизма.
Львов уступил власть Керенскому и уехал на Урал, где был арестован большевиками. Воспользовавшись окном возможностей, пока большевики еще не объявили террор, вышел под подписку о невыезде и бежал к белочехам. Стал представителем Временного Сибирского правительства, выехал в США, где его никто не стал даже слушать. Перебрался в Париж, где получил небольшие деньги из зарубежных российских запасов во французских банках. Отошел от политики и вел довольно бедную жизнь, работал над мемуарами, умер в 1925 году.
Родзянко бежал на Дон, где числился при Белой армии. Позднее бежал к сербам, где и умер в 1924 году, отойдя от политики.
Меньшевик Скобелев уехал во Францию, где при протекции Красина фактически стал исполнять обязанности полулегального торгового представителя СССР. Позднее вернулся в СССР, работал в наркомате внешней торговли. Расстрелян в 1938 году.
Чхеидзе после прихода к власти в Грузии большевиков уехал во Францию, где покончил с собой в 1926 году, страдая от туберкулеза.
Генерал Рузский разругался с Гучковым и Алексеевым почти сразу после переворота, ушел с должности командующего фронтом и отошел от дел. В 1918 году был зарублен большевиком Атарбекяном-Атарбековым как заложник.
Генерал Данилов, один из главных людей Николая Николаевича в армии, пошел на повышение, став командующим армией. Позднее потерял свой пост, сотрудничал с большевиками, затем поддерживал Белую армию на тыловых должностях. Уехал во Францию, где писал труды по теории военного дела, а также биографию Николая Николаевича.
«Прогрессивный националист» Шульгин прожил очень долгую жизнь, почти сто лет. Он числился при Белой армии, затем эмигрировал. В эмиграции он стал близок к сменовеховцам и попал в разработку чекистов. Чекисты провернули поистине эпическую операцию, взяв дурака в оборот. Шульгина привезли в СССР под видом подпольщиков-большевиков и несколько месяцев возили по потемкинским деревням, в которых каждая декорация была агентом ОГПУ. Агенты разыгрывали из себя добрых селян и мещан и все как один свидетельствовали о скором крахе большевизма и мощнейшей подпольной организации. Шульгин поверил во все это и, вернувшись в Европу, написал об этом целую книгу и готовился к тому, чтобы возглавить сопротивление в Европе и переправлять своих агентов прямо в лапы к чекистам. Готовилась чудовищная провокация, которая сорвалась только чудом: один из активных участников операции со стороны чекистов бежал в Финляндию и там объявил о том, что вся подпольная организация – провокация, а Шульгин — дурак. В мгновение ока Шульгин лишился своей репутации, отошел от политики и уехал в Югославию. В конце Второй мировой войны 67-летний Шульгин был арестован СМЕРШевцами и приговорен к 25 годам за антисоветскую деятельность. Он просидел до 1956 года и был освобожден досрочно. На волне хрущевской оттепели Шульгину даже разрешили заниматься литературной деятельностью (культивируя его сменовеховские позиции), а к нему, как к реликтовому ископаемому царской эпохи, даже разрешалось допускать посетителей: журналистов, историков и просто любопытствующих. Шульгин даже стал гостем на XXII съезде КПСС и героем документального фильма «Перед судом истории», где его собеседником под видом «историка» выступал не то актер, не то КГБшник Свистунов.
Керенский в эмиграции продолжал мелькать то тут, то там как «парень, который несколько месяцев был диктатором России». Никакой серьезной борьбы с большевиками он не вел, влияния не имел, дожил до эпохи хиппи и LSD и умер в США в возрасте 89 лет. Однако похоронен в Лондоне по причине отказа РПЦЗ хоронить его как виновника падения России, в Лондоне же жил его сын, ставший известным архитектором, членом Лондонского королевского общества и Командором Превосходнейшего Ордена Британской империи. Совсем чуть-чуть не хватило до рыцарства, которое дают за следующий класс после Командора.
Генерал Алексеев больше всех оказался озабочен тем, чтобы сохранить лицо, одновременно прислуживая и тем, и другим. Вроде и государю хорошо он относился, а государь к нему, но ведь и сам стал одним из ключевых заговорщиков. Вроде как и гучковской чисткой армии возмущался, но и пост главнокомандующего с удовольствием принял. Вроде как и Корнилову сочувствовал, но сам же явился его арестовывать после корниловского выступления. В силу общей слепоты и фальсифицированности Февраля и последующих событий до сих пор умудряется выглядеть «принесшим все на алтарь Родины идеалистом» и любимым многими персонажем. Позднее стал одним из организаторов Белой армии, но неожиданно умер от воспаления легких осенью 1918 года.
Под вопросом остается степень вовлеченности в заговор иностранцев. Нет никаких сомнений, что французская и британская миссия были прекрасно осведомлены о грядущем и дали по своим каналам добро, иначе Франция и Британия не признали бы Временный комитет единственной властью еще ДО отречения государя, а Бьюкенен не ставил бы Николаю последний ультиматум за несколько недель до Февраля.
Что касается самого переворота, то беспорядки на улицах, разумеется, возникли стихийно. Однако таких беспорядков в воюющих странах за долгое время войны происходило немало и с ними без проблем справлялись. В данном случае заговорщики просто решили, что наступил удобный момент обернуть ситуацию в свою пользу. Конечно, без участия военной верхушки у них бы ничего не вышло. Им значительно облегчило ситуацию то, что среди высшего офицерства у императора имелось гораздо меньше сторонников, чем у Николая Николаевича, который долгое время являлся верховным главнокомандующим и поддерживал тесные связи по линии гвардии и высшего офицерства. Николай Николаевич являлся важным центром силы и был очень обижен тем, что его сняли с поста в 1915 году. У некоторых генералов накопились и личные обиды на Николая II, как у Брусилова, который считал себя обделенным (после Луцкого прорыва он рассчитывал на Св. Георгия 2-й степени, а получил Георгиевское оружие с бриллиантами).
То, что заговорщики решились на переворот в разгар войны, — это еще половина беды. Настоящая беда заключалась в том, что у них не имелось ВООБЩЕ НИКАКОГО ПЛАНА на случай прихода к власти. То есть как свергнуть государя — они понимали, а что делать дальше – нет. Этот момент замечательно иллюстрируют воспоминания Милюкова:
«Наконец, Родзянко выходит и садится к столу. «Я согласен», — говорит он, повышая голос и стараясь придать ему максимальную значительность. — «Но — только под одним условием. Я требую, — и это относится особенно к вам, Александр Федорович (Керенский), чтобы все члены комитета (о правительстве не упоминалось) безусловно и слепо подчинялись моим распоряжениям..».
Мы остолбенели. До такой степени и тон, и содержание ультиматума Родзянки не подходили к сложившемуся положению. Этой степени подчинения не требовал даже Штюрмер от своего Совета министров… С нами говорил диктатор русской революции!
Я не помню содержания беседы: едва ли она и сосредоточивалась на специальных вопросах. Но хорошо помню произведенное на меня, а вероятно, и на других, впечатление. Мы не почувствовали перед собой вождя. Князь был уклончив и осторожен: он реагировал на события в мягких, расплывчатых формах и отделывался общими фразами.
Но мы знали Родзянку: «Вскипел Бульон, потек во храм»! Как-никак, соглаcие было дано, а завтра, 1 марта, приедет кн. Львов, и всё войдет в намеченные рамки. Георгий Евгеньевич, действительно, приехал — и после полудня пробрался в помещение Таврического дворца. Мы почувствовали себя, наконец, au complet («в полном составе»); временный комитет и правительство собрались для предварительного обмена мнений.
В конце совещания ко мне нагнулся И.П. Демидов и спросил на ухо: «ну, что? ну, как?» Я ему с досадой ответил одним словом, — тоже на ухо: «шляпа»! Не знаю, выражало ли это то, что я чувствовал.
Я, во всяком случае, был сильно разочарован. Я знал князя очень мало и поверхностно. Другие знали еще меньше и поверили моему выбору на слово».
Шульгин тоже свидетельствует о том, что никто не понимал, что делать:
«Это продолжалось долго, бесконечно… Чхеидзе лежал… Керенский иногда вскакивал и убегал куда-то, потом опять появлялся… Я не помню, сколько часов все это продолжалось. Я совершенно извелся и перестал помогать Милюкову, что сначала пытался делать… направо от меня лежал Керенский… по-видимому, в состоянии полного изнеможения. Остальные тоже уже совершенно выдохлись. Я наклонился к Чхеидзе спросить, почему они так настаивают на выборном офицерстве. Чхеидзе поднял на меня совершенно усталые глаза, поворочал белками и шопотом (так в оригинале. — прим. автора) же ответил: «…Вообще все пропало… чтобы спасти, надо чудо… Надо пробовать… Хуже не будет… Потому что, я вам говорю, все пропало…»
Совершенно неудивительно, что эти люди потеряли власть буквально за несколько месяцев. Они вращали глазами, делали страшные лица, обвиняли друг друга в предательстве демократии и в итоге без боя сдали большевикам свою власть, отправившись умирать в эмиграцию. Большевики, хоть и были негодяями, по крайней мере знали, чего они хотят.
Но это уже совсем другая история.
