Незнаменитый поход
как наша Империя приобрела Финляндию

Колонна снабжения застряла перед завалами на лесной дороге. Финские снайперы били из засад. Положение становилось критическим. Главные силы полка находились неподалеку, однако не могли ничем помочь: авангард также был атакован финнами. До переговоров с Маннергеймом многие из сражавшихся на дороге в тот день так и не дожили.

Описанная сцена, кажется, отсылает нас во времена Финской войны или последовавшего за ним противостояния 40-х годов ХХ века. В действительности же бойцы, сошедшиеся с финскими стрелками на тропе, были подданными Александра I и подчиненными Барклая де Толли. На дворе стоял 1808-й год.

Географическая война

ероятно, многие помнят высказывание Джорджа Фридмана, директора Stratfor: история России — это, мол, повесть о буферных зонах. Одна из таких буферных зон появилась на свет в результате малоизвестного современному читателю конфликта Наполеоновской эпохи. Финская война уже тогда оказалась заслонена в массовом сознании титанической борьбой европейских держав с Наполеоном, хотя это был примечательный во многих отношениях конфликт, подведший черту под многовековым противостоянием России и Швеции. Война 1808–1809 годов куда более кампании 1939–1940 годов заслуживает определения «та война незнаменитая».

Для того чтобы понять, что означала Финляндия для России, достаточно взглянуть на карту. Граница со Швецией находится в опасной близости от столицы. Даже при контроле Выборга, завоеванного еще Петром вместе с Ингрией, расстояние до шведских границ остаётся откровенно небольшим, а на берегу Финского залива вдобавок сохраняются порты враждебной Швеции. Важно, что это была не какая-то абстрактная угроза. После Петра дважды, при Елизавете и Екатерине Великой, шведы пытались взять реванш, причем война екатерининской эпохи была достаточно драматичной, с болезненными поражениями обеих сторон. После этого конфликта отношения между Россией и Швецией были прохладными, но в целом стороны держали себя в руках. Однако для русских финский вопрос оставался значимым. Конечно, сама по себе Швеция была слаба и не могла даже мечтать вновь сделать Балтику своим внутренним морем. Однако Швеция могла выступить, например, частью более крупной коалиции, либо воспользоваться ситуацией, когда силы России окажутся отвлечены на какое-то другое направление. При всей ограниченности военной и морской мощи некогда могущественного скандинавского государства, в Петербурге не могли чувствовать себя спокойно, пока границы исторически недружественной державы проходят на опасно близком расстоянии от столицы.

Наполеоновские войны застали Россию и Швецию в состоянии «вечного» мира, закреплённом бессрочным Верельским договором 1790 года. В течение 17 лет спокойствие не нарушалось, однако вскоре многое должно было измениться.

Тильзитский рикошет

ильзитские соглашения 1807 года между Россией и Францией не касались Швеции напрямую, но серьезно изменили расклад сил и систему союзов в Европе, так что скандинавы едва ли могли остаться в стороне от пертурбаций мировой политики.

По заключении мира с Наполеоном русские немедленно начали обдумывать использование этого антракта к своей выгоде. Одно из направлений внешней политики было очевидно — турецкое. Однако соображения безопасности толкали Россию также и на север. Тем более Петербург вынужденно оказался вовлечён в войну с Британией, а Швеция проводила пробританскую политику. К тому же на русских произвел впечатление погром, учиненный англичанами в Копенгагене. С точки зрения Александра I, контроль над побережьем Балтики и подступами к Петербургу приобретал все большее значение. К шведским границам начали стягивать войска.

Нужно заметить, что в русском обществе война против Швеции вовсе не пользовалась популярностью. Ф.Ф. Вигель, автор знаменитых «Записок», назвал начало войны неожиданным, и добавил, что «В первый раз еще, может быть, с тех пор как Россия существует, наступательная война против старинных ее врагов была всеми русскими громко осуждаема, и успехи наших войск почитаемы бесславием«.({{1}})

Общественность можно понять. К войне со Швецией русских настойчиво подталкивал Наполеон, который, несмотря на заключенный мир, был мало кем любим в России. Из-за прекращения экономических сношений с Англией страна оказалась в скверном финансовом положении.

Инфляция серьезно пошатнула рубль, торговля пришла в упадок. Сосредоточенные на внутренних проблемах и дурно относившиеся к Наполеону люди не особенно принимали в расчет внешнеполитические соображения. Впрочем, на боевом духе военных такое отсутствие энтузиазма ничуть не сказалось. Как рассказывал тот же Вигель,

«Истинно военные люди всегда находят причины ко всякой войне справедливыми: им лишь бы подраться. Вот почему зять мой скорбел о том, что расстройство, неисправность полка осуждают его на мирное пребывание в уездном городе Тихвине».

Ф. Ф. Буксгевден

На русской стороне не воспринимали грядущую кампанию как дело сложное и требующее напряжения сил. Репутация армии оказалась несколько поколеблена поражениями от Наполеона, но Швеция как таковая не считалась серьёзным противником. Для наступления собрали 24-тысячный корпус генерала Буксгевдена. Этот старый служака уже сражался со шведами при Екатерине, был сослуживцем Суворова и его подчиненным в польскую кампанию; в войнах же против Наполеона он не показал своих лучших качеств. В известном смысле, финская кампания была для него шансом восстановить реноме.

Любопытно, что русские ожидали содействия со стороны финнов. Буксгевден отчего-то был уверен, что «чувствования финнов уже давно приуготовили умы» к аннексии. И это не было персональной блажью генерала: подобные настроения в русской элите встречались регулярно. В действительности это было опасной иллюзией. Финны оказались достаточно лояльными подданными шведской короны, и завоевание умов и сердец не было ни мгновенным, ни легким. Впрочем, пока русские этого знать не могли.

Шведская армия формально оставалась довольно многочисленной. Все вооруженные силы достигали 67 тыс. человек, из которых около 20 тыс. находилось в Финляндии. Проблемой их, впрочем, стала архаичная военная организация, нехватка и разнообразие снаряжения, малые запасы необходимого для войны имущества, а также скверное качество снабжения. Швеция являлась небогатой страной, и нехватка средств в полной мере отражалась на армии. Любопытно, что до войны заметное количество ружей и пушек было продано… в Россию. Однако у шведской армии имелись свои сильные стороны. Шведы приспособили тактику к той местности, в которой жили. При обучении особое внимание уделялось бою малыми отрядами в лесистой и на пересечённой местности. Финляндия — страна лесистая, с огромным количеством озер, речек, во многих местах почти девственная, и схватки многочисленных армий, выстроенных в линии, на её территории не всегда возможны. В силу этого обстоятельства шведы были вынуждены подгонять тактические приемы под природные условия. Наиболее боеспособными в шведской армии, что интересно, стали как раз финские части, чьи «чувствования» так волновали Буксгевдена.

Возникает естественный вопрос: отчего русские собрались атаковать Финляндию зимой, во время морозов? Такое время начала кампании давало много выгод. Реки и озера оставались скованными льдом, как и Финский залив. Войска Швеции не были еще собраны в единый кулак, а в ключевой крепости Финляндии, Свеаборге, пока не имелось всех необходимых запасов. Потому и приняли такое необычное решение: инициировать войну во второй половине зимы.

Наконец, всё, что должно было быть сказано, было сказано, «бумажная перестрелка» окончилась, и всё, что не сумели взять золото и письма, должен был взять булат.

«Военная прогулка». Зимняя кампания 1808 года

ойна за Финляндию началась буднично. 9 февраля русские без объявления войны перешли границу. Наступающие подогнали снаряжение под климат: егеря шли на лыжах, артиллерию транспортировали санями. Русских встретил дикий край беспорядочно набросанных скал, покрытых льдом озер и дремучих лесов с редким и недружелюбно настроенным населением. Города, даже малые, были редкостью и в основном теснились вдоль побережья; деревни в том понимании, которое привычно русским, также были редки, чаще попадались отдельные хутора.

Местность, где шла война, превосходно описана Батюшковым. Будучи по должности офицером, он по склонностям оставался, конечно, поэтом, так что его описание сугубо лирично:

Здесь повсюду земля кажет вид опустошения и бесплодия, повсюду мрачна и угрюма. Здесь лето продолжается не более шести недель, бури и непогоды царствуют в течение девяти месяцев, осень ужасная, и самая весна нередко принимает вид мрачной осени; куда ни обратишь взоры — везде, везде встречаешь или воды или камни. Здесь глубокие длинные озера омывают волнами утесы гранитные, на которых ветер с шумом качает сосновые рощи; там — целые развалины древних гранитных гор, обрушенных подземным огнем или разлитием океана. В конце апреля начинается весна; снег тает поспешно, и источники, образованные им на горах, с шумом и с пеною низвергаются в озера. Если озеро тихо, то высокие, пирамидальные утесы, по берегам стоящие, начертываются длинными полосами в зеркале вод. Леса финляндские непроходимы; они растут на камнях. Вечное безмолвие, вечный мрак в них обитает. Деревья, сокрушенные временем или дуновением бури, заграждают путь предприимчивому охотнику. В сей ужасной и бесплодной пустыне, в сих пространных вертепах путник слышит только резкий крик плотоядной птицы; завывания волка, ищущего добычи; падение скалы, низвергнутой рукой всесокрушающего времени, или рев источника, образованного снегом, который стрелою протекает по каменному дну между скал гранитных, быстро превозмогает все препятствия и увлекает в течении своем деревья и огромные камни. Вокруг его пустыня и безмолвие! Посмотри далее: огнь небесный или неутомимая рука пахаря зажгли сей бор; опаленные сосны, исторгнутые из утробы земной с глубокими корнями; обожженные скалы; дым, восходящий густым, черным облаком от сего огнища, — все это образует картину столь дикую, столь мрачную, что путешественник невольно содрогается.

В таком-то краю предстояло сражаться русским и шведам.

Сопротивление шведов поначалу было вялым (они не успели завершить сосредоточения), так что наступление шло без сбоев. Неприятель выбрал своей основной базой Тавастгус. Этот городок находится несколько севернее линии русского наступления, в глубине Финляндии. Если Буксгевден хотел взять под контроль порты и крепости на побережье Финского залива и Аландские острова (между Финляндией и Швецией), то шведы планировали угрожать этим замыслам ударом из глубины Финляндии, с севера.

Итак, столкновения начались. Жертвой боя у пограничного перехода пал капитан Родзянко из Финляндского драгунского полка и несколько его подчиненных. Это были первые погибшие в Финской войне. Начальные стычки вели в основном лыжные отряды русских со шведскими арьергардами. Наступление шло при двадцатиградусном морозе, однако русские заранее озаботились заготовкой всего необходимого, от тулупов и валенок до саней, лыж и теплых попон, так что потери от обморожений были незначительны.

Лыжные отряды оказались крайне полезным ноу-хау: часть боёв оказалась выиграна именно благодаря их обходным маневрам. Вообще, роль легких отрядов была выше, чем в войнах в западной Европе: Финляндия — война малых отрядов, это был очень «камерный» конфликт, где роль капитана или майора в общем успехе могла оказаться выше, чем у полковника где-нибудь под Эйлау.

В. В. Орлов-Денисов

Буксгевден выделил из своих сил отряд генерал-майора Орлова-Денисова, состоящий из егерей и казаков, для занятия Гельсингфорса (Хельсинки). Орлов-Денисов, превозмогая мороз, помчался вперед форсированным маршем и скоро оказался перед городом. Орлов не стал захватывать Гельсингфорс атакой в лоб, а выбросил небольшую колонну в обход по льду залива и внезапно атаковал. Штурм Гельсингфорса обошёлся всего в одного человека, а стоявшие при воротах орудия захватили уже заряженными. Орлов-Денисов был человек ещё молодой и, по словам французского разведчика капитана де Лонгерю, не особенно любимый в обществе; военная карьера его только начиналась. Однако генерал-майор уже демонстрировал те черты характера, которые прославили его в 1812–1814 годах: предприимчивость, наглость и готовность к обдуманному риску; короче говоря, «командир легкой кавалерии» — это для него было не столько указание на должность, сколько характеристика личности.

Внезапный бросок Орлова-Денисова не принес шведам огромных потерь, но оказался важен в смысле захвата всяческого военного имущества. По бедности Швеции 4500 ружей, склады боеприпасов и прочего добра стали очень неприятной потерей. К тому же Орлов взял город в полном порядке вместе со всей инфраструктурой, включая, что важно, хорошо устроенный госпиталь.

В тот же вечер, пока Орлов обживался в Хельсинки, в город вошла пехота Буксгевдена. Это означало, что Свеаборг, морская крепость к юго-востоку от Хельсинки, теперь находится в осаде. Швеция была страной довольно бедной, и строительство Свеаборга шло ни шатко ни валко уже более полувека, и окончено не было. Однако осада этого укрепления все равно могла стать достаточно сложным делом: гарнизон в 7,5 тыс. человек имел более двухсот орудий и крупные запасы.

Другой крепостью, обложенной в тылу у русских, стал Свартхольм. Будучи маленьким укреплением, он, однако, оттягивал на себя отряд в 1800 солдат, что должен был блокировать крепость. Учитывая, что во всей армии имелось только 24 тыс. человек, это создавало определенную недостачу людей на передовой.

Поскольку с противоположной стороны, у Тавастгуса, собиралась основная шведская армия, положение русских не было абсолютно устойчивым. Тем более что в шведскую армию прибыл ее новый командующий, генерал Клингспор. Этот человек являлся одним из немногих действительно заслуженных военачальников шведской армии, и он был полон решимости дать нападавшим серьезный бой.

Нужно отметить, что русских несколько расслабил такой старт. Шведы и финны всюду отходили, и почти каждый раз, когда принимали-таки бой, оказывались биты. Русские уверились в своем полном превосходстве. До известной меры это так и было: в равном числе крупный русский отряд имел все шансы разбить любого противника, однако легкость первых побед привнесла на наши бивуаки шапкозакидательские настроения, что имело результатом в дальнейшем беспечность и неаккуратность.

Впрочем, несмотря на энтузиазм Клингспора, состояние шведских дел не могло внушить им оптимизм. В Свартхольме и Свеаборге оказалось блокировано более восьми тысяч человек: с учетом потерь это почти уполовинивало армию, имевшуюся у шведов. Представления о численности и состоянии русской армии были туманны. Вероятно, решительное наступление могло позволить шведам создать русским серьезные проблемы. Однако наши успели раньше.

Дело в том, что параллельно основным силам под началом Буксгевдена в Финляндию вторглась дивизия Тучкова 1-го, наступавшая в центральной части страны в сторону Куопио. Сопротивление шведов на этом направлении было крайне слабым, русские больше сил тратили на то, чтобы продираться через снега и глухие лесные тропы. Само по себе появление Тучкова в тылу у Клингспора разрушало любые планы активных действий против Буксгевдена. Может быть, полководец уровня Суворова или Наполеона как раз здесь и бросился бы в наступление, чтобы разбить либо Тучкова, либо Буксгевдена, но шведский командующий Суворовым все же не был. Буксгевден оставил небольшой отряд под командой Раевского возле Свеаборга, а сам двинулся прямо на Тавастгус.

Однако генерального сражения так и не получилось. Клингспор имел четкие инструкции от своего короля не ввязываться в дело при превосходстве русских в силах. Несмотря на призывы горячих голов в шведском лагере к принятию боя, он скомандовал общее отступление. Шведы начали отступать из Тавастгуса, причем отходили торопливо, топя в озере оружие, которое не могли унести с собой. Клингспор старался собирать тех рекрутов, кого еще успевал собрать дорогой. Колонна Раевского преследовала его по пятам, Тучков должен был попытаться упредить отступающих шведов, ну а себе Буксгевден оставил сравнительно скучное, но необходимое дело осады Свеаборга. Отдельный отряд под командой Багратиона был выделен для захвата Або (нынешний Турку) на берегу Ботнического залива.

У этого плана имелся очевидный недостаток. Финляндия велика по размерам, а русский экспедиционный корпус со всеми подкреплениями недотягивал и до тридцати тысяч человек, которые теперь должны были наступать во все стороны сразу. Однако в Петербурге ожидали разрешения вопроса с осадой Свеаборга, Клингспора всё же необходимо было доконать; Або же требовался на перспективу: это порт, связывавший Финляндию со Швецией и Аландскими островами. Так что Буксгевден нарушил каноны и правила, разослав армию по всем направлениям.

При занятии Або имел место замечательный эпизод. Некий квартирмейстер гродненских гусар обратился к Денису Давыдову за советом, спрашивая, где находится штаб его полка. Давыдов знал, куда примерно тот должен был направиться; по карте рассчитал, где штаб должен был теперь, и со спокойной совестью послал квартирмейстера в Або. Гусар не учел того, что по зимнему времени все марши совершались куда медленнее обычного, но указать на ошибку оказалось некому.

Квартирмейстер мой — пишет Давыдов далее — отвесил мне низкий поклон за оказанную ему услугу и, спокойный и полный уверенности в точности показаний 23-летнего сорванца-стратегика, пустился в путь на почтовых и въехал в средину Абова, как в средину Москвы или Петербурга.

Неприятельских войск в городе не имелось, но и русских тоже. Изумленный и напуганный, квартирмейстер укрылся у мэра, где и дождался подхода к городку авангардов русских. Едва те показались неподалеку, перепугался уже мэр и попросил офицера принять сдачу города. Тот, само собой, согласился и при полном параде в сопровождении чиновников выехал навстречу наступающим, сообщив, что штурмовать крепость вовсе не требуется: она уже покорилась.

После взятия Або отряду Багратиона стало попросту нечем заняться: цель достигнута, впереди море, войск противника в зоне досягаемости вовсе не просматривается. Багратион расположил свое маленькое войско на отдых, господа офицеры предавались балам с «неловко прыгающими чухоночками». Еще один отряд перешел по льду на Аландские острова.

В это время дальше на севере Тучков и Раевский имели более существенные проблемы, чем неловкость финок в танцах.

Гусарский командир Яков Кульнев, шедший в авангарде у Раевского, все время высылал разъезды, пытаясь нащупать отряд Тучкова, но безуспешно. Тучков тем часом маршировал поперек Финляндии, пытаясь отрезать Клингспора. Тот, однако, отходил столь быстро и искусно, что в итоге вовсе упорхнул от обеих русских колонн, ловивших его. Удар пришелся в пустоту: хотя русские и соединили успешно свои отряды, травимый шведский зверь сумел бежать. Забавно, что гнавшие шведов русские отряды численно уступали отходящему неприятелю примерно в полтора раза. Впрочем, и те и другие не знали, какие у кого силы. Шведы полагали первоначально, что их гонит 60-тысячная армия: здесь они ошиблись даже не в разы, а на порядок.

Рано или поздно опрометчивая идея Буксгевдена разбросать войско по пространствам Финляндии должна была принести скверные последствия.

Итак, Клингспора гнал маленький отряд Якова Петровича Кульнева. Кульнев, несмотря на невысокий чин (тогда — подполковник), был одним из самых замечательных персонажей всей русской армии. Необычайно энергичный (известна его фраза: «Я не сплю и не отдыхаю, чтобы армия могла спать и отдыхать»), хороший тактик; как и положено гусару, эксцентричный и жизнерадостный любитель выпить; он при этом очень заботился об изнанке войны. Приказы Кульнева пестрят упоминаниями о снабжении солдат едой, одеждой, об их гигиене. Солдаты его были всегда настолько сыты, одеты и свежи, насколько это вообще возможно. Бойцы бестрепетно относились к тому, что командир посылал их в огонь, поскольку знали: тот делит их участь во всём, от качества обеда до риска в огне. Яков Петрович собирался умереть со славой, и в итоге погиб смертью, приличной гусару: посреди жестокого боя жарким июльским днем 1812-го.

Я. П. Кульнев

Это, однако, ещё впереди, а пока Кульнев шёл по пятам Клингспора во главе колонны Тучкова. Последнего шведы принимали за авангард большой армии: именно этим обстоятельством русские были обязаны возможности до сих пор вести преследование. В три недели русские сделали 600 верст по скверным дорогам. В конце концов нашим войскам удалось сблизиться с неприятелем, и Тучков решился атаковать неподалеку от местечка Сикайоки — но его приказ оказался упрежден Кульневым, который начал энергично опрокидывать шведские пикеты. Подполковник сумел, наконец, достать шведов настолько, что те решили все же дать бой. Кульнев использовал классический прием: пехота атакует в лоб, а конница и егеря обходят с фланга. Шведы пытались цепляться за неровности местности, но поначалу тщетно: русские взламывали эти рубежи огнём и манёвром, между прочим захватив в плен начальника штаба Клингспора.

Давыдов оставил не лишенное очарования описание этого боя:

Мы только что успели насладиться действием казацких пик и погонею казаков за неприятелем по гладкой и снежной пустыне Ботнического залива. Картина оригинальная и прелестная! Много драгун было поколото, много взято в плен. Но посреди сумятицы этой нам бросилась в глаза группа всадников, около которых более толпилось казаков и которая еще защищалась. Мы направились во весь скок в эту сторону и услышали слова: «Koulneff, Koulneff! sauvez nous la vie!» (Кульнев, Кульнев! спасите нам жизнь!). Это был генерал Левенгельм, королевский адъютант, только что за несколько дней пред тем прибывший в армию из Стокгольма для исправления должности начальника главного штаба, и адъютант его капитан Клерфельд — молодой человек, бывший у нас накануне парламентёром; при них бы то несколько драгунов. Кульнев остановил направленные на них пики, соскочил с лошади и кинулся обнимать пленных чиновников. Кровь Левенгельма заструилась по усам и бакенбардам Кульнева, ибо Левенгельм был ранен пикою в горло, к счастию его, не так опасно, как вначале мы вообразили.

Кульнев несколько раз сбивал противника с позиций, однако дело кончилось тем, что шведы развернули две свежие бригады и в итоге заставили русских отступить, хотя Сикайоки наши всё же удержали.

Бой у Сикайоки оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, авангард Кульнева в 2200 человек бьется весь день с 6300 шведов, причем непрерывно атакует, сбивает противника с позиций, и отступает только атакованный шведами со всем напряжением сил под самый вечер. Потери русских были неприятны (до четырехсот человек), но никак не смертельны: войска сохранили управляемость и боевой дух. С другой стороны, предыдущие легкие успехи сделали русских слишком самоуверенными. Как бы ни были хороши русские солдаты и офицеры (безо всякой лести, они были хороши), долго преследовать превосходящего неприятеля оказалось безрассудством.

Еще хуже повернулось дело у небольшого отряда генерал-майора Булатова. Эта группа пыталась опять-таки перерезать пути отхода Клингспору. Опять-таки с русскими сыграла злую шутку недооценка противника. Булатов распределил своих солдат по квартирам на разбросанных кругом отдельных дворах у Револакса. 15/27 апреля его бивак атаковал примерно в полтора раза превосходящий отряд шведов. Полторы тысячи русских должны были защищаться против двух с лишним тысяч шведов. Первую атаку наши благополучно отбили, однако шведы ежечасно получали подкрепления. Под прикрытием метели они шли врукопашную. Отказавшись от предложения сдаться, Булатов попробовал проложить путь штыками, но оказался несколько раз тяжело ранен и в итоге взят в плен. Всего русским это дело стоило полутысячи человек убитыми, ранеными и пленными. Булатов в тяжелейшем состоянии был прооперирован шведскими лейб-медиками, и в итоге спасен. Результатом поражений у Сикайоки и Револакса стала еще одна небольшая частная неудача: тяжело потрепан был отряд, шедший на усиление к Булатову.

Оба эти сражения, Револакс и Сикайоки, оказались ничтожны, если говорить о количестве участников и потерь. Да простит нам читатель невольный цинизм: на состоянии армии потеря тысячи человек по-настоящему серьезно сказаться не могла. Во время наполеоновских войн такие бои просто не были бы по-настоящему замечены. Однако пострадала в первую очередь репутация русской армии. По хуторам и киркам неслась весть о том, что русских побили, и уж конечно никакому финскому крестьянину не были интересны точные потери.

В довершение несчастий, — в момент, когда лед вскрылся, шведы подошли с флотилией к Аландским островам и добавили звено в цепочку русских неудач, разоружив небольшой отряд полковника Вуича, который, имея недостаток боеприпасов и никем не поддержанный, не мог долго сопротивляться. Некоторые из островов защищались всего парой десятков солдат. Сопротивлявшиеся погибли, а пытавшихся скрыться на островах переловили.

Тем временем на юге русские добились своеобразного успеха, который фортуна и их собственные ошибки развернули против них же.

Золотой порох и «шведские поползновения»

сё это время подле Гельсингфорса продолжалась осада Свеаборга и Свартхольма. Поначалу более чем семитысячный свеаборгский гарнизон караулился только двухтысячным отрядом Раевского. Русские засели в городе; шведы — в крепости. Свеаборг, возвышавшийся на островах, являлся крепостью мощной, но не вполне достроенной, поэтому русские могли бы надеяться взять его правильной осадой и штурмом. Буксгевден намеревался «учинить жизнь несносною». Впрочем, некоторое время у него были очень ограничены возможности по осложнению жизни в крепости. Настоящая осада началась с середины марта, когда подтянулась осадная артиллерия. Командовал осадой теперь молодой — 31-летний — генерал Николай Каменский. Сын знаменитого фельдмаршала екатерининской эпохи, он служил под командой Суворова в Итальянском походе, и к 1808-му успел приобрести длинную и богатую боевую биографию, включающую последние походы Суворова, Аустерлиц и Эйлау. Нервный и вспыльчивый, он умел, однако, быть превосходным командиром, и шведская война стала его звездным часом. Правда, прославил его все же не Свеаборг, но здесь Каменский впервые проявил себя в борьбе за Финляндию.

Осадные работы шли с большим трудом: особенности грунта (голые гранитные скалы) мешали строить батареи. Шведы активно отстреливались из Свеаборга, нимало не заботясь о сохранности города Гельсингфорса. В конце концов русские отправили в Свеаборг парламентера.

— Огонь из крепости причиняет вред жителям Гельсингфорса, а ведь большая их часть имеет друзей или родственников в Свеаборге.

Этот довод не произвел впечатления на коменданта Кронстедта:

— Разорение Гельсингфорса необходимо для обороны крепости.

Не слишком гуманный ответ, но вскоре комендант переменил свою точку зрения. Русские и шведы договорились считать город нейтральным. Каменский разместил в Гельсингфорсе склады и госпитали, а батареи начал монтировать за пределами города, на скалах. Особенного вреда укреплениям обстрелы не наносили.

Ежедневные канонады по крепости, — канонады тощие и только что дразнившие неприятеля, — ворчал Денис Давыдов.

Буксгевден осмотрел крепость и решил, что штурм бесперспективен. Казалось, осада продлится долго.

Однако северной Илиады не случилось: уже 22 апреля (3 мая) Свеаборг неожиданно капитулирует.

Русские источники несколько смущаются, когда заводят речь о причине такой уступчивости. Керсновский, например, даже возмущался: «Шведские историки инсинуируют, что Свеаборг был взят „золотым порохом“». Фаддей Булгарин, участвовавший в финской экспедиции молодым офицером, говорит по этому поводу: «дело хотя и неясное, но довольно понятное», и замечает, что не для чего спорить, каким образом оказался взят Свеаборг. Михайловский-Данилевский же, как и официальная шведская история войны, вполне конкретен: Буксгевден испросил у казны 30 тыс. рублей, каковыми и подломил боеспособность гарнизона. Переговоры непосредственно вели Павел Петрович Сухтелен, а также его отец, инженер-генерал Пётр Сухтелен, который руководил осадными работами. Сухтелены не только потрясали кошельком, но и в самых мрачных тонах рисовали шведам положение крепости и самой Швеции. С комендантом удалось достичь соглашения, а тот уломал военный совет офицеров гарнизона. Русские, судя по всему, одарили не только коменданта: шведская официальная история войны выписывает небольшой детектив, связанный с вопросом, кто именно из чинов гарнизона не устоял перед тусклым блеском монет. Как бы то ни было, Кронстедт сочинил обширное донесение королю, в котором жаловался на недостаток войск и пороха и несовершенство крепости, после чего решил, что государь может не оценить даже такой обстоятельный рапорт, и принял русское подданство. В России ему были выделены еще новые средства. Как заметил современник, лазутчиков на войне вешают, а между тем употребляют. Гарнизон русские разогнали по домам и принялись увлеченно считать трофеи. Считать было что: в гавани взяли 110 разнообразных судов, в арсенале — девять тысяч ружей, в подвалах — три тысячи бочек пороху, 340 тыс. ядер, бомб и гранат, и, наконец, на стенах две тысячи разнообразных пушек и мортир.

Забавно, но Буксгевден оказался недоволен «Георгием» II класса, полученным за эту акцию. Он мечтал о «Георгии» I класса и наградах другим офицерам. Однако на его представление военный министр Аракчеев сухо ответил, что

«Государь полагал изволить, что, при взятии крепости, войска не столько участвовали, а успех приписывает единственно благоразумной предусмотрительности вашей».

Что до Свартхольма, то, по мнению Михайловского-Данилевского, эту крепость взяли тем же способом, что и Свеаборг, но в данном случае комендант дал несколько более основательные оправдания сдаче: в крепости отсутствовала свежая вода, вследствие чего гарнизон косили болезни; к тому же русские метким залпом разрушили единственную мельницу в крепости.

Дело, казалось бы, уже было сделано: крупнейшие шведские крепости в Финляндии пали, русские практически целиком заняли Финляндию, война, за исключением пары-тройки осечек, более похожа на полицейскую операцию. Буксгевден занимался покупкой у солдат-финнов их оружия. Во избежание эксцессов, русские навели в войсках строгую дисциплину, не допуская бесчинств по отношению к населению. Любопытно, что и финский историк, хотя рассматривает такую меру как проявление особого коварства, признает, что войска вели себя корректно. Александр был заинтересован в лояльности финнов, поэтому стране Суоми Петербург изначально был готов предоставить самую широкую автономию.

Тем любопытнее тот факт, что кроме пряника в Финляндии русским пришлось интенсивно орудовать кнутом. В Финляндии совершенно неожиданно для русского командования развернулась партизанская война.

Во многом ее спровоцировали неловкие шаги самих же русских. Шведские офицеры жили с казенных земельных наделов — бостелей. Буксгевден потребовал полной сдачи оружия и возвращения к местам жительства под угрозой конфискации земли. Это воззвание не имело результатов, и Буксгевден перешел к более радикальным мерам: в июне 1808-го было объявлено, что бостели офицеров, остающихся в шведских войсках, через полтора месяца будут конфискованы и проданы. Учитывая, что Александр перед этим обещал финнам неприкосновенность собственности и невмешательство в финское законодательство, это был очень опрометчивый шаг.

Другим фактором, сыгравшим против русских, оказались неожиданные успехи шведского оружия, о которых сказано выше. В результате разошедшиеся было финские солдаты и офицеры составили костяк партизанского движения. Тем более, что король Густав IV Адольф рассылал по Финляндии прокламации, возмущая население против русских. Социальной базой его воззваний стали офицеры, опасающиеся за свои наделы, и протестантские пасторы, а также крестьяне, уверенные, что они попадут в крепостную зависимость.

Наиболее массовым повстанческое движение оказалось в провинции Саволакс. Это крупная область, расположенная несколько севернее побережья Финского залива в восточной части страны. Отдельные выступления, однако, происходили почти всюду. По весне в Финляндии начали составляться вооруженные толпы. Как замечал Булгарин,

«Все финские поселяне — отличные стрелки, и в каждом доме были ружья и рогатины. Партизанские отряды под предводительством пасторов, ландманов (почти то же, что капитан-исправник) и финских офицеров и солдат (распущенных по домам после сдачи Свартгольма) нападали на слабые русские отряды, на госпитали, и умерщвляли немилосердно больных и здоровых. Разъяренная чернь свирепствовала! Множество транспортов со съестными припасами и амуницией и магазины были разграблены. Возмущение было в полной силе, и народная война кипела со всеми своими ужасами».

Партизаны взаимодействовали с армией. Противник сжигал мосты, на дорогах возникали завалы. Обозы должны были двигаться только с сильной охраной, ежесекундно подвергаясь опасности атаки, одинокие курьеры превращались едва ли не в смертников. Малая война касалась также и гарнизонов. Шведы пытались пробиться даже в Тампере (тогда Таммерфорс), но это поползновение было отбито гарнизоном.

Король Швеции Густав IV Адольф

Вопрос о численности партизан не может быть как следует разрешен: слишком много финнов уходило в лес без всякого учета. Даже примерный порядок цифр трудновато установить, но судя по количеству ружей, которое Клингспор просил для раздачи населению, — не менее десяти тысяч человек. Скорее всего, в действительности в разы больше: многие действовали собственным оружием, иные обходились без ружей — холодной сталью.

Любопытен, к слову, вопрос о том, чьей идеей было распустить пленных после сдачи Свартхольма и Свеаборга. В своем авторстве никто не признается. Ниве полагает, что инициатива исходила из Петербурга, полковник Турский в письме Аракчееву возлагает вину на Буксгевдена. Едва ли удастся точно установить, кто автор такого неудачного решения, но этот человек своими руками доставил в тыл русским войскам до семи тысяч обученных бойцов.

Буксгевден просил у Петербурга подкреплений, но там были ослеплены взятием Свеаборга и успокоены лестью финских коллаборационистов. Дошло до обвинений Буксгевдена в трусости. Обвинение несправедливое, чтобы не сказать гадкое: Федор Федорович имел свои недостатки как командир, но называть трусом героя штурмов Браилова и Праги, несколько раз раненого, еще прапорщиком получившего первый из трех своих «Георгиев» — попросту низко. Однако депеши, в которых он требовал поддержки, оставались, в общем, без внимания и даже вызывали раздражение.

Итак, русские оказались в очень скверном положении. По своей малочисленности они не могли плотно контролировать собственные коммуникации. На море хозяйничал противник — не столько шведский флот, сколько грозный Royal Navy — следовательно, сама Швеция была недоступна.

Обойти Ботнический залив было тем более невыполнимой задачей, пока даже свои ближайшие тылы полны партизан. Тучков и Раевский за зиму слишком забрались к северу, и теперь должны были отходить назад на юг. Правда, глубоко преследовать их Клингспор не мог из-за половодья, временно остановившего все боевые действия. В целом же русские двадцатью тремя тысячами солдат должны были держать фронт в 300 верст, имея еще 500 в глубину.

Клингспор так высоко оценивал результаты партизанской войны, что планировал уже поход на Петербург.

Наконец, шведы ожидали помощи от англичан. Ожидался 14-тысячный отряд генерала Мура. Мур, однако, имел строгие четкие инструкции, не отпускавшие его далеко от берегов. На море господствовали англичане, но встреча с русской сухопутной армией не входила в их планы. Король Густав IV Адольф предложил высадить отряд Мура десантом на финском побережье, но генералу эта идея не показалась удачной. По его словам, «предположение послать его корпус превосходно только в том случае, если король имеет в виду доставить русским несколько тысяч английских пленных». Идея десанта не получила развития. В конце концов, армия Мура отправилась в Испанию воевать против Наполеона. Шведы должны были вести войну самостоятельно.

Интересно, что для петербургского света эта война до сих пор оставалась как бы не существующей. Денис Давыдов досадовал по этому поводу:

«Не до того было общему любопытству, утомленному огромнейшими событиями в Моравии и в Восточной Пруссии, чтобы заниматься войною, в коей число сражавшихся едва ли доходило до числа убитых и раненых в одном из сражений предшествовавших войн. А между тем кровь храбрых орошала тундры финские, запекалась на скалах, по ним рассеянных! И между тем лучшую часть жизни мы провождали под инеями севера, средь океана вековых лесов, на берегах озер пустынных, гоняясь за славою, которой не было ни одного отголоска в отечестве!».

В конце концов, призывы Буксгевдена были все же услышаны. В Саволакс отправился крупный отряд Михаила Богдановича Барклая де Толли. В представлениях этот человек не нуждается. Солдат-стоик, суховатый и хладнокровный профессионал, лишенный обаяния, но добывший себе имя и положение исключительно тяжелыми и часто неблагодарными ратными трудами, он стал одной из ключевых фигур финской эпопеи. Одновременно отряды Тучкова и Раевского были сведены воедино под командой последнего, Тучков же отправился давать ответ военному суду за неудачи (суд его полностью оправдал). По крайней мере, в руках Раевского теперь имелась вооруженная сила, во главе которой он мог рассчитывать дать серьезный бой любому противнику.

Война как бы распалась надвое: свои отдельные операции вел Раевский в западной части страны, свои отдельные — Барклай в восточной.

Барклай де Толли упорно продвигался по мятежному Саволаксу, расставляя посты дорогой и защищаясь сколько возможно от партизан, смыкавшихся в его тылу. Дорогой финны отсекли обоз, убили часть солдат, охранявших его, растащили груз и подрезали ноги четырем сотням лошадей. Вообще, снабжение, по понятным причинам, оказалось делом чудовищно трудным. Правда, иной раз бойцам удавалось вознаграждать себя за пост. Булгарин рассказывал о таком эпизоде:

По какому-то особенному счастью, я и приятель мой, корнет Францкевич, заняли дом в уединенной улице, которого хозяйка, почтенная старушка, не решилась оставить своего пепелища. … Он был весьма хорошо меблирован, разумеется относительно бедности края, и был полон всякого рода припасами. По праву завоевателей мы взяли все ключи от хозяйки, осмотрели все уголки дома, от погреба до чердака, списали все съестное и все напитки, велели снести в одно место все относящееся к продовольствию, и оставили ключи от этих сокровищ у себя, а от всего имущества отдали ключи хозяйке, разумеется, не прикоснувшись ни к чему. По городу объявлено было оставшимся жителям, что они должны снабжать постояльцев съестными припасами, следовательно, мы не нарушили военной дисциплины.

При хозяйке оставались работник, кухарка и служанка. Кухарка должна была варить кушанье для нас, для своей хозяйки и для всей нашей прислуги, и чего она не успевала стряпать, то изготовлял ординарец Францкевича, бывший перед службой поваром. Выдавал съестные припасы Францкевич, принявший на себя управление хозяйством. Недоставало в доме мяса, потому что мы не хотели убивать коров хозяйки, но как в лагере войско должно было само промышлять съестные припасы к мы высылали улан на фуражировку, то в мясе у нас не было недостатка. Мы жили роскошно, имели по нескольку блюд за обедом и за ужином, весьма хорошее вино, кофе и даже варенье для десерта.

Только шесть домов во всем городе имели подобные запасы, и по особенному случаю самый богатый дом достался двум корнетам! Была попытка отнять у нас квартиру, но Барклай де Толли по представлению Воейкова не допустил до того. «Военное счастье, — сказал он, улыбнувшись, — пусть пользуются!».

Но не одни мы пользовались. Все наши товарищи, приятели и хорошие знакомые наравне с нами наслаждались нашим изобилием. У нас был род трактира с той разницей, что все было даровое и мы сами, хозяева этого дарового трактира, сделали род вывески, написав на оконных стеклах по-французски: diner et souper, punch, sabaillon, vins et liqueurs pour les bons amis. Это была шалость, впрочем, извинительная по тогдашнему времени. — Я и Францкевич сделались известными этим даровым трактиром, в целом нашем корпусе.

Впрочем, офицерам быстро стало не до гастрономических изысков. Противником русских выступал один из талантливых шведских командиров, генерал Сандельс, искусный в малой войне. Русские должны были биться среди болот, разрушая возводимые шведами укрепления. Первоначально Барклай должен был выйти в тыл основной шведской армии западнее. Будь будущий герой 1812 года формалистом и послушным исполнителем, этот приказ мог привести русских к настоящей катастрофе в тылу. Однако Михаил Богданович, поняв, насколько серьезна ситуация во внутренней Финляндии, решил сначала управиться с партизанами и рейдовыми отрядами шведов в этой озерной Вандее. Барклай точно определил важнейший пункт своих коммуникаций: городок Куопио. Куопио находится на берегу даже не озера, а целой системы сообщающихся больших и малых озер и болот в сердце Финляндии. Твердая позиция в этом районе мешала Сандельсу нести заразу мятежа далее по стране и не позволяла прервать коммуникации русских. Барклаю пришлось возвращаться туда, хотя он уже выступил на помощь Раевскому. Хотя последний находился в сложном положении, это решение оказалось правильным: Куопио уже был обложен финнами, и те постоянно предпринимали нападения, устраивая десанты с лодок и набеги сквозь болотистые леса. У них имелось даже некоторое количество небольших пушек без лафетов: завидев группу русских солдат, шведы укладывали эти фальконеты прямо на камни и стреляли картечью. Правда, при попытках вступить в правильный бой шведы раз за разом оказывались биты, но эти успехи мало давали русским: рассеянные отряды собирались снова. Госпиталя были переполнены, солдаты круглосуточно были под ружьем, люди и лошади изматывались.

С 17 июня, когда Барклай расположился в Куопио и близ него, русским приходилось терпеть ежедневные и еженощные нападения. Шведы и финны высаживали десанты на плотах, обстреливали город и русские лагеря с импровизированных канонерок. Русские для противодействия этой почти корсарской войне вызвали собственные канонерские лодки, собранные в небольшую флотилию из пятнадцати «вымпелов» под командой лейтенанта Колзакова. Колзаков наладил патрулирование озер вокруг Куопио, захватывая неприятельские лодки абордажем или уничтожая картечью.

Пока Барклай стабилизировал положение вокруг Куопио, Раевский вблизи побережья Ботнического залива защищался от ударов со всех сторон. Шведы вяло нажимали с фронта, но постоянно пытались высадить десант в тылу у русских и, между прочим, пытались создать плацдарм неподалеку от Або. Еще один десантный отряд вошел в Васу. Однако у разбросанности русских войск по Финляндии имелась обратная сторона: «морскую пехоту» всюду встречали сильные заслоны. Бои шли довольно хаотично. Пожалуй, в действительности лучшим образом боеспособность русских войск характеризуют не крупные битвы, а как раз подобные столкновения, где войска эффективно маневрировали, усиливая друг друга, при только самом общем руководстве. Бои за побережье выиграли не столько высшие начальники, сколько чины от полковника и ниже, быстро ориентировавшиеся на местности и энергично отвечавшие на покушения противника — противника умелого, знающего край, сражающегося за родную землю и пользующегося полной поддержкой населения. Русских пехотных офицеров среднего звена зарубежная историческая наука оценивает обычно довольно скептически, упрекая в недостатке образования и подготовки, но бои под Або и Васой выдержал и выиграл, можно сказать, именно условный капитан NN, который с сотней мушкетеров, десятком казаков, иногда одной-двумя пушками постоянно оказывался там, где нужно, тогда, когда нужно, и, не дожидаясь приказов, не прося инструкций наносил поражение противнику там, где его находил. Достойным завершением этих боев стал захват в плен командира Васского десанта. Оставшиеся силы шведов погрузились на корабли и покинули побережье Финляндии.

Итак, отряды Раевского и Багратиона все-таки не позволили шведам отбросить себя до исходных позиций, хотя и должны были отступить. Побережье Финляндии даже на западе значительной частью осталось в руках русских, а их силы остались не разбитыми, несмотря на общее превосходство шведов. Раевский под давлением партизан, бесчинствовавших в его тылу, был вынужден отступить несколько на юг, но к принципиальным изменениям на фронте этот маневр не привел.

Но поводов для особого оптимизма было пока мало. Русские имели 26 тысю человек, из которых только половина — на фронте. шесть тысяч в строю имел Раевский, Тучков, вышедший из-под суда и сменивший заболевшего Барклая в Куопио, также располагал шестью тысячами. Летучий контрпартизанский отряд Орлова-Денисова, который гуннскими методами боролся с мятежом в тылу, составлял тысячу человек. Орлов-Денисов действовал против партизан внезапными налетами и добился определенных успехов. Как всякая партизанская война, эта отметилась жестокостями. Свирепости войны с кавказскими или среднеазиатскими партизанами русско-шведские бои не достигали, но и здесь было место мрачным эпизодам. Мятежные деревни сжигались. Наиболее активных повстанцев вешали, вешали также бывших солдат Свеаборгского и Свартхольмского гарнизонов, снова захваченных в боях. С остальными повстанцами обходились менее жестко: их отсылали в Свеаборг на работы.

Такая война сильно изматывала кавалерию. Всадников было немного, а при каждом тревожном слухе поднимали в ружье в первую очередь именно конные отряды. Всадники разрывались между необходимостью сохранить лошадей и надобностью быстро отреагировать на угрозу.

При этом 9 500 солдат и офицеров стояли вдоль побережья от Свеаборга до Або, и полторы тысячи солдат расположились по стране гарнизонами, охраняли обозы и так далее.

На море в это время также шла своего рода малая война. Русские имели слишком слабый флот для действий в открытом море, зато использовали гребной флот и канонерки для операций в шхерах. Побережье Финляндии исполосовано заливами и маленькими каменистыми островами — собственно, шхерами. Эти островки почти всегда миниатюрны, но их, без преувеличения, десятки тысяч, и действия крупных кораблей в этой зоне попросту невозможны без риска погибнуть на скалах. Шхерный пояс вдоль южной и западной границ Финляндии иногда очень тонкий, иногда простирается на десятки километров в глубину, и в этом архипелаге шла своя негромкая война. Друг с другом сражались гребные суда обеих сторон, хотя обычно и без значительного кровопролития.

В открытом море русские не могли противостоять англичанам. Эскадренный бой был бы для нашего флота приговором. О наиболее громком морском столкновении в эту войну «Спутник» уже писал. Исход войны русские должны были решить на суше.