Ранее:
Как мы уже упоминали, контакты с Турцией по поводу мира Россия начала еще осенью 1790 года. Однако весна 1791 года принесла новые проблемы — выступил Тройственный союз (Англия, Голландия и Пруссия). Требования были просты: заключить с Турцией мир «status quo ante bellum» («мир, такой же, как довоенный», то есть без изменения границ). В Петербург приехал британский посланник Уильям Фаукнер с пакетом условий: Россия сохраняла статус-кво по предыдущему Кючук-Кайнарджийскому мирному трактату, включая отказ от Очакова и других крепостей в Северном Причерноморье. Русская сторона ответила категорическим отказом. В начале марта Потемкин в довольно высокомерном и пренебрежительном тоне ответил англичанам: мы и сами с усами, разберемся без вашего диктата и ваших условий.
В свою очередь Англия грозила прислать на Балтику эскадру из 36 кораблей (из них — восемь 100-пушечных), а Пруссия — выставить против русских в Прибалтике 120-тысячную армию. Более того, прусский король обнародовал секретное соглашение с Турцией, подписанное в 1790 году, согласно которому весной 1791 года пруссакам полагалось вступить в войну с Россией на стороне Турции. Член Палаты лордов сэр Хорас Уолпол писал:
В верхах клянутся, что (Екатерина) готова проложить свою дорогу до Константинополя через кровь еще ста тысяч турок, и что мы поступили опрометчиво, послав ей изображение лавровой ветви. С другой стороны, Пруссия колеблется и обижается, и требует от нас обещания помочь ей добиться мира, помогая разжечь войну, и таким образом, действуя из самых доброжелательных и мирных побуждений, мы, как полагают, готовы послать двадцать кораблей в Балтийское море и еще половину такого количества — в Черное море.
Начиная с марта 1791 года невиданное дипломатическое давление по всем каналам нарастало. Тем не менее Екатерина в ответ на письмо британского посла Эйнсли ответила без страха и с откровенной издевкой:
Я знаю, что ваш двор определил изгнать меня из Европы; надеюсь, по крайней мере, что он позволит мне удалиться в Царьград.
Теперь наши дипломаты должны были показать такую же твердость, какую ранее выказали наши генералы и адмиралы.
На острие атаки оказался русский посол в Англии Семен Воронцов. Несколько встреч с Питтом-младшим привели Воронцова к выводу, что «Питт человек пустой, порожний, цветистыми и бессмысленными фразами пытающийся скрыть свои истинные мысли». И тогда наш посол пошел к британскому министру иностранных дел герцогу Лидсу, который буквально сказал ему следующее:
Тогда как правительство упорствует в переговорах с вами, под предлогом возвращения Крыма и Очакова туркам, я, напротив, хочу закончить это противостояние как можно быстрее. Я знаю эту страну достаточно хорошо, господин граф, здесь и министерство, и сам Парламент бессильны без поддержки большинства. Я со своей стороны приложу все усилия, чтобы донести вашу точку зрения до нашей нации, и то, насколько нынешние действия правительства несовместимы с ее интересами.
Лидс по сути подбросил Воронцову идею: как без войны, дипломатическими методами сломать упрямство Питта и защитить интересы своего отечества.
29 марта 1791 года в Палате лордов случились жаркие дебаты. Питт был изумлен: оппозиция его провоенной политике за неделю возросла на 100 голосов! А выступления лордов и вовсе оказались холодным душем.
Герцог Фитцвильям осведомился у премьера, каким образом потеря турками Очакова, Крыма и Аккермана угрожает жизненным интересам Англии. Лорд Порчестер заметил, что помимо трат на войну придется терпеть убытки от прекращения торговли с русскими. Лорд Карлайл заявил, что Россия почти век остается историческим союзником Англии. Лорд Лафборо спрашивал, какую цель преследует ввод в Балтику британского флота: он поможет сухопутной армии Пруссии захватить Петербург и взять Москву? Как показали события недавней войны между Россией и Швецией — вряд ли. Лорд Уикомбл напомнил, что в 1720-х годах британский флот уже входил в Балтику ради давления на Россию, но ни разу не достиг своей цели. И вообще, как можно ставить целью войны возврат Крыма и Очакова туркам? В чем здесь выгода для Англии?
Далее выступал лорд Норфолк. Он начал свое выступление с того, что новая война означает новые налоги и поборы, а это ухудшит и без того трудную экономическую ситуацию в Англии. Лорд вопрошал:
А какое оскорбление получили мы от России? Она как-то задела наши интересы или оскорбила нашу честь? Она вторглась на нашу территорию или послала вызов на войну Великобритании? Россия ничего из этого не делала, и все же мы собираемся воевать с ней.
Карикатура на дебаты в британском Парламенте
Ну а потом взял слово лидер оппозиции Чарльз Фокс. Пока он выступал, Питт не раз ерзал на стуле. Фокс размазал Питта по стене обычной географией.
Зачем мы хотим начать войну с Россией? Чтобы вернуть туркам Крым и Очаков? Но тогда надо идти туда и воевать в Черном море. Мы же собираемся вести флот в море Балтийское, которое находится за полторы тысячи миль и от Очакова, и от Крыма.
Но самое смешное в том, что мы воюем за город на краю ойкумены, который… достанется не нам. Более того, если бы он достался нам — он нам все равно был бы не нужен, ибо находится в далеком море, через три пролива, и не имеет ни малейшего стратегического значения.
Не кажется ли вам, уважаемое собрание, что ради начала войны с Россией нам подсовывают совершенно нелепый и глупый повод?
Фокс заявил, что вместо войны с Россией надо иметь с ней союз, и что он, Чарльз Фокс, готов его заключить, если будет избран главой правительства. Более того — оппозицией уже разработан целый ряд мер и шагов, которые могут склонить Россию к такому союзу.
Лидер британской оппозиции в 1791 году – Чарльз Фокс
Воронцов, получивший от Лидса копию стенограммы заседания, позже писал брату Александру: «Фокс говорил как ангел». Но наш посол не ограничился только этими мерами. Благодаря помощи трех человек — Натаниэля Димсдейла (сына Томаса Димсдейла, врача, делавшего прививку от оспы Екатерине II и всему царскому двору), Генри Джексона и Джона Парадайза — Воронцов начал собственную памфлетную войну с правительством Питта. В то время во всех городах имелись стенды, на которых развешивали объявления, статьи разных авторов, памфлеты, одностраничные газеты и тому подобные вещи. Это был своего рода интернет XVIII века, и именно эти статьи, карикатуры, фельетоны формировали общественное мнение рядового англичанина. За это мнение, которым пренебрегал Питт и которого не учитывали лорды, и решил побороться Воронцов.
Прежде всего по просьбе русского посла Джексон распространил замыслы правительства Англии о войне с Россией на фондовой бирже, что подняло цены на российские товары и сильно обеспокоило коммерсантов, ведущих бизнес с нашей страной.
Димсдейл, используя свои связи с арматорами и кораблестроителями, поднял против Питта кораблестроительное лобби, которое в случае войны лишалось русского леса. Весь район доков в мае 1791 года пестрел антивоенными лозунгами и призывами об уходе Питта с поста премьера. В мае 1791 года по «странной случайности» на Роял Неви началось «восстание гардемаринов» — экипажи и офицеры фрегатов, которые должны были войти в эскадру, направляемую против России, восстали и потребовали улучшения условий и отмены экспедиции на Балтику. Начиналось все на 32-пушечном фрегате «Гермиона», буднично и обычно — гардемарина Хью Пигота не особо любили в команде за независимый нрав, и в наказание за мелкое нарушение запороли до смерти. Но отчего и почему дело вылилось в такой бунт и почему гардемарины требовали от Адмиралтейства изменить политику страны?.. Судя по всему, без Димсдейла тут не обошлось.
Парадайз перевел на английский несколько статей Воронцова, их напечатали и в качестве листовок распространили по Лондону. Отдельная тайная операция: расходы на типографию оплатило русское посольство. Чтобы финансовая связь не выглядела слишком явной, Джолли, секретарь Воронцова, зарегистрировал десять фирм-однодневок, через которые и гуляли 150 фунтов стерлингов, потребные на изготовление 3000 прокламаций. Статья называлась «Некоторые серьезные вопросы по мотивам и последствиям нашей подготовки к войне с Россией».
Это эссе жестко высмеивало Питта. Воронцов писал, что вступив в войну, Британия покажет себя агрессором вместе с Берлином и Стамбулом, а пресловутое «равновесие сил» о котором на каждом углу талдычит Питт — анахронизм начала века, за которым нет никакого реального наполнения. Чтобы показать, что статья написана англичанином, в ней осуждался «Вооруженный нейтралитет» Екатерины II, но в то же время говорилось, что это была ошибка России, вызванная большим количеством захватов нейтральных судов и нарушением русской торговли на Балтике и в Баренцевом море.
На русских границах тоже стояла беспокойная атмосфера. 3 мая 1791 года польский Сейм провозгласил новую Конституцию. Пруссия и Россия, опасаясь усиления Польши, разорвали с ней мирные договоры, и ситуация в Варшаве стала накаляться. Сложилась Тарговицкая конфедерация. Её предводитель Станислав Щесный Потоцкий писал Потемкину, что готов поддержать вступление русских войск в Польшу и приглашал Россию к интервенции.
Питт воспрял духом, решив использовать Польский вопрос в качестве повода для войны, но тут в дипломатическую схватку вмешались государственный секретарь США Томас Джефферсон и американский посол Моррис, которые поддержали Россию в пику Британии. Нота Америки стала горькой пилюлей — только что Питт сообщил в парламенте, что «все государства мира поддерживают Британию по вопросу Крыма и Очакова».
Ян Штика «Принятие Польской конституции 3 мая 1791 года»
Всю весну и часть лета 1791 года в английском парламенте шли постоянные дебаты. 10 апреля 1791 года министр иностранных дел Лидс предоставил парламентариям записку о действиях соратников Англии по Тройственному союзу:
В то время как Пруссия деятельно готовится к войне, голландцы под разными предлогами отказываются от участия в коалиции. Более того, все страны — Голландия, Пруссия, Швеция — требуют субсидии. Испанцы говорят, что вступят в коалицию только если в нее войдут и австрийцы, а австрийцы соглашаются начать войну с Россией только тогда, когда Англия и Пруссия добьются какого-либо решительного успеха.
Лидс предположил, что Австрия ведет двойную игру с Англией, ибо австрийские войска сосредотачиваются не на границе с Россией, а на границе… с Пруссией.
Собрание сильно позабавил Питт, заявивший, что Очаков запирает устье Днестра и не дает выйти в Черное море «разбойникам-казакам». Фокс высмеял премьера, сообщив, что Очаков всегда располагался в устье Днепра, а оппозиция не понимает, почему «премьер-министр совершенно не представляет, где находится крепость Очаков, но готов начать за нее войну». Лорды встретили это смелое и язвительное замечательное громким смехом.
Ну а далее началась прямо-таки детективная история. К июню в Петербург приехал чрезвычайный британский посол Уильям Фаукнер. Из книги А. И. Третьяка «Северное Причерноморье в политико-правовом пространстве Европы конца XVIII века»:
Даже собственно Екатерина II вплоть до конца мая была уверена, что на какие-то уступки англо-прусским требованиям придется пойти. Об этом, в частности, свидетельствует черновик письма императрицы к неизвестному лицу, написанный после приезда Фаукнера в Петербург: «Мы все еще ожидаем английский флот, посланный в Балтийское море великобританским министерством. Его предвестник м-р Фаукнер, приехал к нам на этих днях с важными поручениями, которые требуют размышления». Воронцов знал об этих колебаниях и поэтому буквально бомбардировал Петербург депешами и письмами, в которых настойчиво советовал проявлять твердость и ни на шаг не отступать от занятых политических позиций при переговорах с тройственным союзом. Например, еще в депеше от 26 апреля посланник, передавая содержание разговора с Фаукнером, самым решительным образом отметал малейшие уступки для заключения мира с Турцией, а также на передачу польских портов Пруссии: «Ибо после сего мы всегда будем в опасности новых от турок нападений, — писал Воронцов, — поскольку всякие пять лет Пруссия будет их возмущать против России, зная, что после всякой такой войны она будет умножать свои владения». Уведомляя о миссии Фаукнера, Семен Романович предостерегал относительно британского дипломата: «Конечно, он, увидя хоть наималейшую у нас на то способность, будет предлагать сию уступку, так как будет покушаться и на уступку туркам Очакова, если на уступку Гданьска у нас не подадутся. Но при твердом отказе с нашей стороны будет предлагать средства, кои сам от себя предложил граф Бернздорф, а и на том настаивать не станет, если у нас будут непоколебимы». Воронцов удивительно точно предсказал тактику переговоров, которую позднее выбрал британский уполномоченный Фаукнер в Петербурге.
Прусский, английский и шведский «боксеры» стараются усмирить русского «боксера» Екатерину II. Карикатура февраля 1791 года
Стоит упомянуть вот еще о чем: Потемкин с конца февраля находился в Петербурге. Из беллетристики нам известно, что он враждовал с новыми фаворитами императрицы — Зубовыми. Но можно заметить, что его занимали не только придворные интриги. Встречи с британским посланником Фаукнером носят прямо-таки регулярный характер. Причем Екатерина не понимала причины его задержки в Петербурге и сильно злилась. Она приписывала пребывание Потемкина любви, ревности и тому подобному, но Григорий Александрович, судя по всему, собирался… просто купить Питта с потрохами и этим самым решить весь «Очаковский кризис».
Следим за хронологией. 20 июля Потемкин встречается с Фаукнером, и после разговора за закрытыми дверями англичанин едет в Царское Село, везя полное признание русских претензий к Турции. Как написала Екатерина — «униженная капитуляция». Но дальше… Фаукнер не торопится обратно в Англию.
23 июля Потемкин встречается за обедом с банкиром Судерландом, и обсуждает 4 займа — на имя Потемкина, цесаревича Павла, генерал-прокурора Вяземского и вице-канцлера Остермана. Общая сумма — 2 миллиона 400 тысяч рублей.
Самое смешное, что для трех из четырех заемщиков этот кредит потом оказался совершенным сюрпризом. Ни Вяземский, ни Остерман, ни Павел ничего о нем не знали. А деньги российский филиал банка Судерланда перевел в… Англию.
Скорее всего, Потемкин, в одиночку, без императрицы, затеял «чисто английское убийство». Далее следуют сплошные предположения. Правды мы уже не узнаем, но о ней можно догадаться. Скорее всего, Светлейший, зная о чудовищной британской коррупции, решил сделать британскому премьеру предложение, от которого невозможно отказаться. Развитие событий предполагало два варианта.
Вариант первый — Питт берет деньги, и угроза войны снята росчерком пера. Вариант второй — Питт отказывается от денег, но в этом случае сведения о взятке попадают в прессу. По правилам Питту приходится подать в отставку.
И так, и эдак — благодаря хитроумной комбинации выигрывает исключительно Россия. Скорее всего, это был прощальный подарок смертельно больного Потемкина — и своему отечеству, и Екатерине.
В конце июля 1791 года подготовку английских эскадр отменяют. 19 августа турки и русские садятся за стол переговоров в Яссах без посредников. 16 октября 1791 года недалеко от Ясс умирает князь Потемкин. Чуть ранее, 4 октября 1791 года, стреляет себе в рот из-за обвинения в растратах банкир Ричард Судерланд, тем самым унося тайну финансовых махинаций Светлейшего с собой в могилу.
А в конце января 1792 года в Лондон пришла депеша от британского посла в Стамбуле Джорджа Эварта, который сообщал, что 9 января турки, отчаявшись ждать помощи от Британии и Пруссии, были вынуждены заключить мирный договор с Россией. Статья 3-я договора определяла, что
«между Империeю Всероссийскою и Портою Оттоманскою пребудет границею река Днестр, так, что все земли, на левом берегу помянутой реки лежащия, имеют остаться вечно в совершенном и безпрепятственном владении Всероссийской Империи, а на правом берегу помянутой реки и лежащия все земли, по возвращении их со стороны Всероссийской Империи, имеют остаться вечно в совершенном и безпрепятственном владении Порты Оттоманской».
Оглушительный провал британской политики.
Воронцов и Потемкин — вот два человека, которые смогли в этой странной войне отстоять для России Крым и Северное Причерноморье. Эпитафией этого «санкционного» давления на Россию образца 1791 года могут служить слова британского парламентария Уильяма Хейга:
Все предположения, на которых базировалась политика Питта в 1791 году — что британское общественное мнение будет легко убедить, что возвращение богом забытого полуострова и крепости на краю Ойкумены стоит начала войны с Россией.
Ну а Россия начала развивать Крым и вновь обретенные области. В заключение — цитата из книги А. И. Третьяка «Северное Причерноморье в политико-правовом пространстве Европы конца XVIII века»:
Сразу после подписания мирного договора в Яссах Екатерина ІІ специальным указом от 27 января 1792 г. предписала Екатеринославскому губернатору Василию Каховскому обследовать вновь приобретенную Очаковскую область с тем, чтобы «обозреть сию страну, разделить оную на уезды, назначить города по способности, и о том ей и Сенату представить». Выполняя данное распоряжение, Каховский в рапорте от 5 мая 1792 г. писал императрице из Дубоссар: «Обозрев ныне все почитаемые мною нужнейшими места в новоприобретенных землях, приемлю смелость всеподданнейше донесть вашему императорскому величеству, что нашел я по всему пространству, земли отменно тучные и плодородные: сие доказывается остатками развалин многочисленных бывших повсюду селений и различного рода лучшими травяными, кормовыми растениями, коими покрыты не токмо все долины, но и плоские места, исключая берегов и отлогостей по реке Днестру». Достаточно лестный отзыв был дан в этом рапорте Каховского местности, где располагался Хаджибей, предназначенный для поселения вольных греческих матросов, служивших в Средиземноморской флотилии. Но, в целом, особого оптимизма рапорт не внушал, как ни старался красочными описаниями дикой природы приукрасить свой доклад в Петербург губернатор. Унылые, полупустынные степные пространства, без каких-либо признаков хозяйственной деятельности людей, где главной достопримечательностью являлись развалины бывших турецких крепостей, взорванных русскими войсками по стратегическим соображениям еще в конце 1789 г.
Вторым рапортом, от 21 сентября 1792 г., Екатеринославский губернатор просил утвердить деление Очаковской области на 4 уезда с соответствующими уездными городами: 1) Дубоссары; 2) в новопоселенной деревне «Голте»; 3) на месте разоренной Очаковской крепости; 4) при «Средней крепости» (получившей уже в 1793 г. название Тираспольской). И вот что любопытно, уже в этом рапорте Каховский отметил: «В назначенных городах, при Очакове, Аджибее и Аджирее, нет еще кроме малого числа в первом, никаких жителей и мастеровых людей. Прибывающие в оные на жительство будут иметь трудность в построении не только домов, но и нужного пристанища.
Началась эпоха освоения Крыма и Северного Причерноморья, но это уже совсем другая история.
Вся серия «Крымский вопрос» императрицы Екатерины II в 11 частях
