Ранее: часть III
Следующее столкновение с Турцией произошло спустя 22 года — в 1877 году.
Но перед тем как рассмотреть весь ход сражений, давайте остановимся на периоде 1855–1876 годов, ибо здесь таится львиная доля тех неверных решений, которые привели нас в итоге к нулевому результату.
Итак, прежде всего стоит отметить вот что. Осада Севастополя, от которой союзники ждали легкой прогулки, затянулась неимоверно и стала одной из самых кровавых операций в истории Англии и Франции. К 11 сентября 1855 года войска альянса смогли захватить только часть города (северную сторону), при этом потери союзников оценивались в 70 тысяч человек (не считая турок и сардинцев). При этом война была еще совершенно не кончена.
Неимоверными усилиями англичане и французы смогли захватить несколько крепостей в Крыму (Керчь, Балаклава, часть Севастополя и т. д.), но не сумели ни разрушить инфраструктуру русской армии, ни совершить столь лелеемый Англией рейд на Николаев — кораблестроительную столицу Черноморского флота. Этот рейд вполне предсказуемо провалился, союзники смогли взять Кинбурн, но с батареями Очакова и Днепро-Бугского лимана не смогли сделать ничего. Более того, посади они на суда армию из Крыма и высади около Очакова, то ничего не добились бы — их ждала 60-тысячная русская группировка. Кроме того, 115-тысячный русский контингент сосредоточился у Южной стороны Севастополя. Все попытки высадок на Кавказе были отбиты, там Муравьев двинулся на Карс, который обороняли турки под руководством английских советников.
Ну а на верфях Николаева активно строились винтовые линейные корабли «Синоп» и «Цесаревич», винтовой корвет «Волк», пароходофрегат «Тигр», винтовые шхуны «Дон» и «Салгир», которые в случае чего вполне могли встретить англо-французские корабли в Лимане и вместе с береговыми батареями стать для них большой проблемой.
Пароходофрегат «Тигр»
То есть союзники оказались в той же ситуации, что и летом 1854 года: не разгромили русскую армию, а лишь потеснили ее. На мой взгляд, требовалось проявить твердость. Но загадочная смерть императора Николая I, потом воцарение Александра II — и мы пошли на мирные переговоры.
Теперь мы знаем, что не подпиши союзники с нами мир в марте 1856-го, продержись мы еще год — и в феврале 1857-го Англии стало бы уже не до нас: в Индии началось Сипайское восстание, которое поставило империю на грань уничтожения. В таком положении мы вполне могли не только вытребовать лучшие условия, но и попытаться помериться силами один на один с французами.
Однако сделанного не воротишь. Мы подписали Парижский мир, согласно которому лишались права иметь военные корабли на Черном море за исключением шести корветов водоизмещением не более 600 тонн. И ладно бы только это: за 22 года мы не сделали ничего, чтобы обойти этот запрет, если не считать тихого ужаса моряков-черноморцев — круглых броненосцев–«поповок», эксплуатация которых была кошмаром, а боевая ценность даже не нулевой, а прямо отрицательной.
Круглые суда адмирала Попова, «поповки»
Еще в 1859 году прусский посол в Париже Отто фон Бисмарк разумно советовал руководителю российского МИДа князю Горчакову не уговаривать Наполеона III отменить Парижский договор, а потихоньку начинать нарушать его самому:
Если бы вы были смышленее, то совершенно разорвали бы Парижский трактат. Тогда вам были бы благодарны за то, что вы снова признали бы некоторые из его условий и удовольствовались бы восстановлением своих державных прав на Черном море.
Что предлагал будущий канцлер Германской империи? «Полностью нарушьте условия мира, а когда к вам предъявят претензии — нехотя, очень медленно, согласитесь на часть условий». Тем самым вы сможете торговаться и выбирать, какие положения Парижского мира вам выполнять, а какие — нет.
Совет был абсолютно логичен — Россию не проверяли по соблюдению пунктов договора на Черном море, и мы, в общем, могли делать все что угодно, не особенно об этом распространяясь. Даже если формально мы не хотели нарушать договор, то почему бы не строить торговые суда двойного назначения? С креплениями под пушки, с небольшой — но броней. Но нет, власти честно, до запятой, исполняли положения Парижского мира, и оказалось, что к 1877 году никакого флота на Черном море у нас нет.
Отто Бисмарк фон Шенхаузен
А что происходило в Турции и на ее границах? Часть «черкесов» (чеченцы, дагестанцы, кабардицы, и т.д.) турки с Кавказа переселили в Болгарию. Горцы, привыкшие грабить и убивать, занялись этим и в Болгарии, что спровоцировало восстание. Турки ввели войска, и мятеж был жесточайшим образом подавлен.
Примерно то же самое происходило в Боснии и Герцеговине. Сербия и Черногория при поддержке России начали войну с турками, там объявилось большое количество русских «отпускников», а армию Сербии возглавил… так и хочется сказать «бывший полковник ФСБ», но нет: генерал Российской армии, только что штурмом взявший Ташкент, — Михаил Григорьевич Черняев. Однако ни 6000 русских солдат, ни русский командир не помогли — у Алексинаца сербы потерпели сокрушительное поражение, им пришлось выйти из войны.
Именно разгром Сербии и зверства турок в Боснии, Герцоговине и Болгарии послужили мотивом для вступления России в очередную войну с Турцией. Цель войны объявили вполне предсказуемую — создание независимой Болгарии и завоевание Проливов. За неимением флота решили дойти сушей: Рущук, Шумла, Плевна, Адрианополь.
С самого начала было понятно — нам начнет вставлять палки в колеса Англия. Чтобы нейтрализовать ее, требовалось договариваться с Австрией, Германией, Румынией и Грецией. У нас очень любят хвалить канцлера Горчакова, но если отбросить личные симпатии и антипатии — канцлер перед войной дипломатически не сделал ничего.
Бисмарк в письме от сентября 1876 года все отлично описал Горчакову — Германия согласна поддержать Россию в ее притязаниях на Проливы в случае, если Россия гарантирует Германии отторгнутые у французов Эльзас и Лотарингию. Что нам предлагали? В случае¸ если Франция начинает войну с Германией, чтобы отвоевать Эльзас — Россия объявляет войну Франции. Чисто политический акт — общей границы у нас с Францией нет. Если Германия хочет добить Францию и еще раз пройтись по ней катком — Россия в этом Германии не мешает. В свою очередь Бисмарк обещал нейтрализовать Австрию во время нашей войны с турками и поддержать наши притязания на Проливы.
Князь Российской империи князь Александр Михайлович Горчаков
Почему мы не поступили так? Чем мы были обязаны Франции, которая 22 года назад ровняла редуты Севастополя с землей? Которая дважды за XIX век вторгалась на нашу землю? Чем французы лучше немцев в этом плане?
Говорят, мы боялись, что Германия, окончательно разгромив Францию, станет очень сильной и начнет войну с нами. Но обмен Проливов на Эльзас укреплял не только Германию — он укреплял прежде всего нас! При реализации этого варианта мы наконец-то избавлялись от турецкой зависимости, могли увеличивать свою торговлю на Черном море. В 1875 году через Черное море вывезли около 12 миллионов четвертей зерна (это не считая угля, металла, тканей и т. д.), причем рост этот вызвала отмена англичанами квот на поставку зерна из России. Этот рынок имел устойчивую тенденцию к росту, но любое столкновение с Турцией — и наша торговля начинала раз за разом рушиться. Риторический вопрос — неужели поддержка Франции стоила того, чтобы постоянно держать под ударом свою внешнюю торговлю и не дать ей выйти на новый уровень?
Предлагали договориться и австрийцы. Им требовались Босния и Герцоговина — чтобы нейтрализовать растущее влияние Сербии. Мы не согласились и на этот вариант.
Можно было договориться и с Грецией, которая в обмен на Крит и район Салоников могла не только закрыть глаза на смену власти в Проливах, но и открыть второй фронт против турок. Мы опять ответили «нет».
Поэтому в войну Россия вступила одна (если не считать румын, предоставивших нам базы для армии и флота), с неясными целями, без друзей. Австрия и Германия заняли выжидательную позицию, Греция и Англия соблюдали нейтралитет, дружественный туркам.
В этот момент в Средиземном море находилась русская эскадра, пришедшая из Балтики — броненосный фрегат «Петропавловск» (двадцать 8-дюймовых и одна 6-дюймовая пушка), фрегат «Светлана» (по шесть 8- и 6-дюймовых пушек), корветы «Богатырь» и «Аскольд» (по восемь 6-дюймовых и по четыре 4-фунтовых пушки на каждом) и клипер «Крейсер» (три 6-дюймовых и четыре 4-дюймовых пушки). Этих сил было более чем достаточно, чтобы по примеру прошлых Архипелагских экспедиций начать если не блокаду Дарданелл, то полноценную крейсерскую войну, благо основная часть турецких войск еще находилась в Египте.
Тяжело об этом говорить, но русские не сделали ровным счетом ничего, чтобы помешать переброске этих войск, более того — когда турки эскадрой из двух броненосцев и шести паровых крейсеров начали тотальную охоту за русскими торговыми судами в Средиземном море, Россия робко отвечала… протестами. Еще раз — вместо активных действий своего флота мы писали бумажки, в которых жаловались на турок, с которыми воевали!
Итак, в начале июня 1877 года наши войска под командованием великого князя Николая Николаевича (примерно 185 тысяч человек) сосредоточились на левом берегу Дуная, в районе Зимницы. В свою очередь турецкие войска (около 200 тысяч человек, включая и гарнизоны крепостей) находились между Шумлой и Варной.
Переправа русских войск через Дунай
Наступление началось за здравие — русским удалось нейтрализовать турецкую Дунайскую флотилию и форсировать реку. 27 июня форсировали Дунай, и наши дивизии обложили Никополь, который сдался уже 16 июля 1877 года. Авангард Радецкого под командованием Гурко выбил турок с Шипкинского перевала и оседлал его. Открылся путь на Балканы.
Но дальше темп наступления был потерян, 15-тысячный турецкий корпус Энвера-паши успел укрыться в Плевне, где усилил гарнизон, и под Плевной мы застряли очень надолго.
Не будем пересказывать все перипетии осады Плевны и русско-турецкой войны 1877–1878 годов — это большая отдельная тема, о которой можно говорить долго. Остановимся лучше на том, что прямо касается нашей неудачи с Проливами.
Здесь придется признать, что шанс на успех мы имели, только двигаясь к Стамбулу как можно быстрее: пока не опомнилось общественное мнение, пока против нас не успели сформироваться коалиции, пока у «русского парового катка» сохранялась репутация мощной машины.
Сдача крепости Никополь 4 июля 1877 года. Николай Дмитриев-Оренбургский
Как выглядело стояние под Плевной для европейского обывателя? 125-тысячная русская армия застряла под крепостью, которую обороняют 30 тысяч турок. То есть, имея превосходство над противником в четыре раза, русские не в состоянии взять крепость, которая не готова к обороне, где не хватает шанцевого инструмента для строительства укреплений, где турецкие солдаты даже окопы копают штыками.
Стоило бы выделить часть армии (30–40 тысяч) для блокады Плевны (как это сделал в 1829 году Дибич с Шумлой), перебрасывать значительную часть войск на подмогу Столеву и Гурко к Шипке, переходить Балканский хребет, и, набирая обороты, давить и давить на Константинополь. Мы же сначала почти не блокировали крепость (подкрепления к туркам шастали туда-сюда совершенно без проблем), и опомнились лишь после третьего штурма, когда в армию специально пригласили военного инженера Тотлебена, героя обороны Севастополя — тот начал правильную осаду Плевны.
Дело пошло на лад. Энвер-паша, стоя перед угрозой голода, был вынужден прорываться к своим, но у кургана Конная Могила его перехватили русские войска и в жестоком бою принудили к капитуляции. В последнем сражении турецкие потери составили около 6 тысяч человек. Оставшиеся 43338 турецких солдат сдались в плен; значительное число их погибло. По окончании войны 15581 турецкого ветерана из армии Османа-паши наградили серебряной медалью за героическую оборону Плевны.
Беда тогдашней российской армии была в том, что талантливые генералы — Драгомиров, Гурко, Столетов — занимали должности от командиров дивизий до командиров полков, а тот же самый Скобелев вообще поехал на войну в звании «вольноопределяющегося генерала». Общий же уровень русского командования оказался таков, что военный министр Д.А. Милютин озабоченно записал в дневнике перед началом войны 1877–1878 годов: «Остается одна надежда на то, что мы имеем против себя турок, предводимых еще более бездарными вождями».
Верещагин. После атаки
Позже английский историк А. Тэйлор резонно заключил, что «Плевна продлила жизнь Османской империи на 40 лет».
Но давайте вернемся к боевым действиям. Уже из Петербурга военный министр Милютин буквально приказал командующим перевалить зимой через Балканский хребет (который в это время года считался непроходимым). А ведь Николай Николаевич серьезно собирался зазимовать под Плевной и продолжить военные действия только летом следующего года. И вот в конце декабря русские вышли на оперативный простор. Скобелев и Гурко рванули вперед, оставив далеко позади основную часть армии. Под Филлиполем в семидневном сражении была разгромлена турецкая армия Сулейман-паши,
«2 января вечером авангард Гурко (граф Шувалов с павловцами и гвардейскими стрелками) перешел в темноте, по грудь в воде и в 8-градусный мороз широкую и быструю реку Марицу, по которой уже шел лед. 3 января тем же путем перешла остальная часть 2-й гвардейской дивизии. Переправившиеся русские войска весь день вели бой, в общем нерешительный, ожидая развертывания главных сил. Сулейман, заметив опасность, приказал безотлагательно отступать, но было уже слишком поздно. 4 января утром русские овладели Филиппополем, форсируя ледяную Марицу везде, где были броды, а вечером лейб-гвардейский Литовский полк, ворвавшись в самую середину отступавшей турецкой армии под Карагачем, внезапной ночной атакой уничтожил пехотную бригаду и захватил 23 орудия. 5 января турецкая армия свернула прямо на юг причем две ее отставшие дивизии были уничтожены».
В то же самое время не отставал от Гурко и Скобелев.
«В авангарде Скобелева шли 1-я кавалерийская дивизия и герои Шипки — орловцы и Железные стрелки. Правильно оценив сложившуюся обстановку, Скобелев, немедленно сразу после занятии 1 января Эски-Загры двинул в глубокий рейд на Адрианополь имевшуюся у него конницу — три полка 1-й кавалерийской дивизии под командованием генерала Струкова.
Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев
Этот блистательный рейд окончательно решил судьбу кампании. 2 января московские драгуны заняли важнейший железнодорожный узел театра войны — Семенли, отрезав армию Сулеймана от Адрианополя и предрешив ее разгром. Девять русских эскадронов нарушили все стратегические расчеты Турции. Неутомимый Струков громил тылы противника, захватывал обозы, огромные склады продовольствия и снаряжения и 6 января стоял уже в Мустава-Паше, в одном кавалерийском полупереходе от Адрианополя.
8 января без боя сдалась крепость Адрианополь. В крепости было 70 исправных орудий».
До Константинополя оставалось каких-нибудь 70 км.
Взять Константинополь русские могли тогда легко. Солдаты ждали приказа главнокомандующего с часу на час. Но главнокомандующий ждал, что прикажут из Петербурга: брать или не брать? В один из тех дней Верещагин буквально ворвался к главнокомандующему и почти кричал на него: «Оборвите телеграфные проволоки, поручите это мне — я их все порву, немыслимо заключать мир иначе, как в Константинополе!» Из Петербурга же пришла телеграмма — не брать Константинополь.
Военные эксперты резонно отмечали тогда, что великий князь Николай Николаевич должен был последовать примеру знаменитого Евгения Савойского, который в 1708 году проявил то, что Наполеон называл «мудрым непослушанием»: подступив к Мантуе и получив приказ не брать крепость, Евгений сунул приказ в карман, взял Мантую, а потом доложил, что приказ был получен post factum.
В русской и советской литературе говорится о том, что взятие Константинополя на тот момент спровоцировало бы новую Крымскую войну. Эта глупость перекочевала во все учебники, в книги, даже в научные монографии. Утверждающие подобное забывают, что основную часть работы, войну на суше, во время Крымской кампании вела Франция. Как страна, обладающая большой армией.
Да, в Мраморное море вошли два английских броненосца — «Хотспур» и «Руперт». Ну и что? Что они могли сделать против армии?
Еще раз напомним географию Босфора. Пролив там очень узкий, сужается до 700 метров между берегами. Вокруг — высоты, на которых удобно можно расположить даже полевую артиллерию. Британский флот в такой ситуации оказался бы просто в ловушке.
Генерал Иосиф Гурко на Балканах
Из книги Александра Широкограда «Тысячелетняя битва за Царьград»:
Взятие Константинополя могло полностью исключить австрийскую угрозу коммуникациям. В этом случае боевая мощь русской армии резко возрастала. Вместо тысячи верст ужасных дорог от Бессарабии до Адрианополя любой груз можно было доставить железной дорогой до Одессы, Севастополя или Таганрога, а потом за двое суток пароходом перевезти в Константинополь. Таким образом, 8-дюймовые мортиры из Брестской либо Ивангородской крепостей, снаряды, изготовленные петербургскими заводами, и мобилизованные резервисты из Нижегородской губернии могли через неделю оказаться в Проливах.
К Дарданеллам можно было доставить береговую артиллерию из Севастополя, Одессы, Керчи и Очакова за одну — две недели. Половины ее хватило бы, чтобы отразить атаку всего британского флота. В принципе, в узких проливах английские броненосцы спокойно бы расстреляли даже 6-дюймовые мортиры образца 1867 г. Тонкие броневые палубы английских броненосцев (25–75 мм) не могли выдержать попадания бронебойных мортирных бомб.
Все это не авторские фантазии. Русское командование пыталось перебросить тяжелую артиллерию в Босфор. Но сделало это на четыре месяца позже, чем следовало, и крайне бестолково. Так, 31 марта 1878 года в Керченской крепости начали погрузку на суда пяти 11-дюймовых пушек, пяти 9-дюймовых пушек, шести 9-дюймовых мортир и девяти 6-дюймовых мортир, как говорилось в приказе: «…для отправления их по назначению». Куда именно назначались береговые орудия, приказ дипломатично умалчивал. Однако вскоре было получено распоряжение о выгрузке орудий и возвращении их на батареи Керченской крепости.
Британский флот в Мраморном море
Немного позже, по приказу главнокомандующего в Галаце начали погрузку на суда орудий береговой и осадной артиллерии, оставшихся после захвата крепостей на Дунае. К 16 апреля 1878 года на пароход «Одесса», шхуны «Ингул» и «Салгир» погрузили восемь 8,5-дюймовых пушек, одну 8-дюймовую пушку, одну 9-дюймовую мортиру, десять 6-дюймовых пушек дальнего боя (в 190 пудов) и двадцать 9-фунтовых пушек. Суда готовы были двинуться к Босфору, но 17 апреля поступил приказ об отмене похода.
В узких проливах с гористыми берегами даже пароходы «активной обороны», вооруженные 6-дюймовыми мортирами, и мортирные плавбатареи представляли серьезную опасность для броненосцев. В январе-марте 1878 года несколько русских пароходов были подготовлены к постановкам мин в проливе Босфор.
Тогда только царь Александр II абсолютно правильно оценил обстановку: он настаивал на занятии турецкой столицы, против выступали Горчаков и Милютин. Первый боялся удара Австрии (против которой и так стояло две трети русской армии, австрийцы это прекрасно понимали, поэтому хранили молчание), перед вторым витал призрак Крымской войны.
Еще раз: узости Босфора и Дарданелл — это идеальное место для противодействия флоту, идущему из Средиземного в Черное море. Захват хотя бы Босфора превращал Черное море в русское, делал необязательными укрепления Севастополя, Одессы, Керчи, Таганрога, Новороссийска.
Ну хорошо, допустим, мы не хотели обижать турецкого султана. Но почему тогда мы, бессребреники, отдали гигантские территории Болгарии и Румынии, а сами удовлетворились кусочком Бессарабии и курдско-армянским Карсом? Что мешало договориться с султаном по поводу хотя бы российских укрепленных постов на входе в Босфор? Не задевая султанскую честь и не выгоняя халифа правоверных из столицы? В конце концов, задача главы Министерства иностранных дел — отстаивать интересы своей страны.
Но, может быть, мы преувеличиваем, и на самом деле Австро-Венгрия и Пруссия хотели напасть на нас, если мы войдем в Стамбул? Как раз в феврале 1878 года Бисмарк ответил английскому послу на просьбу вмешаться в действия России чеканной фразой, объясняющей всё: «Восточный вопрос не стоит костей даже одного померанского гренадера». Франц-Иосиф, император Австро-Венгрии, по январскому соглашению 1877 года обещал сохранять нейтралитет, если Россия не захватит Константинополь. Но к 1878 году Австрия стала полным клиентом Бисмарка, и с Бисмарком о нейтралитете Австрии Горчаков вполне мог договориться, поступившись Францией.
Что полезного нам дал франко-русский союз? Зачем держаться системы, бесполезной для нас? Отрывая Австрию от Англии мы, таким образом, без проблем решали вопрос Проливов, и нам никто не мог помешать.
Но мы решили играть в игры с Францией. Которая нас, кстати, не поддержала совсем. В результате в Петербург британским послом была прислана хамская нота, в которой перечислялись
«все те пункты неприкосновенности, которых Англия требует от России под угрозою, в случае несогласия России, признавать каждое из нарушений этих перечисленных пунктов за повод для войны. Пункты эти были следующие: Суэцкий канал, Египет, Дарданеллы и Босфор, Константинополь и, в заключение, Персидский залив». По оценке современников, реакция на эту последнюю ноту со стороны министра иностранных дел Горчакова была такова, что он, «опасаясь разрыва с Англиею, поступился достоинством России. Князь Горчаков счел нужным ответить лондонскому кабинету длинным посланием, в котором уже без всякого соображения с достоинством России по каждому пункту отдельно давал обязательство Англии за Россию признавать их обязательными.
Эта декларация была Ахиллесовою пятою для России в предпринятой ею войне, и все то, что два года спустя произошло для России печального и унизительного под стенами Царьграда сперва и в Берлине на конгрессе после, было неизбежным последствием этой несчастной декларации, сделанной князем Горчаковым при объявлении войны. Это было прямо установлением принципа опеки не только Европы, но и лично Англии над Россиею в ее войне с Турциею».
Премьер-министр Англии Бенджамин Дизраэли
А вот вам урок «реал-политик» от германского посла из рассказа князя Мещерского. Князь прибыл в январе 1878 года в турецкую столицу. Купцы наперебой зазывали к себе в лавки и, угощая кофе, уверяли, что они «с нетерпением ждут появления русских войск». На главной улице ко дню вступления Русской армии воздвигались трибуны для публики.
В Германском посольстве, на котором присутствовали итальянский и австрийский дипломаты, их германский коллега принц Рейс, обращаясь к князю Мещерскому, заявил:
— На днях русские войска входят в Константинополь.
Я смотрю на обоих послов и вижу на их лице тревожное изумление.
— То есть как войдут? — спросил австриец. — Частным образом?
— Нет, самым официальным.
— Как, с оружием в руках?
— Да, с оружием в руках.
— Так это взятие Константинополя? — спросил австриец.
— Да, взятие Константинополя. Я полагаю, что русские имеют на то полное право, — заметил принц.
— А Европа, — почти торжественным голосом сказал итальянский посол, — а Англия?
Принц усмехнулся.
— Мой дорогой коллега, — ответил он, — вы знаете, что Европа, а следовательно и Англия всегда признают принцип свершившегося факта.
А вот письмо генерала Зотова от 14 января 1878 года:
«Положение наше в настоящую минуту блестящее. Турки армии не имеют, мы от столицы их в 5–6 переходах с 100 000 армией, которая еще может быть усилена 6-ю дивизиями Восточного отряда.
Нам следует настаивать на мире с Турцией сепаративно, как бы это не было неприятно для наших друзей. Ни Англия, ни Австрия моментально вмешаться в войну не могут, они будут только нас пугать. Раз заключен сепаратный мир, мы им выставим un fait accompei (свершившийся факт), а это в политике вещь очень важная, поневоле замолчат.
Кренке рассказывает, что будто бы Государь прислал Великому Князю копию с телеграммы к Нему королевы Виктории, в которой Ее Британское Величество пишет, что она надеется и уверена, что Император не станет заключать мир с Турцией без предварительного соглашения с Англией.
Мне кажется, что подобная телеграмма со стороны Английской королевы, первый министр которой, несмотря на официальный нейтралитет, всячески поддерживал Турцию и нам пакостил, есть, по меньшей мере, со стороны Ее Британского Величества самая дерзкая насмешка, за которую следовало бы ей ответить равносильной дерзостью».
Но мы не выставили захват Константинополя как свершившийся факт. Вместо этого произошло вот что:
«Блестящие успехи нашей армии чрезвычайно обеспокоили английское правительство. 26 января лорд Биконсфильд приказал английскому флоту бросить якорь у Константинополя с согласия или без согласия турок, и 3 февраля флот стал близ южного входа в Босфор, у Принцевых островов».
Берлинский конгресс
Итак, семь английских броненосцев под флагом вице-адмирала Хорнби с довольно значительным десантным корпусом на борту бросили якорь под Константинополем. Командиром одного из кораблей — броненосца «Султан» — по личному настоянию королевы Виктории был назначен ее второй сын — Альфред, герцог Эдинбургский. «Тонкость» этого шага состояла в том, что он состоял капитаном I ранга Российского Императорского Флота, приходясь зятем императору Александру II. Командир английской эскадры получил приказ немедленно начать бомбардировку русских войск, если только они вступят в город.
«Тогда Государь повелел Главнокомандующему „немедленно занять Константинополь, если англичане войдут в Босфор“, и указал, что „если англичане будут вести себя миролюбиво, то считать их как союзников“, прибывших для сохранения порядка, если же они будут действовать враждебно, то „считать их врагами“. Слова „если англичане войдут в Босфор“ давали значительную неопределенность повелению Государя, ибо англичане, в сущности, уже были в Босфоре, так как их флот стоял в одном часе хода от Константинополя».
Что за глупость! В Мраморном море стоит эскадра из семи кораблей (напомню, что еще десять дней назад их было два) с десантом на борту, а армии предлагается считать англичан «союзниками»! Большего позора не случалось даже в Крымскую. Там, по крайней мере, мы уступали после боя, хорошенько вымотав противника.
Таким образом, заключая договор в Сан-Стефано, Россия о вопросе Проливов дипломатично забыла.
«15 января Государь повелел Главнокомандующему наступать на Константинополь, если турки в трехдневный срок не подпишут условий перемирия и предварительных условий мира; это требование было исполнено турками 19 января 1878 года.
Граф Н.П. Игнатьев, посланный Государем в Главную квартиру армии для ведения переговоров с турками, устранял всякую мысль о захвате Россией Царьграда при тогдашних обстоятельствах».
Мало того — чуть позже русские дипломаты имели глупость согласиться на пересмотр соглашений, достигнутых при заключении мира в Сан-Стефано. В политике так подставляться нельзя, никогда и ни за что. Но мы подставились. И в результате от русско-турецкой войны 1877–1878 годов более всего выиграли Австро-Венгрия, Румыния и Германия.
Мы в который раз не смогли использовать совершенно реальную возможность захватить Проливы и наконец разрушить проклятие, висевшее над нашим Черным морем.
Продолжение следует
