18 марта 2016 года исполняется 95 лет со дня легендарного штурма Кронштадта.
Кронштадтское восстание стоит особняком в истории антикоммунистических мятежей — с большевиками тут дрались не золотопогонные белогвардейцы, которых можно было обвинить в желании реставрировать монархический строй, и не крестьяне, кулаки и капиталистический элемент. Нет, восстали революционные морячки-братишки с Балтфлота, свергавшие Временное правительство. Взбунтовалась гордость и краса Октябрьской революции.
Хотя матросы и не наступали, предпочитая обороняться, большевиков этот мятеж напугал до одури. В Петрограде объявили осадное положение, а давить восстание отправили огромные силы — половину от общей численности красноармейцев, усмирявших антоновщину, хотя в Тамбове красные имели дело с целой губернией, а здесь бунтовал только Кронштадт.
К тому же в войсках начались случаи неповиновения. Красноармейцы отказывались идти в атаку на классово близких матросиков. Пришлось разворачивать за спинами наступающих заградительные отряды, а дезертиров и «шептунов» расстреливать.
Моряки Балтфлота начали роптать уже в конце 1920 года, о чем свидетельствуют донесения особистов. К слову, большевикам удалось развернуть поистине огромную сеть осведомителей (в Кронштадте штат стукачей был втрое больше положенного). Они и до мятежа, и во время него прекрасно знали, что происходит на острове — кто командует восставшими, какие у них планы и к чему идет дело.
Матросов возмущало многое, но особенно — что командовать Балтфлотом поставили большевика Раскольникова (настоящая фамилия — Ильин). Никаким пролетарием Ильин-Раскольников не был, а был дворянином и потомком героя Чесменского сражения. Он ещё в институте познакомился с Молотовым-Скрябиным и примкнул к друзьям рабочих. Чтобы отмазаться от фронта, Ильин пошел в гардемарины и благополучно досидел до февраля 1917 года, а потом принялся работать с морячками по большевистской линии. В годы Гражданской войны командовал волжской флотилией, был заместителем Троцкого по морским делам, успел побывать в британском плену, но благополучно вернулся из Лондона и получил под команду Балтфлот.
С собой он привез жену, Ларису Рейснер (тоже дочку непростых родителей). Та до революции была средней руки журналисткой, а потом пошла обхаживать высокопоставленных большевиков, у которых числилась то комиссаршей, то секретаршей. Перечислять полный список её мужей и любовников слишком долго — достаточно сказать, что последним из них был Радек, а это, согласитесь, уже за пределами здравого смысла.
К слову, после восстания Раскольникова-Ильина перевели на дипломатическую работу, и в 30-е он сделался одним из самых высокопоставленных советских невозвращенцев. Умер во Франции при странных обстоятельствах — то ли заболел, то ли покончил с собой, то ли попался агентам НКВД.
Раскольников начал наводить на Балтфлоте порядок. Отпуска и ночевки на берегу запретили. Отменили демобилизацию тем, кому уже подошел срок, и эти люди продолжали сидеть на кораблях без дела. Ну и образ жизни красного дворянства тоже сказался: матросов возмущало, что штаб живет гораздо роскошнее простых моряков, причем не только в смысле еды, но и в смысле общения с противоположным полом.
В итоге к концу 1920 года 40% членов коммунистической ячейки Балтфлота вышли из нее, причем в донесениях особо отмечалось, что некоторые матросы демонстративно рвут при этом партбилет.
К тому же из отпусков возвращались деревенские парни и привозили тревожные новости: реквизиции, репрессии, грабежи. Подавляющее большинство матросов было призвано из деревни, и красочные описания продразверстки имели понятный эффект. Потом большевики оправдывались, мол, в Кронштадте восстала темная деревенская голытьба, зараженная кулацкой мелкобуржуазной психологией. Проблема в том, что тремя годами ранее эти же самые люди считались авангардом нового мира и гвардией октябрьского переворота. Особист Фельдман докладывал:
«Все, и беспартийные, и партийные в один голос жалуются на удручающие вести с родины: у того последнюю лошадь отняли, у другого старика-отца посадили, у третьего весь посев забрали, там последнюю корову увели, тут реквизиционный отряд забрал все носильные вещи и т. д.»
Военный коммунизм тем временем переставал работать — грабить дальше было невозможно, потому что некого, а новый хлеб преступно отказывался расти сам собой несмотря на расстрелы недобитой контры. В Петрограде начался почти голод. В феврале 1921 года из города одна за другой летели шифровки следующего содержания:
«Продовольственное положение гарнизона критическое. Очень часто красноармейцы просят милости по домам. Последние дни в частях округа констатируется большое количество обмороков. На почве истощения обмороки принимают массовый характер.
В Петроградском трамвайном парке рабочие бросили работу. Бастовали все рабочие в количестве 1037 человек. Причина несвоевременная доставка хлеба. В Балтийском судостроительном заводе бастовали 3700 человек. В Кабельном заводе, 1-ой Государственной табачной фабрике, Гвоздильном заводе, Арсенале и др. происходили общие собрания, на которых в большинстве случаев выносились резолюции с требованием свободной торговли, улучшения пайка, свободный переход с завода на завод и т. д. Красноармейцы, где только возможно, стараются что-нибудь обменять на хлеб, ходят по квартирам обывателей после работы».
В Москве происходило то же самое — в феврале там митинговали десятки тысяч рабочих, требуя улучшения продовольственного снабжения.
Большевики тоже не теряли времени даром. Поняв, что они теряют контроль над рабочими и крестьянами, красные принялись лихорадочно готовиться к возможным восстаниям, усилив агитационную работу в ЧОНах (частях особого назначения — карательных батальонах, набранных из идейных большевиков).
Рабочие продолжали роптать. 11 февраля закрылись около ста петроградских заводов, в том числе такие гиганты, как Путиловский и Обуховский. Над городом вновь нависла угроза голода. Однако большевиков заботили не отощавшие рабочие и красноармейцы, а охрана своей поколебавшейся власти от политических противников.
24 февраля в Петрограде объявили военное положение, и под этим предлогом начались аресты влиятельных меньшевиков и эсеров. Закрыли театры. Был сформирован военный совет из трех человек: Лашевича, Анцеловича и Аврова. Тройка получила право закрывать самые беспокойные заводы. Опасаясь бунта на Балтфлоте, большевики решили на всякий случай ослабить морячков: нормы снабжения гарнизона изменили — раньше остров получал сразу месячную норму продовольствия, а теперь только недельную.
28 февраля был издан приказ ВЧК «Об усилении борьбы с контрреволюцией», в котором вина за все забастовки и митинги возлагалась на контрреволюционные силы эсеров и меньшевиков. Приказ гласил:
«В случае выступления рабочих на улицу — разлагать толпу включением в ее состав людей-коммунистов. На виду толпы арестов отнюдь не производить. О всех забастовках и событиях подобного рода срочно доносить в ВЧК шифрованными телеграммами».
В тот же день начались митинги в Кронштадте. До моряков давно уже доносились слухи о выступлениях рабочих в Петрограде, и они отправили на разведку несколько человек. Те подтвердили, что в городе неспокойно и пролетарии от отчаяния начинают бунтовать. 28 февраля состоялся флотский митинг, собравший 14 тысяч человек. Он начинался как собрание команд двух самых крупных линкоров, «Севастополя» и «Петропавловска», но вскоре к толпе присоединились гарнизонные команды и жители города.
На митинге проголосовали за резолюцию, которая содержала следующие требования:
— Перевыборы советов тайным голосованием.
— Свобода слова для всех социалистических и крестьянских партий.
— Свобода собраний и профсоюзов.
— Освобождение левых политзаключенных.
— Улучшение условий содержания в тюрьмах и концлагерях.
— Уравнение пайков для рабочих.
— Отмена заградительных отрядов и ЧОНов.
— Отмена политотделов в армии и на флоте.
— Свобода торговли и кустарного производства для крестьян.
В тот же день глава Петрограда Зиновьев телеграфировал Ленину:
«В Кронштадте два самых больших корабля Севастополь Петропавловск приняли эсеровски черносотенные резолюции предъявив ультиматум 24 часа. Среди рабочих Питера положение по-прежнему очень неустойчивое».
На следующий день, 1 марта 1921 года, состоялся еще более многочисленный митинг, на который приехал представитель большевиков Калинин. Именно этот день в современных источниках считается началом восстания. Калинин пытался выступить на митинге, пристыдив матросов и призвав их к порядку, но был освистан и под крики «Давай хлеба» покинул крепость, даже не договорив. После этого коммунистов начали арестовывать, схватили недавно назначенного комиссара Балтфлота Кузьмина. За резолюцию проголосовали второй раз. Кронштадт оказался в руках восставших.
С военной точки зрения, мятежники устроились отлично. Кронштадт был отлично укреплен и располагал артиллерией. Кроме того, в скором времени растаял бы лёд, и тогда крепость сделалась бы вообще неприступной. Но вот запасов продовольствия хватало в лучшем случае на пару недель.
В тот же день восставшие создали Временный революционный комитет, который возглавил Степан Петриченко. Петриченко призвали на службу еще в 1913 году, и после Октябрьской революции он успел отметиться в одном важном событии — провозглашении Советской республики матросов и строителей. Эту безумную республику со странным названием провозгласили на острове Нарген (сейчас Найсаар) неподалеку от Эстонии. Собственно, Петриченко и придумал экзотическое государственное образование, состоявшее из пары сотен жителей острова и сотни моряков. Молодое строительное народовластие продержалось два месяца; потом немцы заняли Эстонию и выдвинулись к острову, а морячки спешно погрузились на корабль и уплыли.
По своим политическим взглядам Петриченко был близок к анархо-коммунистам, некоторое время состоял в партии большевиков, но ушел. К началу Кронштадтского восстания он занимал должность старшего писаря на линкоре «Петропавловск».
Кроме него во временный повстанческий комитет входили машинный старшина Архипов, мастер электромеханического завода Тукин и заведующий третьей трудовой школой Орешин. Однако большевики знали толк во лжи и изворотливости. Узнав, что кронштадтской артиллерией командует генерал Козловский, красный военспец и бывший царский генерал, они принялись активнейшим образом использовать этот факт в пропаганде, объявляя Козловского руководителем восстания. От своих агентов красные отлично знали, что Козловский не имеет отношения к матросской верхушке, но это их не смущало. Расчет большевиков был понятен — через генерала мятеж можно было объявить белогвардейской черносотенной затеей. «Петроградская правда» 2 марта опубликовала воззвание от имени Ленина и Троцкого:
«Открыто появилась на сцене группа бывшего генерала Козловского (начальника артиллерии). Бывший генерал Козловский с тремя офицерами, фамилии коих еще не установлены, открыто выступили в роли мятежников. Под их руководством были арестованы комиссар Балтфлота т. Кузьмин, председатель Кронштадтского Совета т. Васильев и ряд других должностных лиц. Таким образом, смысл последних событий объяснился вполне. За спиной эсеров и на этот раз стоял царский генерал».
Петроград объявили на осадном положении, Козловского — вне закона. Всех его родственников немедленно нашли и отправили в лагеря. Друзей их тоже арестовали, но позднее отпустили. Осадное положение выглядело довольно сурово — войскам позволялось стрелять по любым скоплениям людей на улицах, а после 9 вечера начинался комендантский час.
Матросы, разумеется, читали петроградские газеты и пытались оправдаться. В частности, в воззвании моряков к рабочим и крестьянам они призывали не верить слухам о белогвардейских генералах.
Большевики же совершенно не стеснялись, одновременно объявляя своих противников эсерами и черносотенными монархистами. В одном месте писали так:
«Белогвардейцы проучены горьким опытом. Не раз и не два они были биты в открытом бою. Теперь они стали хитрее. Они знают, что за помещиками и капиталистами ни один честный рабочий, моряк или красноармеец не пойдет. Поэтому они выпускают для начала своих замаскированных агентов, эс-эров и меньшевиков, поручая им подготовительную работу.
Вот уже неделя, как в Петрограде разыгрывается эта подлая белогвардейская комедия. Воспользовавшись тяжелой заминкой в подвозе топлива и продовольствия, господа эс-эры и меньшевики, покорные воле Антанты, старались вызвать волнения в Петрограде.
А тем временем в спину петроградских рабочих направляется остро отточенный белогвардейский нож из Кронштадта».
А в другом случае запугивали уже золоченой монархией:
«Дело просто и ясно. Рабочие красного Петрограда знают, с кем им приходится иметь дело. Еще одна, не отрубленная пока, голова монархической гидры шипит и скалит зубы на власть трудящихся, на лучезарное красное знамя коммунизма. Но тщетны все усилия белогвардейщины. Мощь рабочего красного города дала отпор Краснову, смяла Юденича, она сметет со своей дороги и нового монархического последыша Козловского. Карающий меч пролетариата отрубит последнюю голову ядовитой монархической гидре. Белые генералы, как и прежде, не обманут и не победят рабочий народ, идущий за знаменем Советов».
3 марта восставшие поняли, что никаких переговоров большевики вести не намерены, и начали формировать штаб обороны крепости. В него вошел ряд офицеров-военспецов, в том числе и Козловский, продолживший командовать артиллерией.
На следующий день красные выдвинули матросам ультиматум, пообещав, что сохранят жизнь только безоговорочно сдавшимся прямо сейчас, а в случае отказа печальная судьба местных жителей будет на совести восставших. Четыре сотни кронштадтцев, в основном красноармейцы и коммунисты, перебежали на берег. Примерно столько же активных коммунистов матросы арестовали и заперли в трюмах, но не тронули. В крепости осталось 23 тысячи человек.
Большевики начали спешно готовить штурм — нужно было успеть до того, как растает лёд. Вновь сформировали 7-ю армию (к которой раньше принадлежал кронштадтский гарнизон), расформированную несколькими месяцами ранее. Командовать поставили Тухачевского.
В Кронштадте на эти приготовления смотрели спокойно. Оборонявшиеся чувствовали себя в безопасности и даже упражнялись в поэзии на страницах местных газет. Сохранились, например, такие стихи красноармейца Данилова:
Ты сидишь у избушки и смотришь с мольбой
Как коммуна с чекой догоняет:
Коммунисты плуты и военный контроль
У крестьянина все отбирают.
Ты грустишь, но о чем, не о прошлых ли днях,
Когда были все сыты, одеты,
А теперь только спросишь лишь хлеба кусок,
Тебе скажут: «читайте декреты»,
О, поверь: коммунизм — это тот же хомут,
Что России на шею надели,
А коммунии власть всю Россию вниз гнет
Но неправда мы все ж оттерпели.
Подожди еще миг и исчезнут совсем
Коммунисты с их подлой затеей,
И восстанет крестьянин, рабочий народ
На свободный их труд и артели.
Поэзия умилительная, но хорошо показывает стихийные антикоммунистические настроения восставших, которые сами большевики называли мелкобуржуазной психологией.
Штурм крепости был назначен на 8 марта. Дату выбрали не случайно, а к празднику — в этот день открывался съезд РКП(б), и разгром гнусных белогвардейских черносотенцев оказывался очень кстати. 7 марта началась артиллерийская подготовка, и утром следующего дня красная гвардия побрела по льду на штурм.
Атаку отбили без особенных усилий. Красноармейцы не проявляли энтузиазма — одно дело бить «буржуев», и совсем другое — своих же братишек (чьи требования, к слову, казались голодным солдатам, набранным из таких же крестьян, вполне справедливыми). Донесения красных командиров и комиссаров пестрят жалобами на низкий моральный дух, упаднические настроения и неповиновение солдат. Вот только часть донесений:
561-й стрелковый полк т. Егоровского был ночью брошен в наступление и, пройдя полверсты, отказался дальше продвигаться, принужденный к этому силой, он в количестве около батальона сдался кронштадтцам.
2-й батальон курсантов — настроение перед наступлением было плохое, не желали идти в наступление. После ряда увещеваний из 3-й роты согласилось 90 человек идти (в большинстве коммунисты) в наступление, это подбодрило других, из остальных рот присоединилось еще 100 человек. Прибытие саперной роты петроградских курсантов, настроенных по-боевому, подбодрило остальных, кроме 6-й роты и школы 92-го полка, в отношении последних пришлось принять репрессивные меры, вплоть до угрозы трибуналом и расстрелом. Младший комсостав не отказывался от наступления, но и не проявил достаточной инициативы, растерялся. По сведениям присутствующих там политработников и военкома полка Чеботова впредь курсанты согласятся вряд ли идти в наступление: ввиду массового отказа курсантов и даже коммунистов военком полка правой группы т. Чеботов просил сложить с него обязанности.
Воинские части, предназначенные для наступления на Кронштадт, разлагались с чрезвычайной быстротой, причины к этому являлись: агитация против «комиссародержавия», материально-продовольственное положение, «страсти» о наступлении на Кронштадт, что крепость неприступная не только потому, что она хорошо вооружена, но и потому, что кругом ея обломан лед и пешим туда идти нельзя — все равно утонут и т. д. Разложение вылилось в неисполнение приказов боевого характера идти на лед. Затем ряд полков отказались занять боевые позиции, и в результате Минский и Невельский полки подняли восстание, вернее восстали с оружием в руках и пулеметами, вышли из казарм с намерением снять ряд легких батарей и присоединиться к мятежникам Кронштадта. Восставшие полки были силой оружия и отчасти увещеванием о том, что будет все прощено, обезоружены курсантами, после чего благодаря своевременному пребыванию сотрудников Особого Отдела, в момент восстания работавших в среде восставших как «свои», удалось выхватить зачинщиков в количестве ста с небольшим человек, из которых 74 человека расстреляно Тройкой; остальные освобождены.
Большевикам пришлось прибегать к непопулярным мерам, чтобы хоть как-то заставить солдат подчиниться. Несколько сотен «шептунов» и «дезертиров» были расстреляны по приговору трибуналов. Позади неустойчивых частей разворачивали заградительные отряды. Мобилизовали ответственных партийных работников, в том числе и три сотни делегатов Х съезда партии, отправленных на фронт чуть ли не прямо с заседания. Силы 7-й армии увеличили до 24 тысяч человек. Их разделили на две группы. Северной, наступавшей на крепость с севера, командовал Казанский, Южной, шедшей со стороны Ораниенбаума — Седякин. Стоит отметить, что в Южной группе комиссаром стал сам Ворошилов. Чтобы поднять моральный дух солдат, не понимавших смысла этой операции, начальство пообещало щедрую раздачу наград. И действительно, Ордена Боевого Красного Знамени за Кронштадт получили почти 500 человек — беспрецедентный случай, «Знамя» еще никогда не раздавали настолько массово.
«При взятии форта жестоко расправиться с мятежниками, расстреливая без всякого сожаления там находящихся бойцов. Всех вооруженных стрелять, пленными не увлекаться, бойцов по домам не распускать, ни в какие разговоры и переговоры с мятежниками не вступать».
Большевики заняли несколько фортов, часть из которых уже оставили защитники. 18 марта штурмующие вошли в Кронштадт. Около тысячи мятежников погибли в бою или были расстреляны на месте. Еще две тысячи сдались в плен. Большая часть участников восстания вместе с руководителем Петриченко ушла по льду в Финляндию, предварительно получив разрешение финской стороны. Потери большевиков точно не известны — разные источники называют цифры от 500 человек до двух тысяч.
После этого начались скорые суды над участниками восстания. Две с чем-то тысячи человек расстреляли по приговору трибуналов, еще 6 тысяч отправили в концлагеря. Всё гражданское население Кронштадта было выселено. Команды линкоров «Севастополь» и «Петропавловск» расформировали, а сами корабли переименовали в «Парижскую коммуну» и «Марат» (старые названия вернули в 1943 году).
Бежавшие в Финляндию кронштадтцы разместились в лагерях для временно перемещенных лиц. Однако у финнов хватало своих забот — только закончилась местная гражданская война, и революционных морячков никто не ждал с распростертыми объятиями. Для них просто не нашлось никакой работы — да и сами они по большей части ничего не умели.
Часть моряков, купившись на посулы и обещание амнистии, вернулась в РСФСР через несколько месяцев. Большинство из этих людей сгинуло либо в 20-е, либо в 30-е. Часть осталась в Финляндии, кое-как освоившись в стране. В большинстве своем они растворились среди местных жителей и полностью ассимилировались. В городе Лаппеенранта, где в основном осели кронштадтские матросы, с начала 90-х проводятся встречи потомков участников восстания. Большинство из них носит финские имена и фамилии и не знает русского языка.
Генералу Козловскому тоже удалось уйти в Финляндию. Все его родственники в РСФСР были репрессированы, но 13-летнюю дочь, которую большевики оставили на попечении видного питерского врача Френкеля, удалось переправить через границу к отцу. Козловский устроился работать учителем физики, умер в 1940 году. В Финляндии до сих пор живут его потомки, но они совершенные финны.
Петриченко на новом месте устроился работать плотником. Позднее он был завербован ГПУ и работал на советскую разведку, а накануне войны не то отказался сотрудничать, не то согласился снова. Известно лишь, что после перемирия с финнами в 1944 году СССР потребовал от них выдачи группы антисоветски настроенных эмигрантов, известной как «узники Лейно». Среди бывших белогвардейцев, членов РОВС и прочих активистов числился и Петриченко. Бывшего первого консула островной республики матросов и строителей приговорили к 10 годам лишения свободы, он умер на этапе в 1947 году.
Награда нашла и победителей — людей, подавлявших восстание. Тухачевский был расстрелян в 1937 году. Аналогичная судьба постигла командиров штурмовых групп, Казанского и Седякина — этих двоих расстреляли в 1938-м почти одновременно с Дыбенко, руководившим сводной дивизией. Комиссар Северной группы Вегер встал к стенке за год до того. Комиссар Балтфлота Кузьмин, которого восставшие всего-то посадили в погреб, тоже не ушел от пули бдительных чекистов. Ну а Лев Давидович Троцкий до самого удара ледорубом по голове оправдывался за Кронштадт перед мировой левой общественностью.
Обстоятельства мятежа расследовал будущий комиссар госбезопасности 1-го ранга Агранов-Соренсон. Выяснилось следующее:
«Следствием, однако, не установлено, чтобы возникновению мятежа предшествовала работа какой-либо контрреволюционной организации среди комсостава крепости или работа шпионов Антанты. Весь ход движения говорит против такой возможности. Кронштадтских матросов и рабочих раздражали воззвания Сов-трудобороны Комитета обороны Петрограда к населению Кронштадта, в которых виновниками восстания назывались агенты Антанты и генерал Козловский. Козловский почти не был известен широкой массе. Восстание возникло стихийным путем и вовлекло в свой водоворот почти все население и гарнизон крепости. Кронштадтское восстание вообще является заключительным аккордом данного этапа движения мелкобуржуазной стихии, представляющей собой реакцию против диктатуры пролетариата и коммунистического режима, недовольство крестьянства и отсталых слоев рабочего класса продовольственной политикой Советской Власти и явное стремление к преодолению оков, наложенных последней на свободный оборот мелкого собственника. Топливный кризис, последовавшее за ним сокращение транспорта и приостановка части промышленных предприятий, обострение голода — все это ускорило проявление накипевшего недовольства наружу. Если дело в Кронштадте дошло до критики Советской Власти оружием, то объясняется это, во-первых, тем, что огромное большинство матросов не порвало еще живых связей с деревней и по своему социальному составу принадлежит к крестьянству; во-вторых, тем, что в руках матросов, всегда склонных к эксцессам, оказалось налицо оружие; в-третьих, катастрофическим развалом коммунистической организации».
Большевики хорошо знали о том, что восстание было стихийным, и это же следует из отчетов Агранова-Соренсона. Но случай подвернулся слишком удобный, и к кронштадтцам тут же привязали мнимых и явных противников красной власти — в частности, так называемую Петроградскую боевую организацию Таганцева, по делу которой расстреляли 80 человек, включая Николая Гумилёва.
Любопытно, что спустя три дня после подавления восстания на Х съезде был провозглашен переход к новой экономической политике — НЭПу. Значительная часть экономических требований восставших оказалась выполнена. Почему большевики тогда не договорились с матросами? Ну, во-первых, чтобы не подавать дурной пример другим потенциальным мятежникам. Не по чину: что это за диктатура, если она поддаётся на шантаж? А во-вторых, такие рабоче-крестьянские восстания для красных были многократно опаснее любых белых армий. Тут не абстрактное учредительное собрание, тут требования, под которыми могли подписаться десятки миллионов. Ленин не уставал подчеркивать:
«Эта мелкобуржуазная контрреволюция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак, вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной, где пролетариат составляет меньшинство, мы имеем дело со страной, в которой разорение обнаружилось на крестьянской собственности, а кроме того, мы имеем еще такую вещь, как демобилизация армии, давшая повстанческий элемент в невероятном количестве».
В годы войны с белыми большевики в основном занимались фронтом, а в тылу рабочим еще позволялось время от времени выражать свое неудовольствие и даже бастовать, но с окончанием Гражданской эта условная свобода закончилась. От диктатуры пролетариата красные перешли к диктатуре партии, а затем и к диктатуре одного человека. Поборов все восстания как справа, так и слева, они сформулировали простой план, пресекающий любое возмущение в зародыше:
«При стихийном нарастании недовольства и брожения на каких-либо заводах и фабриках необходимо быстро выяснить и заключить под стражу всех лиц, являющихся руководителями движения и способствующих ему. Органы ЧК никоим образом не должны допустить развитие возникшей на данном предприятии забастовки и волнения и распространения их на другие предприятия. Все подобные выступления должны пресекаться в корне вплоть до закрытия, по соглашению с местным Совнархозом и соответствующим Профсоюзом, данного предприятия и увольнения бастующих. Подобную же меру представляется целесообразным применить и при проявлении первых симптомов движения».
Безусловно, Кронштадтское восстание было стихийным. Об этом говорит сама его непродуманность — взялись бунтовать еще до того, как лед растаял, открыв прекрасную возможность для штурма, не озаботились продовольствием, не просчитали дальнейшие действия. Возможно, революционные матросы просто не ожидали, что получат по полной программе, как первостатейная контра, и надеялись на переговоры. Увы, «свои» для советской власти были гораздо опаснее любых буржуев.
Тем не менее восстание покончило с военным коммунизмом. После Кронштадта даже до большевиков дошло, что если продолжать грабежи, рабоче-крестьянскую власть сметет волна бунтующих рабочих и крестьян. Красные отказались от самых безумных догм и пошли на частичную реставрацию капитализма, пусть из чисто практических соображений — чтобы удержать власть и успокоить разоренное население.
Коммунистическое веселье только начиналось. Впереди были по-настоящему массовые репрессии.
