2 июня 1962 года в Новочеркасске произошло одно из ключевых событий позднесоветской истории. В этот день была расстреляна толпа возмущенных рабочих, требовавших улучшения уровня жизни, резко упавшего в результате нескольких хрущевских реформ. Погибло несколько десятков человек, расстрел был строго засекречен, и широкие массы узнали о нем только в конце перестройки. Тема новочеркасского расстрела была относительно популярна в 90-е годы — всех осужденных из числа протестующих реабилитировали и даже возбудили уголовное дело против виновников расстрела (достаточно редкий для постсоветской России случай), которое, впрочем, завершилось ничем, так как потенциальные фигуранты скончались за много лет до того.
Новочеркасск издавна отличался бунтарским духом. Как-никак, это была столица белого казачества и один из главных городов Белого движения. Кроме того, в регионе набирали казаков в Казачий стан, сражавшийся во Второй мировой войне на стороне Германии, и часть выданных в Лиенце казаков была уроженцами тех мест.
Но к социальному взрыву в городе привело не это. Причиной послужило сочетание нескольких реформ и неумелых действий руководства местного электровозостроительного завода. В 1961 году состоялась хрущевская денежная реформа. Смысл реформы заключался в том, что сталинские «портянки» обменивали на хрущевские «фантики» (так эти купюры прозвали в народе из-за больших размеров одних и маленьких размеров других) по курсу 10 к 1. Хитрость заключалась в том, что под видом деноминации провели девальвацию рубля, который ослабили по отношению к золоту и иностранным валютам. Поскольку жители СССР находились в замкнутой и закрытой системе, они этого практически не заметили, зато это позволило СССР сделать более рентабельным экспорт товаров и ресурсов — за счет фактического удешевления рабочей силы.
Цены в магазинах при этом понизились, но не в десять раз, и в результате советский гражданин получал зарплату новыми деньгами, а за товары платил по старым ценам. Грубо говоря, если до реформы товар стоил 50 копеек, то после нее, чтобы сохранить пропорции зарплат и старых цен, он должен был стоить 5 копеек. На деле цены либо не изменились вовсе, либо уменьшились совсем незначительно.
Но этого было мало — советская экономика, и так придушенная плановой системой, трещала под грузом непомерного бремени космической программы и гонки вооружений. Дошло до того, что в 1962 году пришлось закупать зерно за границей — притом что Россия вообще-то всегда была экспортером хлеба. До появления нефти главным предметом российского экспорта всегда было зерно.
1 июня 1962 года было решено повысить цены на мясо на треть и на 25% увеличить цены на масло. Это был серьезный удар по кошелькам граждан — те спокойно пережили девальвацию рубля, но мириться с подорожавшим на треть мясом не хотели. Сразу на нескольких заводах начались брожения. Особенно сильно людей возмущала издевательская формулировка: «по многочисленным просьбам трудящихся».
Рабочие пытались организоваться, но в итоге вспыхнул только Новочеркасск. Причина заключалась еще и в том, что одновременно со всесоюзным повышением цен на продукты руководство Новочеркасского электровозостроительного завода им. Буденного приняло решение о повышении норм выработки почти на треть — на практике это означало резкое снижение зарплаты на ту же самую треть.
Еще стоит отметить, что условия труда на заводе были не самыми лучшими и за несколько месяцев до бунта рабочие в одном из цехов уже устраивали забастовку на несколько дней, отказываясь работать в отвратительных условиях.
Таким образом, в Новочеркасске сыграли сразу четыре фактора: девальвация рубля, повышение цен на мясо и масло, снижение расценок и повышение норм выработки на заводе, плохие условия труда в одном из цехов.
Утром 1 июня, сразу после получения новостей о повышении цен и норм выработки, около 200 рабочих сталелитейного цеха сообща бросили работу и отправились за разъяснениями к дирекции завода. Цены, положим, повышали из Москвы — но нормы-то выработки устанавливали здесь, в заводоуправлении.
К слову, не стоит думать, что это была первая за долгие годы забастовка в СССР. Даже в сталинские времена доведенные до отчаяния рабочие, особенно в самые критические годы коллективизации и индустриализации, неоднократно устраивали забастовки, которые порой перерастали в беспорядки. Самой знаменитой такой забастовкой стало Вичугское выступление 1932 года — тогда рабочие, возмущенные тем, что «ни при каком царизме никогда так плохо не жили», устроили стачку. Когда милиция попыталась разогнать несколько тысяч возмущенных пролетариев, те обратили милиционеров в бегство, после чего штурмом взяли отделение милиции и здание местного ОГПУ, попутно избив нескольких милиционеров и чекистов. Хотя силовикам удалось с применением оружия разогнать толпу, она собралась снова. В окрестных городах тоже начались забастовки, и в Москве решили дать рабочим некоторые послабления. В город прибыл Каганович, агитируя рабочих расходиться и обещая выполнить их требования улучшения снабжения. Именно по итогам этих беспорядков было разрешено открывать в городах колхозные рынки, а рабочим разрешали держать приусадебные участки — с едой стало чуть полегче.
Но вернемся в Новочеркасск. Утром 1 июня несколько сотен возмущенных рабочих направились «искать правды» в заводоуправление, по пути «снимая» рабочих из других цехов. В общей сложности к дирекции подтянулось около тысячи человек. Они потребовали от директора завода Курочкина объяснить, на каком основании он решил ухудшить их и без того не радужную жизнь. Директор пытался отболтаться общими фразами — и вполне вероятно, что сумел бы, но сам всё испортил. Неожиданно возле толпы оказалась разносчица с пирожками в руках. Увидев её, Курочкин заявил: «Если не хватает на мясо, жрите пирожки с ливером».
Эта фраза стала спусковым крючком для последовавших событий. Рабочие резонно решили, что над ними издеваются. Курочкина заулюлюкали, засвистели, начали выкрикивать оскорбления. Поняв, что численный перевес не на его стороне, директор поспешил ретироваться.
Негодующие рабочие разнесли новости по другим цехам, после чего к ним присоединились и те, кто поначалу оставался в стороне. В общей сложности забастовало около 5 тысяч человек, то есть большая часть работников (всего на заводе работало 12 тысяч человек, но не одновременно, а посменно). Бастующие дали заводской гудок, после чего к заводоуправлению стали стекаться и те, кто в этот момент был дома.
Повозмущавшись, митингующие решили в знак протеста перекрыть железнодорожную магистраль, остановив пассажирский поезд, следовавший из Ростова в Саратов. Им попытались помешать дружинники, но, осознав численный перевес, сняли нарукавные повязки и ушли. Заводской цеховой художник нарисовал несколько плакатов с требованиями дать рабочим мясо и масло, которые были установлены прямо на железной дороге. На тепловозе остановленного поезда кто-то успел написать «Хрущева на мясо».
Дирекция завода прислала успокаивать рабочих главного инженера Елкина, который явно не имел никаких полномочий и не мог пообещать рабочим никаких послаблений — вместо этого он только призывал товарищей пролетариев вернуться к станкам. Вскоре подъехала сотня милиционеров, но они разбежались, увидев грозно наступающую толпу.
Забастовщики, однако, не предпринимали никаких действий по организации протеста, не создавали никаких комитетов по управлению. Они честно ждали, что заводское или городское начальство вступит с ними в нормальные переговоры и услышит их требования.
В Москве о забастовке узнали практически сразу. Хрущев созвонился с руководством Ростовского обкома и с военными и приказал подавить выступления. В Новочеркасск экстренно выехала группа членов Президиума ЦК КПСС во главе с Микояном.
Ранним вечером того же дня в город прибыло областное начальство. Рабочие поначалу внимательно слушали все обещания, но быстро выяснилось, что обкомовским просто нечего сказать — они могли только цитировать обращение ЦК. Заводчане начали освистывать выступавшего секретаря обкома Басова, и он ушел. Слово попытался взять спровоцировавший всю эту ситуацию Курочкин, но рабочие были настолько возмущены его появлением, что под оглушительный свист принялись забрасывать его всем, что попадалось под руку.
Толпа сорвала со здания заводоуправления портрет Хрущева и сожгла его, побила стекла в здании. Забаррикадировавшийся в здании Басов экстренно вызывал военных. Командующего Северо-Кавказским военным округом Плиева не удалось застать, поскольку он выехал в Новочеркасск, и министр обороны СССР Родион Малиновский лично распорядился ввести в город войска (но без танков).
Тем временем рабочие у заводоуправления пытались выработать план дальнейших действий. Как вспоминал непосредственный участник и свидетель тех событий Петр Сиуда, один из немногих, кто записал свои воспоминания:
«Возник стихийный митинг. Трибуной служил козырек пешеходного тоннеля. На митинге раздались призывы послать делегатов-рабочих в другие города, на другие предприятия, к захвату в городе почты, телеграфа с целью отправки во все города обращения с призывами о поддержке забастовки электровозостроителей. Тогда же прозвучали первые сообщения, что дороги к городу перекрыты, блокированы милицией и войсками».
Тем временем военные совершили хитрый маневр, чтобы вызволить из здания прединфарктных номенклатурщиков, забаррикадировавшихся внутри и ожидавших расправы. К зданию подъехали несколько машин и бронетранспортеров с безоружными солдатами. Гнев толпы на время переключился на них, а тем временем ловкие кгбшники незаметно проникли в здание заводоуправления и через черный ход вывели обморочное руководство. Сразу после этого солдаты молча погрузились в машины и уехали.
Несмотря на все это толпа была настроена довольно мирно. Во всяком случае, к насилию бастующие не прибегали — разве что дали несколько щелбанов одному из ретивых коммунистов.
Ночью часть толпы разошлась. Рано утром послышался взрыв, который вновь привлек к месту действия толпу народа. Оказалось, что причиной взрыва был танк, в темноте сбивший две опоры ЛЭП.
Выяснилось, что под покровом ночи в город ввели войска, в том числе и танки. Оставшиеся протестующие пытались остановить бронетехнику, наспех сооружая из подручных средств баррикады и забрасывая смотровые щели тряпками, но безрезультатно.
Завод был захвачен армией, вооруженные солдаты требовали от протестующих возвращаться к станкам, однако те отказывались, заявляя, что не хотят работать под дулами автоматов. Ввод армии озлобил рабочих, в толпе стали расходиться слухи, что ночью танки задавили несколько человек (скорее всего, неправда). Рабочие становились все агрессивнее, колотили железными прутьями по броне танков. В ответ военные начали вытеснять их за территорию завода.
Бунтовщики решили разослать несколько групп на другие предприятия с просьбой поддержать забастовку, а основная часть толпы направилась к зданию горкома. Рабочие не знали, что за ночь силовики заняли все ключевые объекты города и выставили там охрану. Характерный факт: толпа шла с красными флагами, портретами Ленина и распевала революционные песни.
Протестующие двигались от завода к центру города. Их путь пролегал через мост, который был заблокирован танками. Казалось, что сейчас прольется кровь, однако солдаты неожиданно расступились и даже помогли рабочим миновать заслон. Этот момент отражен и в воспоминаниях Сиуды:
«Подходя к мосту через железную дорогу и реку Тузлов, демонстранты увидели на мосту кордон из двух танков и вооруженных солдат. Колонна приостановилась, замерла, умолкли революционные песни. Затем плотная грозная масса демонстрантов медленно двинулась вперед. Раздались возгласы: „Дорогу рабочему классу!“. Солдаты и танкисты не стали препятствовать колонне, стали помогать перелезать через танки…»
Этот неожиданный поступок — заслуга генерала Шапошникова. Герой Советского Союза Шапошников воевал в советско-финскую и Отечественную, дрался под Сталинградом, закончил войну генерал-майором, участвовал в Параде Победы в июне 1945 года на Красной площади. На момент Новочеркасских событий он был заместителем командующего войсками Северо-Кавказского военного округа Иссы Плиева. Генерал позволил себе открыто не подчиниться приказу Плиева атаковать демонстрантов в случае их попытки пройти через мост, заявив тому, что он не видит противника, против которого необходимо применять бронетехнику. Более того, Шапошников велел подчиненным разрядить оружие и во избежание эксцессов сдать боеприпасы.
Исса Плиев (осет. Плиты Иссæ) и Матвей Шапошников
Шапошников был настолько потрясен произошедшим, что позже пытался предать гласности информацию о событиях в городе. Он рассылал информацию о случившемся и письма-воззвания писателям, в отделы ЦК, обкомы и ЦК ВЛКСМ. В результате уже при Брежневе генерал-лейтенанта сначала отправили в запас, потом начали судить по статье «Антисоветская агитация», но в итоге решили замять дело, опасаясь нежелательного внимания. В итоге Шапошникова оставили в покое, исключив из партии. Реабилитирован он был уже на излете перестройки.
В то время, когда рабочие двигались к горкому, там находилась делегация Президиума ЦК, пребывавшая в полной уверенности, что танки не пропустят протестующих через мост. Завидев толпу, высокопоставленные деятели во главе с Микояном просто-напросто бежали. В здании для «прикрытия отхода» оставили мелких чиновников уровня горкома, которые пытались с балкона увещевать митингующих.
Однако рабочие уже были наэлектризованы вводом войск в город и не слушали призывов. Часть бастующих прорвалась в горком и побила на первом этаже стекла, разломала мебель, разбила люстры. В этот момент на место прибыли полсотни автоматчиков, которые дали предупредительный залп поверх голов. Толпа поначалу отступила, но потом почему-то решила, что солдаты вооружены холостыми патронами и снова начала напирать на здание горкома.
На этот раз солдаты начали стрелять на поражение. Увидев, что полтора десятка их товарищей лежат на земле без признаков жизни, рабочие бросились врассыпную. Примерно в то же время часть протестующих попыталась прорваться в здание милиции, чтобы отбить арестованных ночью активистов. По официальной версии, огонь был открыт после того, как один из рабочих отобрал автомат у солдата и попытался выстрелить. По версии свидетелей этих событий, рабочий пытался ударить солдата прикладом автомата в ответ на такой же удар. Погибло еще несколько человек, остальные разбежались.
3 июня митинги продолжились. По городу прошли слухи о расстреле, о сотнях жертв, и на следующий день снова замитинговали сотни человек. Они требовали теперь и освобождения всех задержанных в предыдущие дни. Но инициатива была уже на стороне власти. Номенклатурщикам удалось успокоить толпу обещаниями нормализовать расценки в пользу рабочих, наладить нормальные условия труда и снабжение города. В Новочеркасске был объявлен комендантский час. Спаду протеста поспособствовали и массовые облавы в ночь с 3 на 4 июня, когда были арестованы несколько сотен человек. 4 июня ситуация начала возвращаться в нормальное русло.
В результате стрельбы 2 июня погибли 24 человека. Еще двое погибли в тот же день при до сих пор не выясненных обстоятельствах. Ранения получили, по официальным данным, 87 человек. Немало свидетелей позднее сообщало о том, что в день расстрела они видели погибших детей, однако, по официальным данным, ни один ребенок не погиб и не пропал без вести.
Вскоре состоялся суд над «зачинщиками погромов». Толпа была наводнена милиционерами и кгбшниками в штатском, которые при помощи спецаппаратуры фиксировали все происходящее. Как вспоминал Сиуда:
«Милицию переодели в цивильное платье и направили в массу забастовщиков. Туда же были направлены и кагебешники, которые были снабжены микрофотоаппаратами, вмонтированными в зажигалки, портсигары и бог весть еще во что. Съемки осуществлялись и с пожарной наблюдательной вышки. Позже, на следствии, приходилось видеть буквально ворохи фотоснимков, на которых были зафиксированы тысячи участников забастовки».
Поскольку в действительности события развивались стихийно и не имели лидеров, а рабочие так и не сформировали руководящие органы, к зачинщикам причислили тех, кто чаще остальных фигурировал в первых рядах на фото. Семерых «зачинщиков» признали виновными в бандитизме, организации массовых беспорядков, попытке свержения советской власти и приговорили их к смертной казни. Более ста рядовых участников получили различные тюремные сроки, до 10–15 лет. Среди них был и летописец новочеркасских событий Петр Сиуда, арестованный после первого дня забастовок и получивший 12 лет. Ему не помогло даже ходатайство матери перед Микояном (отец Сиуды был видным старым большевиком).
Все события в Новочеркасске были тщательно засекречены. Погибших вывезли в другие города Ростовской области и захоронили на местных кладбищах. Точное местонахождение могил удалось выяснить только после развала СССР, когда с части документов был снят гриф секретности. После свержения Хрущева осужденных освободили с сокращением им срока до уже отбытого.
В 1992 году Главная военная прокуратуры РФ возбудила уголовное дело по факту расстрела в Новочеркасске. Дело носило явно пропагандистский характер и в скором времени было закрыто в связи со смертью всех подозреваемых. Осужденных по новочеркасскому делу реабилитировали в середине 90-х. В советское время достоверной информации о расстреле практически не было — слухи, конечно, ходили, но самые причудливые: так, Солженицын приводит рассказ некой новочеркасской учительницы, которая уверяла, что расстрел был произведен не солдатами, а некими диверсантами, тщательнейшим образом замаскировавшимися. Кое-какие данные дал в книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын, но эта книга не выходила в СССР до конца перестройки, и к тому же автор опирался в основном на чужие пересказы. Например, он писал о 70–80 погибших и об использовании солдатами разрывных пуль. Непосредственным свидетелем событий был 12-летний Александр Лебедь — будущий генерал и кандидат в президенты РФ. В 90-е он при случае любил вспомнить этот эпизод из своего прошлого.
Никто из более-менее крупных руководителей не понес ответственности за произошедшее в Новочеркасске. Разве что секретарь ростовского обкома Басов был снят с должности («недосмотрел») и переведен сначала на Кубу, а потом послом в Румынию и Чили.
Пик интереса к новочеркасским событиям пришелся на 90-е годы, когда тема преступлений коммунистов была актуальна. В нулевые прежний накал спал, и о трагедии постепенно стали забывать. В последнее время самые радикальные сетевые адепты СССР даже выстроили конспирологическую теорию о том, что никаких возмущенных рабочих не было, а были недобитые власовцы, но эта теория считается безумной даже в среде более адекватных красных.
Новочеркасские события стали завершающим аккордом хрущевской «оттепели». Несмотря на кажущуюся либерализацию режима, именно на «оттепель» пришлись самые кровавые протесты. При Сталине в таких случаях до большой крови старались не доводить, либо забалтывая протестующих, либо умело переправляя накипевший гнев на внутренних врагов: шпионов, троцкистов и вредителей. При Хрущеве за десять с небольшим лет произошли массовые волнения в ГДР, Венгрии, Польше, Грозном, Тбилиси, Краснодаре, Новочеркасске. Почти все они закончились значительными человеческими жертвами.
Собственно, это и есть глубоко шизофреническая суть хрущевской системы (и советской власти вообще): рассказывать про демократизацию общества и развенчание культа личности Сталина и одновременно стрелять по тем, кто принял эти лозунги за чистую монету.
