Ровно 130 лет назад, 13 июня 1886 года, на мелководье Штарнбергского озера нашли тело низложенного накануне короля Людвига Баварского. Рядом с ним лежал труп единственного свидетеля произошедшего, доктора фон Гуддена. За день до этого король на основании заочного решения врачебной комиссии был объявлен сумасшедшим, схвачен в собственном замке и низложен. Комиссией руководил как раз покойный фон Гудден.
По официальной версии, Людвиг утонул — якобы на прогулке бывшему властителю Баварии вздумалось утопиться, а героический врач попытался его спасти и тоже захлебнулся. Трон достался… сумасшедшему брату монарха.
Свержение и гибель последнего «сказочного короля» Европы — одна из самых загадочных политических авантюр в европейской истории. Людвиг прохладно относился к попыткам Бисмарка объединить Германию и даже успел повоевать с Пруссией — но кто именно его убил, неизвестно до сих пор.
Людвиг II родился в 1845 году в семье короля Баварии Максимилиана Второго. Имя он получил в честь своего деда Людвига I, изобретателя знаменитого Октоберфеста.
Баварские короли принадлежали к знаменитой династии Виттельсбахов. Виттельсбахи успели побывать императорами Священной Римской империи, королями Швеции, Греции, Чехии и Дании. Отец Людвига имел большие амбиции и вынашивал планы объединения Германии вокруг Баварии.
Немцы большую часть своей истории жили без централизованного государства. Часть немецких земель некоторое время объединяла Священная Римская империя германской нации, но это было полувиртуальное образование — император имел номинальную верховную власть, но почти не имел способов повлиять на множество ландграфов, маркграфов и курфюрстов, полноправных феодальных хозяев своих небольших владений. К концу XVIII века этот порядок совершенно выродился, превратившись в чересполосицу независимых государств размером иногда в две-три деревни. Потом пришли победоносные наполеоновские войска — император всех французов, движимый страстью к порядку, упразднил немецкий бардак и слепил из него несколько более крупных княжеств (что благодарные потомки наверняка не раз припомнили ему под Седаном и на Сомме).
После победы над Корсиканцем Венский Конгресс постановил объединить немецкие земли в Германский союз. На правах королевств в него вошли Бавария, Пруссия, Саксония, Австрийская империя и еще несколько немецких государств помельче. Это было, в общем-то, новое издание Империи: рыхлая конфедерация, ни в малейшей степени не напоминавшая централизованное государство и укомплектованная по весьма причудливым принципам — скажем, Ганновер записали в королевства, но помимо Германского союза он ещё входил в Британскую империю на правах личной унии. В немцы не взяли подвластных австрийской короне мадьяр и далматских славян (это еще можно было понять) и довольно большой кусок Пруссии (а вот здесь логика пасовала).
В общем, Германский союз был виртуальным государством, имевшим грандиозно запутанные границы, но не имевшим сколько-нибудь единой политической системы. Внутри него вскоре сложились три центра силы, каждый из которых желал превратить конфедерацию в единое государство — разумеется, с собой во главе. Это были Австрия, Бавария и Пруссия.
Оформились две модели объединения. Первая — так называемый великогерманский путь. Её продвигали австрийцы, предлагавшие постепенно консолидировать аморфный союз вокруг Австрийской империи. Идея выглядела здравой: Австрия тогда была сильна. Но этот вариант совершенно не устраивал пробудившихся немецких националистов — он означал, что немцев размоют славяне и венгры, во множестве населявшие владения Габсбургов. К тому же план автоматически предполагал, что единая Германия достанется австрийским элитам — баварцам и пруссакам это не подходило, у них имелись свои.
После немецкой революции 1848–1849 годов националисты почти без исключения приняли доктрину малогерманского пути. Малогерманская стратегия подразумевала объединение исключительно немецких территорий — вокруг Пруссии. Австрия в этом варианте вообще исключалась из будущего германского государства.
Бавария попыталась стать третьей силой. Благо расклад сил теоретически позволял ей это сделать — она была одной из самых развитых и богатых немецких территорий. Мюнхен в те годы считался одной из главных европейских культурных столиц и имел славу «виттельсбаховского Рима». К тому же Баварию населяли католики, а Пруссию — в основном протестанты. Словом, баварцы вполне могли рассчитывать на успех. Дело осложнял только размер королевства: заметно меньше земли и подданных, чем у конкурентов.
Отец Людвига, король Максимилиан, был убежденным сторонником третьего проекта. Он пытался добиться культурной гегемонии Баварии в немецких землях, активно приглашая в Мюнхен немецких писателей, поэтов и философов. Увы, он не смог достичь сколько-нибудь значительных успехов и ближе к концу правления начал склоняться к сближению с Австрией. Впрочем, в конфликтах между австрийцами и пруссаками Бавария по-прежнему лавировала между двумя сторонами, ища выгоды.
Максимилиан умер в 1864 году, и баварский трон унаследовал его сын, Людвиг II, вошедший в историю как «сказочный король». 18-летнему Людвигу предстояло непростое правление — необходимо было маневрировать между двумя сильными центрами притяжения и при этом соблюдать собственный интерес.
Людвиг вырос в знаменитом замке Гогеншвангау, построенном его отцом. Принца с детства воспитывала французская няня, много рассказывавшая ему о блеске и великолепии двора Короля-Солнце, Людовика XIV. Словом, детство он провёл в сказочном замке, окруженный историями о благородной старине, рыцарских поединках и славном прошлом.
Взойдя на престол, Людвиг продолжил политику своего отца — он намеревался превратить Баварию в культурную столицу не только Германии, но и всей Европы. Короля увлекали средневековые германские легенды, он был страстным поклонником Вагнера и решил оказать ему покровительство. Вагнер приглашение принял: несмотря на известность, он искал щедрого мецената для осуществления своих амбициозных замыслов. После знакомства с королем композитор замечает в одном из писем:
«Вы знаете, что молодой Баварский король призвал меня. Сегодня меня представили ему: он так хорош и умен, так душевен и прекрасен, что, боюсь, жизнь его в обыденных условиях миpa промелькнет, как мгновенный божественный сон! Он любит меня с сердечностью и пылом первой любви. Он знает обо мне все и понимает меня и мою душу. Он хочет, чтобы я навсегда остался возле него, работал, отдыхал, ставил на сцене свои произведения. Он хочет дать мне для этого все, что нужно. Я должен окончить „Нибелунгов“, он намерен поставить их так, как я хочу. Слыхано ли это? Неужели это не сон? Представьте себе только, как я тронут! Мое счастье так велико, что я совсем им подавлен».
Дружба Вагнера и Людвига длилась много лет. Король обеспечил композитора роскошным жильем и не скупился на его содержание. Вагнер в частной переписке не жалел восхищенных эпитетов в адрес своего молодого покровителя:
«Ежедневно он посылает за мной один или два раза. Я лечу к нему, как к возлюбленной! Восхитительное общение! Вчера, когда мы намечали окончание и постановку моих „Нибелунгов“, я был охвачен таким изумлением перед этим чудом, перед божественным юношей-королем, что готов был стать перед ним на колени и молиться ему».
Людвиг действительно умел произвести впечатление на окружающих: красивый, молодой, высокий (190 см в середине XIX века — просто невероятный гигант), с великолепной осанкой — он словно сошел с полотен романтиков, писавших такими легендарных национальных героев прошлого. Эта эпоха вошла в историю как «время, когда король любил улыбаться». Людвиг регулярно встречался с подданными, а на Рождество лично подбирал и раздавал подарки.
Вскоре молодой король оказался в самом центре переплетения интересов нескольких враждующих группировок — и каждая из них с жаром его критиковала. Консерваторы были недовольны дружбой Людвига с Вагнером, которого считали проходимцем и революционером. Либералы не любили короля уже за то, что он король. Обе стороны развернули в печати антивагнеровскую кампанию, которая в первую очередь била по монарху. Консерваторы жаловались, что король привечает всяких негодяев, либералы обвиняли его в миллионных тратах на безумные фантазии Вагнера (газеты преувеличивали цифры в несколько раз).
Поначалу кабинет намекал монарху, что он должен прекратить спонсировать Вагнера и отослать его из Баварии — композитор постепенно становился фигурой революционной пропаганды, а дед Людвига однажды уже поплатился престолом из-за похожей дружбы с Лолой Монтез. Король сопротивлялся, но дело в конце концов дошло до откровенного шантажа — премьер Баварии пригрозил уйти в отставку, если Вагнера не удалят. Людвигу пришлось подчиниться. Забавно, что сразу после изгнания композитора пресса вновь его полюбила — газетчики, ещё недавно изощрявшиеся в изобретении сплетен, теперь с восторгом писали о каждом визите Вагнера в Мюнхен с новой премьерой.
Одновременно Людвиг попал в еще более неприятное положение. «Холодная война» между Австрией и Пруссией вылилась в горячую. Австрийцы и пруссаки долго боролись за гегемонию в Германском союзе, но к 60-м годам все мирные средства были исчерпаны, все варианты зашли в тупик.
В 1862 году премьером Пруссии стал Отто фон Бисмарк. В том же году он произнес с парламентской трибуны свою знаменитую программную речь:
«Пруссия должна собрать свои силы и сохранить их до благоприятного момента, который несколько раз уже был упущен. Границы Пруссии в соответствии с Венскими соглашениями не благоприятствуют нормальной жизни государства; не речами и решениями большинства решаются важные вопросы современности — а железом и кровью».
Бавария всегда хотела стать культурным центром притяжения немецких земель, Австрия надеялась на сильную дипломатию и имперский шик, а Бисмарк предложил самое простое решение проблемы: собрать самую большую армию, отлично ее подготовить и навязать свою непреклонную волю всем остальным.
Началась эпоха железа и крови — пруссаки ковали свой Второй рейх. В 1864 году Пруссия силой отобрала у Дании Шлезвиг и Гольштейн, населенные преимущественно немцами. Союзником Пруссии была Австрия. Вена потребовала себе в управление Гольштейн, на который имела не меньше прав. Для удобства австрийцы предложили обменять княжество на какую-нибудь прусскую провинцию у своих границ, но Бисмарк отказал — и весьма жестко.
Также читайте: Мастер-класс Realpolitik. Отто фон Бисмарк и «германская Новороссия»
Австрийцы все поняли и начали готовиться к войне. Они обратились к Людвигу, и тот сообщил, что в деле — хотя саму идею войны между немцами воспринимал с ужасом. Но Бисмарк, самый изощрённый политик и мастер провокации своего века, был дьявольски хитер и ловок. Он в несколько шагов сумел разжечь войну и при этом остаться в стороне.
Во-первых, он объявил о прекращении существования Германского союза в его прежнем виде и об исключении Австрии из нового состава. Во-вторых, австрийцам через разведку подбросили дезинформацию — якобы в Пруссии началась мобилизация. Австрийская мобилизационная программа была сложнее и медленнее прусской, и Вене пришлось начать её тотчас же — ко всему прочему, после исключения из Союза поводов сомневаться в правдивости вброса не оставалось. Но с чисто технической точки зрения вышло так, что акт агрессии (мобилизацию) Австрия совершила первой, и это позволило Бисмарку убедить общество и прусского короля, что придётся драться (и публика, и монарх боялись внутригерманской войны как огня).
Пока громоздкая военная машина Австрии пыталась мобилизоваться, немцы времени не теряли и устроили блицкриг: вторая волна призывников ещё получала форму и сапоги, а первая уже занимала вражеские территории. Кроме того, пруссаки всегда делали ставку на армию — на стороне Австрии и Баварии выступило немало немецких земель, но силы обеих сторон были вполне сопоставимы, а Пруссия имела преимущество в выучке.
Через три недели пруссаки уже стояли под Веной и вели переговоры об условиях мира. Бисмарк вовсе не намеревался захватывать Австрию — он хотел полностью и навсегда исключить её из германских раскладов. Канцлер был убежденным сторонником малогерманской модели объединения, подразумевавшей единое государство одних только этнических немцев. Если ради этого требовалось оставить за рамками Австрию, то так тому и быть. Тем меньше мороки со старой и самостоятельной имперской элитой.
Бавария проиграла тоже, но Бисмарк не торопился включать крупный католический регион в свой Северогерманский союз, в то время объединявший в основном протестантов. Канцлер хотел дать немцам, никогда не знавшим единого централизованного государства, возможность пожить вместе и притереться друг к другу — а это проще, когда страну населяет этнически, культурно и религиозно однородная масса людей. Берлин удовлетворился контрибуцией и некоторым ограничением баварской автономии.
После этого поражения Людвиг Баварский совершил первое и единственное турне по Баварии, встречаясь со своим народом и объясняя, почему так вышло. Бавария сохранила часть своего суверенитета и обязалась предоставлять свою армию в распоряжение Северогерманского союза в случае войны. Собственную налоговую систему, право на свою внешнюю политику и внутреннее управление баварцам удалось отстоять — до поры.
Король, однако, был не дурак (хотя его недоброжелатели потом пытались доказать обратное) и понимал, что Баварии в ее прежнем виде пришел конец. Если вместе с Австрией они составляли значительную часть Германского союза, то теперь Бавария ничего не могла противопоставить Пруссии в одиночку — окончательная интеграция стала делом времени.
Людвиг стал постепенно удаляться от дел. Он был разочарован — к чему вся эта суета, если он со дня на день перестанет быть настоящим королем, а Бавария — настоящим королевством? Монарх с головой ушел в эскапизм, увлекшись строительством замков. Большая часть тех самых «сказочных замков», поглазеть на которые сейчас приезжают миллионы туристов, построена как раз Людвигом. В самом знаменитом, Нойшванштайне, король почти безвылазно прожил свои последние годы.
Он разрывает помолвку с двоюродной сестрой герцогиней Софией (против брака, впрочем, выступали ее родственники) и сосредотачивается на своих волшебных крепостях. В 1870 году вспыхнула франко-прусская война, которую искусно спровоцировал Бисмарк. По условиям договора баварский король должен был передать свои войска немцам. Было понятно, что в случае победы Германии полунезависимой Баварии придет конец.
Немцы очередным стремительным блицкригом разгромили Францию и даже взяли в плен императора Наполеона III. Бисмарк провозгласил в Версале создание Германской империи. На смену Северогерманскому союзу приходит Второй рейх. Дни Баварии сочтены. Вскоре от канцлера приходит письмо: Людвиг и Бавария должны присоединиться к империи. Но Бисмарк, ловкий интриган, прекрасно понимает, что баварцы должны сдаться добровольно, а «насильственные объятия» гораздо эффективнее простого насилия. Поэтому немецкий канцлер недвусмысленно намекает, что инициатива о присоединении должна исходить от самого Людвига — король, дескать, ослеплен величием нового рейха и жаждет стать его частью.
Людвиг вовсе не горел желанием унижаться, но и вариантов у него не было тоже. Кроме одного — начать торг. Он согласился написать нужное письмо и дать согласие на коронацию прусского монарха императором в обмен на увеличение Баварии и сохранение её автономии — или на некую схему, в которой императорский трон попеременно переходил бы от пруссаков к баварцам и обратно. Бисмарк отклонил предложение, в обмен пообещав за присоединение Баварии существенные ежегодные выплаты. Друг детства и близкий соратник Людвига граф Максимилиан фон Хольнштайн, ставший посредником в этих переговорах, уговаривал короля согласиться. Вскоре Людвиг отправил прусскому монарху официальное письмо с пожеланием возродить Германскую империю и принять титул императора.
Однако на коронацию императора Германии он демонстративно не явился — очевидный жест протеста. Но дело уже было сделано, и на саботаж никто не обратил внимания.
Людвиг, как и короли других земель, сохранил свой титул, но реальным хозяином Германии стал император, а королям осталась лишь тень их прежних полномочий. Баварский король окончательно погрузился в прошлое. Он возвел замок Линдерхоф — маленькую копию Версаля. Спальня там была точной копией спальни Короля-Солнце, которым Людвиг всегда восхищался.
Король перестал посещать «Октоберфест». Он почти не появлялся на публике, предпочитая путешествовать по Швейцарии, по следам легенд о Вильгельме Телле, или сидеть в своих сказочных крепостях.
Пока Бисмарк платил Людвигу обещанное содержание и король мог тратить свои личные деньги на возведение великолепных замков, всё было хорошо. Но канцлер прекратил платить. У Людвига немедленно начались проблемы. К тому же он разругался со своим фаворитом фон Хольнштайном — а тот ведал его финансами. Хольнштайн позднее утверждал, что король сошел с ума и требовал оплачивать заведомо безумные проекты. Это сомнительно. Есть и более правдоподобная версия — друг детства оказался нечист на руку, разворовывал деньги, и когда обман выяснился, Людвиг удалил его от двора, лишив всех чинов. Но в тюрьму не посадил — и это было роковое решение, стоившее королю жизни: позже именно Хольнштайн стал движущей силой заговора.
После разрыва с Людвигом бывший фаворит принялся понемногу собирать вокруг себя недовольных королевским правлением. Таких нашлось немало — как уже было сказано, короля недолюбливала и консервативная аристократия, и либеральные буржуа, и правительство. В газетах начали писать, что Людвиг проявляет тревожные признаки сумасшествия. Душевная болезнь: единственный законный повод низложить живого монарха. План родился достаточно быстро — Людвига объявить сумасшедшим, трон передать его брату Отто. Была только одна проблема — Отто к тому моменту уже много лет официально числился сумасшедшим (и действительно был вполне безумен).
Отобрать престол у здорового человека под предлогом безумия и отдать его настоящему сумасшедшему — это… изящно. На деле заговорщики рассчитывали, что регентом при Отто станет дядя Людвига Луитпольд.
Однако сместить легитимного короля в Германской империи без согласия первых лиц государства было невозможно. Хольнштайн, хорошо знакомый с Бисмарком, обратился к нему за поддержкой. Бисмарк ответил уклончиво — мол, все должно соответствовать букве закона. Вероятно, канцлер и сам хотел бы избавиться от строптивого Людвига, явно больше озабоченного благом Баварии, чем единой Германии, но однозначного согласия дать не мог. Всё вышло как нельзя лучше: заговорщики решили, что план одобрен, а сам Бисмарк в случае чего оказывался в стороне от грязной истории.
Сложность заключалась в том, что никаких видимых признаков безумия или душевного нездоровья король не проявлял. Да, он вел замкнутый образ жизни, но разве это свидетельствует о его ненормальности? Строил замки? Но почему бы и нет — кто мог запретить ему украшать Баварию? Не был женат — ну и что теперь? Заговорщикам пришлось подкупить нескольких слуг Людвига — камердинера, конюха и гофкурьера. Они были близки к королю, чаще остальных видели его, и их показаниям врачебная комиссия могла поверить без особенной потери лица.
Свидетельства против Людвига собрали стремительно — вполне абсурдные свидетельства, в лучших традициях революционной пропаганды. Один слуга утверждал, что король приказывал ему выколоть глаза какому-то министру, якобы не желавшему выделять миллиарды на постройку очередного безумного сооружения. Гофкурьер Хессельшферт сообщил правительству, что Людвиг требовал от него «продать Баварию», чтобы добыть денег на постройку очередного сказочного замка. Король, по мысли заговорщиков, намеревался продать страну Орлеанскому дому (давно низложенному) за 40 миллионов марок (смехотворная цена). Нашлась переписка (без подписи и весьма небрежно сфабрикованная).
Увы, правительство само было активным участником заговора и ничуть не смутилось происходящим абсурдом. В газетах началась яростная кампания — Людвига спешно изображали сумасшедшим деспотом. Тон этих публикаций представить нетрудно, достаточно полистать современные биографии, написанные по их мотивам:
«Уединившись в Нойшванштайне, король пил шампанское и коньяк в неумеренных количествах. Он унижал слуг, лично избивая их и издевался над министрами. Людвиг кланялся деревьям и кустам и заставлял приближенных преклоняться перед статуей, принимая ее за Марию-Антуанетту. Он страдал приступами мускульного бешенства, скакал, прыгал, плясал, рвал на себе волосы и бороду. В бешенстве король отдавал приказы „заковать в цепи“ и „утопить в озере“, сажать своих подданных на хлеб и воду в воображаемую Бастилию».
Главой комиссии психиатров был назначен профессор Бернхард фон Гудден — лечащий врач сумасшедшего Отто. Психиатрия только зарождалась, и комиссии хватило самых нелепых показаний — тем более что заговорщики подкупили часть врачей. Доктора даже не стали осматривать больного — короля объявили безумцем заочно. Так не бывает, но так было.
9 июня 1886 года Людвига официально признали недееспособным. Той же ночью за королем отправились уполномоченные. Однако их не пустили в замок разъяренные местные жители (у простонародья монарх был очень популярен, в отличие от аристократии) и верные королю слуги. Делегатов едва не побили, им пришлось спасаться бегством.
Людвиг прекрасно понимал, что происходит. Утром 10 июня он разослал во все газеты воззвание «к народу Баварии», в котором разъяснял, что случился государственный переворот и его пытаются свергнуть. Однако заговор зашел слишком далеко. Часть писем перехватили, часть газеты отказались печатать, опасаясь кары со стороны правительства. Решилось всего одно издание, но весь тираж был немедленно изъят. Людвиг смог отправить телеграмму Бисмарку. Канцлер ответил ему, что советует добиваться открытого процесса о возвращении дееспособности и желает всяческих благ.
12 июня в Нойшванштайн прибыла новая делегация. На этот раз агентам удалось подкупить одного из слуг и пробраться в замок. Король был схвачен. Ему объявили, что впереди психиатрическая лечебница.
В ту же ночь Людвига отправили в замок Берг, где оставили под охраной. На следующий день он внезапно «захотел погулять» в обществе профессора фон Гуддена. На прогулку король и медик почему-то отправились без санитаров и даже без сопровождения (а ведь речь идет о только что свергнутом и фактически арестованном короле). Вечером того же дня тела обоих нашли на мелководье Штарнбергского озера. По официальной версии, низложенному монарху пришла фантазия утопиться (да, на мелководье), а профессор пытался ему помешать — так они и утонули вдвоём.
Такова официальная версия — и она абсурдна. Людвиг никогда не был замечен в суицидальных настроениях и собирался вернуть себе корону, добившись открытого и гласного медицинского освидетельствования. Фон Гудден же представлял для заговорщиков огромную опасность — если он ничего не знал, то мог понять, что король вменяем, а если был подкуплен, то непозволительно много знал. Очевидно, что обоих убили, а тела выбросили в озеро. Полноценного расследования не было. Короля похоронили вскоре после смерти — в большой спешке.
На престол взошёл сумасшедший Отто, регентом стал Луитпольд. Регентство унаследовал его сын, Людвиг III. Он даже специально изменил конституцию, чтобы стать, наконец, полновластным монархом — Отто при этом титула не лишили, и в последние годы независимой Баварии там было одновременно два живых короля.
Загадочное убийство Людвига Баварского привлекает интерес исследователей еще и потому, что заговорщики (кроме исполнителей) неизвестны. О степени участия основных выгодополучателей тоже нельзя сказать ничего определённого. Очевидна вина графа фон Хольнштайна, после переворота вернувшего прежние позиции, а также баварского правительства (тут тоже нет ничего нового — конституционная монархия вышла баварцам боком, и кабинет ещё до объединения Германии активно интриговал против слишком самостоятельного короля). О заговоре знали и наверняка дали на него добро и Луитпольд, и сам Бисмарк — но об их деятельном участии ничего не известно. Бисмарк потом всячески дистанцировался от переворота и даже вспоминал в своих мемуарах, что Людвиг был абсолютно нормален:
«У меня всегда было впечатление, что как правитель он хорошо разбирался в делах и разделял немецкие национальные убеждения, хотя и был озабочен преимущественно сохранением федеративного принципа имперской конституции и конституционных привилегий его страны».
Любопытно, что сразу после свержения Людвига Луитпольд щедрым указом открыл замки короля для народа. Предполагалось, что это станет дополнительным аргументом в пользу безумия Людвига — мол, простые люди посмотрят, какой чуши понастроил покойный монарх, и сразу всё поймут. Получилось строго наоборот: посетители были восхищены красотой волшебных крепостей, слава о сказочных баварских замках стала разноситься по всей Европе, любопытствующие валили толпами. Смешно, но именно так начался баварский туризм, и уже через несколько лет никто в Баварии не называл замки безумными — напротив, они приносили казне немалый доход: билеты, сувениры, открытки. Людвига тоже никто не считал сумасшедшим — скорее он воспринимался как трагическая фигура, как человек, попавший в непростые времена и обстоятельства. В новом веке он стал героем десятков книг и нескольких художественных фильмов.
Теперь за Людвигом окончательно укрепилась слава последнего романтика на престоле. Нойшванштайн — одна из самых популярных достопримечательностей планеты. Тайна гибели последнего сказочного короля до сих пор не раскрыта.
