Покорив Индию, ОИК приступает к Китаю. Как гигантскую страну подсадили на опиум? Что делали англичане со своими же англичанами, торговавшими со странами, которые Англия желала сокрушить? Читаем сериал про ОИК.
После Наполеоновских войн Голландии вернули колонии, кроме Капштадта и Цейлона. Но ОИК беспокоило торговое соперничество с Нидерландами. И в 1820 году англичане и голландцы сели за стол переговоров — определить сферы влияния в Азии и избежать конкурентной борьбы. Камнем преткновения стал вопрос Бенкулена, английской фактории в Западной Суматре. Ее купили англичане в 1685 году, однако в 1719-м британцы покинули форт. Права на факторию остались, но сама она влачила жалкое существование, окруженная голландскими владениями. Дело в том, что основной перевалочной базой в Молуккском проливе была голландская Батавия, и голландцы брали с иностранных судов, заходящих в порт, немалые пошлины. У англичан был Пенанг, но он находился на севере полуострова, в Андаманском море, и большой роли не играл.
Ситуация изменилась в 1811 году, когда англичане снова захватили Малаккский полуостров, и губернатор Стемфорд Раффлз провел там реформы. Прежде всего, в английской Малакке отменили работорговлю. Она на тот момент по доходности сравнялась с торговлей опиумом. Выращивание опиума имело практическое значение — его продавали в Китай и закупали там чай, фарфор и другие товары. Работорговля же насыщала азиатские острова рабочими руками, которые вполне могла давать и 170-миллионная Индия, где голодных босяков были вагоны. По мысли Раффлза, работорговцы переквалифицируются в торговцев опиумом, то есть направят свои усилия в русло, выгодное ОИК.
Согласно договору, англичане вернули все голландские колонии на полуострове Нидерландам, но база в Моллукском проливе была просто необходима для обеспечения торговли ОИК с Китаем. Стемфорд Раффлз выбил у бенгальского губернатора Фрнэнсиса Родона-Гастингса разрешение поискать какой-нибудь пустынный островок для британского перевалочного пункта. Гастингс согласился с условием — земля должна быть действительно ничейной, чтобы голландцы не могли предъявить свои права на нее.
Карта развития города Сингапур, 1825 г.
Раффлз прибыл в Пенанг, надеясь на сотрудничество местного губернатора Джеймса Баннермана, однако не нашел понимания у пенангской администрации. Все острова уже заняли голландцы, и что делать — непонятно. Раффлз отправил своего друга, инженера Уильяма Фарквара (Farquhar), на юг, к Каримонским островам, надеясь на чудо. И оно случилось.
28 февраля 1819 года Фарквар и Раффлз обнаружили остров Сингапур с прекрасной естественной гаванью, деревом и запасом воды. И самое главное — нет голландцев! В срочном порядке заключили договор с местным теменгонгом (губернатором) султаната Джохур Абдул Рахманом, который разрешил англичанам устроить временное поселение на острове при условии одобрения его султаном Хуссейном.
Англичане попали в самый подходящий момент. В 1812 году умер султан Джохура Махмуд III, по идее ему на смену должен был прийти его старший сын Тенгку Хуссейн. Однако Совет Султаната, куда входили главные чиновники страны, решил передать трон младшему сыну Махмуда, Абдулу. При этом решение Совета поддержали голландцы и послали Хуссейну требование передать королевские регалии брату. Старший отказался и начал формировать свой флот.
Что сделала Раффлз? Признал Хуссейна султаном, заключил договор о взаимопомощи и снабдил деньгами. В результате Абдул сбежал, а Хуссейн стал признанным султаном, обязанным англичанам.
Высадившись на берег, англичане сразу же начали выгружать войска, разбивать палатки и строить форт для защиты от атаки с моря. 6 февраля 1819 года заключен договор — британской ОИК позволялось создать торговый пост на Сингапуре в обмен на ежегодную выплату 5000 фунтов султану и 3000 фунтов губернатору. После заключения соглашения Раффлз отплыл в Бенкулен, приказав Фарквару выстроить крепкие фортеции и для привлечения торговых судов других стран сообщить, что Сингапур — свободная экономическая зона, пошлины отсутствуют.
Голландцы, узнав об основании нового британского порта, пришли в ярость. Губернатор Батавии уже хотел собрать военную экспедицию и скинуть крошечный гарнизон (300 человек) Фарквара в море, но остановил его Баннерман, который сказал — Раффлз действовал вопреки инструкциям Компании, поэтому погодите немного — сейчас ему в Калькутте по шапке надают и заберут гарнизон. Однако Родон-Гастингс, узнав о новой фактории, сполна оценил ее стратегическое положение — приказал Баннерману собрать все наличные силы, какие есть, и отправить в Сингапур. В результате голландцы оказались в дураках.
Срочно полетели письма в Амстердам, и переговоры по Сингапуру вышли на межправительственный уровень. Министр иностранных дел Британии, лорд Каслри, на дебатах с послом Нидерландов сообщил, что Англия честно выполнила условия договора, вернув все прежние колонии в Малакке голландцам. Посол в ответ возразил, что Сингапур входит в зону голландского влияния, но на резонный вопрос Каслри — а почему тогда об этом был совершенно не в курсе султан Джохора — ответить так и не смог.
Через 4 месяца гарнизон новой крепости возрос до 5000 человек. Привлеченные отсутствием пошлин, массы кораблей отстаивались не в Батавии, а в Сингапуре. Раффлз, вернувшись на остров в мае, обнаружил в гавани до 100 торговых судов (из них всего 2 — европейские). В новом городе стали селиться китайцы, малайцы, индийцы, открылось множество торговых представительств и контор, англичане построили удобные склады для товаров, верфь, увеселительные заведения. Раффлз писал: «Сингапур на сегодняшний день является самой важной базой на Востоке, и его географическое положение, так же как и коммерческое превосходство, имеют более важное значение, нежели владение целым континентом».
Таким образом, к 1820 году роль главного порта в Моллукском проливе перешла от Батавии к Сингапуру. Новый город стал главным портом подскока к Китаю, поскольку, как мы помним, на собственно китайской территории иноземная торговля ограничивалась Кантоном.
Чтобы понять внутреннюю обстановку в Малайе, цитата из книги Пирса Брендона «Упадок и разрушение Британской империи 1781–1997»:
Раффлз утверждал (и не без оснований), что голландцы жестоки и коррумпированы, а расширение британского влияния служит гуманным целям. Получилось, что сам основатель колонии оказался поразительно снисходителен и относился терпимо к племенным обычаям малайских племен, которые ни в коей мере не были гуманными. «Они неплохие люди, — писал он, — несмотря на то, что едят друг друга».
С очевидным наслаждением Раффлз сообщал, что аборигены иногда зажаривают человеческое мясо, а иногда едят сырым, и считают деликатесами эпикурейцев ладони и подошвы. Мозги жертв они помещали в бутылки в колдовских целях, а сам автор собирал коллекцию черепов людей, которых ели при нем.
Однако Раффлз рассматривал себя в качестве агента цивилизации. Он относился к своим подданным, как к членам семьи, главой которой являлся. Иногда он представлял себя феодалом-сюзереном: «Вожди — это мои бароны, а люди — их вассалы».
Чтобы быстрее сделать новую колонию прибыльной, Фарквар ввел откупную систему для разных видов бизнеса, где главные деньги приносила монополия на продажу опиума. В разные годы она стоила от 20 до 50 тысяч фунтов за год. Выкупали опиумную монополию чаще всего именно китайские купцы — Лоу Жун Тек, Чан Сан Чо, Чан Кон Хуа, Чон Хон Лин и т. д. Кроме того, англичанин решил зарабатывать и на грехе, оборудовав территорию порта не только борделями, но и игровыми притонами. У моряков азарт — в крови, и в результате нередки были случаи, когда команды торговых судов требовали от капитана захода именно в Сингапур, поскольку там можно сделать ставку на рулетке или перекинуться в кости.
Основное и доминирующее положение на рынке Сингапура заняли китайцы. За ними — индусы. Арабскую коммерцию в лице торгового дома Маската представлял синдикат Саида Муххамеда бин Харуна-младшего. А вот англичан фактически не было совсем. Дело в том, что до 1824 года шли переговоры с голландцами по разграничению влияния в Азии и не было уверенности, что Сингапур не придется отдать. Единственная европейская компания, обеспечивавшая перевозки между Сингапуром и Бомбеем, открыта в 1821 году шотландцем Александром Гутри. Этим же занимался, правда, из головного офиса в Бомбее Джеймс Перл (Pearl), капитан «Индианы» — корабля, который привез Фарквара к Сингапуру (в честь него назван знаменитый Жемчужный Холм в Сингапуре).
Карта острова Сингапур
Когда Раффлз вернулся в Сингапур в 1822 году, то увидел, что город разросся до 15 тысяч человек, однако частью мер Фарквара оказался недоволен. Город кишел преступниками, изобиловал убийствами, грабежами, да и просто банальной поножовщиной, особенно среди моряков в районе порта. В результате основатель города и первый мэр разругались в пух и прах, и Фарквара заменили в апреле 1823 года на Джона Кроуферда (Crawfurd). Кроуферд первым делом вытребовал отряд морской пехоты в 111 человек и прошелся огнем и мечом по всем злачным местам. С преступниками и главарями кланов (а они в Сингапуре возникли по расовому признаку — арабская группировка, индусская группировка, китайская группировка, малайская группировка, и т. д.) не церемонились. Приказ сложить оружие, при невыполнении — штурм и смерть. Кульминацией стала осада дома Саида Яссина, главаря арабской группировки. Здание морпехи штурмовали шесть часов. В результате Саида вместе с уцелевшими подельниками притащили в портовый трактир Френсиса Джеймса Бернарда, который в Сингапуре исполнял одновременно роль ресторатора, главного судьи, палача и тюремщика. Главаря осудили и расстреляли тут же, в подвале.
Второй проблемой Сингапура были крысы. Большое количество кораблей, приходящих в порт, провоцировало распространение грызунов по городу. И в 1823-м Раффлз издает свой знаменитый указ — «Об очищении города от крыс», где за каждую убитую крысу предлагает награду в 2 шиллинга. Как результат — выплаты только в первые два года составили 15 тысяч фунтов стерлингов. Грызунов убили столь много, что пришлось рыть целые траншеи для массового захоронения.
Главным конкурентом Сингапура в регионе была провинция Риау на Суматре, где расположились сразу несколько портов — Пеканбару, Думай, Ренгат, Бенгклис и т. д. Голландцы ввели там схожие правила, более того — города финансировались из казны колонии, тогда как Фарквару приходилось за все платить из собранных пошлин, ну или из своего кармана. Отсюда и продажа монополии на опиум, и игорные дома.
Так почему же развился именно Сингапур, а не голландские города? Причин несколько. Во-первых, британские торговцы вошли в близкие деловые отношения с малайскими купцами. Они продавали в Малакке индийские ткани, английское полотно, мушкеты, порох, пушки, а также китайские товары в обмен на местные продукты — специи, пряности и опиум. Во-вторых, режим порто-франко, то бишь — отсутствие пошлин. В-третьих, Сингапур вскоре стал одной из баз Роял Неви, а всем известно, что ничто так не развивает инфраструктуру, как вложения государственных средств. Но об этом чуть позже.
Сначала об англо-голландском соглашении о разделе сфер влияния в Азии, переговоры по которому длились целых четыре года, с 1820 по 1824-й. С британской стороны присутствовали министр иностранных дел Джордж Каннинг и президент Совета по контролю (над британской ОИК) Чарльз Уильямс-Винн. С голландской — министр иностранных дел Хендрик Фагель и голландский посол в Лондоне Антон Рейнхард Фальк.
Изначально камнем преткновения стал именно вопрос Сингапура. Фагель считал, что Малакка находится в голландской зоне влияния и город надо передать нидерландцам. Каннинг в принципе соглашался с оппонентом, но просил времени, чтобы узнать обо всех подробностях сделки по Сингапуру.
Англичане были не против сдать новый порт, но взамен требовали торговых станций на Суматре и Молуккских островах. Споры тянулись довольно долго, но к марту 1824 года стороны договорились, что континентальные земли отходят в британскую зону, тогда как островные — Голландии. Ценой Сингапура стала английская фактория на Суматре Бенкулен.
Оставалось утвердить изменения у султана, к которому обратились за подписью под договором. Султан в свою очередь предложил пересмотреть соглашение в сторону увеличения арендной платы. В ответ Кроуферд с деланным сожалением сообщил султану, что договор, который с ним заключил Раффлз, не апробирован в Калькутте губернатором ОИК. Англичане, сообщил мэр Сингапура, отказываются от города и уезжают, и поэтому просят султана и его теменгонга возвратить им уже выплаченные деньги и разойтись миром.
У Хуссейна от британской наглости даже перехватило дыхание — естественно, деньги давным-давно потрачены. А если англичане уезжают — то денег он больше не увидит. В результате заключили новое соглашение — султанат Джохур отказывается от прав на Сингапур, теперь город становился собственностью компании. За это Хуссейн получил 33800 фунтов, а его теменгонг — 26000 фунтов. Кроме того, арендовалась для расширения города местность Пананг за ежегодную выплату 1300 фунтов Хуссейну и 700 фунтов теменгонгу.
Сингапур стал перевалочной базой в торговле с Китаем. Если в 1821 году опиумный рынок Китая оценивался в 2 миллиона фунтов, то уже в 1832-м — в 5.5 миллиона фунтов. И это только британские продажи, ибо опиум в Поднебесную начали продавать и американцы, и голландцы, и русские, которые к 1830-м годам повыбили в Аляске каланов, а чай оставался необходимым для России товаром.
О росте вывоза из Китая и значении китайской торговли свидетельствует и такой факт — среднее водоизмещение британских судов, ведущих дальневосточную торговлю, подросло с 443 тонн до 803 тонн, а частота выхода с двух плаваний из Англии в Китай и обратно в три года до пяти плаваний в три года. Потери в таких плаваниях составляли примерно 2.8–3.1 процента от всех возможных причин — от нападения пиратов до навигационных аварий.
В 1821 году китайское правительство полностью запретило ввоз опиума в свою страну. В ответ китайские теневые дельцы оседлали остров Линдин (Nei Lingding), находящийся в устье Жемчужной реки, между нынешними городами Гонконг и Шенжень. Туда пребывали английские и китайские купцы, которые продавали контрабандистам опиум, получали взамен серебро или китайские товары и уходили. Контрабандисты же, пользуясь связями с китайскими таможенниками и береговой охраной, перевозили опиум на лодках на китайский берег и реализовывали через сеть подпольных магазинов. В фильме «Команда «А» с Джекки Чаном, правда, про более позднее время, вполне показан весь механизм работы китайских пиратов и контрабандистов с китайскими таможенниками и офицерами полиции. Эти же контрабандисты выступали и пиратами, грабя китайские торговые суда у побережья.
Вообще в 1820-х годах образовался знаменитый британский торговый треугольник. ОИК вывозила из Индии в Китай опиума и товаров на 22 миллиона фунтов. В Китае закупала чай на 20 миллионов фунтов, везла его в Англию, где закупала британские текстильные изделия и товары, которые реализовывала уже в Индии, на 24 миллиона фунтов. После всех этих операций прибыль составляла 6–10 миллионов фунтов, из которых 1 миллион выплачивался государству, а остальные деньги делились между вкладчиками. Естественно, такой бизнес никто терять не хотел, а опиум стал краеугольным камнем прибыльности предприятия.
К 1830-м китайские пираты-контрабандисты имели целые флотилии кораблей двойного назначения, свои склады в Сингапуре, Пенанге и Бомбее, в голландских Батавии и Пеканбару. Сингапур (на 1824 год из 15 тысяч населения там 11 тысяч составляли именно китайцы) и Линдин стали основными торговыми площадками по продаже опиума в Китай.
Тут следует сделать одно небольшое отступление, ибо про продажу опиума в Китай знают все, но вместе с китайским рынком опиатов рос и европейский. Справедливости ради скажем, что ОИК фактически не имела отношения к европейскому рынку наркотиков, ибо опий в Европу поставлялся из… Турции и Персии. Турецкий опиум занимал 70 процентов европейского рынка, персидский давал еще 20 процентов, а вот оставшиеся 10 процентов приходились на Индию. Почему так? В Европе индийский опиум считался слабым, плохо очищенным. А вот турецкий давал более сильный приход. Особенно ценились константинопольский и египетский опиум, выпускаемые в шариках и таблетках.
Что касается Европы, емкость ее опиумного рынка составляла, по разным подсчетам, в 30-х годах XIX века до 1 миллиона фунтов объема. Основной торговой площадкой была турецкая Смирна, а также города турецкой Малой Азии. Главные потоки вывоза, которые в принципе совпадали со странами-потребителями, — это Италия, Франция и Англия. В 1840-х во Франции, к примеру, возникли «Общества любителей гашиша» и «Общества любителей опиума», что-то типа клубов для золотой молодежи.
Читавшие роман Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» помнят барона Франца д’Эпине, которого Монте-Кристо угощает смесью опиума и гашиша. Через некоторое время Франц чувствует, «что с ним происходит странное превращение. Вся усталость, накопившаяся за день, вся тревога, вызванная событиями вечера, улетучивались, как в ту первую минуту отдыха, когда еще настолько бодрствуешь, что чувствуешь приближение сна. Его тело приобрело бесплотную легкость, мысли невыразимо просветлели, чувства вдвойне обострились».
Кстати, Россия, вернее, Российско-Американская компания, в 1830-е ввозила в Китай опиум в небольших (относительно англичан) количествах именно из Персии. В статье В. Н. Шкунова «К вопросу о российско-китайской торговле в 30–40-е годы XIX века» этот вопрос довольно плотно освещается:
Закупая в Ирбите и Нижнем Новгороде опиум по цене от 214 рублей 28 копеек до 228 рублей 57 копеек за пуд, российские купцы продавали его в Китай на вес серебра, сначала по 628 рублей 55 копеек, а потом и по 880 рублей за пуд, что обеспечивало 3–4-кратную прибыль. Такой громадно-выгодный барыш позволял нашим купцам остальные вывозные товары продавать фактически за ничто, чем конечно они были введены в большее употребление, и торговля наша с Китаем начала быстро развиваться. Несмотря на последовавший в 1840 году запрет на ввоз опиума, его экспорт не прекратился и в последующие годы, к середине XIX века по всей восточно-сибирской границе процветал контрабандный вывоз наркотика.
По сути, русские демпинговали, получая основную прибыль на продаже опиума и шкурок каланов, продавая свои мануфактурные товары по такой низкой цене, что китайцы очень часто брали их в довесок. Именно поэтому сукна, выработанные на фабриках Рыбниковых, Кожевенникова, Бабкиных, Александрова хорошо знали в Цинской империи, и ткани вполне соперничали с более дорогими английскими сукнами.
Опиум занял третье место по вывозу в Китай из России, соперничая с тканями и мехами. Если в 1829–1833 годах общий экспорт в Китай составил 1.82 миллиона рублей, то уже в 1834–1838-м — 2.54 миллиона рублей, а в 1839–1843-м — 3,24 миллиона рублей. Англичане ввозили в Китай ежегодно до 2500 тонн опиума, США — от 70 до 200 тонн, Россия — 60–80 тонн, в конце 1830-х в дело включилась и Франция, чей экспорт опиума рос бешеными темпами и достиг на 1837 год 200 тонн. Не стоит забывать и независимые пока княжества Западной Индии и нынешних Бирмы и Лаоса, которые поставляли в Китай ежегодно до 2000 тонн опиума и имели твердые 40% рынка.
Кому-то покажется, что доля русских мизерна по сравнению с другими игроками, но не стоит забывать, что мы везли наркотик в Китай на верблюдах (sic!), тогда как другие игроки — на кораблях. Как пример: в 1805 году американский бриг «Элман» загрузил в Смирне 43 сундука и 63 ящика турецкого опиума, общий вес груза составил 3 тонны. Опиум закупили по 2 доллара за фунт, вместе с доставкой такой партии общие затраты составили 2.5 доллара за фунт. Продали груз в Кантоне по 10 долларов за фунт, то есть данная сделка принесла владельцу «Американской опиумной компании» Джеймсу Джейкобу Астору 45 тысяч долларов чистой прибыли даже после уплаты жалования и премий капитану брига и команде.
В 1828 году торговый американский корабль «Данюб», принадлежащий фирме «Рассел и Ко», закупил в Смирне 1000 ящиков опиума, груз был эквивалентен 63 тоннам. Заметьте, один торговый корабль перевез из Смирны в Китай груз, фактически равный годовой отгрузке опиума из России. Это к вопросу о выгодности именно морской торговли относительно сухопутной до строительства железных дорог.
На вырученные деньги капитан Форбс закупил груз чая и шелка, который потом с большой прибылью реализовал в США.
Кяхта — центр русско-китайской торговли
В связи с вышесказанным забавно читать наших псевдоисториков, которые на голубом глазу рассказывают, как англичане травили китайцев наркотиком. Цитата из книги Андрея Медведева: «Война империй: тайная история борьбы Англии против России»:
В 1835 году опиум составляет три четверти (!) всего импорта Китая. Курили англо-индийский опиум больше 10 миллионов человек. В 1838 году в стране продали 2000 (буквами — две тысячи!) тонн (!) наркотика, и наркоманами были от 10 до 20% столичных и от 20 до 30% провинциальных чиновников. Среди солдат и офицеров курение опиума стало повальным явлением. Это полезно вспоминать, когда англичане учат Россию, как жить, что делать, за что каяться и как себя вести. Когда они с гордостью рассказывают о своем огромном промышленном росте в XIX веке, о том, как они стали финансовым центром и «мастерской мира» к началу XX века, нельзя забывать, что произошло это благодаря тому, что англичане досуха выкачали Индию, как вампир жертву, и посадили на опиум миллионы китайцев. Именно это, а не созидательный труд, не экономические теории и не свобода предпринимательства, как нам порой пытаются рассказать, сделало Англию великой империей. И вот как раз потому, что англичане вели дела именно так, задорно, цинично, с помощью оружия и частных армий, русским было не всегда просто с ними конкурировать.
Но мы делали то же самое! И сидели китайцы не только на английском опиуме, но и на западно-индийском, американском, французском и русском. Да, мы возили опиум в Китай в меньших масштабах, но не от недостатка усердия, а только из-за географического детерминизма. Россия была весь XVIII и XIX века нормальной империей, хищником, который боролся за место под солнцем с первыми державами мира. Наши купцы торговали от Европы до Китая и Америки, и точно так же, как и англичане, использовали любые возможности для расширения экономического или военного влияния в любой части света. Русские виды на Корею и часть Северного Китая — нормально, и говорит о том, что наши интересы распространялись и за пределы собственно Российской Империи.
Вернемся к ситуации в Китае. К 1830-м годам китайский рынок оказался опиумом просто пересыщен. Наркотик, словно гигантским насосом, выкачивал серебро и золото из Китая. Американцы и французы закупали опиум в Турции и в голландских колониях в Индонезии. Напомним, что в 1813 году население Китая составляло 417 миллионов человек, из них — 3 миллиона наркоманов. В 1837 году население сократилось до 363,5 миллиона человек, а наркоманов было уже 12 миллионов! Китай просто начал вымирать от пагубного пристрастия.
А что же в этот момент творилось в самом Китае? Почему он не мог защитить свою экономическую независимость?
Династию Цин, правившую в Китае с 1644 года, основали кочевники-маньчжуры. Они отвергали китайский образ жизни, более того, по заветам основателя династии маньчжурские поселения следовало отделять от туземных, а маньчжуры оставались военной элитой страны. В принципе, маньчжурского запала хватило надолго — в XVIII веке к Китаю были присоединены Халха (Северная Монголия), Джунгария, часть Туркестана (Синьцзян), Тибет. Были установлены марионеточные режимы в Бирме, Корее, Вьетнаме. Однако с началом XIX века натиск ослабел.
Маньчжуры приняли и прониклись китайским образом жизни, где форма ставится гораздо выше содержания. Маньчжурские войска, давно не сражавшиеся с сильным противником, выродились в обычную полицию, воевать не умели, военного дела не знали. Император закрыл все порты, чтобы избежать «тлетворного влияния Запада», из страны выгнали всех христианских проповедников, которые подозревались в том, что создают в Китае тайные секты, которые планировали свержение маньчжурской династии и восстановление Мин.
Из книги Тизенгаузена и Бутакова «Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840–1842, 1856–1858, 1859 и 1860 годах»:
Императоры династии Цин стремились законсервировать сложившееся положение в стране, в том числе и закрывая порты, чтобы сделать как можно меньшим объем торговли с иностранцами. Христианские проповедники давно находились в Китае под подозрением: считалось, что они приложили руку к появлению в Китае многочисленных сект, ставивших целью этническую реконкисту: свержение маньчжурского правительства и восстановление власти китайской династии Мин.
Однако в то время христианская проповедь не привела к образованию сколь-либо серьезной сектантской прослойки. Куда более опасными для Цин являлись буддийские организации, особенно Байляньцзяо, имевшее многовековую историю конспиративной работы и подрывной деятельности против неугодных правительств. По легендарным свидетельствам, это общество приняло активное участие в свержении власти монголов (в XV в.), затем неоднократно поднимало бунты против династии Мин, наконец в 1796–1805 гг. возглавило грандиозный бунт крестьян Южного и Центрального Китая, которое маньчжуры сумели прекратить лишь после поголовного истребления боевых отрядов повстанцев.
Несмотря на размах движения, оно стало лишь провозвестником будущих бурь. В 1813 г. общество Тяньлицзяо подняло восстание в провинции Чжили и на Шаньдунском полуострове — в самом сердце державы Цин. Сектанты подошли к Пекину и едва не захватили императорский дворец. Правительству удалось подавить и это движение, однако теперь антиманьчжурские восстания вспыхивали ежегодно. Особенно их провоцировали мессианские настроения китайского крестьянства, уверенного в скором завершении земной истории, которая будет ознаменована приходом мессии, устанавливающего на земле справедливую власть вечных Небес.
Чрезвычайно частыми антиманьчжурские движения были на юге империи, а также в недавно приобретенных землях Синьцзяна. Значительная их часть превращалась в затяжные партизанские войны, так что маньчжурская армия все в большей степени была вынуждена забывать о своем великом прошлом, приобретая навыки полицейской силы и привыкая к малой войне.
Постоянное давление на Китай оказывали и европейские страны. Особенную активность с конца XVIII в. развила Англия, надеявшаяся получить исключительные привилегии в торговле с огромной восточной державой. В 1816 г. она была очень близка к этому. Во всяком случае британский посол лорд Амхерст уже жил в Пекине и вел переговоры о деталях придворной церемонии, во время которой он будет представлен «сыну Неба». Однако английская чопорность сыграла с лордом злую шутку. Отказавшись соблюсти правила этикета и совершить девятикратное преклонение перед императором, он был изгнан из столицы. Этот инцидент побудил маньчжуров принять закон, запрещавший иностранным послам въезжать в Пекин.
Несмотря на все эти факторы, цинское правительство полагало, что находящаяся в его руках армия в состоянии обеспечить единство государства и противостоять внешним врагам. Теперь мы знаем, насколько жестоко оно ошибалось.
Добавим еще кое-что: особо поражена опиумной зависимостью оказалась китайская армия. Это понятно, ибо солдаты и офицеры имели твердое жалование и всегда были при деньгах. Генерал-губернатор провинции Гуанчжоу Кси Ен писал императору:
Солдаты побережья ленивы, не обучены военным приемам, и в реальном бою совершенно бесполезны. Очень много солдат в провинции являются курильщиками опия. Если выразить в цифрах, то 7 из 10 солдат — опиумные наркоманы. Из 10 тысяч человек провинции 7 тысяч — фактически наркозависимые люди, живущие от дозы до дозы. Что касается офицеров, ситуация еще хуже — практически все они тратят свое жалование в местных курильнях.
В 1830-х в дело включились и христианские проповедники. Неизвестно, по заказу европейцев, или реально существовали такие верования, но миссионеры рекомендовали солдатам принимать опиумные таблетки или курить опиум, чтобы в бою раны быстрее затягивались и вообще — выздоровление шло быстрее. Кроме того, существовал предрассудок, что опиум — сильнейший афродизиак. Опиум действительно может вызывать эротические видения, но одновременно провоцирует эректильную дисфункцию — то, что в народе называют «не стоит». У женщин же опиум усиливает либидо, но сильно снижает концентрацию сознания — по-простому «не может кончить». В общем, опиум, особенно концентрированный, качество секса отнюдь не улучшает.
Теперь о китайской армии. Она к концу XVIII века была если не самой сильной, то самой крупной в мире и насчитывала 800 тысяч человек. По мере приближения XIX века система прогнила: способные офицеры выдавливались, на их место ставились люди, имеющие покровителей при дворе императора. Чтобы получать лишние деньги, начальники округов скрывали смерти своих подчиненных и брали жалование за «мертвые души».
В 1801 году ради экономии средств резко сократили артиллерийские полки и роты мушкетеров, отменили учения, которые ранее происходили раз в два года. Так, в 1801 году один из гарнизонов Восточного Побережья пишет императору просьбу отменить артиллерийскую практику, поскольку «шум от стреляющих пушек плохо сказывается на увеличении популяции тутового шелкопряда на местной фабрике». Многие пастбища проданы или сданы в аренду, в результате количество лошадей сократилось фактически до нуля. В самом Кантоне, где присутствовали европейцы, маньчжурские войска ходили полуголыми, таская ржавые мечи и луки без тетивы.
К тому же вся эта 800-тысячная армия была распределена по громадной территории, и переброска войск не только из центра страны к побережью, но даже и из соседних провинций представляла гигантскую проблему. Во время первой опиумной войны для концентрации 34-тысячного корпуса у Гуанчжоу понадобилось пять месяцев! За это время англичане смогли высадить войска, укрепить побережье, создать склады и т. д.
В 1823 году налоговый сборщик Линь Цзэю пишет: «Самой желанной службой в гарнизоне Гуанчжоу был военно-морской флот, поскольку жалование там фактически не играло никакой роли, главным доходом офицеров и матросов были взятки от контрабандистов и европейцев за провоз опиума». После того как ввоз и торговлю опиумом запретили (об этом мы расскажем позже), до 60 процентов матросов просто перешли на сторону контрабандистов, ибо они не хотели терять в доходе. Они показывали интервентам обходные пути, фарватеры, удобные места высадки и т. д., то есть то, «без чего британский флот оказался бы слепым щенком в незнакомой местности». Китайский контрабандист Бао Пэн составил из этих матросов позже целую армию, лозунгом которой было: «Англичане не худшие работодатели, чем кто-либо другой».
Добавим, что противостояние 1840-х годов неожиданно показало: большинство китайцев считают — «это не их война». Маньчжуры сами приучили население Китая думать, что война — дело правящей династии. А китаец — он под любой властью плохо живет. Именно поэтому маньчжурские войска во время боев получили удар в спину. Китайцы с удовольствием убивали маньчжурских солдат, принимали участие в грабежах и экспроприации ценностей.
Опиумный клипер в Калькутте, 1830-е гг.
Стоит понять, что 10 долларов за фунт опиума — всего лишь входная цена для китайского контрабандиста. Внутри страны стоимость фунта опиума поднималась до 30–50 долларов за фунт. Перевозку на берег ящиков с наркотиком обеспечивали местные рыбаки, кули перетаскивали опиум на тайные склады, извозчики и скороходы доставляли опиум в пределах города и по провинции, а целые опийные караваны развозили в центральные области. Опиумная контрабанда создала теневую экономическую и государственную систему, которая подчас оказывалась гораздо более эффективной, нежели государственная. Опиумные короли имели собственные армии, знаменитые контрабандистские «крабы» (парусно-гребные суда) несли от 5 до 10 орудий и до 70 солдат-наемников для защиты груза как от не в меру ретивых государственных чиновников, так и от конкурентов.
Грубо говоря, к 1830-м в Китае возникла целая подпольная империя с финансами и частной армией.
Вернемся к таймлайну.
Первые проблемы начались в 1821 году. Американский бриг «Эмили» зашел в гавань Кантона, к острову Вампоа, команда высадилась на берег для отдыха. Вечером пьяный американский матрос повздорил с местными китайцами и в драке убил пожилую женщину. Наутро бриг окружили джонки с береговой охраной и сотрудниками таможни, которые устроили обыск на корабле — естественно, нашли опиум, который выбросили в море, провели инспекцию на европейских складах, все обнаруженные запасы опиума сожгли, а всех европейцев пропустили сквозь строй, лупя бамбуковыми палками, и изгнали из фактории.
После этого инцидента основной перевалочной базой для поставок опиума на материковый Китай стал, как мы уже говорили, остров Линтин. Испуганные европейцы, дабы как-то уладить дело, запретили в накладных употреблять слово «опиум», заменив его словом «жвачка» (gum). Некоторые фирмы (например, американская «Олифант и Ко») вообще отказались от торговли опиумом на территории Китая, за что получили от коллег нелицеприятное прозвище «Сионистский уголок» (Zion’s corner). С части торговых компаний китайцы взяли большой залог (например, с фирмы «Уэйтмор и Ко» — 100 тысяч долларов серебром) как гарантию, что эти фирмы не будут продавать наркотики. В случае обнаружения на складах или кораблях фирмы опиума залог конфисковывался в пользу государства. Однако ограничить поток наркотика на территорию страны не удалось — он рос быстрыми темпами.
Следующие события произошли в 1830-х годах. Началось все с экономического кризиса 1836–1839 годов, который затронул Великобританию и США. В эти страны за последнее десятилетие пришло много серебра из Мексики и Китая. Под них выпустили большое количество ценных бумаг и кредитов, которые превысили совокупную стоимость ввезенного серебра примерно в семь раз.
В 1835-м в Англии выдался неурожай, и британцам пришлось закупать большое количество продовольствия заграницей. Следующий год также выдался неурожайным, и резервы драгметаллов Банка Англии сократились до опасного уровня. В этой ситуации было решено повысить ставку рефинансирования с 3 до 5 процентов. Тогда считалось, что эта мера привлечет в банк звонкую монету. Но жизнь внесла свои коррективы.
В связи с возросшей ставкой рефинансирования резко подорожали кредиты и проценты по кредитам, в том числе и выданным. Облигации, имеющие согласно экономическому учению, обратную зависимость доходности, резко подешевели. Соответственно, множество держателей ценных бумаг и кредиторов разорилось. Промышленность же выбросила на рынок товары без учета кризиса, и у купцов не было денег их купить. В результате начался кризис перепроизводства.
Спрос на хлопок упал на 25%, соответственно, начали разоряться американские плантаторы. За ними последовали и заводчики ткацких фабрик в Англии. Как вы понимаете, далее последовали банки, в первую очередь мелкие.
В 1836 году американский президент Эндрю Джексон не продлил лицензию у второго Банка США, и, узнав, что правительство сэкономило за время его президентства большие деньги, приказал министерству финансов пропорционально разделить их между штатами. И ввел это за правило в последующие годы.
Кризис 1837 года в США
Причем и из самих федеральных банков, которые тогда еще этого не понимали.
Что случилось? Банки штатов, пользуясь свалившимся счастьем, начали крупные инвестиционные проекты, бездумно тратя деньги, а потом предсказуемо залезли в кабалу к иностранным банкам-кредиторам.
В 1837 году начался кризис, который накрыл банки во второй половине 1838 года. Когда пришел черед платить по долгам — денег не оказалось. Пришлось просить федеральное правительство взять долги на себя. И вот тут хук справа и нокаут — федералы сказали, что никогда в жизни не возьмут финансовое и долговое обеспечение банков штатов на себя. Долги вы, ребятки, делали сами, вот и платите тоже сами.
И банки начали лопаться. А они, в свою очередь, назанимали денег в Англии, и английские банкиры, у которых тоже, извините, кризис, требовали оплат покруче любых нынешних коллекторов. Где взять реальные деньги? Британские экономисты посоветовали мексиканскому президенту Санта-Анне начать чеканку облегченных серебряных денег, чтобы покрыть перепроизводство бумажных банкнот, «в результате медь оказалась относительно переоцененной, а золото и серебро — недооцененными, эти металлы и начали покидать Мексику (естественно, в США и Британию), пока совсем не вышли там из обращения». Но это полумера. Ответ и англичане, и американцы нашли в Китае. Поставки опиума были резко увеличены.
Если раньше европейцы соблюдали видимость честной игры и законности (ибо формально опиум поставляли в Китай не они, а пираты), то начиная с 1837 года на честность откровенно забили. Настала пора спасать святое — капиталы банков.
Так, Ричард Кушинг в письме своим торговым партнерам в Ките писал достаточно честно:
Причина нынешнего положения дел — сверхактивность и спекуляции дикими землями, а также строительство железных дорог, в которые вложили баснословные суммы, а прибыль они принесут нескоро. Однако проценты по кредитам Англии надо платить, а как? Цены на хлопок упали, другие товары вообще никто не покупает. Слава богу, есть опиум, и есть Китай.
Надо сказать, что в 1838 году в Китае тоже начался экономический «серебряный» кризис. Из страны фактически исчезла серебряная монета, что заморозило всякую финансовую деятельность. Нечем было платить зарплаты чиновникам и армии, рассчитываться за товары, и т. д.
Император созвал совет, на котором наместники обвинили в сложившемся положении вещей а) опиум; б) европейцев. Из-за отрицательного сальдо платежного баланса все серебро, говорили они, утекает в Европу.
На вопрос «что делать» наместники разделились на два лагеря. Первые предлагали легализовать продажу и потребление опиума. Нет, ну а что? Раз не можем предотвратить, надо возглавить! Обложим повышенным налогом, казна начнет получать прибыль, профит!
Другие говорили — опиум запретить. Запретим ввоз наркотика, европейцы будут вынуждены, как раньше, покупать наши товары за серебро. Быстро наполним кубышку. Профит!
После долгих раздумий решили принять второй вариант. Решение спорное. Понятно, что в теории оно выглядит лучше. Но такое решение могло бы сработать только с сильной властью на местах, а как мы видели, власть в Китае была слаба. Поэтому разумнее было бы, наверное, легализовать, но это уже альтернативная история.
Чуть ранее, в 1834 году, в Кантон на фрегате ОИК «Андроманш» прибыл лорд Уильям Непир, которого королева Виктория назначила главным суперинтендантом по торговле в Китае. Приехал он с дипломатической миссией — попытаться договориться с императором отменить «Кантонскую систему» (то есть торговлю через единственный порт, где было разрешено торговать европейцам). Однако англичанину не удалось встретиться даже с наместником провинции, куда уж там с императором. В ответ Непир заявил, что Англия тогда предпримет демарш — закроет представительство в Кантоне и будет торговать с Китаем только через Макао и остров Вампоа. Губернатор Кантона пожал плечами и сказал, что британские купцы могут делать, что пожелают, а американский консул, узнав об этом заявлении, смеялся до колик. Ну, если этот напыщенный дурак хочет увести собственную торговлю из Кантона — свято место пусто не бывает! Значит, у американских торговцев есть шанс заместить англичан в торговле опиумом.
Непир отбыл в Макао, и 11 сентября 1834 года умер от тифа. Перед смертью он успел настрочить в Англию доклад, в котором писал: надо с помощью оружия заключить с Китаем удобный торговый договор, и для этого рекомендовал захватить «остров Гонконг, расположенный в восточной дельте реки Кантон, который превосходно приспособлен для контрабандной торговли с Китаем».
Непира сменил кэптен «Андроманша» Чарльз Эллиот.
Тем временем при дворе императора вопрос о запрете опиума был поставлен ребром. В 1838 году наместником Хугуана и Гуандуна стал Линь Цзэсюй, который объявил наркоторговцам войну. Первый его указ после назначения:
Любой иностранец или иностранцы, привозящие опиум в Поднебесную, так же как и перевозчики, и чиновники, их покрывающие, должны быть обезглавлены, а их товары сожжены. Все их имущество, вплоть до того, которое находится на судах, подлежит конфискации. Мы даем полтора года всем иностранным агентам для поиска на своих складах и кораблях опиума и изделий из него. Тот, кто добровольно сдаст запасы наркотика, будет освобожден ото всех обвинений и подозрений, а его бизнес сохранится в неприкосновенности.
Срок ультиматума истек 21 марта 1839 года. 24 марта Эллиот приказал всем английским кораблям идти к острову Гонконг, на котором он поднял британский флаг и заявил, что отныне Гонконг принадлежит Англии и все пребывающие на остров купцы находятся под защитой британского правительства. Но это касалось тех, кто еще в пути, торговцы же, находившиеся в Кантоне, попали в ловушку.
Линь же меж тем писал:
Мы слышали, что в вашей собственной стране опиум запрещён со всей строгостью и серьёзностью, — это доказывает, что вам прекрасно известно, сколь пагубен он для человечества. И если ваши власти запрещают отравлять свой народ, они не должны травить народы других стран!
В Кантоне остались гигантские склады ОИК, которые оцепили таможенники и солдаты. Торговцы, пойманные с поличным, согласились отдать со складов весь опиум, которого было 20 000 сундуков, или 1321 тонна. Англичане надеялись, что теперь их склады будут расконсервированы, однако Линь Цзэсюй объявил, что не уберет оцепление до тех пор, пока все европейцы, в том числе американцы, голландцы, французы, индийцы, русские — не отдадут весь опиум. Французы говорили, что у них вообще в Кантоне нет представительства. Индийцы и американцы утверждали, что у них своего опиума на складах нет, они вообще если и торгуют, то чужим. А голландцы оскорбились, сообщив, что вообще никогда не торговали опиумом с Китаем. Тем не менее в следующую неделю нашли еще 283 сундука и 200 мешков с опиумом.
Всего опиума конфисковали на 2,5 миллиона фунтов. К 21 мая весь наркотик свезли на остров Чуанби. 24-го Линь Цзэсюй написал европейским торговцам, уличенным в торговле опиумом, предписание — покинуть Китай навсегда. Эллиота, яростно спорившего с наместником, вообще объявили персоной нон грата. Ну а далее приступили к уничтожению опиума.
Территория была огорожена бамбуковым частоколом, там вырыли три ямы, которые обложили досками, в которые начали скидывать опиум, перемежая его известью и солью.
Один человек, пойманный на том, что пытался вынести несколько таблеток, был обезглавлен на месте и кинут в яму. Наконец, ямы соединили протоками с морем, и весь наркотик ушел на корм рыбам Южно-Китайского моря. При этом Линь читал молитву, извиняясь перед природой за такое загрязнение местной среды.
Ну а далее произошло прекрасное. Большинство конфискованного опиума принадлежало контрабандистам. Те кинулись к британским купцам с просьбами компенсации. Торговцы, в свою очередь, — к Эллиоту. Англичанин, совершенно растерявшийся от такого развития событий, обратился к правлению ОИК. ОИК — к британскому правительству с просьбами о компенсации, сумма которой, напомним, составляла 2.5 миллиона фунтов стерлингов. Парламент Англии, рассмотрев вопрос, постановил — в момент экономического и производственного кризиса государство не может себе позволить выплатить такие большие компенсации предпринимателям, торговавшим в Ките опиумом в обход запрета. Депутаты посоветовали купцам обратиться за компенсацией… к Цинскому правительству. Шах и мат!
Самое смешное, некоторые торговцы действительно обратились к Линь Цзэнсюю по поводу возмещения ущерба. Тот в истинно китайской манере ответил — даже не говоря о моральной стороне вопроса, каким образом они видят выплату компенсации за непроданный товар? Как можно оплатить товар, которым ты не пользовался и который тебе никогда не принадлежал? Он сообщил, что массовые конфискации опиума произведены и внутри Китая, однако же китайское правительство не требует компенсации от европейских торговцев за продажу запрещенного товара! Хотя, если рассмотреть дело со всех сторон — мы согласны. Но прежде вы нам компенсируете стоимость уже проданного, но запрещенного на территории Китая товара. Сумма составляет… Линь долго шелестел бумажками… 8 миллионов фунтов в ваших деньгах. Нокаут!
И все действующие лица еще раз вернулись к Эллиоту. Эллиот обратился к президенту ОИК в Кантоне Уильяму Жардину, главе фирмы «Жардин, Матесон и Ко», как к самому опытному торговцу (тот находился в Поднебесной с 1820 года) с одним вопросом — что делать? Жардин же был зол — Линь Цзэсюй сжег весь его опиум, фирме запретили далее вести торговые отношения с Китем, а поспешный отъезд Жардина наместник прокомментировал так: «Железноголовая Старая Крыса, ставшая хитростью и подкупом главой опиумных контрабандистов, сбежал в страхе и неизвестности куда подальше от гнева Поднебесной». Жардин сказал Эллиоту, что деньги можно получить только в одном случае — силой доказать Китаю ошибочность его таможенной политики и оружием заставить выплатить компенсации. Естественно, Эллиот такого решения принять не мог, и отправил Жардина в Англию, к премьер-министру Пальмерстону. Началась подготовка к войне.
Из книги Тизенгаузена и Бутакова «Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840–1842, 1856–1858, 1859 и 1860 годах»:
В то время как англичане деятельно приготовлялись к войне, китайцы не принимали никаких решительных мер к защите, веруя в свою традиционную непобедимость и в свое военное превосходство над Европой. Между тем в действительности китайская армия была в самом жалком состоянии. Войска делились на манджурские и на собственно китайские. Первые считались лучшими и были подразделены на восемь знамен, численность которых в точности определить невозможно, но в каждом знамени должно было быть около 10,000 человек. Вторые имели одно зеленое знамя, исключительно им присвоенное, и находились под командою частью манджурских, частью китайских офицеров. Войска зеленого знамени представляли собою худшую часть войск. Кроме того имелась еще Императорская гвардия, разделенная на три бригады и состоявшая исключительно из одних манджур; в ней насчитывалось до 23,000 пехоты и 3,000 кавалерии. Вооружение китайской армии весьма разнообразное: солдаты имели фитильные ружья, арбалеты, луки, копья и сабли. Артиллерия состояла из пушек самых разнообразных калибров, без всяких приспособлений для прицеливания. Стрельба из орудий разрывными снарядами была вовсе неизвестна китайцам, хотя в некоторых укреплениях англичане нашли гаубицы, предназначавшиеся для стрельбы пустотелыми снарядами. О тактической подготовке китайских войск не может быть и речи, во все время войны ни разу не было замечено, чтобы они двигались стройно. Укрепления китайцы строили, не придерживаясь никаких фортификационных правил. Стены укреплений были огромной толщины, но основания весьма непрочны. Для прекращения движения судов по рекам китайцы перегораживали их плотами и сваями, а иногда затопляли в речном ложе джонки, наполненные камнями. В нравственном отношении собственно китайцы показали себя ни храбрыми, ни стойкими; в рукопашный бой они никогда не вступали, а всегда заранее очищали позиции при одном приближении английских войск.
Но об этом в следующей части. Пока же расскажем вот о чем: понятно, что часть британских торговцев согласились вести честный бизнес с Китаем. Эллиот, чтобы свести дело к войне, нуждался в полном единстве среди купцов. Он объявил эмбарго на поставку британских товаров в Китай, пока Линь не разрешит торговлю опиумом и не выплатит компенсации. Но постричь всех предпринимателей под одну гребенку не получалось. Среди них были, к примеру, квакеры, которым претила продажа отравы. Так, в сентябре 1839 года в Кантон прибыл 510-тонный барк «Роял Саксон» Томаса Коуттса, который отказался продавать опиум в Китай. Он привез промышленные товары и ткани, которые были закуплены Цинским правительством, и приобрел нужные ему товары, в том числе и чай.
«Роял Саксон» пытается прорвать блокаду у Кантона
3 ноября он покинул гавань Кантона и начал спускаться по реке Чжуцзян. Внезапно появились корабли Роял Неви — 28-пушечный шлюп «Волэдж» и 18-пушечный шлюп «Гиацинт», которые открыли огонь по британскому же торговому кораблю «Роял Саксон»! Позже узнали, что Эллиот попросил кэптенов (приказать он им не мог, но, как мы помним, Азиатская эскадра фактически находилась на содержании у ОИК) потопить нарушителя блокады в назидание другим торговцам.
Тут из-за острова вылетели 16 китайских вооруженных джонок (от 8 до 12 орудий) и 13 брандеров адмирала Гуань Тайпэя. Они подняли красные флаги, которые в китайском своде сигналов значили: «Остановите огонь, приготовьтесь к досмотру!». Проблема в том, что в английском военно-морском своде красный флаг значил: «Вступить в бой!», и англичане открыли огонь. Первое же попадание отправило один китайский брандер на дно. На одной из джонок ядро попало в бочки с порохом, и она загорелась. Китайцы повернулись портом и начали обстрел англичан, правда, неэффективный.
Перестрелка продолжалась полчаса, в результате одна джонка взорвалась, две джонки и один брандер были потоплены. «Волэдж» получил легкие повреждения парусов и такелажа, на «Гиацинте» сбили бизань-мачту. У британцев 1 человек был ранен, у китайцев погибло 15 моряков.
Историк Брюс Эллеман писал в книге «Новая Китайская война: 1795–1989 г.г.»:
Причины этого боя — это даже не вражда между англичанами и китайцами, это борьба между самими британцами. Эллиот, декларирующий принципы свободной торговли, атаковал свой же корабль, который хотел свободно торговать с Китаем. Эта стычка ярко показала — больше, чем любое другое сражение первой Опиумной войны, — вранье и лукавство, лежащее в основе декларации о свободной торговле с Китаем.
