Буря над Индией: восстание сипаев 1857 года. Часть III

Ранее: часть вторая

В землю Индии ложится Генри Лоуренс, который пытался исполнить свой долг. Сэр Генри справился: последний бастион Британской Индии в осаде, но еще не сдается. Третья серия лонгрида о восстании сипаев.

Оскар Уайльд как-то сказал, что Британская империя построена в состоянии беспамятства («in a feat of the absence of mind»). Доля истины в этом риторическом преувеличении есть. В период наиболее активной экспансии границы Империи в значительной степени продвигались вперед не по какому-то единому большому плану, а по инициативе отдельных энергичных личностей на местах. Начиная с ранних дней становления Ост-Индской компании наметилась склонность английского правительства отчаянно сопротивляться присоединению каждой новой колонии, пока его (правительство) не вынудят обстоятельства. Попросту, когда Лондон поставят перед фактом. Но колонии приобретались и границы расширялись. Если политика не формулировалась в Лондоне, значит, необходимо сделать это в Калькутте.

И, начав, не следовало останавливаться. Аналогия с Римской империей, которая, по мнению римлян, вела исключительно оборонительные войны — охранять границы — полная.

Ради безопасности Бенгалии англичане нуждались в благоприятном режиме в прилегающих регионах Индостана. Это требовало вмешательства в дела местных правителей, каковое, в свою очередь, привело к втягиванию Компании в целую серию войн и в итоге к вынужденному — скрепя сердце! — установлению прямого контроля над всей Северной Индией. Теперь необходимо было как-то урегулировать отношения с Пенджабом. Англичане попытались поддерживать Пенджаб как сильное буферное государство. Но внутренний политический хаос, наступивший в этой стране после смерти ее первого (и последнего, как оказалось) выдающегося правителя, сикхского махараджи Ранджит Сингха, привел к необходимости установления над Пенджабом английского протектората. А в итоге и к его аннексии, каковой момент метрополия, в лучших традициях, пыталась всеми силами оттянуть до последнего. Но тут же на горизонте появилась новая угроза Британской Индии — Афганистан. А за ним уже угрожающе маячил призрак, не дававший спокойно спать британским колониальным стратегам на протяжении всего XIX века — Российская Империя. Это назовут forward policy — «политика продвижения вперед». Но речь не об идее или доктрине — это всеобъемлющая политическая реальность, в которой жило и которой буквально дышало не одно поколение людей.

Мощнейшая питательная среда, пьянящую атмосферу которой можно почувствовать, например, в стихах и прозе Киплинга, породила особую породу людей — Тех, Кто Двигал Вперед Границы. Эти фигуры невероятно колоритны и зачастую экстравагантны. Они возвышаются над окружающей толпой простых смертных — как и положено настоящим викторианским героям-титанам, почитание которых Империя так культивировала. Разглядеть за монументальным ампирным фасадом героической биографии живого человека не всегда просто. Но оно того стоит.

Сэр Генри Монтгомери Лоуренс — из таких личностей. Он родился в 1806 году на Цейлоне, в семье офицера Ост-Индской компании — выходца из Северной Ирландии из числа ольстерских протестантов. Сейчас Ольстер ассоциируется для нас почти исключительно с католичеством — и с антибританскими настроениями ирландских националистов. Ирландия — страна джиги, виски и зеленого цвета. Протестантское меньшинство — малосущественный исторический курьез. Но исторически это одно из самых мощных, активных и энергичных меньшинств на территории Британских островов, которое дало Империи непропорционально много — если смотреть относительно численности населения — выдающихся личностей.

Генри Лоуренс — четвертый сын из пяти. Жизнь всех братьев Лоуренсов неразрывно связана с Индией. Трое остались лежать в индийской земле. Старший брат Генри, Джордж, много лет спустя закончит карьеру генерал-губернатором Раджпутаны. Младший брат, Джон, станет вице-королем Индии. Но из всех знаменитых братьев никто не пользовался таким глубоким уважением и почти поклонением у современников, как Генри, карьере которого было суждено прерваться значительно раньше.

Генри Лоуренс впервые прибыл в Индию в 1823 году, сразу же после окончания колледжа Ост-Индской компании в Эддискомбе, в качестве младшего лейтенанта Бенгальской артиллерии. В Бирманской войне он отличился при Читтагонге, но в итоге пал жертвой главного бича английской армии в нездоровых болотистых джунглях Бирмы — малярии. В отличие от многих товарищей, Генри выжил. Следующие два с половиной года пришлось провести дома, в Ольстере, восстанавливая подорванное здоровье. Лишь в 1830 году он вернулся в Индию. Еще два года спустя сдал квалификационные экзамены по персидскому языку, урду и хинди, причем с таким отличием, что сразу же обратил на себя внимание. Его рекомендовали на гражданскую службу Компании — как мы помним, многие офицеры Бенгальской армии, формально оставаясь приписанными к своим частям, одновременно делали карьеру на административных или финансовых должностях. Сначала Генри попал на фискальную службу, но затем, заметив его наклонности, начальство перевело его на работу в организацию, с которой его имя отныне будет ассоциироваться всегда и неизменно — Политический департамент Ост-Индской компании.

Если у Британского Раджа было сердце, то здесь. Политический департамент выполнял функции разведки — и больше. Политический агент сочетал элементы администратора, дипломата, шпиона, советника при местном правителе и комиссара при английском командовании на местах, был проводником воли Компании и ключевым звеном в цепочке сбора и анализа информации. Такие агенты находились в каждой провинции Британской Индии — а часто и при дворах независимых князей; они сопровождали каждую армию, выступавшую в поход; они были, по сути дела, нервами сложной и гибкой системы, которая управляла колониями. Политический агент часто выполнял грязную и секретную работу — при этом, как правило, жил открыто и без малейшей тени конспирации, зачастую прямо посреди враждебно настроенного туземного населения. Иногда — единственный белый на целую провинцию. В этих условиях приходилось быть тонким дипломатом, мастером интриги, глубоким знатоком местного языка, культуры и обычаев — и абсолютно бесстрашным человеком. Другие просто не выживали. При всем при этом Политический департамент — организация на удивление неформальная — и сравнительно небольшая. Он держался на личностях — на плечах плеяды талантливых и энергичных людей, чей персональный вклад в построение монументального здания Британской империи трудно переоценить. Здесь Генри Лоуренс оказался как дома, ибо всеми перечисленными качествами обладал в избытке.

Лоуренс, как никто другой, умел работать с людьми. Этот спокойный, выдержанный, скромный, очень неброский человек с худым аскетическим лицом и небольшой бородкой тем не менее умел создавать совершенно особую ауру. С одинаковой легкостью завоевывал симпатии и уважение как коллег-европейцев, так и туземцев, даже враждебных к англичанам в целом. Прекрасно разбирался в хитросплетениях индийской политики, религии и культуры. Умел говорить с индийцами на их языке не только в буквальном, но и в самом широком смысле этого слова. Будучи глубоко религиозным человеком (как и большинство героев-колонизаторов такого масштаба), никогда не пытался обращать кого-либо в свою веру. Никогда не совершал поступков, которые дали бы местным индуистам или мусульманам повод заподозрить в неуважении или невнимании к местным ценностям. Олицетворял собой английскую школу колониальной дипломатии в ее лучшем виде — сочетание твердости и справедливости, основанное на глубоком понимании местных реалий. Ясность восприятия происходящего он продемонстрировал еще в начале 1840-х годов, когда анонимно опубликовал в газете «Калькутта Ревью» серию статей, где анализировал ситуацию в Бенгальской армии. Автор открыто и жестко изобличал пороки системы, и предупреждал о неизбежности взрыва, рано или поздно, если не будут приняты надлежащие меры. Статьи оказались пророческими.

По-настоящему Лоуренс вышел на политическую сцену в 1846 году, после первой Англо-сикхской войны, когда получил место резидента в Лахоре — столице только что разгромленного Пенджаба. Там англичане старались сохранить выгодный им режим малолетнего махараджи Далип Сингха. Лоуренса, по сути, забросили почти в одиночку в униженную, едва замиренную страну, где многие смотрели на англичан с ненавистью, с тем, чтобы он там совершенно открыто проводил политику Компании.

История Пенджаба — отдельный и долгий разговор. Ограничимся парой слов. Англичане пришли туда сохранить существовавший режим, бывший изначально союзным, но в ситуации полного развала и хаоса, царившего в державе сикхских махараджей, не сумели. В конце концов реваншистский военный мятеж привел ко второй Англо-сикхской войне и окончательной аннексии Пенджаба. Роль Лоуренса в этих событиях трудно переоценить. С самого начала своего пребывания в Лахоре он проводил политику последовательного привлечения на сторону англичан местной феодальной элиты. Политическое кредо Лоуренса красноречиво изложено в письме одному из помощников: «Наилучшим администратором является тот, кто успешнее всех справляется со следующими двумя задачами — как можно меньше вмешиваться в жизнь местного населения, но при этом скоро и эффективно решать судебные дела. Поддерживайте мир и собирайте налоги, и вы достигните Утопии… Наше налогообложение должно быть настолько легким, чтобы для взимания податей не требовалось применение силы. Мы должны быть защитниками и арбитрами в большей степени, чем сборщиками налогов». Письмо впоследствии опубликовали, и оно надолго стало инструкцией для британских агентов на местах.

Именно эта политика привела к тому, что антианглийское выступление сикхских генералов оказалось столь малоэффективным. Впоследствии сыграет она свою роль в Пенджабе и во время Мятежа. Вклад Лоуренса оценен правительством Ее Величества по достоинству — королева наградила его рыцарским титулом, а после аннексии новоиспеченный сэр Генри стал главой Административного совета, которому поручили управление новой провинцией.

Во время работы в Пенджабе Лоуренс проявил себя еще с одной стороны — как чрезвычайно талантливый организатор-кадровик. Он собрал вокруг себя целый круг молодых одаренных офицеров, многие из которых стали впоследствии известнейшими деятелями колониальной Индии. Такие люди, как Джеймс Эбботт, Герберт Эдуардес, Гарри «Джо» Ламсден, Джон Николсон, Уильям Ходсон, Рейнелл Тейлор, Невилл Чемберлен — выдающиеся администраторы и генералы следующего поколения Раджа — вышли из числа его учеников и протеже. Их называли «молодые люди Генри Лоуренса». Многим из них также суждено сыграть значительную роль в событиях Великого Мятежа.

Однако работа эта завершилась для Лоуренса не самым приятным образом. Его мягкая и примирительная политика по отношению к местной знати встретила резкое неприятие и протест с самой неожиданной стороны — от младшего брата Джона, также члена Административного совета. Генри и Джон не были особенно близки и всегда с трудом работали в одной упряжке. Они были очень разные люди. Джон — по-своему тоже, несомненно, человек талантливый и весьма неглупый — был жестче по характеру и менее склонен к компромиссам. В политике он выступал за модернизацию и европеизацию колоний. Впоследствии, в бытность свою вице-королем, Джон Лоуренс посвятит все свои силы строительству в Индии железных дорог, мостов, портов, развитию телеграфной сети и созданию современной экономической инфраструктуры. Он принесет много пользы как метрополии, так и колонии, но в данный момент в Пенджабе он не видел необходимости в дипломатическом заигрывании с туземными князьками. Каковую точку зрения и высказал открыто в письме на имя генерал-губернатора. Лорд Далхаузи (сам убежденный модернизатор и сторонник жесткого подхода) встал на сторону младшего брата. Результат ссоры — сэра Генри отстранили от должности и назначили агентом в Раджпутану — мирную и относительно глухую провинцию в глубоком тылу, что было явным и совершенно незаслуженным понижением. Новым главой Административного совета стал Джон Лоуренс.

Для сэра Генри наступил глухой и несчастливый период жизни. За служебной опалой последовал личный удар. В 1854 году от лихорадки умирает его жена, Гонория, с которой он счастливо прожил в браке семнадцать лет — искренне любимый человек, интеллектуальный партнер, советчик и друг. Сэр Генри, и без того загруженный работой, остался с четырьмя детьми на руках. Удар состарил его. К началу Мятежа Лоуренсу всего 51 год, но окружающие за глаза называют его не иначе как стариком.

Удача снова улыбнулась сэру Генри лишь в 1857 году. Новый генерал-губернатор, лорд Кэннинг, вынужденный как-то расхлебывать кашу, заваренную предшественником, вернул Лоуренса из административной ссылки и назначил главным комиссионером Компании в Авадхе. Помня о чудодейственном умиротворяющем влиянии, которое Лоуренс в свое время оказал на только что аннексированный Пенджаб, лорд Кэннинг надеялся, что он сможет повторить это чудо в новой провинции. Лоуренс приступил к обязанностям немедленно, со всей ответственностью. Он отлично понимал взрывоопасность ситуации и готов был сделать все возможное, чтобы потушить уже тлеющий фитиль. Увы, было уже поздно.

3 мая один из туземных полков в Лакхнау отказался использовать при стрельбах бумажные патроны нового образца. Лоуренс с помощью английских войск сумел предотвратить эскалацию конфликта; мятежный полк изолировали от других индийских частей, тихо разоружили и распустили. Однако это было лишь первое дуновение ветерка, ставшего ураганом. Лоуренс, с его колоссальным опытом, прекрасно понимал, что выступление не случайно, а созданная эффективная разведывательная сеть регулярно приносила информацию, не позволявшую сомневаться на предмет настроений в туземных войсках. Речь уже шла не о предотвращении восстания, а борьбе с ним.

10 мая вспыхнул мятеж в Мируте, 11 мая пал Дели. В Лакхнау об этих событиях узнали, соответственно, 14 и 15 числа. 16 мая сэр Генри по телеграфу запросил у генерал-губернатора, лорда Кэннинга, экстренных полномочий. Ответной телеграммой ему была передана вся полнота гражданской и военной власти в Авадхе. Спустя еще пару дней Лоуренс получил внеочередное звание бригадного генерала.

Всего в Авадхе (считая в том числе и Канпур) в то время находилось около 20 тысяч индийских войск и около 1 тысячи английских. Большая часть английских войск сконцентрировалась в Лакхнау. Там же находились около 7 тысяч туземных солдат. Сам город Лакхнау — важнейший административный и экономический центр всего региона, и его английская станция не шла по своим размерам ни в какое сравнение со скромным военным городком Канпура. Главное здание, Резиденция — монументальный трехэтажный особняк с портиками и колоннадами (среди прочего, там имелось несколько больших подземных комнат, задуманных в качестве убежища от жары). Вокруг Резиденции находился целый комплекс разнообразных жилых и административных построек — сердце английского Лакхнау. Компактность расположения позволяла обеспечить достаточно удобную оборону. Помимо этого, в городе имелась еще старинная цитадель, Мачи Баван, охранявшая стратегически важный мост через реку Гумти. Не в лучшем состоянии, но тем не менее вполне обороноспособная. Вдобавок несколько важных военных объектов (в частности, арсенал и склады) были разбросаны в различных точках вокруг города.

Первым распоряжением Лоуренса в его диктаторском качестве стал приказ об эвакуации магазина и складов в Мачи Баван, под охрану европейского гарнизона. Одновременно начали возведение укреплений вокруг комплекса Резиденции. 25 мая туда эвакуировали всех европейских женщин и детей. Лоуренс, опасаясь излишне провоцировать местных, решил не сносить несколько примыкавших к территории его оборонительного периметра индуистских храмов и мечетей. Впоследствии эта осторожность дорого обошлась защитникам Резиденции — с высоты этих построек работали снайперы.

Часть имевшихся в его распоряжении английских войск Лоуренс расположил в крепости, прикрывать переправу, других — сколько смог — отправил в Канпур. Ситуация в Канпуре беспокоила все сильнее с каждым днем, но командующий не мог снять еще больше европейских солдат с обороны Лакхнау и отправить на помощь Уилеру — на карте стояла безопасность самого Лакхнау, значительно более важного для англичан, чем Канпур. С падением Канпура падет лишь одна станция, с падением же Лакхнау уйдет весь Авадх. Да и гражданских, нуждающихся в защите, в Лакхнау было больше. Приходилось выбирать. По своей телеграфной линии сэр Генри раз за разом запрашивал у Калькутты подкреплений — не для себя, для Канпура.

На протяжении всего мая город волновался. На стенах домов периодически появлялись листовки, призывавшие всех правоверных мусульман и индусов к восстанию и тотальному избиению христиан. Глиняных кукол наряжали в европейскую детскую одежду и рубили головы мечами, под смех толпы. Индийские слуги Резиденции регулярно приносили тревожные слухи с базара и жаловались, что многие торговцы, ранее дружелюбные, теперь отказываются продавать товары или заламывают фантастические цены.

Ранним вечером 30 мая один из сипаев 13-го Бенгальского туземного пехотного полка, которого Лоуренс ранее наградил за помощь в поимке шпиона, пришел в бунгало к английскому штабному офицеру, капитану Т. Ф. Уилсону, и сообщил, что на 9 часов этого же вечера назначено выступление мятежников в соседнем 71-м полку. Уилсон немедленно доложил об этом Лоуренсу.

Лоуренс сомневался — до этого уже было несколько ложных тревог, но распорядился привести в готовность европейские войска, а сам отправился вместе с Уилсоном ужинать в расположение 71-го полка. Они пили чай на веранде штабного бунгало, когда пробило девять. «Уилсон, — сухо сказал сэр Генри, ставя чашку, — ваши друзья не очень-то пунктуальны». И в этот момент в лагере раздались выстрелы. Прибежал индийский офицер, командовавший охраной штаба. «Прикажете заряжать?» — спросил он Лоуренса. «Заряжайте», — кивнул тот и проследовал к своей лошади. С глухим стуком опустились шомпола, забивая в стволы мушкетов тяжелые свинцовые пули. Уилсон вспоминал впоследствии, что он и другие присутствовавшие англичане почувствовали себя в тот момент крайне неуютно рядом с сипаями, в лояльности которых никто не мог быть уверен. Но Лоуренс не выказал ни малейшего сомнения. «Удерживайте штаб, — сказал он Уилсону, садясь в седло, — я разгоню этот сброд».

Сэр Генри один поскакал в лагерь английских войск, где уже стояли наготове части 32-го пехотного при шести орудиях. Взяв одну роту и две пушки, Лоуренс перекрыл дорогу между индийским лагерем и городом. Остальные войска под командованием подполковника Джона Инглиса выдвинулись на позиции направо от расположения 71-го. Сипаи открыли огонь из своего лагеря, а затем попытались прорваться в сторону города, но англичане встретили их картечью, и мятежники откатились в противоположном направлении. По пути они убили нескольких английских офицеров, застигнутых в лагере — среди них был, в частности, лейтенант Грант, на теле которого впоследствии насчитали 15 штыковых ран.

Взбунтовались не все сипаи — многих удержали именно быстрые и эффективные действия Лоуренса. В общей сложности около 700 сипаев (один пехотный полк почти целиком, части еще нескольких — в том числе и мятежного 71-го, а также большая часть 7-го кавалерийского полка) присоединились к англичанам. Однако сил помешать отступлению основной массы мятежников под покровом ночи не хватило.

Вскоре после рассвета 31 мая Лоуренсу доложили, что мятежники заняли лагерь кавалерии в Мудкипуре, неподалеку от Лакхнау, и он двинулся туда. Перед лагерем выстроились около тысячи сипаев. Когда Лоуренс с войсками приблизился, из вражеских рядов выехал одинокий всадник. Он взмахнул над головой саблей, и по этому сигналу примерно 2/3 «лояльных» соваров 7-го кавалерийского переметнулись к мятежникам. Тогда сэр Генри приказал пехоте остановиться. Английская артиллерия открыла огонь. После первых же нескольких выстрелов вся масса неприятеля начала отступать. Лоуренс с остатками конницы, а также группой конных английских офицеров и гражданских добровольцев кинулся в погоню. Они преследовали мятежников на протяжении примерно 7 миль, захватили около 60 пленных, но затем повернули назад. Горстка всадников ничего не могла сделать против основных сил противника. Они отстояли Лакхнау, но теперь они могли только смотреть, как мятежники уходят — в сторону Канпура. Там вся эта масса сипаев присоединится к армии Нана Сахиба.

В самом Лакхнау в этот день тоже состоялась попытка мятежа — было поднято зеленое знамя Пророка, и городская чернь хлынула на базарную площадь. Но это выступление разогнала туземная городская полиция. Как и практически везде, «народного восстания» без прямого контакта с мятежными войсками не получилось. Лоуренс на всякий случай арестовал нескольких подозрительных местных аристократов. Двадцать два агитатора, обвиненных в подстрекании народа и солдат к бунту, пошли под расстрел после краткого заседания военного трибунала. Мятежных сипаев, захваченных в плен при отступлении, повесили в назидание у ворот крепости Мачи Баван. Ситуация стабилизировалась.

Лоуренс вернулся в Резиденцию. Несмотря на относительно легкий успех, он прекрасно понимал, что выиграна лишь первая стычка — по сути дела, проба сил в большой битве за Авадх, и радоваться рано. Осознавая стратегическую важность Авадха — этой колыбели сипаев, как он назвал его в одном из своих писем — англичанин подозревал, что борьба не ограничится обычным сценарием «марша на Дели». После известия о начале осады Канпура опасения начали подтверждаться.

Один из помощников сэра Генри, финансовый комиссионер Мартин Габбинс, вспыльчивый и воинственный, призывал немедленно идти на помощь Канпуру. Однако Лоуренс понимал, что при всей заманчивости этой идеи она могла привести в тех условиях лишь к катастрофе — и для Канпура, и для Лакхнау. Увести из Лакхнау все английские войска значило автоматически сдать город мятежникам. Разделить и без того не слишком крупные силы — получить две небоеспособные группировки, которые вряд ли смогут по отдельности справиться со своими задачами. Нет, помочь Уилеру отсюда, из Лакхнау, невозможно. Оставалось лишь ждать и надеяться на помощь извне Авадха.

Спустя четыре дня после мятежа в Канпуре сэр Генри слег. Истощенный организм отказывался функционировать в условиях нервной перегрузки. Врач прописал Лоуренсу полный покой и постельный режим. Но надолго его не хватило.

В отсутствие главного комиссионера управление попытался взять на себя временный совет из пяти английских чиновников, однако одно из первых же его решений оказалось и последним. По инициативе воинственного мистера Габбинса совет решил разоружить и распустить оставшиеся в Лакхнау сипайские части — те, которые сохранили верность во время бунта 30–31 мая. Так, на всякий случай. В этот момент Лоуренс не выдержал. Как только сэру Генри сообщили о произошедшем, он поднялся с кровати, игнорируя отчаянные протесты доктора, разогнал совет и отменил его распоряжение. Сипаям вернули оружие. Они горячо благодарили Лоуренса за доверие. За исключением отдельных случаев индивидуального дезертирства индусы сохраняли верность присяге до самого конца.

Поняв, что альтернативы нет, Лоуренс снова взял всю полноту власти в свои руки. Очевидцы вспоминают, что в те дни он выглядел скорее призраком, чем живым человеком. Первым его действием после вынужденного перерыва был приказ инженерам начать подготовку защитного периметра к противостоянию артиллерии.

В течение следующих двух недель Резиденция и комплекс построек вокруг нее систематически превращались в крепость. На южной и северной оконечностях периметра расположились мощные артиллерийские батареи, названные «Канпурская батарея» и «Редан». Их соединили сложной системой укреплений, включавшей каменную садовую ограду с проделанными амбразурами, рвы, насыпи и палисады. В старом городском арсенале англичане нашли около двухсот старинных пушек различных калибров и размеров, без лафетов. Их тоже решили использовать на оборонительной линии. На крышах домов внутри периметра сделали брустверы для стрелков. Окна и двери домов забаррикадировали, в стенах пробили бойницы. Подвалы Резиденции расширили, укрепили и заполнили до отказа боеприпасами и провизией. Канпур был застигнут врасплох, но больше подарков мятежникам никто преподносить не собирался.

Едва ли не каждый день приходили известия о мятежах в войсках. Лакхнау и Канпур оставались практически единственными очагами сопротивления в Авадхе.

Известие, что генерал Уилер ведет с Нана Сахибом переговоры о капитуляции, Лоуренс получил лишь 28 июня — когда все уже свершилось. Поздним вечером того же числа ему сообщили о резне в Сатичаура Гхат. Лакхнау остался один. Не вызывало ни малейшего сомнения, что теперь все силы мятежников в Авадхе обратятся на него. На самом деле армия Нана Сахиба выступила от Канпура немедленно после побоища и уже двигалась в сторону столицы. Утром 29 июня Лоуренс узнал, что передовые части сипаев достигли городка Чинхат, в восьми милях к востоку от Резиденции по дороге на Файзабад.

Сэр Генри решил атаковать. Это решение может показаться опрометчивым, учитывая ранее сказанное о недостатке сил, но противник находился недалеко, и Лоуренс имел основания рассчитывать на успех небольшой разведки боем против вражеского авангарда. Цели? Во-первых, оттянуть время, напугать мятежников и заставить их притормозить свое продвижение — ведь каждый день промедления увеличивал шансы, что к англичанам подоспеет помощь. Во-вторых, Лоуренс хотел окончательно убедиться в лояльности оставшихся с ним сипаев и повязать их кровью, заставив открыто сражаться против вчерашних товарищей. Лучше сделать это сейчас, чем рисковать изменой внутри защитного периметра, когда дело дойдет до непосредственной осады. Наконец, был и моральный аспект — после известий о резне в Сатичаура Гхат многие англичане горели жаждой мести.

Проблема не в изначальной рискованности предприятия. Сэр Генри, при всех его выдающихся дипломатических и административных талантах, если не считать краткой стычки с мятежниками в ночь с 30 на 31 мая, никогда в жизни не командовал войсками в бою.

На рассвете 30 июня войска, выделенные для вылазки, стали стягиваться к точке сбора. Колонна включала в себя 3 роты британской пехоты, 2 сипайские роты, эскадрон Авадхского иррегулярного кавалерийского полка (состоявший по большей части из сикхов), большую часть добровольческой кавалерии, батарею европейской артиллерии, полторы батареи индийской артиллерии и одну тяжелую 8-дюймовую гаубицу, которую тянул слон. Еще несколько слонов навьючили провизией. Командовал сам Лоуренс с подполковником Инглисом в качестве заместителя.

С самого начала все пошло не так. Один из контингентов из крепости Мачи Баван опоздал на общий сбор. Из-за этого выступление задержалось, и к команде выступать солнце уже было высоко в небе. Воздух раскалился как в печи, духота стояла такая, что воздух казался густым и тяжелым, как кисель. Злосчастные слоны тащились по дороге медленнее черепах. Спустя два часа колонна кое-как добралась до моста через ручей Кокрайл, примерно на половине пути, где решили сделать привал и позавтракать.

Пока солдаты разбивали бивуак, сэр Генри с группой штабных офицеров выехал вперед — искать врага. Они отъехали примерно на четверть мили, не встретив ни одной живой души, прежде чем им, наконец-то, попалась группа местных жителей. Допрошенные крестьяне сказали, что отсюда до самого Чинхата не видели ни одного мятежника. Очевидно, те решили остановиться и ждать подхода основных сил. Соваться слишком далеко с таким небольшим количеством войск, имея шанс наткнуться на всю вражескую армию, было опасно. Лоуренс приказал поворачивать назад, в Лакхнау. Вестовой поскакал к оставленным позади частям. В это время группа молодых офицеров стала убеждать Лоуренса, что поворачивать назад, раз уж они зашли так далеко, глупо, и что с тем же успехом они могут продолжить разведку до Чинхата. Немного поколебавшись, Лоуренс отправил второго ординарца вдогонку первому с прямо противоположным приказом — выступать вперед, на Чинхат.

Когда приказ прибыл, солдаты еще не успели позавтракать — обозные слоны отстали от колонны и подтянулись лишь только что. Марш пришлось продолжать на голодный желудок.

Еще несколько часов пытки жарой и пылью. Наконец, измочаленная и обессилевшая колонна — люди буквально валились с ног — подошла на расстояние прямой видимости к Чинхату. Все было тихо. Лоуренс приказал колонне остановиться и послал вперед кавалерию — осторожно прощупать подступы к городу. Конница успела лишь немного продвинуться вперед, когда из деревушки Исмаилгандж, находившейся чуть в стороне налево от дороги, по ней открыли ружейный огонь. Тогда Лоуренс приказал выдвинуть вперед «слоновью» гаубицу.

Но в этот момент раздались гулкие раскаты артиллерийского залпа, клубы порохового дыма окутали мангровые заросли примерно в миле впереди, перед самой окраиной Чинхата, и на войска, остановившиеся на дороге, обрушился град ядер. Первым же попаданием оторвало голову одному из артиллеристов-индусов, вторым — убило нескольких обозных носильщиков. Заговорила основная позиция мятежников.

Лоуренс приказал войскам развернуться в боевую линию. Гаубица осталась в центре, на дороге; десять более легких орудий выдвинулись чуть вперед и правее. Рядом, под прикрытием нескольких крестьянских домов, выстроилась индийская пехота, на правом фланге — конница. Английская пехота заняла позицию налево от дороги, в небольшой впадине. Некоторое количество сипаев из 13-го полка было придано им в качестве застрельщиков.

Завязалась артиллерийская дуэль. Английская гаубица, причинившая колонне столько неудобств, оправдала потраченные на нее усилия — выпущенные из нее бомбы раз за разом накрывали вражеские позиции. Однако полевые 9-фунтовые пушки на таком расстоянии были явно менее эффективны. Перестрелка продолжалась около часа, и в конце концов орудия мятежников начали замолкать. Англичане увидели на сипайских позициях движение, которое сочли за приготовление к отходу. Очевидно, мятежники не выдерживали бомбардировки. «Отлично! — крикнул капитан Уилсон артиллеристам, — они отступают, добавьте им еще!» Лоуренс приказал коннице передвинуться еще правее, готовясь послать пехоту в атаку.

Но мятежники не собирались отходить. Их пушки снимались с позиции, готовясь к общему наступлению.

С похолодевшим сердцем английские офицеры наблюдали, как полк за полк за полком сипаи выкатывались из зарослей на равнину, разворачиваясь для атаки. Мятежники в большинстве своем отказались от неудобных мундиров европейского покроя, иногда сохранив лишь форменные куртки, но почти во всех случаях заменив брюки мешковатыми туземными набедренными повязками-дхоти, а ботинки — легкими сандалиями. Многие целиком перешли на просторные белые индийские одежды, украшая их разноцветными бусами. Издалека они выглядели как длинная белая стена, ощетинившаяся сталью. Над головами реяли знамена. Пехота наступала в идеальном порядке, как на параде, густыми колоннами, под прикрытием стаек застрельщиков в рассыпном строю. Перед англичанами явно стоял не авангард, который они рассчитывали застать врасплох, а основные силы повстанческой армии.

И сейчас эти основные силы наступали двумя дисциплинированными массами, справа и слева от дороги, явно намереваясь охватить оба фланга английских позиций. 9-фунтовые полевые орудия открыли огонь картечью, проделывая громадные кровавые бреши в атакующих колоннах. Но это не остановило мятежников. Перед лицом превосходящих сил противника лояльные сипаи на правом фланге стали откатываться назад — и в результате столкнулись с подходившей им на помощь английской ротой, которую Лоуренс перебросил с левого фланга.

На самом левом фланге против наступающих мятежников попробовали выдвинуть батарею туземной артиллерии, но на крутом склоне несколько пушек перевернулось. Некоторые из находившихся поблизости английских офицеров уверяли, что обслуга-индусы сделали это специально. Оставшиеся индийские артиллеристы побежали, побросав свои орудия. За ними побежала и часть индийской пехоты, и многие из кавалеристов. Английский 32-й полк поднялся в отчаянную контратаку, но за несколько минут под перекрестным огнем потерял около трети личного состава, включая почти всех офицеров. Лоуренс отдал приказ об общем отступлении.

Небезосновательно говорят, что именно отступление — мерило качества армии и способностей полководца. Если военный механизм отлажен, одерживать победы над противником в невыгодных условиях не так уж сложно. Куда сложнее спасти армию, когда в невыгодные условия поставлен ты сам, и подавляющий численным превосходством противник преследует по пятам, пытаясь окружить и отрезать путь к отходу. Сэр Генри Лоуренс не был великим полководцем. Великий полководец вообще вряд ли поставил бы свою армию в такую тяжелую ситуацию. Но общими героическими усилиями генерала и его людей колонна сумела вырваться из ада.

Отступление от Чинхата стало тяжелым. Европейская артиллерия сумела спасти все свои орудия и к тому же вывезти на себе множество раненых, но тяжелую гаубицу пришлось бросить — перепуганные стрельбой слоны разбежались. Части 32-го пехотного отступали с боем, вынужденные останавливаться и отбивать атаки мятежников едва ли не на каждом шагу. Вместе с ними сохранили стойкость сипаи 13-го туземного полка, которые в тот день спасли много английских раненых — иногда даже оставляя ради этого своих собственных. Упавшие, отставшие от колонны, сваленные с ног солнечным ударом люди немедленно добивались мятежниками.

Истекающая кровью колонна кое-как доползла до моста через Кокрайл. Здесь подстерегала самая страшная опасность. Большая масса вражеской конницы, появившаяся внезапно на левом ее фланге, попыталась обойти колонну и отрезать от моста, что означало бы окружение и скорую и однозначную гибель всех, оставшихся на этом берегу. Единственными, кто преградил путь мятежникам, оказался небольшой отряд английской добровольческой кавалерии, состоявший вперемешку из «свободных» офицеров, находившихся в Лакхнау на момент мятежа, чиновников Компании и просто вооруженных гражданских. Увидев грозившую пехоте опасность, добровольцы атаковали. Это не одна из великих кавалерийских атак, прославленных в истории — по масштабам ей далеко до лавины французской конницы под Прейсиш-Эйлау, до самоубийственных атак Понсонби и Нея при Ватерлоо, и до бессмертного шедевра викторианского военного дилетантства — атаки Легкой бригады под Балаклавой. Но в ней был элемент того же благородного безумия. Под огнем вражеских пушек, в громе копыт и сверкании стали, добровольцы высыпали из-за гряды деревьев и ринулись лоб в лоб многократно превосходившему их численно противнику. Мятежники не выдержали и побежали, не дожидаясь столкновения — 35 человек обратили в бегство около 500 вражеских кавалеристов при двух орудиях.

Когда в колеблющемся жарком мареве показались купола и минареты Лакхнау, сэр Генри без сопровождения поскакал в Резиденцию и, подняв остававшиеся там войска, вывел их на помощь своей потрепанной колонне. Под прикрытием огня оборонительных батарей и засевшей в домах на подступах к периметру резервной роты 32-го полка израненные и измотанные остатки отряда наконец-то укрылись внутри защитного периметра.

«Разведка боем» дорого обошлась англичанам. Колонна Лоуренса потеряла 365 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести — потери, которые защитники Лакхнау с трудом могли себе позволить. Теперь уже невозможно удерживать одновременно две отдельные позиции, как Лоуренс планировал изначально. Поэтому сэр Генри приказывает гарнизону Мачи Баван заклепать свои пушки, взорвать крепость и отступить в Резиденцию под покровом ночи. Вскоре после полуночи город вздрогнул от тяжелого удара, посыпались стекла — старая крепость взлетела на воздух. Гарнизон без потерь достиг укрепленного периметра.

Теперь в Резиденции находилось около 3000 человек. Из них 1720 составляли комбатанты — 800 английских солдат и офицеров, 153 гражданских добровольца, остальные — лояльные сипаи. Из 1280 нонкомбатантов примерно половину составляли европейские женщины и дети, вторую половину — индийские слуги. Противостояли им значительно превосходящие силы мятежников — точные цифры неизвестны, поскольку численность повстанческих войск в Лакхнау и вокруг него постоянно колебалась, но в свете последующих событий общая численность порядка 6–7 тысяч человек представляется вероятной. Теперь осада началась всерьез.

По злой иронии, наибольший урон осажденным причиняла та самая злополучная 8-дюймовая гаубица, столь необдуманно брошенная ими при Чинхате без малейшей попытки вывести ее из строя. Гаубица, как и следовало ожидать, оказалась в руках у мятежников, которые немедленно нашли ей применение — обстреливать издалека здание Резиденции. 1 июля одна из выпущенных бомб попала в кабинет сэра Генри и упала прямо между ним и его секретарем — но не взорвалась. Штабные офицеры просили Лоуренса сменить комнату, но он отмахнулся — «снаряд дважды в одно и то же место не попадает». К вечеру, однако, по мере того, как мятежники подтягивали свою артиллерию, обстрел стал более интенсивным, все больше и больше снарядов стало попадать в верхние этажи Резиденции. Чтобы успокоить подчиненных, Лоуренс все-таки согласился переехать — завтра. Назавтра капитан Уилсон напомнил ему об этом обещании. Сэр Генри снова подтвердил: да, если они все так настаивают, он переедет. Только отдохнет сначала немного. Он выглядел совершенно изможденным, почти прозрачным от нервного истощения, и Уилсон не настаивал. Лоуренс прилег на диван, а Уилсон стал читать ему меморандум о распределении продовольствия среди осажденных, когда внезапно комната наполнилась пламенем и железом. Уилсона швырнуло на пол, все заволокло густым едким дымом. «Сэр Генри! — закричал полуоглушенный, но невредимый офицер. — Сэр Генри, вы ранены?» Спустя несколько мгновений из-за клубов дыма донесся глухой голос Лоуренса: «Нет, мистер Уилсон, я убит».

Один из осколков разорвавшейся бомбы перебил ему бедро, раздробил кости таза и прошел в брюшную полость. «Сколько мне осталось жить?» — Спросил Лоуренс у врача. «Сорок восемь часов», — покачал головой доктор.

Лоуренс оставался в сознании до конца. Передавал дела помощникам, диктовал письма детям, много говорил о своей умершей жене, иногда просил почитать ему что-нибудь из Библии. Вокруг постели толпились военные и гражданские, многие плакали. Последние слова Лоуренса: «Мистер Габбинс, извинитесь за меня перед всеми, кого я подставил под пули при Чинхате… Скажите им, пусть они помнят о Канпуре и никогда не сдаются. Да благословит вас Бог».

На своей могиле он просил поставить простой камень с надписью: «Здесь лежит Генри Лоуренс, который пытался исполнить свой долг». Но в осаде этого сделать не могли. Сэра Генри похоронили в братской могиле, вместе с несколькими другими защитниками Резиденции, и военным салютом ему послужил непрекращающийся грохот артиллерийской канонады. Осада продолжалась.

Далее: часть IV