«Здесь оттоманское море разбилось о славянский берег»
— французский историк Шарль Диль о Боснии
Вопрос с подвохом: в каких двух странах ислам был признан в разное время, но в эпоху, когда они были одной страной? Речь идёт об Австро-Венгрии, где Австрия и Хорватия c разницей в 4 года (в 1912-м и 1916-м, соответственно) признали ислам в качестве одной из официальных религий.
Дунайская монархия имела, наверное, самое небольшое мусульманское население из всех разобранных в этой серии империй: на самом пике оно не превышало 700 тыс. человек. Однако габсбургский пример ничуть не менее интересен и по-своему даже более полезен в современных условиях — поскольку в случае Австро-Венгрии речь идёт не об удалённых заморских колониях, а о Боснии, т. е. территории, находящейся совсем рядом со столицами Европы.
Как менялось отношение австрийцев к исламу на протяжении столетий? Что привело Габсбургов в Боснию и с какими проблемами им там пришлось столкнуться? Как австрийцы взаимодействовали с исламом и мусульманскими авторитетами в этих землях?
От вражды к пренебрежению: Габсбурги против Османов
Знакомство монархии Габсбургов с исламом произошло очень рано — во второй половине XV века, ещё до того, как этот дом утвердился в качестве европейского гегемона. Правда, большая часть контактов происходила на поле боя: в 1478 году османские воины устроили несколько набегов на Каринтию, и это задало тон всем последующим отношениям.
В итоге под знаком войн с Османской империей Габсбурги провели несколько столетий. Впрочем, они воевали не только с мусульманами: в ту пору Габсбурги правили не одной Дунайской монархией, но настоящей мировой сверхдержавой, которую осаждали на всех фронтах. Но самую значительную угрозу до самого конца XVII века представляли именно Османы.
Условные границы державы Габсбургов в 1570 году. Условность заключается в том, что на Дунае и в Эскориале правили разные представители одного и того же владетельного дома, которые вели скоординированную войну за сохранение католического мира и управляли этим миром, спокойно пересекая границы «австрийской» и «испанской» зон. Например, император Максимилиан II вырос в Испании, а его сын и наследник Рудольф II провёл там 8 лет, получая образование вместе со своим братом, будущим эрцгерцогом Альбертом III. Тот же «австрийский» Альберт III был назначен губернатором «испанских» фламандских территорий
Кроме официально объявленных войн, которые имели более-менее официальные начало и конец, была ещё бесконечная фронтирная война в Восточной Европе, в ходе которой «казаки» с обеих сторон границы набегали на соседей с целью захвата их в плен и последующего выкупа. Учитывая, что эта война тянулась, по сути, веками, то её потребности преображали ландшафт и население. По обе стороны границы строились крепости — поскольку они были деревянными, то каждые 10 лет их нужно было перестраивать. Все эти процессы привели к изменению местного ландшафта: строительство крепостей и нужды артиллерии (вся османская артиллерия потребляла в год дерева столько же, сколько 200-тысячный город) вызвали обезлесение этих областей, а потребности боевых и вьючных животных сделали эти пастбища недоступными для многих местных скотоводов. Также поэтому в пограничных областях до начала XVIII века практически отсутствовали какие-то крупные крестьянские постройки вроде амбаров: какой смысл инвестировать в долговременную инфраструктуру, если через год её может сжечь вторгнувшаяся армия?
Но кроме войны фронтир — это всегда смешанное население. Периодически возникали любопытные коллизии, связанные с религией. Например, по законам ислама, мечети и прилегающие к ним земли не могли переходить по наследству к наследникам женского рода, что ставило в затруднительное положение Габсбургов (в землях которых наследование по материнской линии не было редкостью).
По мере эскалации войн менялось и отношение к исламу. Живший в эпоху раннего Ренессанса Николай Кузанский, изучавший Коран, считал, что ислам — это не отдельная враждебная религия, а христианская ересь, и потому диалог с «турками»* вполне возможен. Правда, в его эпоху Священная Римская империя в основном торговала с Османами, а при Габсбургах отношения стали гораздо более враждебными. Поэтому как только процент грамотных в их землях достиг определённой планки, к середине XVI века они включили на полную мощность печатный станок и начали тиражировать как листовки и памфлеты, живописующие ужасы османской оккупации и жизни во владениях Порты, так и новости, воспевающие победы христианских армий над турками. К концу XVII века по империи широко тиражировались пропагандистские сочинения Абрахама а Санта-Клара о пророке Магомете, где его называли похотливым сыном еврейки* и колдуна, прислуживавшего ведьмам. Культивируемые на протяжении нескольких столетий негативные стереотипы, связанные с мусульманами, оставили свой след в языках народов, населявших империю. Например, от времён Габсбургов в современном чешском языке осталось выражение «турецкий стиль управления», обозначающее административный беспорядок.
Но, конечно, память о турецких войнах более всего наложила свой отпечаток на культурную память населения из-за перенесённого стресса. В ходе войны 1683-го население Нижней Австрии сократилось на 8% в результате вызванных войной смертей и угона населения, а в Венгрии, если верить османской пропаганде, в неволю забрали 106 тыс. человек. Логично, что турки у них бессознательно ассоциируются с чем-то плохим.
Необходимость воевать означала необходимость шпионить. В XVI профессии шпиона (как и многие другие профессии) не были формализованы, а границы лояльности и государственности были гораздо более зыбкими, поэтому, несмотря на риторику религиозной войны с обеих сторон, информатором мог стать буквально кто угодно. Например, Габсбурги платили денежные и иные подарки стабильно и в течение долгого времени (то есть достаточно, чтобы можно было называть это, по сути, жалованием) таким топовым фигурам Османской империи, как губернатор Алжира Мехмед-паша, верховный драгоман Хюррем-бей и даже сам великий визирь Мустафа-паша.
При этом уровень знания восточных языков среди габсбургских дипломатов зачастую был нулевым, и в общении с османскими подданными они пользовались либо услугами белых подданных Османов (греков, славян и евреев), либо услугами предоставляемых османских переводчиков-драгоманов*. Это значительно снижало эффект любых габсбургских козней в пределах исламской державы, ибо агенты султана всегда могли оказать давление на османских подданных, которые, работая на европейцев, не обладали дипломатическим иммунитетом. Габсбургские дипломаты той эпохи в большинстве своём не знали османского языка и в качестве лингва франка в общении с османскими подданными использовали итальянский или (что удивительно) хорватский.
Скульптура в бельгийском Дендермонде, XVII в. Мухаммед цепляется за Коран, его топчут ангелы. Нажмите для увеличения
Эта ситуация сохранялась до 1640-х гг., пока Габсбурги не инициировали подготовку собственных переводчиков. От языков они плавно перешли к теологии, и в 1674 году в университете Вены появились кафедра восточных языков и корановедения. Далее ориентальные исследования расширялись, и к началу XIX века монархия Габсбургов имела сильную исламоведческую школу. Австрийская школа исламоведения того времени отличалась высоким (по нынешним меркам) уровнем исламофобии. Хотя, строго говоря, речь шла не о фобии как таковой, а о презрении: воспитанные на идеях эпохи Просвещения академики считали ислам религией народов отсталых и неспособных к развитию. Востоковед Йозеф фон Хаммер-Пургшталь, например, считал турок и персов природно способными народами, но указывал, что ислам их безнадёжно испортил. Также австрийские исламоведы не забывали напоминать свои студентам о столетиях войны с мусульманскими врагами за торжество цивилизации и традиционных католических ценностей.
По мере того, как Габсбурги переходили в наступление в XVII веке, немногочисленные мусульмане, остававшиеся на аннексированных ими землях, становились объектом католического прозелитизма, ибо католицизм был краеугольным камнем всей империи. Собственно, спонсирование обращения подвластных «турок» в христианство быстро стало очень модным среди богатых и влиятельных особ — тон здесь, как водится, задавала правящая чета: в 1696 году Леопольд I провёл торжественное крещение бывшего мусульманского командующего Буды, захваченной габсбургскими войсками за 10 лет до этого. Правда, мусульман на отбитых землях оставалось немного, поскольку мусульманские обитатели предпочитали стать мухаджирами и уйти в пределы Порты, поэтому со временем имперская знать пополняла ряды католиков за счёт уменьшающегося пула мусульманских военнопленных. Последнее более-менее крупное крещение в габсбургских пределах (14 человек) произошло под патронажем императорской семьи в 1746 году.
Окончательно османская угроза отошла в первой половине XVIII века и в дальнейшем (например, при Марии-Терезии) Османы даже могли становиться союзниками Габсбургов. Поэтому антиисламская пропаганда сбавила обороты, хотя, безусловно, мусульмане по-прежнему считались варварами. Со временем, правда, до страны дошла мода на «ориентализм» в архитектуре, дизайне и музыке. Например, Лихтенштейны в своём замке на границе Моравии и Верхней Австрии построили минарет, Мария-Терезия заказала портрет себя и мужа в восточных нарядах, а про влияние османских боевых маршей на Моцарта и так всё известно.
Что касается управления непосредственно мусульманскими подданными, то здесь австрийцы отставали от своих европейских соседей, поскольку их участие в колониальном разделе мира за пределами Европы было сравнительно скромным. Но вскоре, совершенно неожиданно для всех, Габсбурги получили в своё управление земли, населённые мусульманами — и не в Азии или Африке, а в Европе.
Entfern Kebab*нем.: «remove kebab», известный мем: Габсбурги участвуют в разделе Османской империи
Первая боснийская газета «Босния» (1869). На первой полосе кириллица и османский. Прочие полосы полностью на османском. Нажмите для увеличения
Османская карта провинции Босния, 1907 г. Нажмите для увеличения
В предыдущих частях цикла мы периодически поднимали тему Танзимата в Османской империи — т. е. эпохи административных реформ в этой державе. Смысл их заключался в централизации контроля над провинциями с целью повышения управляемости империи в целом. Правда, в некоторых случаях это приводило к эскалации существующих конфликтов — так и было в боснийском вилаяте, населённым белым населением, где как и в Северной Ирландии, водораздел проходил не по расовой, но по религиозной линии. Из 1.14 млн человек населения провинции (данные на 1880 гг.) православные составляли неуверенное большинство (43%), следом шли мусульмане (39%), меньше всего было католиков (18%).
Итак, одни славяне были христианами, а другие мусульманами. Мусульмане составляли, конечно, элиту боснийского общества и, что примечательно, людей тюркского происхождения среди них было немного. Боснийские белые мусульмане сохранили свой славянский характер как в бытовой культуре, так и в языке. «Арабизация» и «тюркизация» их были поверхностны и затронули только часть элиты в начале 1850-х гг., когда Османы взяли курс на централизацию власти и стимулировали отправку детей боснийских элит в контролируемые ими школы.
Русский этнограф и путешественник Павел Ровинский о населении Боснии в период 1878–1879 гг.:
«Христианин тежак (простой рабочий), лишенный общечеловеческих прав и собственности, прокармливающий своим трудом своего господина и пробивающий себе путь к гражданским правам, и, вылезая в купцы, стоит в смысле цивилизации несравненно выше, имеет гораздо больше ума и характера, чем турчин, его господин, живущий на чужой счет, ничего не делающий, ничего не создающий и не приобретающий и в конце концов проживающийся, идущий к упадку и разорению».
«К кому он [мусульманин] должен пристать, на кого ослониться: к православным или к католикам? Вот вопрос, от решения которого зависит будущее духовное развитие Боснии, а в связи с ним и ее культурные и политические стремления».
Мусульманские элиты постоянно сталкивались с черногорскими христианами, устраивавшими набеги на их территории (черногорские христиане говорили, что защищались от набегов мусульман). К моменту османской вооружённой интервенции в 1850–1851 гг. в провинции шла вялотекущая гражданская война между двумя группами населения. Сначала Османы пытались разоружить местное население, впрочем, без особого успеха. В ходе нескольких полноценных военных кампаний в Черногории в начале 1860-х гг. им удалось замирить провинцию, но львиная доля успеха покоилась на компромиссах, которыми была щедра османская практика управления своими разнообразными провинциями: черногорцы обязались служить в османской погранслужбе, за что получали налоговые послабления и значительную степень политической автономии.
Но во второй половине 1860-х череда неурожаев вызвала в Герцеговине гуманитарный кризис, который очень быстро стал политическим. Неурожаи 1873-го и 1874-го накалили обстановку ещё больше, и вскоре в регионе вспыхнуло восстание, организованное местной православной знатью (в качестве «мускулов» выступили местные разбойники-гайдуки). Дальше всё шло по знакомому сценарию гражданских войн с огромными массами беженцев, из которых десятки тысяч бежали в габсбургскую Далмацию.
Дальше восстание распространилось на территорию Сербии, Черногории и Болгарии, и случилась очередная русско-турецкая война, закончившаяся тяжелейшим поражением Османов и ставшая, по существу, настоящим началом упадка Порты. Пусть и не в культурном, но в этническом и географическом плане Османская империя была куда ближе к Европе, нежели к Азии. Например, Османы очень долго отказывались праздновать взятие Константинополя в 1453 году, чтобы не обидеть христианских подданных — праздновать начали только в 1914 году, уже после потери большей части европейских территорий*. Последствия своеобразного европейского характера Порты можно ощутить в Турции и сегодня: по итогам Балканских войн на оставшиеся турецкими территории бежало огромное количество этнически белых мусульман, которые сформировали там общественную элиту. Они же* и стали самыми ярыми турецкими националистами и создали «европейский турецкий» дискурс, в котором воспроизводили потерянную балканскую родину. Достаточно сказать, что отцом нации и объектом поклонения существующего и поныне государствообразующего культа личности стал родившийся в ныне греческих Салониках ясноглазый светловолосый Мустафа Кемаль. Но не будем отвлекаться.
К тому моменту монархия Габсбургов по итогам многочисленных потрясений пережила реконфигурацию и превратилась в Австро-Венгрию, где вечно беспокойные венгры достигли-таки статуса имперского народа наравне с австрияками. Однако славяне, составлявшие огромную часть населения империи, были лишены таких привилегий и находились в сравнительно менее благоприятном положении с национальной точки зрения. Панславянские амбиции России грозили Габсбургам великими потрясениями в дальнейшем, и последовавшие события лишь подтвердили их опасения.
Границу с Османской империей несколько столетий охраняло славянское ополчение-«гренцеры» (по сути, аналог русских казаков), но они не могли влиять на ситуацию глубоко внутри османских земель. Поэтому Габсбурги стремились как можно быстрее локализовать и разрешить этот конфликт, и в предпоследний день 1875 года предложили Османам план автономизации Боснии-Герцеговины, создания смешанной христианско-мусульманской комиссии для урегулирования возникших споров и, самое главное, аграрной реформы в крае, позволившей бы крестьянам выкупить землю у помещиков (собственно, вопрос земли и провоцировал бо́льшую часть беспорядков, неурожай стал лишь катализатором).
Что характерно, Османы согласились, а мятежники — нет, в их интересах было эскалировать ситуацию до предела, чтобы вызвать полномасштабную войну.
Балканы — до и после
Ну а дальше случилось то, что случилось и на Берлинском конгрессе 1878 года: австрийские дипломаты выбили право занять Боснию-Герцеговину и управлять ею на правах миротворцев. Османы были категорически несогласны с таким явным нарушением своего суверенитета и воспротивились введению войск. В ответ Габсбурги устроили полномасштабное военное вторжение в Боснию. Случившаяся война была короткой (примерно 4 месяца), но крайне кровопролитной, с тысячами убитых и раненых с одной только австрийской стороны. Османы не участвовали в конфликте напрямую, но всячески содействовали боснийским инсургентам — сегодня такую войну назвали бы гибридной. И религия играла в ней не последнюю роль.
По-настоящему лояльными Габсбурги могли считать только католиков, а вот боснийские мусульмане были не рады переходу мусульманских земель под власть христиан. С началом австрийского вторжения мусульманский бандит Хаджи Лойо привлёк на свою сторону некоторых представителей османской администрации (край оставался османским на бумаге, как и Египет), отказавшихся подчиняться приказам османских солдат, и поднял религиозное восстание. Что интересно, под его знамёна вставали и боснийские православные. Так, силы мятежников составляли 93 тыс. человек, из которых бо́льшая часть были местными, но 13 тыс. были османскими подданными.
Помня о популярности российской панславянской пропаганды в регионе, Габсбурги мудро назначили командующим славянина Йозефа Филипповича фон Филиппсберга, хорвата как раз из той самой гренцеровской породы пограничных солдат и ветерана знаковых войн империи последних 20 лет. Филиппович сразу повёл себя очень круто на встрече с лидерами разных конфессий: вожаков православной и мусульманской общин он жёстко отчитал за недостаточные усилия по успокоению мятежников и пригрозил им карами; католиков же похвалил за образцовое поведение. В то же самое время адъютант командующего истребовал с мусульманских старейшин имена главарей подполья в Сараево. Старейшины поняли, что с Филипповичем шутки плохи и дали ему список имён: заговорщиков вскоре схватили и казнили.
Йозеф Филиппович фон Филиппсберг, габсбургский командующий в Боснии-Герцеговине
Эта война вызвала «демусульманизацию» многих городов Боснии:
— Расквартирование солдат и офицеров габсбургской армии проходило без эксцессов в христианских домах, но в случае мусульман патриархальный уклад был слишком силен, чтобы допустить совместный быт с иноверцами. Поэтому либо мусульмане сопротивлялись (и их дома реквизировались на время постоя), либо они сами съезжали в сельскую местность или обособленные кварталы на окраине.
— Многие городские мусульмане (в основном османские подданные тюркского происхождения, родственники солдат и т. п.) прямо или косвенно оказывали сопротивление австро-венгерским войскам, поэтому Филиппович ответил на это жёсткими репрессиями с расстрелами, разрушением мечетей и домов немирных мусульман.
После военного поражения восставших Габсбурги решили, что пришло время замирения провинции более тонкими методами, и создали новый корпус жандармерии (в котором были пропорционально представлены мусульмане, католики и православные), который в местных условиях, по сути, представлял из себя паравоенную организацию, похожую больше на хорватских гренцеров, нежели на традиционных европейских жандармов. В социальной основе своей сопротивление носило разбойничий характер, то есть являлось эскалацией тех самых местных клановых войн, вынудивших Османов на несколько военных операций в регионе до войны. В принципе, габсбургским правлением была довольна бо́льшая часть населения, привыкшая жить честным трудом. А вот практически всё население бандитской Восточной Герцеговины (на 2/3 мусульманской, на 1/3 православной) соответствовало всем стереотипам о диких бандитствующих горцах. Об этих балканских проблемах австрийские администраторы знали не понаслышке: в габсбургской Далмации в мае 1869 года взбунтовались православные горцы после введения воинской повинности, что привело к маленькой войне длиной в 6 месяцев и стоимостью в 150 убитых. Несмотря на то, что Босния-Герцеговина оставалась номинально османской провинцией, австрийцы всё равно ввели там воинскую повинность, что впоследствии стало одной из причин следующего восстания.
Также с австрияками пришёл ряд административных и социальных новшеств:
1) Реальная централизация. При Османах местные жители были обязаны выплачивать большие налоги, но полуавтономный характер провинции вкупе с коррупцией существовавшего административного аппарата позволяли срезать углы*. Австрияки же с упорством, свойственным всем представителям германской группы народов, начали собирать все эти налоги всерьез, что вызвало недовольство заметной части населения. Также австрийцы заменили некоторые натуральные налоговые сборы денежными, увеличили гербовый сбор и городской налог — так что, по некоторым подсчётам, при Габсбургах боснийцы реально стали платить податей в 20 (!) раз больше, чем при Османах. Это сопровождалось стремительно увеличивавшимся количеством чиновников и, соответственно, более зримым присутствием государства в жизни подданных: к концу османского реального правления на всю провинцию было только 120 чиновников; уже через несколько лет их было в 5 раз больше, и это число неуклонно увеличивалось, пока к 1908 году их не стало уже 9500.
2) Габсбурги заявили о намерении провести земельную реформу, которая наделяла крестьян, работавших на земле, имущественными правами на неё. Это, с одной стороны, делало их сторонниками огромную часть населения, а с другой, ставило в оппозицию мусульманскую землевладельческую знать (этнически они были в подавляющем большинстве славянами).
Указанные выше факторы привели к восстанию в Восточной Герцеговине, в котором в репрезентативных пропорциях (2 к 1) участвовали как мусульмане, так и православные*. Оно было меньше всебоснийского восстания предшествующих лет, но было весьма заметным феноменом (мятежников было около 2.7 тыс. человек). Австрийцы успешно разрешили эту проблему, сочетая точечное (и беспощадное) применение подавляющей военной силы против восставших и широкий сбор информации разведкой. Командовал, кстати, снова славянин — генерал Стефан Йованович.
«Можем повторить!»: русское общество и восстание 1881–1882 гг.
Как вы помните, русско-турецкая война 1877–1878 имела продолжительный пролог в виде широчайшего участия русского гражданского общества, отправлявшего добровольцев и припасы братьям-славянам. Учитывая то, что Австро-Венгрия расширилась на Балканах в основном из страха перед русской экспансией (особенно по следам недавней войны) в этом регионе, то логично, что австрийской печати в боснийских событиях виделись происки русских агентов. Некоторые русские топовые спикеры давали им пищу для таких размышлений — в январе 1882-го в своей парижской речи Михаил Скобелев, знаменитый «белый генерал» и освободитель Балкан, обозначил немцев как врагов славянского дела в общем и России в частности — чем вызвал переполох в австрийских газетах. Несколько раньше Скобелев одобрительно высказывался об антиавстрийских повстанцах на Балканах.
В Одессе русские добровольцы собирали деньги для помощи восставшим и даже собирались отправить на фронт несколько вооружённых отрядов из числа уроженцев тех мест, живших в пределах Российской Империи. Австрийские издания также публиковали слухи о том, что в болгарских портах высаживаются русские офицеры и вербуют добровольцев для отправки в Боснию. Но по существу русское правительство не оказывало поддержки восстанию, поскольку по условиям ранее заключенного Союза трёх императоров Россия и Германия признавали право Австро-Венгрии не просто управлять Боснией, но и аннексировать её в тот момент, когда она посчитает это нужным. Поэтому любые активности в этом регионе (к тому же непрямо потворствующие априори проосмански настроенным боснийским мусульманам) грозили русскому царю большими неприятностями в Европе. Поэтому петербургская администрация приложила усилия, чтобы официальные российские диппредставительства на Балканах никак не участвовали в поддержке инсургентов.
Как выяснилось много лет спустя, меры эти были нелишними: оказалось, что Михаил Хитрово, русский консул в Софии и известный сторонник панславянских идей, по полной использовал своё положение для организации помощи восставшим — собирал деньги, организовывал переправку добровольцев из Сербии под дипломатическим прикрытием и даже пытался влиять на внутреннюю болгарскую политику с целью создания антигабсбургской панславянской платформы в этой стране. Нисколько не стесняясь, он пытался получить большую сумму на нужды инсургентов от болгарского князя Александра Баттенберга: князь, уже находившийся под давлением со стороны Габсбургов из-за активного интереса болгарского гражданского общества к боснийскому конфликту, воздержался.
Собственно из-за вмешательства во внутренние болгарские дела его и отозвали в Россию, а его боснийская авантюра всплыла гораздо позже. Но частные лица Российской Империи продолжали помогать восставшим славянам по мере сил.
Всё это происходило при отсутствии репрессий против гражданского населения даже в тех регионах, где большинство сочувствовало восставшим (во многом потому, что сразу после оккупации австрийцы быстро разоружили местное население). Это в сочетании с амнистиями позволило замирить край очень быстро. Удивительно, но этот опыт контрпартизанской войны в преимущественно мусульманском диком регионе был совершенно проигнорирован французами, свидетельством чему был Алжирский конфликт1954-1962 гг., где французы сделали всё ровно наоборот.
В итоге австрийцы замирили Боснию и начали делать из неё образцовую провинцию. Поскольку своего опыта управления мусульманами у них было не так много (в отличие от опыта войны с ними), то Габсбурги начали отправлять своих исследователей в пределы державы Романовых, в частности, на Кавказ и в Среднюю Азию, чтобы изучить, как белые европейцы управляют туземцами, живущими по шариату.
Лабанцы и турчины*: жизнь в габсбургской Боснии
Официально Босния-Герцеговина оставалась османской территорией, что и было подтверждено в договоре 1879 года между Стамбулом и Веной, в котором Габсбурги подтверждали права халифа на эту территорию. Но по факту это была австрийская земля, что и подтвердило включение Боснии в таможенную систему империи.
Поначалу австрийцы не стали ломать то, что и так не сломано, и после короткого периода военного управления, похожего на то, что Россия делала тогда в Средней Азии, они восстановили османские порядки и законы. А управление этой территорией было определено в ведение министерства финансов, которое тогда возглавлял венгр Беньямин Каллай с большим опытом работы на Балканах и исследований этого региона*. Каллай был уверен в том, что Босния должна содержать себя сама, и поэтому начал стимулировать развитие местной экономики, самой привлекательной отраслью которой (кроме сельского хозяйства) являлась горнорудная промышленность, находившаяся при Османах в зачаточном состоянии.
Правда, это потребовало от австрийцев значительных инвестиций в развитие местной транспортной сети, но это же стимулировало экономическую активность населения в целом, что увеличивало сборы австрийской администрации* — если в 1878 году в Боснии было только 194 км железных дорог, то к началу ПМВ их протяжённость составляла 1391 км. Также при Габсбургах в крае было основано 138 промышленных предприятий, занимавших работой 52 тыс. человек. Заготовка древесины в Боснии достигла таких масштабов, что она уже представляла угрозу для экспорта из, собственно, австрийской метрополии; а развитие металлургии привело к соперничеству с Венгрией.
Мало-помалу, но в 1899 году Босния практически перестала быть дотационным регионом — дефицит местного бюджета был небольшим, а за счёт имперского центра содержался только оккупационный миротворческий гарнизон.
Вообще, прямо скажем, при Габсбургах «жить стало лучше, жить стало веселее» — улучшение жизненного уровня было стремительным: провели водопроводы в 26 городов, построили трамвай, провели телефон и так далее.
Капетан двух империй*: пример Мехмед-бега
Старая османская аристократия провинции могла легко стать частью державы Габсбургов — при условии демонстрации лояльности. Хорошим примером является Мехмед-бег Капетанович-Любушак, бывший капетаном в Боснии-Герцеговине и выходцем из знатной боснийской мусульманской семьи. В своё время он успел поучаствовать в османских реформах в Боснии (за что получил Орден Меджидие III класса) и даже побывать депутатом первого османского парламента. С приходом австрияков он в составе боснийской делегации отправился в Вену на аудиенцию к императору Францу-Иосифу, где признал власть Габсбургов в провинции. В 1893 году он стал мэром Сараево и за свои заслуги на службе оккупационной администрации получил Орден Железной короны III класса и звание почётного советника. Как и представители других знатных боснийских семей, оставшихся в Боснии после оккупации, он запросил в Вене признания своих османских титулов и статуса в соответствующей австрийской табели, претендуя на звание барона. Но после долгих переговоров получил «всего лишь» звание рыцаря (österreichischen Ritterstandes).
Любушак задал тон всей интеллектуальной жизни мусульманской Боснии на десятилетия вперёд, продвигая среди соплеменников мысль о том, что возвращение под власть халифата крайне маловероятно, и поэтому надо сосредоточиться на улучшении жизни мусульман под властью австрийцев. Более того, он напирал на то, что славянский характер боснийцев должен играть для них большую роль, нежели верность турецкому халифу, против которого они на протяжении своей истории могли бунтовать, защищая свои права и свободы.
Но что касается духовной автономии мусульман, то здесь Габсбурги поступили очень хитро. Подтвердив права османского султана как халифа правоверных, австрийцы абстрактно пообещали соблюдать права и свободы мусульманского населения. Они их и соблюдали, но только в том плане, что целенаправленно мусульман никто не угнетал и ко всем конфессиям австрийцы относились подчёркнуто беспристрастно. Габсбурги взяли пример с Российской Империи (где для регулирования жизни мусульманских подданных было «Магометанское духовное собрание») и создали свою, параллельную стамбульскому халифу структуру, чтобы было через кого транслировать мусульманам имперскую волю — они ввели должность реис-аль-улема, т. е. главы мусульманского духовенства (которого сами и назначали). Одна из первых фетв австрийского муфтия в 1882-м была посвящена богоугодности службы мусульман в габсбургской армии.
Вообще, в разговоре о Боснии есть соблазн сказать, что при Габсбургах началась секуляризация края — что, конечно, не соответствует истине. На самом деле она началась ещё при Османах, которые ещё в 1856 году ограничили компетенцию шариатских судов семейными делами, а в 1869 году начали открывать светские начальные школы (до этого все начальные школы были религиозными для детей каждой конфессии).
Говоря о шариатских судах, австрийцы не стали ломать, то, что работает — но чинили регулярно: с 1878-го по 1900-й австрийская администрация выпустила 387 указов разного уровня, регулировавших шариатское делопроизводство. Основная новация, однако, заключалась в том, чтобы шариатские судьи в Боснийском верховом шариатском суде должны были при принятии решений ориентироваться на австрийский гражданский кодекс.
При австрийцах открытие светских школ и училищ стало массовым, и вскоре они по количеству опережали религиозные. По мысли Беньямина Каллая, смешанные школы помогали продвигать идею общебоснийской надконфессиональной идентичности («боснянство») — что, кстати, тоже изначально было османским проектом, который продвигался османским губернатором с 1861-го по 1869-й гг. (и потому было поддержан эмиссарами султана). Но на этом этапе австрийцы споткнулись, встретив ожесточённое сопротивление лидеров традиционных сообществ, которые в случае успеха «плавильного котла» теряли своё особое положение в своих общинах и сопутствующие этому власть и привилегии. Хорошим сравнением будет Америка конца 1970-х, где ещё до массовых посадок итальянская мафия начала испытывать огромные сложности с набором новых членов, потому что италоамериканцы уже не концентрировались в нескольких подконтрольных им районах Нью-Йорка, а разъезжались по Америке, становясь больше американцами и меньше итальянцами. Поэтому вместо создания боснийской нации произошло следующее: католики стали хорватами, православные — сербами, а вот мусульмане… ну, они остались мусульманами (и сегодня называются бошняками). Из-за сложных межэтнических отношений было затруднительно дать нормальное название местному языку: православные и католики настаивали на «сербском» и «хорватском» для своих сообществ, но отвергали дипломатичный «боснийский»; мусульмане, в свою очередь, отвергали «сербо-хорватский».
Что касается «оккупационно-колониальной» администрации, то она оказалась в затруднительном положении, поскольку на момент вторжения считалось, что население использует в повседневной жизни турецкий язык, поэтому солдатам раздали турецко-немецкий разговорник. Вскоре, управляющие разобрались в ситуации и начали называть язык «боснийским», несмотря на попытки католического сообщества Боснии (усилившего свои позиции при Филипповиче, желавшем «хорватизировать» весь этот регион) продвинуть официальное название «хорватский».
Доходы (слева) и расходы (справа) бюджета Боснии-Герцеговины, 1901. Источник: Харузин А.Н. «Босния-Герцеговина. Очерки оккупационной провинции Австро-Венгрии», стр. 223–224
Габсбурги понимали опасность османского soft power в этом регионе (который 30 лет официально оставался в ведении Порты), поэтому старались сократить контакты боснийских мусульман с «материнской» империей. Габсбургская администрация запретила многие османские праздники вроде празднования восхождения султана на престол, и заменила их австрийскими аналогами, а пойманных за празднование османских штрафовала (к слову, в числе оштрафованных встречались и православные). Также австрийцы дискриминировали боснийцев, въезжающих в регион по османскому паспорту — с ними обращались как с иностранцами и даже могли повернуть обратно на въезде по своему усмотрению. Например, в 1896 году боснийским студентам, находившимся на обучении в Османской империи, не позволили вернуться домой в ходе религиозных праздников — австрийцы опасались, что те начнут беспорядки на религиозной почве. В 1890-х Габсбурги даже изгнали османских чиновников из провинции, что было прямым нарушением договора 1879-го: да, все понимали, что суверенитет Османов в Боснии был фиктивным, но теперь австрийцы даже не утруждали себя соблюдением дипломатических приличий.
К вопросу о сокращении следов османского присутствия австрияки подошли очень тщательно: например, люди, ответственные за культурную политику, взяли курс на очищение местной музыки от старых османских маршей, заменяя их либо произведениями австрийских композиторов, либо нейтральными по содержанию сочинениями боснийских авторов. Неожиданным последствием этого стало исполнение боснийцами османских военных и государственных патриотических маршей в качестве выражения оппозиционных настроений.
«И все на драккаре согласились с тем, что сказано это было хорошо»: мусульманские богословы и проблема интеллектуального обоснования австрийской оккупации
С согласием Порты или без, боснийский режим 1878–1908 гг. был военной оккупацией. Среди учёных мусульман, как в Боснии, так и в Османской империи, завязались споры о том, можно ли теперь считать отторгнутый вилаят «дарь аль-харб» («земля войны» или «земля неверных»). Как мы уже говорили ранее, особенность ислама состоит в том, что в отличие от католицизма, чёткой вертикальной земной иерархии там нет, и поэтому сколько богословов — столько и мнений. В этих условиях австрийцы решили поставить на авторитетного муфтия из Тузлы по имени Мехмед Теуфик Азапагич, который написал целый трактат (на арабском, конечно же — перевод на боснийский появился только в 1990-х гг.), посвящённый этому вопросу. Используя колоссальный объём предшествующей научной исламской литературы на эту тему, он убедительно доказал, что оккупированная Босния-Герцеговина не является харамным местом, потому что там: разрешено паломничество (хадж); разрешены публичные призывы к молитве по пятницам и мусульманским праздникам; работают мусульманские законы и назначаются (пусть даже и немусульманами) шариатские судьи. В широком мусульманском мире с этим согласились не все, но в Боснии эта точка зрения стала доминирующей. За это австрияки сделали Азапагича следующим верховным муфтием Боснии.
Но, конечно, быстро обрубить связи с бывшей метрополией не получалось, поскольку, например, в сфере религиозного образования Османской империи не было альтернатив. Также Порта была местом назначения многочисленных петиций, которые боснийские мусульмане подписывали с жалобами на австрийских управленцев или соседей-немусульман.
Петиция из Мостара в Османскую империю (27 августа 1880)
Также австрийцы отдали администрирование доходами вакуфных земель в руки гражданских (т. е. христианских) властей. Хотя европейское управление и увеличило объём поступаемых в фонд средств, мусульман серьёзно напрягал сам факт контроля «неверных» над деньгами религиозных институтов. В 1895 году австрийцы объединили вакуфный фонд с общеобразовательным фондом, окончательно утвердив свою власть в вопросе распределения средств. Что интересно, аналогичные процессы имели место и в Османской империи, где Абдул-Хамид II стремился отдать все вакуфные земли чиновникам, назначенным центральным правительством — выпускникам медресе он явно доверял не больше, чем Габсбурги.
«Военная симфония» Йозефа Гайдна, написанная под влиянием османской военной музыки. К слову, его предки пережили вторжение османской армии в 1683 году, и семейные предания об их опыте стали частью его семейного культурного наследия