Марафон
Цари, тираны и заговоры

Вечером 11 сентября 490 года до нашей эры грек Фидиппид достиг Афин. Он пробежал целый день в полном боевом снаряжении, чтобы донести до своих сограждан весть об исходе сражения, эхо которого мир ощущает и по сей день. Но это не начало и не конец нашей истории.

Ремесло монархов и богов

ложившаяся традиция требует от меня найти козла отпущения, на которого можно повесить вину в развязывании конфликта между Западом и Востоком, который, кажется, не закончится уже никогда. Но сложно найти подходящую личность в длинной череде царей, военачальников и дипломатов. К тому же каждый из них даже после смерти отбрасывает столь длинную тень, что, дабы не навлечь на себя потусторонний гнев мужей грозных и покрытых славой, сойдёмся на том, что виноват во всём персидский пастух Митридат.

Но чем же мог провиниться ближневосточный поселянин, скорее всего, не умевший читать и писать и, тем более, не имевший возможности предвидеть последствия своих действий? Всё просто: он, сам того не зная, воспитал Кира, основателя первой великой империи.

Кир – это личность столь замечательная, сколь же и мифологизированная: о его происхождении ходит множество легенд, одна упоительнее другой.

Общепринятая версия: будучи сыном дочери мидийского царя Астиага (самый влиятельный игрок в регионе) и персидского царя Камбиса (ничем не примечателен, кроме того, что подчинялся Астиагу), ещё до своего рождения (предположительно – 593 г. до н.э.) Кир так напугал своего царственного деда в ночном кошмаре на тему преемственности власти (во сне из живота его дочери выросло дерево, затмившее самого Астиага), что тот решил убить Кира во младенчестве и отдал соответствующий приказ своему военачальнику Гарпагу.

То ли корпоративная этика на Ближнем Востоке хромала уже тогда, то ли Гарпаг был как-то связан с Камбисом, но он предпочёл оставить маленького Кира в горах, где его нашёл тот самый пастух Митридат, решивший воспитать найдёныша как своего собственного сына. Есть ещё и другие версии: согласно одной из них, Кира нашли и вырастили разбойники, согласно другой — это была самка некоего животного (!). Но давайте договоримся, что это был пастух, так как на безликую толпу неизвестных уголовников ответственность за разжигание пожара мировой войны не возложишь, а несчастное животное ни под одну юрисдикцию не подходит. Будем справедливы к Митридату: он оказался хорошим отцом, ведь дальнейшая судьба его пасынка — классическая история «из грязи в князи».

Ещё в детстве начав самоутверждаться на сверстниках, будущий монарх занялся построением своего авторитета, и к 559 году до н.э. Кир стал вождём персидских племён. Как всё это происходило, нам не очень хорошо известно, точнее, неизвестно совсем. Все претензии стоит направлять к давно мёртвому Геродоту, который смеётся над нами в тени веков: «Другой «Истории» у меня для вас нет!»

Но, кем бы ни был на самом деле Кир и какими бы путями он ни шёл к успеху, одно известно точно: к 547-му году Кир победил мидян и их царя в ходе тяжёлой и долгой войны, получив, кроме и без того обширных земель Мидии, ещё и претензии мидян на Ассирию, Месопотамию, Сирию, Армению и Каппадокию. В наследство ему досталась и вражда с царём Лидии Крезом, связанным с царской фамилией Мидии династическими узами. Но и на него нашлась управа — так же, как и Астиаг, Крез потерял трон, власть и земли.

«Праздничная» биография Кира объясняется, конечно, нуждами пропаганды: чтобы утвердить себя в качестве легитимного повелителя мидян, ему нужно было «доказать» родство с Астиагом. Согласно Ктесию, после победы Кир женился на одной из дочерей Астиага. Сказки про чудесное спасение объясняются тем, что времена тогда были попроще, создавать государственный имперский миф приходилось в полевых условиях и без консультаций со специалистами. Ксенофонт позднее рассказывал, что уже при жизни Кира имелось множество версий его ранней биографии, они пересекались в одних местах и расходились в других. Получилось то, что получилось, в конце концов, что есть история, как не ложь, в которую все согласились поверить? А с эдиповскими мотивами и экшеном история Кира получилась всё равно лучше украинских учебников истории.

После покорения Лидии у Кира было ещё много военных походов, административных реформ и прочих важных дел, подаривших ему славу и титул Царя Царей, а его династии Ахеменидов — долгое царствование над необъятными территориями. Но роковую роль в судьбе Европы и Азии сыграли совсем другие территориальные приобретения Кира.

Новогреция

адолго до того, как средиземноморский мир узнал грозное имя персов, на западном берегу Малой Азии появились светлокожие и высокие пришельцы, называвшие себя эллинами. Размеренности и простоте деревенской жизни они предпочитали суету и тесноту города, суевериям – философию, смирению перед назначенным сверху руководством – политическую борьбу. Словом, греки-ионийцы сильно отличались от местных аборигенов.

Многие греческие переселенцы покидали Элладу в поисках лучшей жизни. Греция в то время была опасным и не очень гостеприимным местом: земли для всех отчаянно не хватало, враждующие полисы постоянно воевали друг с другом, политическая жизнь была столь напряженной, что добровольная эмиграция в заморские полисы (или основание новых) стала возможностью избежать изгнания или казни.

«Греческий фронтир» на побережье Малой Азии являлся тем местом, где можно было начать жизнь сначала и преуспеть в этом: Византий, Смирна, Галикарнас – эти города ждало великое будущее, но даже в те времена они уже были более развитыми и богатыми, чем «континентальные» греческие полисы, и своим появлением они обязаны неутомимым эллинским колонистам. Новые греческие полисы Малой Азии образовывали интересный и богатый мир, который можно было бы назвать «Новой Грецией»: имена Фалеса, Гераклита и многих других учёных и философов из Ионии звучат и тысячелетия спустя.

Находясь рядом с сильными восточными соседями и не имея сопоставимых военных и денежных ресурсов (поскольку их густонаселённость и богатство были таковыми только относительно «материнской Греции»), малоазийские греки не имели и возможности отстоять свою независимость от лидийцев. С другой стороны, таланты и трудолюбие греков делали их очень ценной частью царства Креза, поэтому, несмотря на богатую историю войн, лидийцы ионян особенно не притесняли, ограничившись тем, что обложили их налогами. Более того, при лидийском владычестве греки основали во владениях Креза множество небольших полисов. Во внутренние дела греков лидийцы тоже не лезли, участие же полисов в обслуживании интересов Лидийской державы выражалось в посылке воинских контингентов и обеспечении морской торговли. У пребывания в составе царства имелось немало преимуществ, в частности, относительная безопасность торговли внутри Лидии и за ее пределами. Если это и был брак по расчёту, то никто не просчитался. Всё изменилось после вторжения Кира.

С самого начала войны против Креза Кир потребовал от ионийских полисов признать его царём, чего многие из них не сделали. Самыми сообразительными оказались жители Милета, крупнейшего и богатейшего полиса всей Малой Азии, — они-то и приняли предложение Кира, чего их соседи не поняли и не оценили. Из всех греческих полисов Малой Азии договор на «крезовских условиях» с победителями-персами заключили только дальновидные милетцы, остальных же понизили в статусе, поскольку их включение в молодую Персидскую державу сопровождалось полноценной военной кампанией с осадами, которая завершилась в 546-м г. до н.э. полным подчинением всей Ионии персам. Что интересно, от активного участия в войне на стороне Креза милетцев предостерёг сам Фалес. Что ж, урок правительствам всех времён и народов – прислушиваться к авторитетным интеллектуалам.

Фалес Милетский — древнегреческий философ и математик из Милета (Малая Азия)

Следующие 40 лет ионийцы платили дань и участвовали в войнах растущей Персидской державы, пока наследники Кира подчиняли оставшиеся полисы греков в Азии и Африке.

А пока царь Дарий ходил войной на скифов, в Греции происходили события, которые грозили взорвать устоявшийся порядок вещей во всём мире.

За свободу с чистой совестью

огда-то слово «тиран» не имело того негативного оттенка, который оно имеет сейчас, и всего лишь означало человека, обладающего властью, полученной не по наследству и не от народного собрания. Тирании долго оставались популярной формой государственного устройства, поскольку тиранам нужно было постоянно поддерживать «демос» в добром расположении духа, ведь на троне из штыков при тогдашнем уровне экономического развития Греции усидеть невозможно. Но оставалась проблема передачи власти и смертности тирана, что делало такую политическую конструкцию не слишком устойчивой. Тиранией в конце VI в. до н.э. были и Афины.

Пока перед персидскими войсками капитулировали греческие города Малой Азии, в месте под названием Марафон со своим войском высадился афинский аристократ и полководец Писистрат. Его последующий марш на Афины и захват власти произошли практически без жертв – в предыдущие десятилетия Афины стали «больным человеком Греции», сотрясаемым кровавыми смутами и разборками евпатридов (греч. «аристократы»), так что Писистрата приветствовали как избавителя. Что важно, Писистрат проявил себя достойным правителем, вернувшем стабильность и порядок. Геродот и Аристотель, категорически не одобрявшие тиранию, о Писистрате высказывались с большим уважением. При нём внешняя политика Афин стала куда более успешной, чем раньше, вырос «средний класс», и, если честно, когда тиран отбыл в мир иной в 527-м г. до н.э., Афины являлись куда более богатым, успешным и благоустроенным полисом, чем до него. Проблемы начались уже при наследниках Писистрата.

Моральный авторитет отца-тирана был настолько силён, что его обязанности перешли по наследству к двум сыновьям – Гиппию и Гиппарху, из которых главным и старшим был первый. Они вели ту же политику, что и их отец, и даже ещё больше уменьшили налоги (до Писистрата крестьяне отдавали 1/6 урожая, при нём — 1/10, при его сыновьях — 1/20). «Афинский авторитаризм» был много мягче путинского, и единственными, кто были по-настоящему недовольны происходившим, оставались афинские аристократы, которых отстранили от власти (точнее, от борьбы за власть, которой они самозабвенно отдавались до прихода Писистрата). Вскоре из-за этого приключилась совершенно безобразная история.

В 514-м г. до н.э. два аристократа, Гармодий и Аристогитон, бывшие любовниками, устроили заговор с целью убить младшего тирана Гиппарха. Дело оказалось вот в чём: Гиппарх «приударил» за Гармодием, но получил отказ и наболтал лишнего его сестре. Так два заговорщика решили устроить переворот из чувства ревности и мести. В итоге заговорщики Гиппарха убили, но полегли также и сами. И вот эту частную месть те, кто устроили затем в Афинах переворот, позже назвали «заговором с целью убийства тирана», поставили ревницам статуи, освободили их потомков от налогов и повинностей и т.д. Это, конечно, не история лейтенанта Шмидта, но недалеко.

После убийства брата заговорщиками старший тиран Гиппий был вынужден перейти к репрессиям и изгнал из города Алкмеонидов, старых врагов ещё его отца. Их лидер, будущий «отец афинской демократии» Клисфен, успел побывать при Гиппии архонтом Афин (фактически – мэром), так что всю его инициативу по смещению Писистратидов не чем иным, как чёрной неблагодарностью, считать нельзя. Хотя «старым деньгам» долгая память и амбиции заменяют благодарность: в начале века Алкмеониды занимали ведущее положение в Афинах и даже руководили афинскими войсками в Первой священной войне, смысл которой заключался в защите коммерческих интересов Дельфийского оракула.

Клисфен — афинянин, сын Мегакла и Агаристы

Дальше — больше. Когда после убийства Гиппия Клисфена выслали из Афин, он поселился в Дельфах (где его семья имела отличные связи со времён той самой войны). На оракул существует две точки зрения. Если вы принимаете древнегреческие мифы и легенды за чистую монету, то, конечно, советы оракула имели большую практическую ценность. Если вы во всё это не верите, то оракул – это эпицентр мракобесия Древней Греции, место, где одурманенная наркоманка бормотала бессмысленную чушь, которую беспринципные жрецы выдавали за божественную мудрость. Правда посередине: в недавней книге по истории Дельф Delphi: A History of the Center of the Ancient World Майкл Скотт указывает, что Дельфы, кроме религиозного центра Греции и богатейшего имущественного комплекса, были ещё и аналогом современных консалтинговых компаний, придумывающих схемы выхода из кризиса. Такой древний аналог Boston Consulting Group и McKinsey. От себя добавлю, что они наверняка совмещали это с функциями лоббистских фирм, помогая «решать вопросы» в разных уголках Греции, занимаясь неофициальной дипломатией.

Надо думать, Скотт прав, поскольку Алкмеониды о своих щедрых пожертвованиях в Дельфах (где они построили новый храм Аполлона) не пожалели ни разу: находясь там, Клисфен щедрыми финансовыми вливаниями сумел убедить оракул выдать «правильное» пророчество и заручился военной поддержкой Спарты, которая с большой армией вышла «освобождать» Афины от Гиппия. В этом имелась определённая ирония, поскольку в Спарте было построено жестокое тоталитарное государство, где на 10 тысяч полноправных граждан приходилось 250 тысяч бесправных рабов-илотов, которых спартанцы подавляли жесточайшим образом, практикуя «криптии» (убийства илотов молодыми спартанцами для профилактики, без суда и следствия). После пары коротких сражений (благодаря легендарной системе воспитания каждый спартиат становился машиной для убийства, сражения спартанцев со всеми греческими соседями обычно оборачивались бойней для последних) Писистратиды покинули Афины.

Поразительно, но древние и современные авторы постоянно пытаются сделать финт ушами и объяснить, как феодальная аристократическая реакция вдруг превратилась в демократическую революцию. Никто не смог навесить на Гиппия и Писистрата выдуманных грехов – даже спустя столетие после всех этих событий видный «неоконсерватор» и несомненный афинский патриот Фукидид высказывался о Гиппии с уважением. Демократию афинянам придумали позже.

После свержения Гиппия в Афинах возобновилась политическая борьба. За время правления тиранов в полисе вырос полноценный «средний класс» земледельцев, которым постгиппиевский беспорядок быстро надоел. Архитектор переворота Клисфен по итогам «игр престолов» оказался отодвинут на задний план, и тогда, как истинный аристократ, он возглавил народное недовольство и сместил своего противника Исагора. Последний, однако, был «кандидатом от Спарты», что вызвало войну Афин со спартанцами, в которой афиняне победили, оперативно разгромив и подкупив союзников Спарты, после чего спартанский царь Клеомен был вынужден удалиться на родной Пелопоннес, поскольку даже у спартанцев имелись определённые лимиты храбрости и безрассудства.

Клисфен тем временем занялся политическими реформами: изменил административное деление (о чём позже), учредил свободные выборы (в которых могли участвовать все свободные полноправные жители Афин), преобразовал управляющий полисом Совет (орган, занимавшийся законодательными вопросами, – количество заседавших в нём расширилось с 400 до 500, а после территориально-административных преобразований он стал гораздо более репрезентативным), ввёл процедуру остракизма, значительно расширил количество полноправных граждан за счёт неафинян и бывших рабов (замечу, что последние категории граждан имели хоть какие-то права при Гиппии и лишились их после его свержения – так они стали поддерживать Клисфена). По итогам его беспрецедентных преобразований в Афинах установилась демократия. Но почему Клисфен, этот Фрэнк Андервуд Античного мира, решил возглавить такие перемены?

Ответ прост. Новое административное деление Афин (4 старые общины Афин делились на 10 новых) перемешивало все «избирательные участки» таким образом, что это наносило сокрушительный удар практически всем аристократическим родам, которые в обычные времена могли надеяться на свою клиентелу из менее обеспеченных и защищённых слоёв населения. Новое деление уничтожало старые связи. Но не для всех: из-за удивительного совпадения три района (Алопека, Агрила и Ксипета), в которых преобладали сторонники Алкмеонидов, были включены в состав трёх разных общин, что позволяло этому роду активно влиять на их политику. Клисфен понимал, что «всё должно измениться, чтобы остаться как раньше», и поэтому оседлал волну революционных изменений, застолбив место для своего рода в новом миропорядке. Забегая вперёд, скажу, что почти целое столетие после этого Алкмеониды определяли политику Афин: к их роду относились Перикл и Алкивиад. Совсем радикальных преобразований Клисфен не осуществил — он сохранил как Ареопаг, так и классовый ценз. Значит ли это, что преобразования Клисфена служили лишь для упрочения положения его семьи? Конечно, нет.

Огромное количество людей получили возможность реализовать себя на гражданской и военной службе. Большинству обеспечили надёжное подтверждение прав и более высокую степень их защиты, что было невозможно в условиях перманентной борьбы аристократии за власть. Пусть и не гарантировалось равенство всех в глазах закона, но процедура остракизма (которой в Афинах пользовались очень часто, поэтому приходилось сражаться за умы и сердца граждан) позволяла полису избавляться от деструктивных элементов. Интересно, что строй, который основал Клисфен, при нём называли «исономия», что означает «равнозаконие».

Итогом реформ Клисфена стало превращение значительной части населения Афин (мы имеем в виду полноправных граждан-мужчин) из пассивных масс в «акционеров», заинтересованных в преуспевании и защите полиса. Ведь главный урок падения Гиппия не в том, что «свобода победила тиранию».

Нет, Гиппий был культурным человеком, на порядок превосходившим большинство своих оппонентов. Но у народа при нём не имелось никаких рычагов изменения власти, люди не чувствовали себя ответственными за происходящее, поэтому его падение прошло не замеченным лояльным населением (мы не знаем, достигал ли рейтинг Гиппия 84%), даже армию для защиты от спартанцев ему пришлось набирать далеко в Фессалии. При Клисфене зевгиты (землевладельцы, тот самый греческий средний класс), военный и экономический хребет любого полиса, получили возможность влиять на политику государства и были крайне заинтересованы в том, чтобы государство это преуспевало. В этом, строго говоря, весь смысл работающей демократии.

В каком-то смысле Клисфену удалось создать прототип политической нации. За этот великий успешный эксперимент ему можно простить и «революционное мифотворчество» про нелепых ассасинов Гармодия и Аристогитона.

Огонь на востоке

ока победившие аристократы делили власть в Афинах, Гиппий бежал в Азию, где его семье принадлежал город Сигей, в котором правил его брат. И через пару лет, приблизительно в 504 г. до н.э., Гиппий оказался при дворе персидского царя Дария.

Надо понимать, что, несмотря на важность греческих событий для западной цивилизации, сама по себе Греция того периода – это окраина. Настоящие дела делались на востоке, и первой мировой сверхдержавой была Персидская империя Ахеменидов. Кир давно уже умер в одном из своих бесчисленных походов, но империя его жила, расширялась и развивалась. Богатство персов даже в эпоху упадка в конце V в. до н.э. было таково, что они могли спокойно профинансировать строительство боевого флота «под ключ» для других держав.

Новый царь, Дарий, одолел в борьбе своих соперников, подавил восстание покорённых ранее народов, сходил в поход против скифов, построил в Египте прототип Суэцкого канала, провёл правовую реформу (столь успешную, что и через три столетия после этого его законодательной системой пользовались потомки греко-македонских завоевателей) и даже завоевал западную Индию. То был великий царь великой страны, и любой правитель в любом уголке земного шара того времени выглядел пигмеем рядом с ним.

И к этому человеку в минуту опасности, когда войска Клеомена шли на молодую демократию, обратились афинские послы с просьбой о защите. Они признали вассальную зависимость от Дария, пообещав его послам «дать землю и воду». Да-да, афиняне признали верховенство персов. Это отчасти объясняет, почему после успешного вторжения в Аттику спартанская коалиция очень быстро распалась. Практически у ворот Афин войска Коринфа, главного торгового конкурента афинян, внезапно повернули домой. Причина? Геродот говорит, что «они сообразили, что поступают несправедливо, и одумались». После них сообразили и все остальные союзники Спарты, в результате чего поход пришлось прекратить, афиняне без труда разбили присоединившихся к походу беотийцев и халкидян. Спартанцы остались в одиночестве, но у них была и своя причина сообразить.

Ещё до своего падения Крез успел заключить союз со Спартой, но, когда спартанцы только снарядили экспедицию, в полис пришло известие о захвате и низложении Креза и проблема отпала сама собой. Спустя поколение Персия стала ещё более могущественной, в Спарте это понимали. И хотя афинское посольство ещё находилось в Сардах на момент войны, слухи в таких случаях опережают самих послов, и лишний раз связываться с персами спартанцы не рискнули.

Потом послы вернулись, но договор не был ратифицирован народным собранием Афин, высшим органом государственной власти полиса. Афиняне решили, что обхитрили персов и те всё простят и забудут. Они, конечно, ошибались. И последующие события окончательно разделили персов с афинянами.

Дарий I Великий — царь Ахеменидской державы, правивший с 522 по 486 до н. э.

Пока Гиппий интриговал при дворе персидского царя с целью получить военную помощь для возвращения в Афины, в греческих полисах Малой Азии началась освободительная война против персов, получившая в историографии название Ионийского восстания.

Причины для этого у персидских греков были. Раздражало их главным образом налоговое бремя, которое составляло около 400 талантов серебра в год, что очень много: скажем, Египет отдавал 700 талантов серебра в год. Но то Египет, бывший тогда настоящей житницей империи благодаря своей растущей как на дрожжах сельскохозяйственной отрасли. Греки Малой Азии не обладали обширными сельскохозяйственными угодьями и жили торговлей и ремеслом, поэтому налоги, введённые Дарием ещё в 520-м г. до н.э., вызвали большое недовольство. Впрочем, тогда ещё было у власти поколение, которое помнило, как опасно воевать против персов. Другой проблемой стало то, что в ионийских городах вырос класс зажиточных «бюргеров», заинтересованных в более репрезентативном правительстве, которое бы отражало и защищало их интересы, что стало особенно важным в условиях того времени, когда пользовавшиеся покровительством Великого Царя финикийцы (к тому моменту уже известные как своей деловой хваткой, так и искусством мореходства далеко за пределами Восточного Средиземноморья) постепенно отнимали сферы влияния ионийских торговцев. В целом в Ионии, как и в Афинах до Писистратидов и Клисфена, правила аристократия, но незримое присутствие персов способствовало политической стабильности. Также ионийские греки, как и все прочие народы империи, были обязаны поставлять людей в армию Великого Царя. Но народного недовольства никогда не бывает достаточно. Чтобы его возглавить и направить, нужны сильные игроки с конкретными интересами. И такие нашлись.

Во время похода в Скифию отличился милетский тиран Гистией, которому царь затем в благодарность доверил управление провинцией в Европе, где персы закрепились в ходе войны против скифов. Но потом царь отозвал Гистиея в Сузы, где находилась его ставка, и назначил его своим советником. Гистией в «золотой клетке» зачах и затаил обиду. Тем временем его зять и племянник Аристагор, назначенный персами наместником Милета, отправился на войну против граждан Наксоса, которые под влиянием событий в Афинах устроили демократическую революцию и изгнали своего тирана. Аристагор, в надежде расширить свои территориальные владения, подговорил племянника царя Артаферна, правившего Сардами, организовать экспедицию на Наксос, в ходе которой рассорился с персидскими братьями по оружию (в частности, с двоюродным братом царя Мегабатом), а сама экспедиция провалилась. Эта катастрофа изрядно подмочила репутацию Аристагора, который оплачивал экспедицию, и в дальнейшем его ждало отстранение от должности. И тогда он, скрытно поддерживаемый Гистиеем, принял решение возглавить назревавшее восстание ионийских греков.

Начало восстания было хорошо скоординировано: сначала греки захватили флот, а потом в течение нескольких месяцев сбросили своих тиранов и персидских ставленников, передав власть в полисах народному собранию. Хотя это громко сказано: по факту очень многие тираны решили, что лучше возглавить безобразие, если не можешь его остановить, и объявили себя демократами, удержавшись на постах под другим названием.

Но этого было мало: если ионийские греки не смогли самостоятельно победить лидийцев, то о персах и речи не могло идти. Поэтому осенью 499 г. до н.э. Аристагор отправился в Европу собирать помощь для восставших греков. То есть, по аналогии с недавними событиями в Восточной Европе, основал движение «Новогреция».

Идеи ирреденты были в Греции очень популярными: несмотря на политическое разделение, эллины ощущали себя единым народом с единой культурой. В то же время встречали их на исторической родине по-разному. В Спарте, где, по сути, была реализована комбинация правления аристократии и монархии, восставшим отказали в помощи. Но афиняне и эретрийцы согласились отправить на помощь ионийцам 25 боевых кораблей, что не так уж мало (принимая во внимание скромные возможности Афин, ещё далёких от превращения в морскую империю), но явно недостаточно для нормальной помощи восставшим собратьям. У Афин имелся и свой вполне прагматический резон помочь ионийцам: Артаферн укрывал у себя Гиппия, обещал вернуть ему власть в полисе и к моменту начала восстания требовал у афинян восстановить Гиппия, что повлияло на их решение.

Началась кампания в Ионии неплохо: летом 498 г. до н.э. благодаря наличию опытных афинских воинов греческое ополчение сумело взять и разрушить Сарды, столицу региона. Дальнейшего плана действий у них не было, и они двинулись в обратный путь (!), однако возле Эфеса их армию настигли и разбили опытные и профессиональные войска Ахеменидов. Испугавшись дальнейших трудностей, афиняне ушли из Ионии как раз в тот момент, когда война вступила в критическую фазу. Потом, в 496 г. до н.э., в Афинах главой государства избрали Гиппарха, сына одного из писистратидских министров и шурина самого изгнанного тирана. На короткое время «партия мира» победила в континентальной Греции. Впрочем, ненадолго, поскольку Алкмеониды были не особо заинтересованы в сохранении персидской гегемонии. Полезно знать, что за много лет до этих событий предок Клисфена, Алкмеон, сделал огромное состояние на союзнических отношениях с лидийским царём Крезом, которому обещал помощь против Кира.

Историки обычно рисуют восстание как безнадёжное предприятие, но это не объясняет, почему оно тянулось в таком случае целых пять лет. Восстание распространялось даже на такие удалённые регионы, как Кипр, и ополчение одерживало значительные тактические победы. Например, в 497-м г. до н.э. в Карии греческие ополченцы устроили свой вариант Иловайского котла, уничтожив целую персидскую армию во главе с её командующим Даврисом, зятем царя, чем дали всему освободительному движению ионийцев ещё несколько лет жизни. Оставался слабый приток добровольцев из разных полисов Греции (для них это был шанс заработать себе состояние), на стороне восставших оставалась Эретрия.

Но ополчение действовало бессистемно (скажем, в случае Кипра греки нанесли персам поражение на море, но не смогли скоординировать сопротивление на самом острове, и вскоре он оказался под контролем Ахеменидов, а персидская армия на суше сумела локализовать и изолировать очаги сопротивления), его лидеры активно соперничали друг с другом по поводу и без повода, а недостаток людей и ресурсов позволял грекам наносить персам болезненные поражения, но не давал им выиграть. То есть в случае выигранного сражения греки не могли восстановить свои потери, в то время как персидская армия имела огромный мобилизационный потенциал и профессиональных военачальников.

В течение нескольких лет персидская армия методично окружала центр восстания, Милет. Аристагор понял, что его надежды удержаться в качестве тирана и вождя восстания не оправдались, бежал из осаждённого города во Фракию (!), как бы подтвердив свой статус беспринципного авантюриста и, может быть, козла-провокатора. Во Фракии его позже убили, а тем временем в Милете разворачивался финальный акт драмы. В надежде разбить персов греки выставили серьёзный флот (353 корабля) против флота персов (600 кораблей). Но при этом авторитет командующего флотом Дионисия постоянно подвергался сомнению (особенно отличились своенравные граждане Лесбоса и Самоса) и к моменту битвы при Ладе разброд в рядах ионийцев достиг предела, и тогда персы атаковали греков, разгромив их флот, после чего оперативно взяли Милет. К этому моменту примерно половина восставших полисов пошла на мировую с персами или была завоёвана, и после падения центра восстания оставшиеся полисы начали постепенно сдаваться или были взяты по одиночке, так как единому командованию среди ионийцев наступил конец.

Гистией, один из главных архитекторов восстания, всю войну занимался «переговорным процессом», и когда в 494-м г. до н.э. при царском дворе вскрылась правда о его истинной роли в восстании, он бежал в Византий, откуда занимался пиратством и разбоем, пока через год персы не взяли его в ходе одного из набегов и не казнили.

Глядя на вождей Ионийского восстания, трудно удержаться от сравнения с «настоящими украинцами» из руководства ДНР и ЛНР: те же мутные биографии, та же попытка играть не две стороны, такой же провал по части организации восстания. Восставших ионийцев, по сути, отправили на бойню: многих восставших казнили или продали в рабство. Тем не менее кое-что ионийцы для себя получили.