Россия и Пруссия, враги или партнеры? Часть XII

Ранее: часть XI

В прошлой части мы с вами поговорили о внутренней политике России, а что же творилось во внешней? Кто возглавлял русский МИД после Крымской войны, и с какими вызовами столкнулась Россия на внешней арене, а также каковы были ее отношения с Пруссией? Что в это время делали Англия и Франция, как реагировала Австрия и что происходило в США? Вот этому и будет посвящена двенадцатая часть сериала.

Итак, после окончания Парижского конгресса Карл Васильевич Нессельроде был отправлен в отставку, и теперь канцлером (министром иностранных дел) Российской Империи стал Александр Михайлович Горчаков. Про этого человека написано много книг, для советского, а позже — российского МИДа он вообще служил и служит просто иконой, но не так все просто. И мы с вами попытаемся разобраться в плюсах и минусах Горчакова как политика и в результатах его деятельности.

Александр Михайлович Горчаков, сын генерал-майора Горчакова и баронессы фон Ферзен, «счастливец с первых дней», выпускник Лицея, друг Пушкина, действительно получил фундаментальное образование. Но вот применять полученные знания… Нет, на светских тусовках и званых обедах князь вполне мог блеснуть остротой, вставить красивое слово, остроумно пошутить. Проблема была в том, что политик, помимо всего прочего, должен обладать еще двумя очень важными качествами — оценивать ситуацию очень рационально и трезво, и владеть искусством момента. А вот этого как раз и не хватало.

Приведу пример именно из жизни князя Горчакова. 5 июня 1854 года Александр Михайлович Горчаков стал временным управляющим посольством в Австрийской империи, а 8 июня 1855-го — чрезвычайным и полномочным послом. Еще раз напомню, позиция Австрии на тот момент для России была очень важна. И от бывшего лицеиста ждали чуда. Но чуда не произошло.

В «Записках князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855 — 1879 гг.» есть такая фраза: «Говорят, хотят согласиться на важные уступки, и честь России отстаивают только Великий Князь и Блудов. Князь Горчаков в Вене, по-видимому, также действует слабо».

Пара штрихов из предыстории. 2 марта 1855 года умирает Николай I. Во Франции сразу же ползут слухи о скором окончании войны. Утверждают, что еще при жизни царя наследник престола противился началу войны. В противоположность Николаю I, Александра наделяют противоположными качествами — мягкостью, человечностью, уступчивостью и нерешительностью, граничащими со слабохарактерностью, наконец, природным миролюбием, что в сложившихся обстоятельствах представлялось самым важным.

28 апреля 1855 года на Наполеона III в Булонском лесу совершил неудачное покушение Джованни Пионори, гарибальдиец, солдат комитета «Молодая Италия». В этой ситуации Наполеон III склонен прекратить уже затянувшийся конфликт с Россией, и приглашает для приватных переговоров саксонского посла Леопольда фон Зеебаха, который приходился Нессельроде зятем. Наполеон попросил Зеебаха срочно изыскать способ передать его тестю, а через него — императору Александру свои искренние соболезнования в связи с кончиной императора Николая, к которому он, Наполеон, будто бы всегда испытывал самые искренние симпатии и о разрыве с которым в 1854 году искренне сожалеет.

Таким образом, Франция заявляет о намерении сблизиться с Россией и заключить мир. В Вене находившийся в качестве посланника Горчаков, обладая данной информацией (а он ей обладал), вполне мог использовать эти данные. Ведь союз России и Франции, особенно после поступка Франца-Иосифа в 1854 году, был бы для Австрии смерти подобен. Но чем же занимается Александр Михайлович?

А он ведет переговоры о предотвращении союза Пруссии и Вены. Тут надо понимать, что этого союза просто не могло быть. Ни в 1854-м, ни особенно в 1855 году, когда лорд Пальмерстон заявил о воссоздании независимой Польши. Почти треть прусской территории составляли бывшие польские земли, и Фридрих-Вильгельм IV никогда бы на это не согласился. Кроме того, пойди Пруссия на подобное соглашение с Австрией, весь политический и моральный ее капитал, с таким трудом набранный в 1830–1840-е годы, был бы разом утерян.

Примерно в это же время, когда Австрия начала только задумываться о нападении на Россию, Пруссия приступила к мобилизации резервистов, чем резко остудила пыл Вены. То есть Пруссия этим действием просто денонсировала договор с Австрией 1854 года.

Знал ли об этом Горчаков? Он не мог не знать, положение посла в Вене обязывает. То есть Алексей Михайлович боролся в Австрии с угрозой, которой просто не могло быть. Иначе говоря — занимался профанацией.

Подключился он к переговорам с французами лишь на последнем этапе, в ноябре 1855 года, после падения Карса. И то по инициативе… австрийской стороны. Горчаков был проинформирован австрийским банкиром Сину, что его парижский деловой партнер Эрланже просил передать послу мнение графа де Морни, сводного брата Наполеона III, о желательности начала мирных переговоров с Россией. Горчаков немедленно известил Петербург об этом демарше и, не дожидаясь ответа, по тому же каналу — Сину и Эрланже — сообщил графу де Морни, что разделяет его мнение о желательности прямого диалога с Францией.

Но о переговорах Зеебаха с Нессельроде Горчаков знал с начала мая. Что стоило повести тонкую игру и с австрийцами, пугая их союзом России и Франции, и с французами, пугая их возможной переменой политики Австрии?

То есть фундаментальные знания лицеиста оказались «вещью в себе» — без анализа ситуации и политического чувства момента они просто дезориентировали Горчакова.

20 декабря 1855 года австрийский канцлер Буоль через посла Горчакова потребовал от России принятия ультиматума (о котором мы уже говорили в прошлых сериях) без каких-либо изъянов и условий. Горчаков, напуганный ультиматумом, делает приписку, в которой советует государю согласиться со всеми требованиями и даже отдать всю Бессарабию, если будет нужно. И этот вопрос на Парижском конгрессе ставился. Отвоевать Бессарабию (отдав лишь кусочек) и оставить ее России удалось не Горчакову, а Орлову и Брунову, а точнее — Нессельроде, который и был главой МИДа на тот момент.

То есть опять — трусость, полное отсутствие анализа и политического чутья, и страхи, страхи, страхи. Но это просто иллюстрация. Может быть, потом все изменилось?

Сразу после окончания Парижского конгресса Нессельроде отправили в отставку, а Горчаков получил должность канцлера Российской Империи и главы ее внешней политики. Теперь основой русской внешней политики стала месть Австрии и денонсация Парижского трактата. На мой взгляд, поза «обиженки» — это вообще самое ужасное, что может быть в дипломатии. Примерно так же сейчас, например, ведет себя Украина, потерявшая Крым и Донбасс.

Мы с вами в сериале о Континентальной блокаде разговаривали о поведении Англии после Войны за независимость США. Англичане нашли в себе мужество и силы пересмотреть свою предыдущую политику, заключили союз с Францией, при этом смогли выиграть у Франции экономическое соперничество и чуть ли не похоронить своего противника под вихрем революции.

В сентябре 1856 года у нас появился шанс вернуться в большую политику. Король Неаполя Фердинанд II крепко повздорил с англичанами в 1840-х годах, дошло даже до того, что он арестовал английские торговые суда и пригрозил использовать береговую артиллерию против английских кораблей, если они подойдут к его портам. На волне эйфории после закончившейся Крымской войны Англия решила немного проучить неаполитанского правителя, но проблема была в том, что фамилия Фердинанда II была Бурбон. То есть это был верный союзник Франции, несмотря на то, что на тот момент в Париже правил Наполеон III. За поддержкой Фердинанд обратился к Франции, России и Австрии. Обратилась в Петербург и Англия, туманно обещая разные преференции. В общем, уже в августе-сентябре 1856 года получилось так, что поддержки России в неаполитанском вопросе искала почти вся Европа, мы вдруг оказались всем нужны. Какие были варианты?

Например, поддержать Фердинанда II? тем самым закрепить союз с Францией и наладить отношения с Австрией. Еще раз напомним — Австрия после Крымской не получила ни сантиметра российских земель. Небольшой кусок Бессарабии отдали Молдавии. На островах в гирле Дуная расположились турецкие гарнизоны. Австрийцев вынудили уйти из Княжеств в том же 1856 году. Да, Франц-Иосиф во время Крымской войны поступил подло, но проблема в том, что в дипломатии нет нравственных понятий, есть только понятие пользы и государственного интереса.

Был второй вариант — поддержать Англию. Англия — одна из основоположников Парижского договора, и под эту поддержку вполне можно было выбить и право строительства кораблей на Черном море, и пересмотреть территориальные уступки в Бессарабии.

Горчаков выбрал третий вариант. Он просто умыл руки. Мол, разбирайтесь как знаете, Россию это не касается.

У нас почему-то циркуляр Горчакова приводится в отрыве от политических событий. То есть пишется примерно так — при вступлении в должность князь Горчаков разослал по русским посольствам в других странах депешу следующего содержания:

Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается.

Но вот стоит открыть западные источники, и… всё становится не так просто. Из французского «Журналь дю Фейтон», статья от 28 сентября 1856 года:

Что касается короля Неаполя, он находится под давлением множества иностранных держав не за то, что он не исполнил какого-либо международного обязательства, но за то, что свободно воспользовался своим правом суверенности в распоряжении внутренними делами своего государства.

Император России считает такое вмешательство злоупотреблением силою, он напоминает, что принципом, особенно заявленным западными державами, является равенство прав государей, и что эти государства сами в недавних событиях давали искаженные интерпретации этого принципа.

Император России выражает намерение жить в доброй гармонии со всеми правительствами. «Россия, — говорится в депеше, — не сердится, она сосредотачивается».

Языком, который не испытывает нехватки ни в достоинстве, ни в горечи, император говорит, что совокупность консервативных альянсов, которые так долго поддерживали всеобщий мир, отныне разорвана. Россия играла там роль незаинтересованного арбитра и помогала сохранить положение вещей, но эта позиция не была признана другими и была обращена против нее же. Поэтому сейчас Россия продолжит только возвышать свой голос в интересах права.

Из этой депеши видно, что следует во всех случаях вычитать Россию из мер, принятых в данный момент в отношении короля Неаполя.

Было ли такое «умывание рук» выгодно России? Давайте смотреть последствия. В результате в 1857 году англичанами у Сапри (недалеко от Соренто) было высажено 300 карбонариев под командованием Карло Пизакани. Они попытались агитировать местных поднять восстание против Фердинанда, однако неаполитанцы почему-то оказались роялистски настроенными, часть пламенных революционеров подняли на вилы, далее подошли бурбонские войска, и часть карбонариев, дабы не попасть в руки солдатам Неаполя живыми, пытались застрелиться. Все-таки несколько человек выжило, и по приговору суда они получили пожизненное заключение.

В результате утвердилось главенство Франции и Австрии в регионе. Роль России в итальянских делах и в делах в Германии теперь была сведена к нулю, так же, как и ее реальное влияние на дела в Европе. Русская пословица гласит: «На обиженных воду возят». Собственно, это другие державы и делали. Нам же оставалось жалеть самих себя и горевать, что нас опять никто не понял и не оценил.

Мимо нас прошла сардинская интрига Кавура, мы никак не участвовали в Рисорджименто. В 1859 году был заключен сардинско-французский договор о дружбе в Пломбьере, причем Франция обязывалась оказать военную помощь Сардинии, если Австрия нападет на Сардинию. И дальнейшие интриги Кавура были сосредоточены только на том, чтобы Австрию спровоцировать.

9 марта 1859 года Пьемонт начал мобилизацию, рассчитывая призвать в войска 100 тысяч штыков и 20 тысяч кавалерии. В ответ Австрия, у которой войска были мобилизованы аж с 1854 года, двинула 110 тысяч штыков в Италию, еще 40 тысяч расположила в венецианской области и по первому зову на Апеннины могла прийти помощь еще в 60 тысяч штыков.

Сардиния не смогла собрать ту армию, на которую рассчитывала, у нее получилось только 65 тысяч пехоты и 5 тысяч конницы. Но ей это было и не надо, ведь, как говорилось выше, — если Австрия нападает на Сардинию, то в войну вступает Франция. Начались мирные конференции о разоружении, но Австрия отказывалась демобилизовать войска, пока это не сделает Кавур, а Кавур — пока не сделает Австрия. В результате австрийцы встали перед проблемой снабжения — отмобилизованную 220-тысячную армию надо чем-то кормить и снабжать. Деньги на это уже шестой год (со времен Крымской) выделялись немалые, а армия попросту разлагалась от безделья. В результате командующий Ференц Дьюлаи решил, что армию надо бросать в бой, ибо «нельзя стоять бесконечно с ружьем, прислоненным к ноге». Дальнейшее известно — в результате войны Австрия потеряла Ломбардию, Савойю (которую Сардинские войска вообще-то должны были оставить согласно Цюрихскому договору, но смело про это забыли), герцогства Парму и Модену.

Россия ограничилась только тем, что признала королевство Италию в 1862 году. Опять-таки, Франция обращалась к нам перед началом войны с просьбой сковать Австрию на востоке, по Пруту, и за это Россия вполне могла получить преференции, но мы же были обижены, поэтому просто бездействовали.

Чуть ранее, в 1857 году, в Индии началось восстание сипаев, о котором мы подробно рассказывали в сериале про Ост-Индскую компанию. В Англии сразу же начали искать «русский след», в результате нашли французский, даже турецкий, но вот русского — не смогли. И, опять-таки, Англии на тот момент явно было не до Черного моря, мы вновь могли пересмотреть пункты Парижского договора и начать строить Черноморский флот, однако этого не произошло. Мы с доскональностью, с точностью до запятой выполняли все пункты договора 1856 года при полностью уже изменившихся обстоятельствах.

И далее на нас просто начали давить. Очень яркий пример — это история передачи Дунайским Княжествам города Болград (ныне находится в Одесской области). Статья 20-я Парижского трактата определяла новую юго-западную границу России, которая очерчивалась с пункта на Черном море, находившегося на расстоянии одного километра к востоку от соленого озера Бурнас, и следовала затем по Аккерманской дороге до Траянова вала южнее Болграда и потом шла на север по реке Ялпугу до высоты Сарацика и до Катамори на реке Прут.

В 1857 году Англия и Франция заявили, что Болград должны были передать Молдавии, но русские, «известные своей азиатской хитростью», их обманули, поскольку в этой местности находятся два Болграда, и они в трактате имели в виду не первый, а второй город.

Понятно, что никакого второго Болграда не было в помине, это был просто развод — импровизация, шантаж. По идее, надо было четко держать оборону, пригласить в Новороссию комиссию, которая бы выявила ложь европейских дипломатов, сообщить, что ни пяди земли Россия уступать не собирается. Но и царь, и Горчаков испугались. И в 1859 году безвольно отдали Болград — центр болгарских поселений в Бессарабии — румынам, которые устроили там расстрел земского самоуправления и резню болгар.

А что же творилось в Пруссии?

В 1850-е годы к Фридриху Вильгельму IV несколько раз обращались лидеры ультраконсерваторов с просьбой отменить Конституцию. В отличие от австрийского императора Франса-Иосифа, который сначала Конституцию разрешил, а потом запретил, прусский король сказал твердо: «Это уже случилось и слово мое священно. Нарушать его я не буду». Прямо скажем, позиция, которая вызывает уважение.

В 1853 году у Ольденбурга за 500 тысяч талеров было куплено 340 гектаров прибрежной полосы, где решили строить первую специализированную военно-морскую базу Пруссии — Вильгельмсхафен.

Вообще Рейхсмарине ведет свою историю с 1848 года, когда генерал фон Радовиц призвал Королевский совет выделить 6 миллионов талеров для строительства кораблей, поскольку «создание флота — это не коммерческий или военный вопрос, это вопрос национального престижа».

Изначально пробовали обратиться в США, где хотели закупить несколько паровых фрегатов, однако американцы отказали, мотивируя это нейтралитетом и возможной обидой Дании — тогда шла первая шлезвигская война. Пруссаки обратились к англичанам, которые подобной щепетильностью не страдали. На 1853 год прусский флот состоял из 2 парусных фрегатов, 3 паровых фрегатов, 6 паровых шлюпов (куттеров), 23 канонерских лодок. Только 1 фрегат из всех этих кораблей был построен изначально как военное судно — это бывший датский Gefion, который был переименован немцами в Eckernförde, остальные — переделанные коммерческие суда.

В 1856 году начался Невшательский кризис — княжество Невшатель было отдано Фридриху Вильгельму III по итогам Венского конгресса. В 1848 году там произошло восстание, и Невшатель объявил о независимости и вхождении в Швейцарскую конфедерацию. Прусский король долго молчал, а потом начал стягивать к Невшателю войска — 130–140 тысяч человек, вооруженных винтовками Дрейзе. В ответ швейцарцы также объявили мобилизацию, планируя поставить под ружье 200–230 тысяч штыков.

Проблема была двойственная — на войну требовалось от 15 до 20 миллионов талеров, тогда как Невшатель приносил в прусскую казну примерно 60 тысяч талеров. На Пруссию одновременно нажали Англия и Франция, Фридрих Вильгельм IV пробовал было обратиться к России, но, как мы помним, «Россия сосредотачивалась». В результате прусское королевство было вынуждено отказаться от княжества Невшатель, но при этом король сохранял титул князя Невшательского.

Ну а в 1858 году в политике Пруссии произошел резкий поворот. Фридрих Вильгельм IV в последние годы болел атеросклерозом головного мозга, и в 1858 году один за другим пережил сразу три инсульта. Он был частично парализовал и после последнего приступа уже не мог говорить. 7 октября 1858 года он подписал указ, согласно которому до его смерти власть отходила его брату, принцу Вильгельму Гогенцоллерну (детей у Фридриха Вильгельма не было).

Вильгельм после революции 1848 года был прозван «картечь-принц», поскольку общественное мнение и либералы считали именно его виновным в использовании армии против народа. Тем удивительнее была реакция общества, когда Вильгельм сместил правительство консерваторов и решил опереться на либерально-национальный блок Карла Антона фон Гогенцоллерна. Рикошетом это прошлось и по Бисмарку — по настоянию Англии Вильгельм сместил Бисмарка из сейма во Франкфурте и отправил послом в Россию, что на тот момент считалось в Пруссии чем-то типа почетной ссылки. Впрочем, есть и другая версия — Бисмарк по военной линии был лейтенантом ландвера, а должность посла в такой стране, как Россия, соответствовала званию генерал-майора, то есть это был резкий скачок по карьерной лестнице.

Тем не менее причиной послужило предложение Бисмарка в 1859 году сосредоточить прусские войска на границе с Австрией, и, пользуясь тем, что империя воюет на данный момент с Францией и Пьемонтом, а Англия по уши занята в Индии, «забрать себе кусочек Богемии». Либо уж часть Швейцарии, «до Боденского озера».

Регента такие предложения просто испугали, однако давайте с вами отрешимся от страхов Вильгельма и подумаем. Сравнивая вот такую реакцию Бисмарка с Горчаковым, мы видим в прусском дипломате как раз то, чего Александру Михайловичу и недоставало — то есть существует анализ ситуации, и есть чувство политического момента. Действительно, на тот момент расширению Пруссии не мог помешать никто, все зависело от воли монарха, которой как раз и не было.

Надо сказать, что прибыл Бисмарк в Петербург в канун начала реформ.

Россия Бисмарка заинтересовала — с Горчаковым, когда-то бывшим представителем Петербурга на Союзном Сейме во Франкфурте, он продолжил дружбу и начал учить русский язык. В этом смысле весьма интересны комментарии Бисмарка как незаинтересованного лица о положении дел в России и о его отношении ко всему происходящему. Вот как он передает атмосферу Петербурга 23 апреля 1859 года в письме жене:

Здесь хотят мира, поскольку необходимо заняться всевозможными внутренними вопросами, чему помешала бы война.

А вот его оценка русского крестьянства (тоже апрель 1859 года):

Насчитывающее, возможно, 40 миллионов человек старорусское крестьянское население, полностью верное императору, здоровое в самом себе и в полной мере способное к общинному самопостоянству, является фундаментом для развития новых порядков внутри и усиливающегося могущества во вне, и этот фундамент будет находиться в распоряжении империи в течение еще многих лет.

В пьянстве Бисмарк видит польскую забаву, продвигаемую католиками для спаивания русского населения, и считает, что русские на самом деле народ довольно трезвый:

Примеры, когда целая община отказывается от водки в церковные и прочие праздники множатся на юге и севере империи. Несколько дней назад в Петербургской губернии состоялся праздник, на котором жителей многих церковных приходов, как это делается каждый год, угощали помещики. Бесплатная и щедро наливаемая водка при этом никем из собравшейся большой толпы не была тронута.

Это вообще весьма забавный взгляд, потому что согласно русским источникам это движение об отказе от водки было обусловлено резким ростом акцизов и косвенных налогов на водку.

Отношение дворянства к предстоящей отмене крепостного права (декабрь 1860 года):

Дурное настроение в кругах дворянства проявляется все яснее и с большей озлобленностью, чем ближе становится решение (об отмене).

О русском подхалимстве во власти:

Учитывая современное состояние дел, я не сомневаюсь, что для большинства членов Государственного Совета единственная трудность состоит лишь в том, чтобы полностью выяснить желание императора <…> Как только они станут известны, дело останется за малым: безоговорочно к ним присоединиться.

Ну и далее не в бровь, а в глаз, по сути проведенной отмены крепостного права:

Пока крестьянам не будет предоставлена свобода перемещения, и они останутся зависимыми от клочков земли, для них не будет никакого различия в том: находиться ли в личной зависимости от помещичьих или государственных чиновников.

По земствам:

Помещичья полиция и институты, отвечающие за исполнение наказаний, упразднены <…> Правительство, однако, под именем мировой посредник назначило новых чиновников.

Но тут же Бисмарк предсказывает, что это приведет к хаосу на местах и коррупции, а также к параличу местных судов. Далее он продолжает:

Даже здесь, в относительно населенной и оснащенной фабричной индустрией окрестности Петербурга я нашел населенные пункты, жители которых должны ехать семь немецких миль по негодной дороге, для того, чтобы добраться до своих местных полицейских властей, которые нигде не имеют своего заместителя и осуществляют свою деятельность на территории в 60 миль.

И это в столичной губернии! А что же в остальной России?

Ну и как финал, предсказание, достойное Нострадамуса — в своей памятной записке от 10 ноября 1861 года Вильгельму Бисмарк рубит правду-матку:

По мере того, как русские будут терять веру в безграничную власть императора, перед страной все отчетливее будет вставать опасность убийственной крестьянской войны.

В общем, как мы видим, Бисмарк очень интересовался Россией и верно ухватил суть проблем, которые перед ней стояли на тот период. Надо сказать, что 2 января 1861 года Фридрих-Вильгельм IV умер, и теперь принц Вильгельм должен был короноваться. Но вот проблема — сначала он должен был дать присягу на Конституции, и получалось, что власть ему переходит не по наследству, не Божественной Прерогативой, а вручается парламентом. К тому же как раз вскрыли завещание Фридриха Вильгельма IV, который просил преемника отменить Конституцию, что вызвало нешуточное бурление умов.

Споры продолжались до сентября, и короновался Вильгельм I только 18 октября в Кенигсберге, в Замковой церкви, и обиженно сказал:

По милости Божьей короли Пруссии возлагают на себя корону уже 160 лет. Я первый король, который восходит на престол при одобрении новомодных учреждений (намек на парламент). Но я напоминаю вам, что корона дается Богом, и я продемонстрировал это своей коронацией в этом святом для Пруссии месте. Хотя и принял корону из ваших рук, но только в знак покорности.

Уже 14 июля 1861 года прусский король познакомился с русским терроризмом. Студент Лейпцигского университета Оскар Беккер, уроженец Одессы, стрелял в Вильгельма I, но промахнулся, пуля слегка чиркнула шею. Он был схвачен и арестован полицией, и на допросах твердил, что покушался на короля, потому что тот мешает объединению Германии. Учитывая, что Вильгельм гулял с графом Альбертом фон Флемингом, Беккер реально мог убить людей, которые впоследствии Германию и объединили. Интересна и последующая судьба студента. Он был осужден на 20 лет, помилован в 1866-м, переехал в Бельгию, где опять связался с революционерами, потом уехал в США, в Чикаго, в 1868-м вдруг уехал в Египет, в Александрию, где и умер в том же году.

Но вернемся к делам прусским. Война Франции, Пьемонта и Австрии показала, что Пруссия обладает по сравнению с другими странами ограниченным мобилизационным потенциалом. Военный министр Роон считал, что надо увеличить ежегодный призыв новобранцев с 40 до 65 тысяч, а саму армию увеличить со 150 до 200 тысяч человек. Кроме того, активную службу в армии следовало бы увеличить с 2-х до 3-х лет.

А теперь вспомним, что Вильгельм I после смерти предшественника сместил консерваторов и решил опираться на крайне слабое крыло национал-либералов. И при обсуждении бюджета оказалось, что парламент Пруссии настроен против короля. Более того, палата представителей (низшая палата прусского парламента) теперь хотела ограничить власть короля в свою пользу, армию сократить и уменьшить сроки службы. И в декабре после бурных дебатов палата представителей в утверждении бюджета отказала. Начался первый парламентский кризис, Роон считал, что правительству нужна сильная рука и кивал на Бисмарка. Бисмарк был срочно отозван от Петербурга, но Вильгельм в последний момент перемен испугался, и в апреле 1862 года отослал посла в Париж, представителем во Францию.

11 марта 1862 года парламент был распущен, новый, более лояльный, как казалось, созыв назначили на сентябрь. Однако уже на экзит-поллах в середине августа стало ясно, что большинство мест в нижней палате займут представители оппозиционной «Партии Прогресса», и король понял, что с парламентом ему договориться не получится. 19 сентября 1862 года Бисмарк, только что вернувшийся после дайвинга и пляжного отдыха в Биаррице, получил телеграмму от Роона, срочно вызывающую его в Берлин: «Большая опасность над страной! Поспешите!». Ну а 22 сентября Вильгельм I объявил о назначении только что прибывшего из Парижа Бисмарка премьер-министром. За день до этого посол имел детальный разговор с королем, где честно сказал, что дальнейшие уступки власти приведут не только к беспорядкам и правовому хаосу, но и к свержению собственно монарха. Вильгельм выслушал и ответил: «Тогда продолжим борьбу. Я не сбегу и не отрекусь».

Итак, Бисмарк приступил к работе. Для начала он попытался консолидировать консервативные фракции в парламенте, но из этой затеи ничего не вышло. Более того, консерваторы объявили бойкот Бисмарку, отказавшись входить в его правительство. Поэтому на часть министерств пришлось поставить второстепенных лиц, как писал сам канцлер:

Часть министров были не в состоянии вести дела в министерствах, не были строгими приверженцами какой-либо политической линии, и были просто бездельниками, ищущими удовольствия.

В Нижней же Палате прусского парламента шли постоянные дебаты между представителями правительства и депутатами. Основной камень преткновения — это объединение Германии. В принципе, депутаты требовали этого же, но объединение они представляли как-то странно. Мол, достаточно издать пару-тройку прокламаций, и оно состоится само собой. Выведенный из себя Бисмарк в конце концов рубанул правду-матку, эти слова потом стали крылатыми:

Германия возлагает надежды не на либерализм Пруссии, а на её могущество… Но великие вопросы эпохи решаются не речами и не постановлениями большинства — это была величайшая ошибка 1848–1849 годов, — а железом и кровью.

По сути же Бисмарк сказал очевидное — можно писать кучи бумажек, но «германский вопрос» можно решить только с помощью насилия. Ну и надо действовать активно, а не просто издавать бесполезные бумажки.

Естественно, либеральная перса ухватилась только за последние слова цитаты, и представила дело так, что Бисмарк хочет произвола власти внутри самой Пруссии, хотя канцлер постоянно это опровергал и говорил, что внешняя политика и внутренняя — это вообще разные вещи, и смешивать их просто глупо.

Не добившись ничего, парламент распустили на каникулы. Правительство же управляло государством и проводило военную реформу без бюджета, но Бисмарк не был бы Бисмарком, если бы во время каникул не попытался обернуть ситуацию в свою пользу. Он начал тайные переговоры с социал-демократами, несколько раз встречался с лидером прусского рабочего движения Фердинандом Лассалем, перетащил на свою сторону профсоюзы. Он говорил просто и понятно, и рабочие его вполне понимали:

Жизнь государства не может стоять на месте из-за внутренних конфликтов в его структурах. Тот, кто имеет власть в своих руках в данный момент, должен продолжать действовать, чтобы жизнь государства не остановилась даже на мгновение.

Но если рабочие с этим согласились, то вот депутаты — нет. Максимилиан фон Шверин-Путцар вещал с трибуны:

Право важнее, чем сила! Justitia fundamentum regnorum! (Правосудие — основа государства). Это девиз прусских королей, и такое положение дел должно остаться и дальше.

Кажется, Шверин не понял, что ввиду конфликта исполнительной и законодательной власти Бисмарку просто пришлось взять на себя решение проблем, также взвалив на себя и ответственность за все принимаемые решения. То есть Бисмарк не упирался в мертвые догмы, а просто пытался решить стоящую перед ним проблему.

Вернемся к началу спора. Понимали ли депутаты, что после Крымской и Итальянской войны, которые показали очень многое, прусскую армию надо увеличивать? Да, безусловно. Понимали они, что даже Швейцария, как показал конфликт за Невшатель, обладает большим мобилизационным ресурсом? Опять-таки, да. Так почему же голосовали против? А потому, что такое голосование было популистским и помогало им зарабатывать очки в своих округах. То есть депутаты действовали не в интересах государства, а в интересах себя, любимых. Поэтому слова о «верховенстве права» в их речах были всего лишь высокопарной болтовней, с реальностью ничего общего не имеющей.

Меж тем в Дании начался очередной династический кризис. Датский король Фредерик VII, о котором мы писали в одной из предыдущих частей, вел, как говорят историки, «невоздержанный образ жизни», то есть сильно любил злоупотребить алкоголем, едой и женщинами. Естественно, это не прошло для организма даром, и он внезапно умер 15 ноября 1863 года. Надо сказать, что перед смертью он активно занимался приготовлениями к войне, поскольку в 1858 году объявил Шлезвиг и Гольштейн неотъемлемой частью Дании, а Немецкий Союз не признал это постановление и угрожал началом боевых действий. И опять вопрос о Шлезвиге и Гольштейне подвис в воздухе. Прусский канцлер срочно созвал заседание Общенемецкого парламента во Франкфурте, где потребовал ввести войска на спорные территории. Согласно постановлению от 13 октября 1863 года (еще до смерти Фредерика VII), объединенные войска Пруссии, Австрии, Саксонии и Ганновера должны были оккупировать Гольштейн и Лауэнбург.

Надо сказать, что Фредерик VII был последним датским королем из династии Ольденбургов, и кто взойдет на престол — было совершенно непонятно. Пока что датчане склонялись к дому Глюксбургов и посадили на престол тамошнего герцога, Кристиана. Новый король подтвердил постановление Фредерика о Шлезвиге, как о неотъемлемой части Дании.

Бисмарк тут же вытащил из своих запасников Фридриха Августенбургского, герцога Шлезвига, который заявил свои права на территории, основываясь на том, что в обоих герцогствах действовало салическое право — то есть передача наследства только по мужской линии.

Датский король умер 15 ноября. 18 ноября Кристиан подписал положения о Шлезвиге. 23 декабря датские войска вошли на территорию герцогств. Датчане надеялись на поддержку сразу двух держав — России и Англии. Для англичан был важен предсказуемый контроль Датских Зундов, для России же было бы нежелательно резкое возвеличивание Пруссии.

Но на тот момент происходило два события, которые полностью исключили Англию и Россию из шлезвиг-гольштейнского вопроса. Первое событие — Гражданская война в США.

Надо понимать, что Крымская война стала для американцев четким сигналом. Вот цитата из письма американского посла в России Сеймура госсекретарю Марси от 13 апреля 1854 года:

Опасность заключается в том, что как только западные державы Европы усмирят русского царя и получат господство над восточной частью Европы, они обратят потом свое внимание на Америку, на нас.

В этой ситуации еще во время предвыборной кампании штаб Линкольна планировал… атаковать и захватить Канаду, дабы избежать гражданской войны внутри страны. Но, как мы помним, история пошла другим путем.

Тут надо понимать, что Гражданская война в США — это не война за свободу негров, это война за принципы. И имела она под собой твердую экономическую основу.

Есть по крайней мере три существенных аспекта, которые объясняют тот факт, что о мирном, договорном решении противоречий между Севером и Югом не могло быть и речи:

1) Две трети южного хлопка шло на экспорт, однако почти весь торговый флот находился в руках северян, которые взимали огромные тарифы за перевозку, одновременно препятствуя южанам в создании собственного флота. Оставшаяся треть хлопка перерабатывалась на фабриках Севера. Если сравнивать экспорт (и, соответственно, поступления экспортной выручки в страну) Севера и Юга, то вывоз Юга составлял приблизительно 213 миллионов долларов в год, а Север вывозил в год на 47 миллионов долларов (преимущественно зерно западных штатов). Вследствие этого Юг обеспечивал до 80% всех налоговых поступлений в бюджет США. Потеря Юга для северных штатов выглядела бы в этих условиях катастрофой.

2) Экспортируя хлопок, южане закупали необходимые им промышленные товары не на Севере, а в Англии, где эти товары были гораздо дешевле и выше по качеству. Федеральное правительство установило крайне высокие таможенные тарифы на ввозимые в страну товары промышленного производства, сама же внешняя торговля опять же была сосредоточена в руках северян. Так, закон Морилло о тарифах повысил таможенные ставки в 1857 году вдвое — до 47% стоимости импортируемых продуктов.

3) Финансовая система страны находилась в руках Севера, большинство банков было сосредоточено именно там, хотя реальные средства, составлявшие их депозитную основу, принадлежали состоятельным южанам.

Таким образом, это было столкновение двух мир-систем, одна из которых ориентировалась на Англию, экспортную экономику и фритрейд, другая же — на собственное производство и протекционизм.

Тем не менее Юг требовал от Англии поддержки, а Север боялся вмешательства Англии в войну, и почти постоянно разрабатывал планы отторжения британских колоний в Северной Америке.

Так, первый американо-британский кризис начался 8 ноября 1861 года, когда корабль войск Союза USS San Jacinto под командованием капитана Чарльза Уилкса перехватил британское почтовое судно RMS Trent и взял в плен находившихся на его борту двух дипломатов Конфедерации, Джеймса Мэйсона и Джона Слиделла, которые ехали на переговоры в Лондон. У правительства Севера возник шок — оказывается, КША могут признать иностранные державы!

С молниеносной скоростью госсекретарь США Сьюард выдал на-гора план вторжения в Канаду. Надо сказать, что этот план имел все шансы на успех.

Что предлагал Сьюрад? Пользуясь тем, что уже ноябрь, к началу декабря собрать на границах с Канадой до 70 тысяч войск, и главным пунктом удара выбрать Квебек, воспользовавшись тем, что река Св. Лаврентия замерзла, и подкреплений от Англии до весны 1862 года не будет точно. Правда, Линкольн, к его чести, вскоре отказался от этих планов, поскольку глупо начинать еще одну войну, когда уже ведешь боевые действия.

Канада тогда располагала 13 тысяч штыков, и взять больше было неоткуда. В свою очередь Лондон, пойманный на горячем, понимал, что северяне, скорее всего, без дела сидеть не будут, и той же зимой 1861 года начал готовить вторжение в Вермонт и Мэн. В ударе по территориям Союза должно было участвовать 10 тысяч штыков, а с моря — эскадра контр-адмирала Александра Милна (8 линкоров и 13 фрегатов). Удар предполагался концентрический. Сначала выступают канадцы, тем самым оттягивая на себя американские силы. Тем временем Милн должен был загрузить войска на Бермудах и Ямайке и внезапной атакой с моря захватить Бостон. Далее планировалось посадить войска на составы Grand Trunk Railway (железную дорогу между Бостоном и Монреалем) и пройтись огнем и мечом вдоль американского побережья.

Эскадра же Милна должна была проследовать к Нью-Йорку и бомбардировать его с помощью канонерок и мелких кораблей 68-фунтовыми пушками Ланкастера и 13-дюймовыми мортирами. Манхэттен планировалось стереть с лица земли. Удар по Нью-Йорку планировался потому, что он считался «истинным сердцем американской торговли, а также центром… морских ресурсов; «Ударить по нему — все равно, что парализовать все конечности американского спрута».

Собственно, наступление британцев планировалось на весну 1862 года, однако все планы сбила знаменитая стычка у Хэмптон-Роудс. Дело в том, что в эскадре Милна фрегаты были деревянные (так же, как и линкоры), а железные американские «Вирджиния» и «Монитор» продемонстрировали, что они могут сделать с деревянными судами. То есть ни о какой ближней блокаде Нью-Йорка и Бостона уже говорить не приходилось — против мониторов на тот момент у британского флота не было ничего.

Британский парламентарий Говард Джонс, выступая в палате общин, так оправдывал возможную агрессию против США:

Уверяю вас, что подавляющее число британских интервенционистов — не злонамеренные люди, которые хотели бы уничтожить американскую демократию и произвести контрольный выстрел в голову американской нации; мы просто хотели бы остановить гражданскую войну в Америке ради человечества в целом, и ради британских текстильщиков в частности.

За войну с Севером в Англии выступал Пальмерстон, против — министр иностранных дел Рассел, а также министр обороны Льюис.

Ну а в январе 1863 года началось восстание в Польше. Главным там был крестьянский вопрос. В 1807 году крепостное право в Польше было отменено, но польские паны закрепили законодательно отработку различных повинностей крестьянами.

В 1861 году произошла крестьянская реформа в России, но она никак не затронула пределы Царства Польского. Таким образом началось движение снизу, требующее отменить остатки феодальных повинностей, они в истории получили прозвище «красные». Этим решило воспользоваться польское шляхетство («белые»), опять грезящее о Польше «можа до можа» и очередной войне с Россией. Естественно, надеялись на помощь «мирового сообщества», прежде всего Англии. Но не забывали и про российских революционеров. 5 декабря 1862 года между руководством «Земли и воли» и польскими лидерами «красных» было заключено соглашение о совместном выступлении, которое намечалось на весну 1863 года.

Формальной же причиной восстания послужил рекрутский набор января 1863 года. 23 января поляки одновременно напали на 17 русских гарнизонов, расположенных преимущественно в небольших городках. Главной движущей силой восстания оказались католическая церковь и городские низы. Крестьянство (ради которого все и затевалось) и помещики держались совершенно пассивно и не хотели вступать в повстанческую армию.

Естественно, ни Англия, ни Франция (последней активно помешала Пруссия, сосредоточившая у Рейна ударный кулак), активно вмешаться в ход восстания не могли и решили ограничиться дипломатическими угрозами. Однако эти угрозы подействовали — Горчаков и Александр II испугались новой Крымской войны. В результате в 1863 году к берегам Америки были посланы эскадры Лесовского и Попова.

В российской историографии говорится, что англичане очень испугались русских крейсеров. Но ведь мы с вами помним, что уже с 1862 года в Канаде стояла эскадра контр-адмирала Милна, которая к 1863-му усилилась еще и броненосной батареей «Террор». Через пять дней после прибытия русских крейсеров в Нью-Йорк эскадра Милна в составе винтовых линкоров «Нил» (90 пушек), «Абукир» (86), «Хироу» (89), «Агамемнон» (89), винтовых фрегатов «Иммортелайт» (51), «Лайвли» (50), «Орландо» (50), шлюпов «Грейхаунд» (17), «Спайтфул» (6), «Медеа» (6), «Рейсер» (11), канлодок «Нимбе» и «Лэндрейл», а также самоходной батареи «Террор» (16) вошла в устье Гудзона, и русские корабли стояли бок о бок с британскими.

12 октября 1863 года в Сан-Франциско прибыла эскадра Попова, что заставило власти Британской Колумбии сильно испугаться.

Еще летом руководитель МИДа Франции Эдуар Друин де Люйс предлагал своему английскому коллеге совместно оккупировать русскую Польшу, но уже в сентябре англичане просто грубо отвергли предложение француза, поскольку перед вызовом войны с американцами за Канаду и русского разбоя в Тихом океане решать дела поляков за поляков потеряло какой-либо смысл. К тому же позиция Пруссии, вставшей на сторону России, на корню зарезала этот проект.

Таким образом, как мы видим, ни Англии, ни России на тот момент не было дела до Дании. К тому же Пальмерстон вообще принял сторону Пруссии:

Нынешняя Пруссия слишком слаба для того, чтобы в своих действиях быть честной и независимой. И, принимая во внимание интересы будущего, крайне желательно, чтобы Германия, как целое, сделалась сильной, чтобы она оказалась в состоянии держать в узде обе честолюбивые и воинственные державы, Францию и Россию, которые сжимают ее с Запада и Востока. Что касается Франции, мы хорошо знаем, как беспокойна и задорна она и как в любой момент из-за Бельгии, из-за Рейна или из-за какой-нибудь другой области, могущей быть завоеванной без особого труда, она готова начать войну. Что касается России, то она со временем превратится в державу, по величине напоминающую древнюю Римскую империю.

Эдакое неуклюжее оправдание агрессии.

В этой ситуации Бисмарк мог разобраться с датчанами один на один, причем даже с помощью Австрии. Позицию же Дании поддержала только Швеция, но только морально. Мол, «мысленно мы с вами».

14 января Австрия и Пруссия объявили войну Дании. 16 ноября Бисмарк выдвинул ультиматум с требованием об отмене положений новой датской Конституции в течение 48 часов.

Датская армия насчитывала на тот момент 38 тысяч штыков и сабель: 16 тысяч располагались в Ютландии, 22 тысячи заняли оборону в Шлезвиге и Гольштейне, в укрепрайоне Даневирке. Пруссаки выставили в поле 38400 тысяч штыков, австрийцы — 20 тысяч. Командовал объединенным германским контингентом фельдмаршал Фридрих фон Врангель.

1 февраля 1864 года война началась, пруссаки ударили по укрепрайону в Мизунде, австрийцы же при температуре минус 10 градусов пошли на штурм Зелька. Надо сказать, что и пруссаки, и австрийцы еще жили категориями времен Крымской войны. В атаку шли плотными колоннами, с развевающимися знаменами, офицеры гарцевали перед своими соединениями на лошадях. Датчане решили это использовать к своей пользе, и, рассыпав по предполью снайперов, начали выбивать офицеров одного за другим. Потом заговорили датские пушки, попросту расстреливая колонны. Таким образом датчане нанесли противнику большие потери. Но учитывая численное преимущество союзников, 5 февраля 1864 года датские войска под командованием Кристиана Юлиуса де Меза, которым угрожало окружение, решили отойти к Фленсубургу, при этом почему-то не использовали железную дорогу — пришлось бросить почти всю тяжелую артиллерию. Решение это было очень спорным. Де Меза не обладал всей полнотой информации и не знал, что оборона вполне себе удержалась и никакого окружения на этот момент армии не угрожало. Тем не менее укрепрайон на границе с Пруссией решено было оставить. Этот анабасис в мороз стал одним из самых драматичных в истории Дании. Раненые умирали на морозе, было много дезертиров, часть припасов потеряли.

Меж тем австрийцы и пруссаки форсировали замерзшие реки и на следующий день догнали отступающих. У Замкельмарка датчанам с большими потерями удалось отбиться и продолжить отступление.

18 февраля пруссаки заняли Колдинг, расположенный в герцогстве Шлезвиг. А далее союзники уперлись в крепость Дюббёль. 15 марта началась бомбардировка форта, датчане отвечали, на помощь пришел и датский флот, прислав новейший двухбашенный монитор «Рольф Краке». 18 апреля пруссаки пошли на штурм, и под прикрытием артиллерии несмотря на жестокое сопротивление датчан прорвали-таки оборону форта.

После падения Дюббёля датская армия в панике отступила на север, уйдя на острова и сдав всю Ютландию.

Что касается морских сражений — в марте 1864 года датский флот у Рюгена смог нанести поражение прусскому, а в мае у Гельголанда разбить австрийский флот под командованием знаменитого Тегетгофа. Флагман австрияков «Шварценберг» получил 80 попаданий в корпус и чуть не утонул во время боя. Но это уже ничего не решало.

Ну а 12 мая начались переговоры о мире. Пруссия этим воспользовалась, и 29 июня внезапно начала высадку на остров Эльс, который был завоеван за два дня, хоть какое-то боевое противодействие смог оказать пруссакам только монитор «Рольф Краке». 1 августа был заключен мир. Датский король отказывался от всех своих прав на Шлезвиг, Гольштейн и Лауэнбург в пользу Германского Союза. Но как поделить завоеванное? Только сейчас Австрия обратила внимание, что Шлезвиг и Гольштейн с Австрией не граничат. Договорились следующим образом — герцогства входят в состав Пруссии, но остаются под совместным австро-прусским управлением. В то же самое время там будет проведен референдум — к кому области хотят присоединиться.

Что касается России, ведомство Горчакова просто заигралось. Примерно с 1863 года оно поставило себе новую задачу — борьбу за мир во всем мире. Я совершенно не шучу — это исторический факт, цитата из циркуляра от октября 1863 года:

Сохранение мира в Европе и во всем мире — приоритетная задача Российской империи.

Еще раз — глава российского МИДа ратовал не за интересы России, не за решение нужных России вопросов, не за ограничение вмешательства иностранных держав в российские дела, а… за мир во всем мире. Если хотите, сами подберите этому явлению определение. Я не знаю, что сказать.

Всю войну Шлезвигскую войну русский МИД уговаривал Бисмарка не делать никаких территориальных захватов и вообще удовлетвориться восстановлением справедливости. Это вывело прусского канцлера из себя:

Нельзя допустить, чтобы кровь прусских солдат была пролита напрасно. Страна не удовлетворится бесплодными лаврами.

Кстати, современники оценивали фигуры Бисмарка и Горчакова примерно так же. 8 октября 1865 года императрица Мария Александровна во время обеда так ответила на реплику министра внутренних дел П. А. Валуева: «Иметь Бисмарка — счастье, и Пруссию можно только поздравить с этим», причем Валуев добавил в своем дневнике: «Смысл по акценту, очевидно, был: «у нас такого нет».

При этом, самое смешное, Бисмарк совершенно не скрывал своих планов. Вот свидетельство российского дипломата графа Игнатьева, еще времен работы Бисмарка в Петербурге:

Человек он умный, но необыкновенный чудак; голова его постоянно занята сумбурными планами о возвеличивании Пруссии и чуть ли не о пересоздании всей Европы… он добрый малый и готов поверять свои фантазии кому угодно.

Но, может быть, к 1864-му все изменилось? Нет! Пруссия поддержала российские власти во время Польского восстания, вставала на сторону России при давлении Англии или Франции. Поддерживала позицию России по США. Военный министр Милютин писал:

Тогдашние отношения между дворами берлинским и петербургским были самые дружественные. Независимо от официальных, дипломатических сношений, сами государи обменивались родственными, задушевными приветствиями, взаимными советами и услугами.

Но при этом Пруссия действительно сполна использовала возможности России — как дипломатические, так и военные, тогда как император и Горчаков «боролись за мир во всем в мире». Почему бы, к примеру, не стоило попросить Бисмарка за поддержку Пруссии в шлезвигском вопросе ответно поддержать нас в требованиях о пересмотре нейтрального статуса Черного моря? Или в вопросе о завоеваниях в Средней Азии? Но нет. Горчаков этого не делал. Почему? Непонятно.

Но вернемся к ситуации после окончания второй Шлезвигской войны. Совместное управление герцогствами Шлезвиг и Гольштейн, понятно дело, служило источником напряженности между Австрией и Пруссией. Но Бисмарк именно этого и добивался с самого начала! Ибо объединение Германии, по его мнению, возможно было только через разгром Австрии. И сразу же по окончании войны с Данией прусский канцлер начал новую дипломатическую интригу, но об этом уже в следующей серии.

Подготовка этого материала оплачена подписчиками «Спутника и Погрома».

Купите подписку (клик по счетчику просмотров справа внизу) или подарите ее друзьям и близким!